Край

– Берегись! – заорал он, схватил холодный шершавый кусок керамики, и размахнулся, чтобы как следует врезать Михалычу по затылку.

Когда он опускал кирпич, стеклодув резко пригнулся, увлекая за собой дерущихся, и Пепел с опозданием заметил, что импровизированное оружие движется по траектории, заканчивающейся головой Костыля.

Костылев еще и повернулся на крик, и угол кирпича попал ему точно в висок.

– Ух ты, – промолвил он на выдохе и обмяк.

– Дурак! Имбецил! – заорал Клещ на растерявшегося Пепла.

Воспользовавшись внезапным преимуществом, Михалыч вырвался на волю, но не рассчитал и со всего размаху врезался в металлическую бочку, которая глухо упала и покатилась, рассыпая пламя по полу.

– Гаси ее!

Алеша принялся топтать огненные языки огромными ботинками, но огонь распространялся дальше, на глазах съедая пустую тару.

Кто-то побежал к выходу в надежде найти огнетушитель, но тщетно. На пожарном щите сиротливо висел ржавый крючок с наколотым уведомлением об успешном устранении замечаний инспекции.

Сейчас оно выглядело, как насмешка.

Клещ в этом аду забыл про Михалыча и склонился над Костылем, нащупывая пульс и прикладываясь ухом ко рту, чтобы услышать дыхание.

– Окочурился, – объявил он.

Пеплу стало дурно.

– Надо его вытаскивать на улицу!

– Да как его вытащишь, он же тяжелый, что бегемот!

Пламя дошло до спирта и теперь ревело, угрожая сожрать здание целиком.

Васька закашлялся, в глазах появилась резь. Он инстинктивно прикрыл ладонью рот, но это не спасало.

– Сматываться надо, пока не задохнулись!

Все бросились к выходу, перепрыгивая через пустые ящики и мешая друг другу. Пепел бежал с мыслью «Только бы не потерять сознание». Сгореть живьем он не планировал. Он спотыкался, ободрал локоть, но жажда жизни не давала ему замечать ничего, кроме белого прямоугольника открытой двери.

– А Костыль?

– Нет его уже, – Клещ задыхался от бега. – Считай, в крематории.

Наконец, пробрались к выходу и высыпали на улицу, громко кашляя и отплевываясь.

Охрана двора смотрела с любопытством, но когда дым повалил через щели в крыше, догадалась, что дело – труба. Пепел увидел, как охранник куда-то звонит, бросая на них встревоженные взгляды.

– Что же делать? – повторял Клещ, ходя по кругу.

– Бежать врассыпную! Фирма на Костыле. С него пусть и спрашивают.

– Правда, точно, – галдели остальные. – Пусть у него и выясняют.

– Ну да, – бубнил кто-то недовольным тоном, – потом милиция всех найдет и припаяет «скрытие с места происшествия».

– Это же не дорожно-транспортное!

– Называется по-другому, а суть та же.

Остались стоять.

– Славно помянули, – вставил Лука. После первых пятидесяти грамм он вышел во двор подышать свежим воздухом и успел задремать на разваливающемся стуле, поэтому ничего не видел, а узнал уже в пересказе Алеши.

– Кто-то заметил, куда Михалыч делся? – спросил Клещ, до сих пор поражающийся тому, насколько сильным оказался косоглазый карлик.

В пылу борьбы с огнем никто не обратил внимания на обезумевшего старика. Сгорел, должно быть. Или в лес убежал.

– Увидел бы, задушил, – процедил Клещ. – Чувствовал, что добром не кончится!

Последнюю фразу он произнес для красного словца. Ничего такого он не ощущал, и работа его полностью удовлетворяла.

Послышался вой сирен, с громыханием открылись ворота и в институтский двор въехали пожарные автомобили. Вокруг развилась бурная деятельность, сопровождаемая суматохой и беготней, в которой работников ООО «Вектор» оттеснили от здания. Началась безуспешная борьба с огнем, не желавшим гаснуть. Хотя снаружи все казалось безумно сырым и не склонным к горению, даже во дворе стоял жар, от которого ручьями бежал пот.

– Перекидывается на здание рядом!

– Давай туда, сгорит ведь к чертовой бабушке!

Пепел обратил внимание, как болят ушибленные колени и левое плечо. Пока присутствующие глазели на продолжающий разрастаться пожар, он думал, что кроме директора, в ООО «Вектор» имеется еще и главный бухгалтер, то есть он, Васька Пепел. Тот самый, который своими руками случайно убил Костылева.

– У вас там склад керосина? – спросил подошедший пожарник.

– Бери выше. Пищевого спирта.

– Зачем в институте спирт?

– Контакты протирать, – пошутил кто-то.

«Надо лететь домой и собирать вещи, – подумал Пепел, – и бежать далеко-далеко». Не успел он додумать эту мысль до конца, как ноги повернули и направились за ворота. Пока он шел, уставившись в землю, его случайно задевали суетящиеся пожарники. Один раз сильно попали по ушибленному плечу.

«Нужно бежать», подумал он снова, оказавшись за пределами институтского двора.

Двумя этажами выше кто-то тихо шумел. Несколько человек неразборчиво переговаривались между собой полушепотом.

Пепел вдохнул полную грудь воздуха, будто перед прыжком с трамплина, и нажал на кнопку звонка, соображая, как правильней сообщить о трагическом происшествии. Дверь с громким скрипом открылась, и на пороге предстала улыбающаяся Василиса, вытирающая руки о полотенце, перевешенное через плечо. Она что-то готовила, надев запачканный мукой передник. Однако увидев Пепла, недовольно нахмурилась.

– Чего тебе? – спросила она грозно. – Быстро, а иначе придет Толик и спустит тебя с лестницы.

Он сглотнул. Предстояло самое сложное, а Василиса, кажется, пребывала не в духе. Нет ничего страшнее женщины в дурном настроении.

– Тут какое дело… – он запнулся, – Не придет Толик-то.

– Почему? – не поняла она, хмурясь еще сильнее и гневаясь, что он мямлит и не может договорить.

– Умер он, – Пепел поник.

– Как?

Глаза ее расширились, и в них показался неподдельный ужас.

– Несчастный случай, все загорелось, Михалыч с ума сошел. Еще раз, – произнес он, холодея от мысли, что с ним может сделать Василиса, если узнает, что это он, Пепел, фактически своими руками убил Костыля, хоть и случайно. – Ты же хотела, чтобы он умер. Теперь твоя мечта осуществилась.

По ее гневному виду он понял, что сказал лишнее.

– Мало ли чего я говорила! – закричала она, и он вздрогнул от громкого эха, разнесшего ее слова по подъезду. – Сборище недоумков! Вы, вместе взятые, и одного его пальца не стоите!

– Не кричи ты так, – утихомиривал Пепел, пребывая в недоумении. – Ты же столько раз говорила «чтоб он сдох»!

– Придурок! – ответила она. – Это ничего не значит!

«Не понимаю женщин, – подумал он. – Сами не знают, чего хотят»

– Теперь же квартира твоя, – сказал он растерянно.

– Уйди, – потребовала Василиса. – Чтоб никогда не видела и не слышала о твоем существовании.

Она захлопнула дверь перед его носом, оставив Пепла наедине с мыслями о непостоянстве и нелогичности женщин. Сквозь замочную скважину до него доносились всхлипы Василисы.

Он понуро поплелся к себе домой тремя этажами выше и на последнем пролете он увидел двоих человек в милицейской форме.

– Здравствуйте, – отдал честь один из них и протянул удостоверение. – Вы Василий Иванович Пеплов? – он сверился с бумажкой в черной папке.

– Я, – Пепел побледнел на глазах и стал похожим на приведение.

– Вы главный бухгалтер ООО «Вектор»?

– Я, – снова подтвердил он, чувствуя, как подкашиваются ноги.

– Тогда нам надо серьезно и обстоятельно поговорить…

56.

– Черт! Черт! Черт! – повторял Платон, бегая по кабинету Демидовича, словно лев по клетке в зоопарке. Он нервно запускал пядь в редеющие волосы, и они торчали, как у Михалыча.

Перепуганная Валентина наблюдала за ним издалека, не решаясь ничего сказать. Она никогда не видела его в таком состоянии.

– Чувствовал, что этим закончится! – он бил кулаком по столу. В приемной подпрыгивала и неистово крестилась Валентина. – Вокруг они уроды, ни на кого положиться нельзя!

Главный корпус института пылал и не желал гаснуть. Съехались пожарные со всех частей города и района, но пока особых результатов не добились – огонь продолжал распространяться дальше, захватывая помещения одно за другим.

Мухин оказался не Кольцовым – он не хотел денег, его скорее интересовало место директора само по себе. Возможно, когда-то он привыкнет к новой роли, у него проснется денежный интерес, но вчера он с негодованием отвергнул предложение Платона о продолжении сотрудничества. Этот Безуглый еще влез… Обидно, что самолично добился, чтобы этого сующего нос не в свои дела следователя уволили с выговором, и тому пришлось согласиться на работу охранником в каком-то мухосранске без перспектив карьерного роста. Кто же знал, что они встретятся здесь, в Лоскутовке.

Безуглый теперь вцепится и не отпустит из чувства мести. Платон успел заметить его радость во время вчерашнего допроса. Мелкая шавка, ухватившая слишком большую кость, с которой не справится и подавится.

Костыль мертв, Михалыч пропал, наверное, тоже сдох.

Ничего не клеилось и разваливалось. Это стадо идиотов испортило все, а теперь еще и институт угрожал сгореть к чертям собачьим. Кольцов спрятался в психушке, с него взятки гладки, Костыль помер, Саня сбежал. Говорят, заболел. Врут.

Трусы и подлецы, готовые умереть, лишь бы избежать ответственности!

– Мрази! – прокричал он, открывая сейф Демидовича и доставая спрятанную на черный день бутылку. – Предатели!

Вокруг одни изменники, ждущие, чтобы он оступился и сделал какую-то глупость. Попробует еще кто-то сказать о доверии к людям! Если любое дело пустить на самотек, тебе обязательно на шею сядут и ножки свесят! Это надо же, сотворить из него посмешище!

Он, Платон, не привык, чтобы об него вытирали ноги. Он не какая-то беззубая офисная крыса! Он акула, он хищник, рожденный рвать других в клочья, а не изображать из себя сардину, годную только для заполнения места в консервной банке.

– Предатели! – пробормотал он, выпивая очередную рюмку. Солнце на миг закрылось облаком, и в потемневшем окне промелькнуло его отражение. Увиденное его испугало, и на мгновение он протрезвел, но вскоре взор снова затуманился.

Все норовят обмануть, продолжал думать он. Без исключений.

Тальберг подвел еще тогда, осенью. Жаль, кстати, не успел его уволить с выговором, чтобы попал в черный список по ведомству. Говорят, рассчитался по собственному желанию. Ну-ну, пусть теперь попробует найти работу получше, связи-то везде есть, мимоходом можно человека отовсюду «достать».

Лизка строит из себя верную жену, хотя понимает, что Тальберг неудачник. Красивая она, но дура и не разбирается, кто в жизни хозяин, а кто так – небо коптит. Пожалеет еще, но будет поздно. Вдобавок, ни разу эта сволочь не обмолвилась о его дочери.

Платон покопался во внутренних ощущениях на предмет того, что чувствует к Ольге, но не смог ее представить. Он не знал о ней ничего, кроме имени и возраста, а к абстрактной личности можно испытывать только абстрактные чувства.

Не стоило доверять Костылеву. Следовало догадаться, что человек, по глупости лишившийся ноги, в следующий раз может и жизнь потерять. Набрал задрипанных алкашей, спаливших институт к чертовой бабушке. Талантливый менеджер. Тьфу. Чувствовал, нельзя ничего пускать на самотек – едва расслабишься и на кого-то понадеешься, так обязательно получишь или кукиш, или нож в спину.

Николай Константинович притворился психом, теперь отдыхает в одной палате с зятем. Делают вид, что не ничего помнят и не знают. Как удобно! Никогда не доверял Кольцову, скрывалось в нем нечто подозрительное, словно косит под дурачка, а сам «стучит» в центр.

– Ненавижу, – прокричал он и ударил кулаком по столу.

Испуганная Валентина еще сильнее вжалась в стул, опасаясь, что в порыве гнева Платон может сотворить что-нибудь из ряда вон выходящее.

– Шалава! – процедил он, вспомнив о Маринке.

Что ей от него надо? Понятно, секс и переезд в столицу, сына выучить, в университет какой-нибудь по блату сдать. Удобно устроилась. Такая же мразь, как и остальные.

К ней он не испытывал особенной злости. Он считал ее редкостной тварью и по совместительству разведенкой с прицепом, но откровенно ненавидеть не получалось.

– Твари.

Зазвонил телефон Демидовича, не имеющий ни диска, ни кнопок – по нему можно только ответить на вызов.

Платон никогда не видел, чтобы кто-то воспользовался этим аппаратом, поэтому от внезапности неприлично высоко подпрыгнул на стуле. Он поразмышлял, нужно ли отвечать на звонок, ведь кабинет чужой.

– Слушаю.

На том конце мог оказаться кто угодно, включая руководство из министерства.

– Кто это? – спросил знакомый старческий голос.

– Иван Демидович! Здравствуйте! Это говорит Талаев.

Демидович закашлялся. Платон отодвинул трубку, чтобы не оглохнуть, и терпеливо ждал, пока не закончатся лающие звуки.

– Хорошо, что ты на месте. Меня сейчас привезут, поговорить надо.

– Как ваше самочувствие? – спросил Платон. Ему меньше всего хотелось видеть Демидовича.

– Не дождешься, – сказал голос в трубке. – Ни разу не проведал, ни позвонил, а теперь отчего-то решил поинтересоваться здоровьем. Мой старческий маразм еще не настолько плох, чтобы не понимать, что к чему.

«Вредный старикашка, – подумал Платон. – Тебя давно пора сдать в утиль вместе с Лужиным».

– Я был занят, – сухо ответил он, – выполнял ваше же поручение.

– Мне доложили. Из окна больницы видно, как оно догорает.

Платон пожалел, что не может схватить с трудом разговаривающего военного пенсионера и вытрясти из него душу, случайно за что-то зацепившуюся и не сумевшую сбежать из рыхлого тела.

– Из министерства звонили. Даже там знают, что ты организовал притон из забулдыг на территории института.

Платон молча слушал, громко сопя.

– И как ты, наверное, догадываешься, наверху требуют крови, здесь и сейчас, – продолжал Демидович. – Будь на месте, приеду.

Осторожно положил трубку на рожки и сглотнул. Во рту в момент пересохло, и закружилась голова. Впервые в жизни затряслись руки.

Конец, провал, тупик. Через несколько минут Демидович будет отчитывать его, как мальчишку. А то, что случится потом, вовсе не хотелось представлять. Он встал со стула и бродил кругами по кабинету, заводясь все сильнее.

Ну уж нет, он не даст списать себя со счетов так легко. Он разработает план. Из любой ситуации найдется выход. Полез в шкаф. Демидович никогда не хранил важные вещи в сейфе – там всегда ищут в первую очередь.

– Должно же быть хоть что-нибудь, – бормотал он.

Он не представлял, что пытается найти. Какие-нибудь бумаги, справки, способные скомпрометировать Демидовича. Используя их для шантажа, посадит его с собой в одну лодку – тонуть, так вместе.

Маленький червячок в мозгу нашептывал, что за оставшиеся минуты невозможно разобраться ни в каких в бумагах, даже если они и существуют. Но сдаваться нельзя, ведь он никогда не отступает и обязательно добивается желаемого.

Пролистал папки – хлам от предыдущего владельца кабинета. Должно же найтись хоть что-то! Не бывает безвыходных ситуаций. Простучал ящики, прощупал карманы, просмотрел переписку, выгреб вещи из шкафов и свалил на пол. Пусто. Ни единой зацепки.

– Не может такого быть.

Повторил обыск заново с тем же успехом. В одном из ящиков затарахтело что-то тяжелое – табельный пистолет Демидовича. Платон схватил его и трясущимися пальцами засунул в магазин патроны, лежавшие тут же в коробке. Каждую секунду он ждал, что войдет Демидович с криком «Ты чем занимаешься?»

Успел. С облегчением ткнул пистолет за пояс и прикрыл пиджаком, чтобы скрыть выступавшую рукоять. Теперь он готов к любой неизвестности. У него есть железный аргумент.

Принялся ждать, поглядывая через окно на улицу.

Напротив входа остановился черный автомобиль, из которого услужливый водитель извлек едва шевелящегося Демидовича.

Платон уселся на стул для гостей и нетерпеливо ожидал, пока старик поднимется по ступенькам – судя по медлительности его движений, ждать придется долго.

– Чай, кофе? – спросила заглянувшая Валентина, заметив наступившую тишину.

Отмахнулся, словно отгонял муху.

– Не надо ничего.

Она исчезла, а вскоре он услышал ее кудахтающий голос. По-видимому, Котов добрался до приемной и теперь выслушивал пожелания долголетия и крепкого здоровья. Платон, успевший успокоиться, опять разнервничался. В висках бился пульс.

В дверях появился Демидович. Платон бессознательно нащупал правой ладонью прохладную поверхность пистолета.

– Натворил ты делов! – вместо приветствия сказал Котов с порога. – Теперь долго разгребать будем.

– Произошедшее связано с объективными внешними трудностями, – хмуро ответил Платон.

Демидович, пошатываясь и тяжело дыша, прошел к креслу и расплылся в нем бесформенной кучей.

– Тебе сказать, куда ты можешь засунуть свои объективные трудности? – риторически спросил он. – Никому неинтересно, кто виноват. Они разбираться не станут.

– Откуда в центре так быстро узнали, да еще с подробностями?

– Не знаю. Вдруг ты кому дорогу перешел?

Кольцов? Безуглый?

– Обиженных много, на всех не угодишь.

– Кто-то тебя особо невзлюбил, и радостно отрапортовал прямо наверх.

Платон задал самый главный вопрос, мучивший его второй день:

– Что дальше?

– Дальше, уж извини, нам придется расстаться.

Платон морально подготовился к чему-то такому, поэтому никаких эмоций не проявил, а лишь спросил:

– Куда меня переводят?

– Переводят? – Котов снова закашлялся. – Никуда. В министерство тебе вход заказан. Можешь приступать к поиску новой работы. В охранную службу института, например. Там на этой неделе вакансия образовалась.

– Да что я такого сделал? – возмутился Платон. – Пожар – простая случайность.

– Хрен с ним, с пожаром. Спишут, восстановят, кто-то даже заработает. Ты лучше скажи, что с программой, которую ты контролировал с Лужиным?

Платон поник. Лужин в последние недели занимал место на самой дальней полке насущных интересов.

– Пока я лежал на больничной койке, мне принесли отчеты за три месяца действия мероприятий по выводу региона из депрессии, – продолжал Демидович. – Многого не требовалось, всем ясно, тут процветания никогда не будет. Задача стояла элементарная – показать пару процентов улучшения. Народ бы вздохнул, мол, лучше – это не хуже, а насколько – дело пятое. Но вот смотрю в бумажку и читаю, что количество преступлений в среднем увеличилось на четверть! Убийства, грабежи, изнасилования – куча строчек с циферками, одна другой краше. Средний доход населения упал на пять процентов. Молокозавод перестал уделять время молоку и занимается разливом платоновки…

«И про платоновку знает, старый хрыч, – подумал Платон. – наверное, друзья-алкаши рассказали». Словно прочитав его мысли, Демидович добавил:

– Про платоновку уже в центре всем известно. Пошлятина! Особенно в бутылках из-под молока. Ничего доверить нельзя!

Последние слова задели за живое. Платон побагровел и громко, даже Валентина расслышала, прокричал:

– Я, в отличие от вас, на кроватке в больничке не отлеживался, а хотя бы пытался что-то делать.

– Попытки мало, – спокойно ответил Демидович.

– Что вы от меня хотите? – вскипел Платон. – Почему крайним должен быть я? Лужина берите и наказывайте.

Котов поглядел на него.

– Лужина я держу, потому что он верный, а тебя – за исполнительность, – сказал он тихо. – Лужин по-прежнему верный, а ты свою исполнительность не доказал.

– Может быть, я тоже верный.

– При малейшей возможности ты от меня избавишься. По глазам вижу.

Демидович открыл нижний ящик стола. Платон похолодел. Котов продолжал шуршать всякой мелочью, вроде коробочек, кульков и прочего хлама, но то, что он искал, не хотело находиться. «Где же оно?», бормотал он. Когда стало понятно, что ящик пуст, посмотрел на Платона.

– Где? – спросил хриплым голосом. – Тут, кроме тебя, никто не ошивался!

Платон откинул борт пиджака и достал пистолет, направив дуло на Котова. Большим пальцем машинально отключил предохранитель, как учили во время стрельб.

– Отдай, мальчишка! – потребовал Демидович. – Это мое табельное оружие! Я за него головой отвечаю, сосунок! Я тебя за него сгною!

– Прочь! Убирайтесь! – Платон почувствовал, как к лицу прилила кровь, и все вокруг поплыло по часовой стрелке. Он никогда не испытывал подобного состояния, но оно ему понравилось. Он чувствовал себя всемогущим и готовым на любой поступок. – Никому не позволю называть меня сосунком!

Демидович вскочил, перегнулся через стол и слабой стариковской рукой ухватился за дуло.

– Отдай, – процедил он сквозь зубы. – Тебя не учили в школе, что нельзя брать чужие вещи?

Платон подергал пистолет, однако Котов упорно не желал сдаваться, но при этом трясся, словно тряпичная кукла.

– Я выстрелю. Мне терять нечего. Какого-то старого алкаша никто жалеть не станет.

– Черта с два, – прохрипел Демидович, – ты только чужими руками можешь что-то сделать. Отдай, тебе говорю!

Он еще раз сильно потянул пистолет на себя, и Платон почувствовал, как его палец дернулся и нажал спусковой крючок. Хватка Демидовича ослабла. Платон вскочил, продолжая держать оружие.

– Я же предупреждал, – сказал он с обидой, – вы никогда не слушали, что я вам говорю!

Генеральный инспектор походил на рыбку, беззвучно открывающую и закрывающую рот за стеклом аквариума.

– Вы сами виноваты! – крикнул Платон. – Думаете, меня можно отправить на свалку? Ошибаетесь! Я не какой-то мусор!

Демидович упал навзничь, зацепившись за кресло.

Валентина вызвала вооруженную охрану после звука выстрела. Перед этим из кабинета доносились крики, поэтому она поняла, что дело плохо.

Только она положила на телефон трубку, как в приемную вышел Платон с пистолетом в руке. Валентина разглядела оружие. Она едва не потеряла сознание от испуга и осторожно встала на колени, надеясь, что сегодняшний день не станет последним рабочим днем в ее неинтересной, но все-таки жизни.

Платон не обратил на нее внимания. Ему нужно быстро покинуть здание, пока его не остановили.

– Стоять! – прокричал молодой охранник.

Платон направил на него пистолет, удовлетворенный тем, как тот побледнел.

– С дороги! Я не шучу!

Парень поднял руки и отошел в сторону.

– Спасибо за содействие, – поблагодарил Платон, оттолкнул охранника и захлопнул за собой дверь.

Валентина бросилась в кабинет и увидела лежащего на полу раненного Котова. Он тяжело дышал, обреченно глядя в потолок. Красная от крови дрожащая рука лежала на судорожно сокращающейся груди. Она схватилась за сердце и простонала:

– Ой, мамочки! Что ж творится?!

– Сукин сын, – прошептал Демидович и закрыл глаза.

57.

Он бежал по коридорам, не узнавая ничего вокруг, словно в лабиринте, выступая в роли подопытной крысы в поисках выхода.

Прыгал по ступенькам, натыкался на монстров с дубинками, пытавшихся его остановить. Видя их, он разворачивался и устремлялся в противоположную сторону.

Твари, испуганно смотревшие на него из полуоткрытых дверей, оказались относительно безопасны и быстро отскакивали при виде пистолета. Он взмахивал рукой, и они с визгом забивались под столы и стулья.

Бежать, нужно мчаться, не задерживаясь ни на мгновение. Стоит замешкаться, как его свяжут и упекут куда-нибудь подальше, где света белого не увидишь.

Он продолжал бег, тяжело дыша. Его бесили истеричные крики. Он выстрелил в потолок, чтобы визг прекратился, но вопли стали громче. Сверху посыпалась штукатурка и попала в глаза.

– Твою мать! – выругался, вытирая левой ладонью лицо.

Впереди по коридору стояла целая толпа тварей. Они держали в руках оружие, но в их неуверенных движениях читался страх – они боялись стрелять и с ужасом смотрели на дуло пистолета, словно на готовую к атаке ядовитую змею.

Ударил ногой в дверь справа от него. Хлипкая дверца провалилась внутрь, отозвавшись звоном разбитого стекла. Он вошел и оказался в офисном помещении, пока кучка трусливых придурков продолжала трястись в коридоре.

На него смотрел очередной комплект перепуганных лиц.

– Выход! – потребовал он. – Быстро!

Тонкая, словно соломинка, девушка, которой не повезло оказаться поблизости, показала дрожащим пальцем в дальний конец помещения.

– Там проход на пожарную лестницу, – пролепетала она.

– Если соврала, найду и обязательно прибью, – сказал он вместо благодарности и ринулся в указанном направлении, успев заметить исказившееся от ужаса лицо девушки. Так и надо, подумал он. Только страх может заставить этих тварей делать, что нужно.

Он бежал, опрокидывая мебель. Кружились бумаги, и он на секунду позволил себе отвлечься и представить, как, должно быть, красиво смотрится со стороны.

Он слышал крики, призывавшие остановиться и сдаться, но еще одно поражение не входило в его сегодняшние планы. Главное, чтобы эта выкрашенная в синий цвет металлическая дверь открывалась изнутри.