Край

– Да, но что именно?

– Не знаю. Но, кажется, сильнее всего он любит держать весь мир под контролем.

– Тебе виднее, я с ним так тесно не знаком. Но не возьму в толк, как это нам поможет?

– Я тоже не понимаю, – сказал Тальберг. – Но последствия обязательно будут.

Он безнадежно вдавливал кнопку звонка, но открывать не спешили. Обшарил карманы, нащупывая ключи с тем самым краенитовым брелоком, но поиски не увенчались успехом. Он постоял, уткнувшись в глазок, в надежде на чудо.

Чудо не состоялось. Тальберг пошел вниз по ступенькам, продолжая тащить в руках чучело. Солнце отключилось, поэтому на улице стало темно и холодно.

Он напился каких-то обезболивающих, и чувствовал себя сверхчеловеком. К сожалению, в ближайшем времени действие лекарств обещало прекратиться.

Он присел на скамейку и пожалел, что бросил курить, когда кончилась единственная пачка, купленная еще до ухода в запой.

Возле четвертого подъезда наблюдалось движение – несколько человек что-то обсуждали с грустными лицами. Тальберг не стал подходить и выяснять. Он не интересовался новостями и, если бы вдруг началась война, он узнал бы ней последним.

Наконец, от перешептывающейся кучки отделилась тень и нетвердым шагом направилась к Тальбергу. Вскоре она приблизилась достаточно, чтобы распознать в ней Пепла, чьи красные уши умудрялись светиться даже в полной темноте.

– Привет! – икнул он и снял кепку в приветствии.

– Что там случилось?

– Дак, это же, того… – Василий шумно втянул воздух. – Похоронили.

– Кого? – Тальберг напряг память, поименно вспоминая стариков и старушек подходящего возраста, которые могли отойти в мир иной по причине преклонных годов.

– Дак, как его… Антона Павловича.

Какое знакомое сочетание имени и отчества.

– Постой, ему недавно сорок четыре стукнуло! Мы на юбилей еще сбрасывались.

– Да, – подтвердил Пепел. – И умер молодым в расцвете лет и сил. Несчастный случай на работе.

Тальберг совершенно не знал Антона Павловича, и предположений не имел, где он мог работать. Но, видимо, человек был хороший.

Пепел снова икнул, и на прощание поднял кепку.

– Я пошел. Счастливо оставаться!

Тальберг кивнул, а потом вспомнил:

– Слушай, ты мою Лизку не видел?

– Как же, видал, – беззаботно ответил Василий. – Она час назад на машине с Платоном куда-то уехала.

– Вот черт, – Тальберг выдал несколько нецензурных, но очень эмоциональных слов, призванных выражать крайнюю степень негодования. Он даже не задумался, откуда дворовой алкаш знает Платона.

– А-а, ну да. Я как-то не подумал, – Пепел спохватился, не сболтнул ли он лишнего, за что можно позже поплатиться. – Я пойду.

Тальберг не ответил, глядя в спину уходящего в темноту Василия и раздумывая над тем, где сейчас находится Лизка, но никаких идей не приходило.

Он вспомнил о чучеле, которое таскал под мышкой. Поставил перед собой и вытаращился в ожидании волшебства.

– Давай, ушастый, включайся, – бормотал он. – Ты же все время выскакивал, как черт из табакерки по поводу и без. А когда нужно…

Заяц едва заметно повернулся и уставился одним глазом.

– А ты еще избавиться от меня хотел, – проговорил он с укоризной. – Деревня…

Тальберг с облегчением вздохнул.

– Слушай, Олег, не отвлекайся, лучше скажи, что делать.

– Опаньки, – удивился заяц. – Не слишком ли ты глобальные ответы от простого чучела хочешь?

– Ты мое подсознание, от него всякого ожидать можно. Не трать время на пустые разговоры. Счет идет на минуты.

– Подожди, не спеши, – заяц сосредоточился, закрыл глаза и замер в раздумьях.

Если бы не шевелящиеся уши, Тальберг бы решил, что Олег снова исчез.

– Давай, давай, – мысленно повторял он, подбадривая зверушку. – Хоть что-то мало-мальски полезное.

– Знаешь. Я вдруг подумал, а что ты будешь делать, когда их найдешь?

– Еще не размышлял об этом, – признался Тальберг. – Впрочем, этот вопрос можно решить и позже по ходу пьесы.

– Твое дело, – пожал плечами Олег, – но я не хочу быть замешан в криминале.

– В чем?!

– Может, ты кого-то из них того-этого… – заяц рубанул лапой по шее и высунул язык в иллюстративных целях. – Я же подсознание. Я от твоих потаенных мыслей засыпаю плохо.

– Да нет у меня таких мыслей, – неуверенно ответил Тальберг, – по крайней мере, таких, от которых не спится.

– И все-таки. Что собираешься делать?

– Ну… это…

– Чего «ну»?

– В глаза им посмотрю, – сказал уверенно Тальберг. – В наглые зеленые глаза.

– Ясно. Тогда дерзай!

– Куда дерзать-то? Где они? Говори, зверюга!

– Сам думать учись, – строго наказал Олег. – Хотел от меня избавиться? Сейчас самое подходящее время.

– Вообще неподходящее! Не уходи! Зря я тебя весь день с собой таскал?

Мимо прошли соседи со второго подъезда. Тальберг быстро изобразил невозмутимый вид и отсел от чучела. Вежливо поздоровались, поприветствовал в ответ, выразив соболезнования по поводу безвременной кончины Антона Павловича.

– Знать бы, кто он такой, – вернулся он к Олегу. – Нет. Лучше говори, где они?

Но заяц продолжал сидеть неподвижно на подставке, словно простое чучело, а не персонализированное подсознание. Тальберг схватил его и энергично встряхнул, но никакого эффекта это не дало. Только ухо слегка погнулось.

– Тварь ушастая, – он надеялся, что Олег не выдержит и ответит на обзывательства, но маневр не сработал.

«Придется догадываться с помощью сознания», подумал он и принялся рассуждать логически. Это оказалось нетрудно, и Тальберг обозвал себя «идиотом». Вместо полминуты раздумий, четверть часа разговаривал с чучелом.

Размышлял он следующим образом: Платон пренепременно захочет впечатлить, продемонстрировать шик и блеск, доказать преимущества высокого положения на социальной лестнице. Фантазии и романтики в нем отродясь не водилось, ужина дома при свечах от него не дождешься, как впрочем, и от самого Тальберга. Все, на что может хватить Платона, это нечто стандартное, вроде похода в оперу или ресторан.

– Ресторанов у нас нет, с балетом тоже не сложилось, – объяснял он сам себе, – остается лишь одно место, где в Лоскутовке можно потратить деньги.

Он сделал паузу, словно пытался заинтриговать чучело.

– «У Тамары».

Заяц воспринял новую информацию с полным равнодушием. Хотя на долю секунды Тальбергу показалось, что Олег подмигнул. Самую малость.

– Пойдем проверять. Узнаем, что лучше – сознание или подсознание, – сказал он, беря чучело под мышку.

52.

Лизка хромающей походкой вышла из кафе, на каждом шаге проклиная туфли, которые последний раз надевала семь лет назад, будучи на несколько килограмм стройнее. Раньше ее утешало, что на фоне Тальберга она выглядит маленькой, по крайней мере, теоретически. Но сейчас план терпел фиаско – она здесь, а Димки рядом нет.

Туфли ощущались колодками и давили на верх пятки, намекая на скорое появление свежей мозоли. Надевая их, она не рассчитывала, что придется идти пешком.

Переступая через порог, неудачно подвернула ногу. Молния ударила в ахиллесово сухожилие, и Лизка хотела воспользоваться богатыми возможностями языка, чтобы передать ощущения, но сдержалась. В кафе входила семья с двумя детьми.

Похромала на улицу, словно подстреленный лось с надеждой, что Платон не увидит этого позора. Добраться домой пешком в таком состоянии представлялось невозможным, а денег на такси не хватало. Зарплата воспитателя детского сада не предусматривала подобных трат. Следовательно, оставался общественный транспорт.

До остановки следовало еще добраться, и даже этот относительно короткий путь казался дорогой в бесконечность.

Лизка вздохнула и поползла, жалея, что нельзя этого сделать буквально. Она морщилась на каждом шагу и пыталась ступать так, чтобы минимизировать болезненные ощущения, но даже беспрецедентно осторожные движения заставляли лезть глаза на лоб. Мозоли превращались в центр боли.

Легкая маленькая сумочка, обладавшая сверхъестественным свойством вмещать невместимое, неожиданно прибавила в весе, терла плечо режущей ручкой и неприятно билась о бок и по спине. Лизка перевесила ее на другую сторону, но лучше не стало.

Она шла и мысленно ругалась. Она ненавидела всех – и самовлюбленного Платона, и сбежавшего Димку, и отбившуюся от рук Ольгу. «Достали!» – возмутилась она, ощущая, как на глаза наворачиваются слезы. Ей хотелось упасть на асфальт и заснуть.

Видимо, неустойчивой походкой она походила на пьяную. Прохожие косились с подозрением.

Она доползла до ближайшей скамейки и рухнула, словно мешок с мукой. С облегчением сняла туфли, поставив их рядом. Все, решила она, буду сидеть тут, пока не замерзну и не помру молодой.

Она смотрела на окна кафе и слушала обрывки музыки, периодически прорывавшиеся наружу через открывающуюся дверь. Несмотря на попытки, далеко уйти не получилось – скамейка располагалась всего в трех десятках метров от «Тамары».

Показался силуэт, похожий на Платона. Лизка сжалась и ссутулилась, пытаясь стать невидимой.

К счастью, он сел в служебный автомобиль и уехал в противоположную сторону.

«А мог бы и подвезти», подумала она, борясь с противоречивыми чувствами и позабыв, что ровно мгновение назад мечтала остаться незамеченной.

Она замерзла, не решаясь пошевелиться. Однако перспектива окоченеть на скамейке не улыбалась, поэтому она собралась с силами и сунула ноги в туфли, безотлагательно прочувствовав свежие мозоли. Замерла, заново привыкая к «колодкам».

Я пошла, сказала себе и встала на счет «три». От неимоверной боли захотелось завыть, проклиная все на свете.

Она в отчаянии снова упала на скамейку. Мысль идти босиком ей понравилась еще меньше. В плохом освещении, когда еле светящие фонари едва видны, Лизке казалось, что на холодном противном асфальте обязательно будут лежать осколки и мелкие камушки.

Прохожие исчезли, и ее полностью поглотило одиночество.

«Приплыли», вздохнула она, окончательно сдавшись. Оставалось только сидеть и плакать. И она зарыдала, уткнувшись в ладони. Слезы душили, текли по щекам и рукам, и Лизка представила, как она безобразно выглядит с размазанной косметикой, и разревелась еще сильнее, решив, что терять уже нечего.

Когда она приготовилась умирать от обезвоживания, намереваясь выплакать всю имеющуюся в организме воду, рядом кто-то сел.

Она подняла взгляд и увидела Тальберга.

– Ты! – закричала она. – Ты!…

Она хотела излить накопившееся за последние три недели, но под действием эмоций дальше возмущенного «ты» дело не шло.

– Я тоже безумно рад тебя видеть, – ответил он.

– Ты… – вскипала она, готовясь высказать, что о нем думает, вложив в слова всю экспрессию, включая накопленную в мозолях, но удачного объекта для выплескивания ярости не подворачивалось. – Опять с чучелом носишься!

– Как прошло свидание? – спросил он, игнорируя замечание о зайце.

– Никак, – буркнула Лизка. – Ты просто дурак. Зачем соврал, что Платон знает об Ольге?

– А он не…

– Ну, теперь-то уже знает. Непонятно только, что с этим знанием дальше делать будет. От него всего ожидать можно.

– Интересно, – Тальберг гадал, кто на самом деле мог сообщить ему об Ольге. Потом его озарила догадка: – Я тогда не с Платоном общался, а с Олегом! Перепутал. Они оба похожи на самовлюбленных засранцев, особенно с похмелья.

Лизка поглядела пригвождающим взглядом, от которого полагалось самовоспламениться на месте.

– Кто? – спросила она угрожающим тоном. – Ты кому-то еще проболтался? Это из института?!

Тальберг на подкорке подсознания отметил, что у него с олегами в этой жизни не срослось, и он ни одного вспомнить не может.

Он посмотрел на застывшее чучело.

– Я просто догадался, – Тальберг заметил сузившиеся от подозрительности глаза Лизки и добавил: – Олегом мы этого зайца назвали. В шутку.

Они сидели молча и глядели в темноту перед собой.

Похолодало.

– Что дальше? – спросила она.

Тальберг задумался.

– Светлое будущее? – предположил он.

– Оно никогда не наступает. И вообще, это название для колхоза.

– Если не светлое, хотя бы интересное!

– Не надо! – возразила она. – Если такое интересное, как в последний месяц, я предпочту обычную скучную жизнь.

– Давно, наверное, не говорил, – Тальберг с трудом подбирал слова. Он не привык демонстрировать чувства. – Не знаю, как сказать правильно. Я в разговорах не очень…

Лизка внимательно смотрела на него, отчего он смущался еще сильнее, путался в придаточных предложениях и никак не мог перейти к сути.

– Я, пока находился в запое, понял одну простую вещь. В общем, я всегда хочу быть с тобой, – начал он, – потому что…

– Почему? – поторопила она, когда пауза затянулась.

– Потому что… – он замялся. – Просто так. Безо всяких причин.

– Ой ли? – она прятала улыбку. Ей стало хорошо и легко, и перестали болеть ноги. – Хоть бы одну мог бы и назвать, – она шепотом добавила в шутку: – Если скажешь, что кто-то же должен заниматься готовкой, долго не проживешь.

Тальберг сконцентрировался, как олимпиец перед финальным прыжком, и закончил:

– Я тебя люблю.

Слова оказались простыми и затасканными, но он говорил их нечасто и поэтому они подействовали ровно так, как и предполагалось. Лизка знала, что Тальберг не лицемерит и не врет и, если все-таки сказал, именно так дело и обстояло.

– Такое чувство, будто мне восемнадцать, – признался он. – Хорошо, в темноте не видно, как я покраснел.

– Заметно, – улыбнулась Лизка.

Она смотрела в его добрые глаза и продолжала улыбаться.

– Что с Платоном делать будешь? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Ничего. Совсем. Думаю, это у него проблемы, а не у меня.

– Да неужели? – удивилась Лизка. – Ты же его так ненавидел!

– А теперь все равно, – признался он. – Даже жалко. Я все-таки отобрал у него потенциальную жену и дочь.

– С чего ты взял, что это ты украл, а не я так решила?

– Ну как же, – развел руками Тальберг. – На лавочке в институте…

– Ты мне, между прочим, всегда нравился больше, чем он! Не думаешь же ты, что я замуж за тебя вышла от отсутствия вариантов?

– Тогда почему ты с ним?…

– Потому что из тебя простых три слова надо клещами вытягивать, а уж какой-то самостоятельной инициативы так и вовек не дождешься! Даже паршивого цветочка!

– Неправда, – обиделся Тальберг. – На твой день рождения…

– Да, ежегодно одинаковый букет из роз, как по расписанию. Сама непредсказуемость и инициативность! Вот если бы взял и без всякого повода сделал небольшой приятный подарок…

– Ты бы решила, что я тебе изменил, – уверенно закончил Тальберг.

– Нет, – возразила Лизка. Задумалась, как бы она отреагировала в этой гипотетической ситуации, и признала: – Хотя для тебя и впрямь слишком подозрительно.

– Если я такой безынициативный и нерешительный, почему ты выбрала меня?

– Один раз ты решительность проявил.

– И этого оказалось достаточно?

– Как видишь, нужна самая малость.

Тальберг приобнял Лизку, потерявшуюся у него где-то под мышкой. Так они и сидели.

– Знаешь, ты меня домой на руках несешь? – объявила Лизка. – У меня вместо ног теперь одна сплошная мозоль.

– Легко, – молодцевато ответил Тальберг, подхватил визжащую Лизку и пересадил ее себе на колени.

Она схватила его за шею, случайно задев рану. Он зашипел от боли. Эффект от обезболивающих закончился.

– Что такое? – перепугалась она, глядя на его перекошенное лицо.

– Меня убить пытались.

– Да вы сговорились все?

– Можно подумать, я специально, – он надеялся на другую реакцию.

Лизка, холодея, предположила, что покушавшимся мог оказаться Платон, и решила уточнить:

– Просто так, на всякий случай… это не Платон?

– Нет, – засмеялся Тальберг. – Кольцов.

– Директор института? – Лизкины глаза округлились и наполнились ужасом. – И где он сейчас?

– В больнице, – сказал он, будто покушение руководителя на сотрудников – рядовое событие, случающееся не реже раза в квартал.

– Мне не придется ждать тебя двадцать лет из колонии? – распереживалась Лизка. – В милицию не заберут?

– Боишься не дождаться? – пошутил он.

– Иди ты, – она пребольно ткнула указательным пальцем в бок.

Она поцеловал Лизку. Она обняла его и мечтательно закрыла глаза.

– Какие у тебя щеки мягкие. Обычно такие колючие.

– Опасной бритвой я пользоваться постоянно не готов, – сообщил Тальберг. – Это был исключительный случай. Не люблю ситуаций, когда пошел побриться и случайно зарезался.

– Вот они где! Сидят, целуются! – раздался голос.

Они подскочили, будто их застали за чем-то постыдным. Лизка сползла с коленей и уселась рядом с Тальбергом.

– Я-то думаю, куда она так весь вечер наряжалась, – к ним подходила Ольга. Через плечо он держала белую сумочку, хорошо заметную в темноте.

Он увидел, как Лизка умеет краснеть не хуже него.

– Оля, – сказала она строгим голосом, надеясь, что Тальберг не обратит особого внимания на слова Ольги, которая, в свою очередь, не станет развивать эту скользкую тему. – Ты тут откуда?

– Навещала знакомого в городской больнице.

– Не Адуева ли случайно? – предположил Тальберг, бросив быстрый взгляд на чучело.

– М-м… Да, именно его, – она не стала отпираться, а сразу пошла в наступление. – Довел подчиненного до нервного срыва.

– Не доводил я никого, – возразил он. – Как он?

– Замечательно, – ответила Ольга беззаботно. – А вы?

– Восхитительно, – сказала Лизка. – И даже лучше.

Тальберг сидел на скамейке, чувствуя себя счастливым человеком, могущим позволить роскошь обнимать одновременно двух самых любимых женщин в жизни.

– Фу, что это? – возмутилась Ольга. – Какое оно грязное! И липкое.

– Разрешите представить, – Тальберг приподнял чучело. – Его зовут Олег, и он будет жить с нами.

53.

Возвращаться в НИИ не хотелось, и Тальберг решил увольняться. Он созвонился с бывшим однокурсником и тот подыскал работу в институте физики высокопрочных материй. Когда узнали, что он разработал установку, способную резать Край, взяли без собеседований.

Впереди маячила перспектива переезда в другой город, но Тальберг посчитал, что так будет даже лучше. А Лизка будто только и ждала, когда они покинут Лоскутовку, и втихую собирала чемоданы, мысленно распределяя вещи – это взять с собой, то оставить знакомым, а отчего-то избавиться навсегда.

– Школу Ольга закончила, родственников у нас тут нет, – перечисляла достоинства Лизка, – детские садики есть везде.

Тальберга ничего не держало в институте. Шмидт собирал вещи и руководил погрузкой своих подопечных, коих оказался не один грузовик. В ближайшие дни он обязался освободить помещение.

– Я даже привык к нему, пока сидел в соседнем кабинете, – сказал из вежливости Мухин, воспринявший избавление от опасного соседа с большим облегчением.

Уходу Тальберга он расстроился и сделал слабую попытку уговорить остаться.

– Я решил твердо. После драки с Кольцовым у меня нет желания здесь работать.

– Понимаю, – сочувственно кивал Мухин. – Весьма прискорбный случай.

По пути из института Тальберг навестил в больнице Саню. Тот лежал вполне бодрый и читал книгу с полностью стертой, но смутно знакомой коричневой обложкой. Видимо, что-то приключенческое для юношеского возраста.

– Чем думаешь дальше заниматься?

– В вуз хочу поступать, – Саня отчего-то смутился. – На заочное отделение, потому что работать надо, чтобы прожить. Лера в школу идет в этом году.

– Где учиться планируешь?

Адуев ответил.

– Какое совпадение, – Тальберг изобразил удивление. – Оля туда же поступать собралась, но на другой факультет.

Саня залился краской.

– Понимаю, счастливый случай. Страна у нас тесная, вузов мало.

Замечание осталось без ответа.

– В НИИ вернешься?

– Не знаю. Раздумываю, но пока без вариантов. К Краю мне теперь приближаться нельзя – врачи запретили.

– А приезжай ко мне ассистентом в институт высокопрочных материй, – предложил Тальберг.

Адуев обещал подумать.

– Как самочувствие?

– Нормально. До свадьбы заживет, – ответил Саня и уточнил: – Через месяц Устрицина замуж за Моржова выходит.

Уже уходя, Тальберг снова посмотрел на книгу и вспомнил название – Эмилио Сальгари, «Смертельные враги». Она стояла на полке у него дома с той поры, как прочитал ее в девятом классе. Но из-за суперобложки не сразу узнал.

– Книгу Ольга принесла? – спросил он.

Саня кивнул и сказал, оправдываясь:

– Чушь для школьников, но тут нечем заняться.

– Ты бы лучше учебники попросил, чтобы к вступительным экзаменам готовиться.

– Я и попросил. Сегодня обещала принести. Тесты совсем несложные, я без подготовки могу все задачи решить.

Тальберг что-то вспомнил и снова заглянул в палату.

– Слушай. Хотел поблагодарить за чучело зайца, – сказал он. – Оно так помогло, нет слов, чтоб описать.

– Да не за что, – ответил Саня в легком недоумении.

Через два дня позвонили из НИИ Края и попросили прийти, чтобы оформить бумаги для расчета.

Когда Тальберг находился в отделе кадров и писал заявление на имя Мухина с просьбой уволить по собственному желанию, зашел охранник:

– Вот вы где, – обрадовался он. – Пройдите с нами, пожалуйста.

– Но я еще не дописал.

– Подождет. Безуглый ждет.

Тальберг отложил листок, на котором успел написать «И. о. директора Лоскутовского НИИ Края Мухину П. В.» и поплелся следом за охранником. Он склонялся к мысли, что это, скорее всего, связано с производством платоновки. Впрочем, жизнь непредсказуема – может быть, они и на самого Тальберга что-то накопали.

Безуглый дружелюбно поприветствовал его, словно старого приятеля.

– Добрый день. Говорят, увольняешься?

– Да, решил сменить работу, а заодно и место жительства.

– Понимаю, в НИИ сейчас непросто. Столько несчастных случаев.

– Слишком, – согласился Тальберг. – Я привык к более спокойной обстановке, она лучше способствует творчеству.

– Кстати, об этом я и хочу поговорить, – Безуглый стал серьезным. – Точнее, я тебя сюда пригласил по двум причинам.

– Одна – никакая, другая – плохая? – предположил Тальберг.

– В каком-то роде. Сначала подпиши соглашение о неразглашении информации, связанной с твоей научной деятельностью, – Безуглый приободряюще кивнул: – Обязательная стандартная процедура при увольнении.

Тальберг прочитал заявление, представляющее собой листок с заранее подготовленной формой и пропусками в местах, где требовалось вписать фамилию-имя-отчество, расписаться и поставить дату. Текст вместо привычного словоблудия излагался ясным недвусмысленным языком, от простоты которого пришел бы в ужас любой юрист – как можно называть вещи своими именами?

Внимательно просмотрел список запретов и наказаний за каждое нарушение. Подобную бумажку он подписывал при устройстве на работу, с той лишь разницей, что пятнадцать лет назад он не имел информации для разглашения, а теперь знал предостаточно.

Он дочитал и подписал. Безуглый взял заявление и положил в папочку:

– С половиной дела покончили.

– Это было хорошее или плохое?

– Никакое, – ответил Валентин Денисович и из другой папки достал тетрадь, в которой с одного быстрого взгляда узнавался дневник Карла.

– Как он у тебя оказался?

– С господином Шмидтом возникли большие проблемы, – Безуглый нахмурился.

– Если вы думаете, что он шпион, могу тебя заверить, это не так, – поспешил сказать Тальберг. – Он исключительно увлечен наукой. Во всяком случае, за время, сколько его знаю, он показался мне порядочным человеком…

– Проблема куда серьезней.

Безуглый положил тетрадь на стол перед Тальбергом, который опустил взгляд и заметил бумажный уголок, выпачканный во что-то ярко-красное. «Кровь», догадался с ужасом. Поверх обложки по диагонали той же самой перьевой ручкой пролегла надпись «für Thalberg».

– Где Карл? – спросил он, предчувствуя, что ответ ему не понравится.

– Вот и плохая новость, – вздохнул Безуглый. – Мистер Шмидт утром был найден мертвым на рабочем месте. Он лежал лицом на тетради, на которой перед смертью написал твое имя, поэтому тебя и вызвали. Может, ты нам поможешь разобраться.

Мозг отказывался принимать такую информацию. Как же, буквально на прошлой неделе Карл брил его опасной бритвой, а позавчера Тальберг помогал ему упаковывать вещи в ящики. Шмидт делился планами на будущее, оставил адрес и предложил приехать в гости.

«И домой не успел», подумал с горечью, а вслух спросил:

– Умер-то он отчего?

– Неизвестно, вероятно, несчастный случай, криминалисты разберутся, – пожал плечами Безуглый. – У него ртом и носом шла кровь – я, по секрету сказать, столько кровищи еще не видел за один раз.