Декорации к спектаклю

Ян Ирбес

Декорации к спектаклю

Вкусы у всех разные

1.Вкусы у всех разные

В баре традиционно стоял шум. Я видела одинокого мужчину, в самом углу барной стойки. Рубашка в крупную клетку с расстёгнутым воротником и закатанными рукавами, угольный жилет, темно-синие джинсы, слегка подвёрнутые и серые дезерты. Ничего примечательного, но что-то в нём притягивало взгляд, вынуждая раз за разом возвращать внимание к нему. Я присмотрелась к нему ещё раз повнимательнее, благо его отрешённый взгляд, погружённый в стакан перед ним позволял это делать, не привлекая к себе внимание. Тёмные растрёпанные волосы средней длины, и тёмно-синие глаза, рост скорее небольшой – трудно определить, потому что он сидел сгорбившись. Тяжёлый день? Странно, но сегодня же суббота? Или он в баре прямо с пятницы? Я обернулась и посмотрела на часы работы бара – с двенадцати дня до трёх ночи. Нет, он точно не мог ночевать в баре. Скорей всего просто стремится к одиночеству, раз выбрал такое неудачное место. Слишком близко к дверям, ведущим на кухню. Явный стул для одиночек – неудобный и максимально некомфортный для посетителей. Всякий раз, когда распахивались двери – мне казалось, что они бьют по ножкам стула и по спине посетителя. Но он казался настолько задумчивым и погруженным в себя, что ему вероятно абсолютно плевать. Если бы сейчас сюда ворвались грабители, стреляя в потолок и требуя всем лечь на пол – я думаю, что он бы остался сидеть на стуле.

Суббота, ещё не поздний вечер. Я так устала на работе, что решила скрасить остаток дня и немного расслабиться. Да, к сожалению, в этот выходной пришлось выйти на работу. Этот баре я посетила в первый раз. Красивый, в ирландском стиле. Стены в зелёных оттенках, нижняя часть стен отделана деревянными панелями. Деревянные же столы и стулья. Массивная барная стойка и высокие стулья. В торец стойки были вбиты разнообразные крышки от пивных бутылок. А помимо пресловутых кранов и банки для мелочи красовался огромный коньячный стакана, наполненный доверху пробками от пива вперемешку с винными, от игристых вин, виски и мелкими монетами разного достоинства. И всю эту разноцветную мешанину разбавляла собой светящаяся новогодняя гирлянда. Красиво. Мне даже захотелось завести себе на кухне такой современный образчик искусства. Посетителей было достаточно, и это говорило о популярности места, а значит, можно было надеяться, что кухня и алкоголь вполне достойные либо, по крайней мере, сносные. Я облокотилась двумя локтями на стойку и продолжила изучать меню. Точнее, алкогольную карту. Напротив, меня на стене, за спиной у бармена висела смешная табличка, гласившая:

Правила поведения у барной стойки, облегчающие жизнь и делающие вечер незабываемым

Не против знакомства – закажи грязный мартини.

Хочешь познакомиться – угости грязным мартини.

Познакомились? Освободите место для других!

Я улыбнулась. Оригинально. Таких я ещё не видела. А что вполне замысловато. Я когда-то слышала, что бывают вечеринки с разнообразными браслетами и цветами стаканчиков для напитков: Розовый – есть пара, фиолетовый – безумно хочу секса, бирюзовый – надоело одиночество, салатовый – всё сложно. Очень интересно и как мне кажется, упрощает жизнь возможным партнёрам. Заказывай себе грязный мартини и выбирай, как в магазине понравившийся товар. А потом веди его домой. Или отправляйся к нему. Я задумалась: Что меня ждало в моем жилище? Горка немытой посуды, неразобранная стирка, которая кисла в стиральной машине ещё с вечера пятницы, заваленная вещами сушилка для белья, увешанная в два слоя, полупустой холодильник, заваленный полуфабрикатами, со скорей всего даже истёкшим сроком годности и хранения. Пара полных мусорных пакетов, которые я так и не удосужилась вынести сегодня утром, и переполненный мешок у пылесоса, который давно пора было вытряхнуть. При моём образе жизни, точнее образе работы невозможно было даже завести кота или кошку. Цветы и те не выживали у меня.

Времени катастрофически не хватало. Работа поглощала его всё. Про личную жизнь и говорить не стоило. Я даже к родителям не помню, когда ездила в последний раз! На прошлый Новый год? Вроде бы нет, я точно помню, что в прошлый праздник мы созванивались по видеосвязи через мессенджер. Я болела? Или была на работе? Хоть убей, но не помню.

Ай, к чёрту всё! Действительно, закажу мартини с водкой и отправлюсь навстречу сумасбродству и приключениям. Я подняла голову и огляделась в поисках бармена или его помощника. Ага, вот они у дальнего конца барной стойки обслуживают стайку молодых девчонок.

– Могу я вас угостить? – мои мысли прервали практически бесцеремонно, но очень приятным голосом, который прозвучал в опасной, почти интимной близости от моего уха.

Я обернулась, и мы практически стукнулись лбами, уперевшись друг в друга глазами. Глубокие карие, почти чёрные радужки. Пронизывающий взгляд. Странно, но мне и позже казалось, что кроме его глаз ничего не существовало. Никогда.

– Да, я не против!

– Грязный мартини подойдёт? – улыбка, такая открытая, такая понятная. Это действует надпись над барной стойкой или просто такой мужчина попался мне сегодня на моём пути?

– Почему нет?! – такая же открытая улыбка в ответ. А зачем играть, если не только правила игры вывешены на всеобщее обозрение, но и игра идёт в зеркальной комнате, где каждому партнёру видны карты его противника?

Спустя час мы сидели за дальним столиком, погруженные в увлекательную беседу. Народу в баре становилось всё больше с каждой минутой, но мы словно не замечали никого вокруг, увлечённые друг другом. Бывает, что сложно общаться с людьми – беседа выходит натянутой, словно невозможно найти общую тему и единую нить. Ты словно на минном поле пытаешься найти безопасный путь – погода, новости, путешествия, кухни мира – и всё не то. У нас всё случилось совершенно иначе. Мы словно сразу запрыгнули на прямые рельсы мягкой и непринуждённой беседы, которая была приятна и интересна обоим.

– Как вы относитесь к современному творчеству? – хм, очень экзтичное продолжение беседы. Господи, и как с обсуждения музыкальных вкусов мы вдруг перешли к такой теме? Впрочем, неважно! Это было точно на порядок выше любого знакомства в баре, тем более если учитывать, что я готова была уже сама последовать местным правилам.

– Картины точно во мне не вызывают никаких положительных эмоций. Больше недоумения – особенно в совокупности с мнением экспертов и критиков о том, что современное искусство вообще осмеливаются называть искусством. Чего стоят все эти эпатажные выставки?

– Да!

– А это чванливые снобы и сопровождающие их особы с горделивым взором свысока, разгуливающие по залам, с умным видом взирающие на кучу мусора или ведро разлитой краски. С единственным вопросом: что же хотел сказать автор? Кроме этого, что их еще волнует? Они явно не учителя – чтобы определять, что на самом деле задумал автор? Или эти так называемые произведения искусства настолько плохи, что если в них не будет хоть сколь-нибудь значимой идеи, то они не имеют права на существование?

– Согласен. Но, с другой стороны. Возможно, когда-то и статую Давида, и фреску Сикстинской капеллы могли считать дурным тоном и вызовом общественному мнению, вы так не находите?

– Вы так считаете?

– А почему нет? Представьте, что туда приходят посетители после окончания всех работ. Ну, к примеру, таких как мы с вами. Смотрят на все эти портреты на потолке и говорят: господи, что за техника исполнения, что за мысли?

–Интересная мысль! Я, если честно, никогда об этом не задумывалась! Ведь и правда современники Дали, или даже да Винчи могли не видеть и не признавать их гениальности.

– Да, я именно об этом и говорю! А Ван Гог? Это же просто железный человек. Ну почти. Нет, если не брать историю всей его жизни. Он не был признан при жизни, но до конца продолжал творить! Вот оно, как, мне кажется, истинное призвание. За десятилетие создал более двух тысяч картин. Это примерно три картины в неделю при условии, что он ни дня не отдыхал! Сумасшедшая работоспособность и просто поразительное благоволение музы. Признание пришло к нему слишком поздно и фактически уже опостылело ему. Возможно, именно поэтому он и покончил с собой. Печаль, вечная печаль – наверное это то, что, по его мнению, и сопровождало его всю жизнь.

–Господи, и как он не сошёл с ума при таком отношении к себе?!

– Мне иногда кажется, что он был сумасшедшим всегда, ну или действительно свихнулся именно на этой почве. А великое произведение «Над пропастью во ржи» Сэлинджера семьдесят лет не было по достоинству оценено. Представляете? В такие моменты я искренне начинаю верить в то, что некоторые люди рождаются и творят слишком рано для своего времени!

– Господи, как интересно. Никогда бы не подумала, что среди великих так много непонятых!

– Да и таких примеров в истории очень много. Но почему-то о них не принято упоминать. Мы с вами считаем Пушкина, Кафку, Мелвилла, Фолкнера, Булгакова, Эдгара Алана По и Оскара Уайльда великими мастерами. Но никогда не задумывались, что думали современники об их творчестве. Даже Галилео Галилея и Иоганна Себастьяна Баха постигла аналогичная участь. Ван Гог, Вермеер, Гоген, Рембрандт, Модильяни – все они получили признание своего творчества только после смерти, но при этом на протяжении жизни пусть и временами опускали руки, но не останавливались. Творить настоящее искусство!

– Откуда вы столько знаете об этом?

– В студенческие годы это было моей дипломной работой. И я продолжаю интересоваться, потому что это часть моего хобби.

– Хобби?

– Да. Я тоже в какой-то мере отношу себя к писателям. По крайней мере, очень бы хотел себя таковым считать.

– Ого! Вот это да! Вечер перестаёт быть томным и переходит в разряд интригующих! Вы известный писатель?

–К сожалению, или к радости, нет! Не хотелось бы, как Ван Гог страдать из-за отсутствия признания и получить его после смерти, так и не узнав, что ты великий художник!

– Хм, но это не лишено смысла. Написать несколько произведений и устроить грандиозную инсценировку своей смерти, чтобы прославиться.

– Интересная идея. Согласен. Было бы чрезвычайно любопытно. Но для того, чтобы это прозвучало в мире творчества, нужно издать хоть что-то, получить хоть какое-то признание. Пусть это будет даже большое, просто бессчётное количество критики. Чтобы имя звучало. И, возможно, тогда получится благодаря своей мнимой смерти привлечь дополнительное внимание аудитории к своему творчеству. В противном случае это будет больше похоже на фарс. Согласитесь, если художник творил и создавал картины и после его смерти были найдены ещё двести или даже две тысячи картин – это вызовет интерес, повысит стоимость. Но если о художнике никогда не было известно, то вряд ли в момент, когда будут найдены его картины – это вызовет какой-то немыслимый ажиотаж.

– Да. Сейчас бы это назвали удачной маркетинговой уловкой. – Мы рассмеялись вдвоём

– Что пишете?

– Иногда стихи, но всё-таки под настроение. Чаще новеллы и романы в жанре социальный психологический триллер. Наверное, я бы так назвал своё творчество.

– Как интересно. Никогда не слышала о таком жанре!

– О, мне кажется, такого стиля не существует! Я сам его придумал. Мне нравится быть своего рода первопроходцем. Это очень удобно. Если нет такого жанра, то нет и его законов, ещё нет или не придуманы его границы. Быть первопроходцем одновременно сложно и легко. Если этот жанр будет признан, то в итоге те приёмы, что я использую сейчас, станут своеобразным каноном. И уже моим последователям придётся придерживаться его. Возможно, вы были бы не против ознакомиться с одной из моих работ? – он улыбнулся, не отрывая взгляда от моих глаз.

– Знаете, мне много что предлагали в этой жизни. Но никогда не приглашали в субботний вечер поехать к мужчине в апартаменты, чтобы заняться чтением!

– Почему нет? Мне кажется, это может стать достойной прелюдией к феерическому завершению этого вечера! Вы ничего не теряете, и в любой момент вольны прекратить чтение, не объясняя причины. Но я буду премного благодарен, если вы закончите и сформируете рецензию на произведение. Их я тоже коллекционирую.

Вскоре мы оплатили свои счета и хотя он настаивал на плате за двоих – всё-таки оплатила сама. У меня ещё оставались сомнения в продолжение вечера. И сомнения смешивались с желанием.

Выйдя на улицу, мы стояли и наслаждались свежим воздухом, которого так не хватало в баре. Так и стояли, запрокинув головы в небо, и дышали свежим воздухом, наполненным влагой после недавнего дождя.

– Такси? – я первой нарушила тишину.

– Может быть, прогуляемся? Здесь в целом недалеко. Если по прямой дворами, то минут двадцать, а если по проспектам и не срезать, то выйдет, наверное, минут сорок, ну может быть пятьдесят.

– Почему бы и нет? Давайте пройдёмся! Тем более погода располагает – И взяв его под руку, я сказала – Ведите вперёд в путешествие по истории, и по вашему разуму!

– Вам не скучны такие темы для разговоров? За весь вечер я не успел ещё вам надоесть? – спросил он, взглянув на меня вполоборота.

– Что вы, напротив! Я очень рада! Прошу, продолжайте!

– Ну что же! Тогда давайте продолжим наше увлекательное погружение в глубину истории поэзии, писательства и их личностей. Конечно, в основном все мои изыскания приводят исключительно к моему личному мнению о писателях и поэтах на основании тех фактов, которые я смог найти и почерпнуть в открытых источниках. Но согласитесь – ведь часто мы составляем своё мнение о человеке или собеседнике исключительно на основе той информации, которая нам доступна в настоящий момент. Например, его рассказы о себе, его мнение о текущей обстановке в мире или слухи о личной жизни собеседника. А быть может, вы дружите с человеком и считаете его недалёким по причине того, что на основе его жалобных историй глубоко погружены в перипетии его личной жизни. В целом для меня информация из открытых источников ничем не отличается от личного общения, кроме того факта, что все, рассказанное о писателях современниками покрыто налётом их мнения о личности.

– Знаете, а ведь вы правы. Все историки, по сути, собирали слухи и чужом мнение, и оно может быть таким же, как и у нас, а может отличаться. Ведь если я не люблю человека, то скажу, что он дурак, а если люблю, то буду хвалить, несмотря на все его недостатки.

– Именно так. Поэтому не относитесь к моим рассказам как к истине в последней инстанции, а рассматривайте под критическим углом как размышления и домыслы на основе фактов и слухов, хорошо?

– Хорошо! Продолжайте!

– Как пожелаете! Например, Кафка, по моему мнению, был глубоко больным и закомплексованным писателем. Возможно, проблемы были именно в семье, но мы, к сожалению, никогда не узнаем об этом. К примеру, я предполагаю, что его два младших брата были убиты отцом, и это могло наложить неизгладимый отпечаток на шестилетнего Франца. Да, конечно, это всего лишь мои домыслы, но если на основании их строить теорию и дальнейшие рассуждения, то все предположения кажутся более чем правдоподобными. Так вот, это же могло послужить поводом для разрыва отношений с родителями, всех его хронических болезней и ярко выраженной социофобии. Изданные при жизни труды писателя были встречены критикой и откровенными насмешками, а сегодня Кафку почитают миллионы. Согласитесь, сложно любить и поклоняться поэту, если он не издаётся? В настоящее время мы знакомы с его творчеством только благодаря тому, что его друг не исполнил последнюю волю писателя и не сжёг все его сочинения. А не сжёг только потому, что перед этим решил почитать и ему чрезвычайно понравилась его проза. Узнали бы мы о таком великом писателе, если бы его друг обладал дурным вкусом? Мне кажется, вряд ли. В итоге Франц умер в сорок лет от туберкулёза и истощения, так и не обретя настоящей славы.

– Да! Я читала некоторые из его произведений! «Не обязательно выходить из дома. Сядьте за стол и слушайте. Даже не слушайте-ждите. Даже не ждите, просто сидите спокойно в одиночестве. И весь мир предложит вам себя» – это, по-моему, единственное, что я смогу процитировать на память!

– Сильно! Наверное, как начинающий и влюблённый в своё хобби писатель могу полностью согласиться с высказыванием Кафки. Это очень сильный инструмент для любого писателя и поэта. Стоит, всего лишь сосредоточится на себе и своём внутреннем мире, отринуть все мирские дела, отодвинуть телефоны и ноутбуки, книги – остаться по-настоящему наедине с самим собой. Только чтобы услышать себя. И воображение заговорит, обязательно заговорит с тобой!

–Хм! Никогда не думала в таком ключе над его фразой! Больше воспринимала её как противопоставление прокрастинации.

– Уверен, что и это тоже очень правильное восприятие! – на пару минут повисла тишина. Словно мы оба наслаждались этой фразой внутри себя.

–А слышали ли вы про великую американскую поэтессу Эмили Дикинсон? Она тоже не была признана при жизни и умерла в пятьдесят пять лет. Её отец был конгрессменом, а о матери ничего толком неизвестно, кроме тех строк, которые Эмили написала о ней. С ней она не была близка и сомневаюсь, что отец, связанный своим положением в обществе, был связан любовью с ней. В десять лет вместе с сестрой начала обучение в Академии Амхерста, которая только за два года до этого стала принимать девочек. В академии провела семь лет, пропустив несколько семестров по болезни. Но было ли это болезнью доподлинно неизвестно. Семь месяцев она обучалась в женской семинарии Маунт-Холиоук. Причины её ухода из семинарии неизвестны, после этого вернулась в семью родителей в Амхерст и всю оставшуюся жизнь прожила там, редко удаляясь от дома более чем на пять миль. Что с ней могло произойти в семинарии исключительно с женским составом? Что могло пойти не так в колледже, продвигающем специальные программы обучения, разработанные женщиной исключительно для женщин. Почему в этом обществе, где были прописаны и внедрены идеалы коллективного сообщества, она не смогла ужиться? Конечно, я не претендую на истину, но что-то явно нехорошее произошло в закрытом женском коллективе либо ещё раньше. Она навсегда осталась привязана к дому и сторонилась людей. Даже те, с кем она дружила, если можно это так назвать – знали её в большей степени по переписке, а не лично. За всю жизнь опубликовала порядка десяти стихотворений, осталась непонятой и непризнанной. Однако продолжала писать и за всю жизнь написала почти две тысячи стихов. После её смерти сестра Эмили обнаружила множество рукописей и решила опубликовать их в память о своей любимой сестре. И только в начале двадцатого века читатели внезапно открыли для себя поэзию мисс Дикинсон, глубокую, лиричную и полную страстей. Первый сборник стихотворений был опубликован спустя четыре года после смерти Эмили, а сегодня поэтессу считают одним из величайших поэтов Америки. В чём-то напоминает историю Кафки, вам не кажется?

– Господи, это же просто ужас! Творить и не быть признанной! Я бы так не смогла, наверное, даже покончила бы с собой! Это же так тяжко, наверное – творить и быть непризнанной… А ещё я думаю о том, что вы рассказали про академию и её побег оттуда… закрытые женские сообщества – это страшные люди!

– Вы говорите исходя из своего опыта? – он остановился и повернулся ко мне лицом.

– К сожалению, да! Прекрасно знаю по себе, что это такое. – я слегка сжала его руку и аккуратно направила вперёд, чтобы не смотреть ему в глаза. – Я бы не хотела углубляться в эту тему, если честно. Будем считать, что это просто обычное поведение замкнутого сообщества людей.

– Да… Хорошо, согласен. Не будем развивать. Вокруг нас действительно много сообществ и много людей. Самых обычных людей… Они окружают нас. Мы с ними знакомы, дружим или просто слышали, или даже читали о них. Их сотни вокруг нас, и кто-то из них может стать великим писателем. Трудно себе представить, но при жизни эти литературные гении были обычными. Они писали шедевры, но ответом им было бесславие и жестокая критика. Кто-то жил в нищете, кого-то отказывались печатать, а кто-то просто писал в стол, не подозревая, что однажды ему или ей суждено стать великим и по-настоящему известным!

– И есть ещё множество примеров?

–О, я, конечно, не буду говорить, что их бесконечное количество, но всё-таки их немало! Например, Эдгар По, прародитель всего детективного жанра, в таланте которого никто не сомневается, ранее печатался лишь в газетах. Его ругали и отказывались пускать в печать. Стиль По был слишком непонятен, нов и поэтому подвергся жесткой критике со стороны знатоков литературы. Но Эдгар был уверен: ему суждено быть великим писателем, но двигался вперед, штурмовал издательства и ждал. К сожалению, Алан ушёл из жизни рано, так не дождавшись дня, когда его сочинения буквально вырывали из рук продавцов. Он фактически был не признан и унижен через мнение своих современников таких как Гризвольд, Ральф Уолдо Эмерсон, Уильям Батлер Йейтс, Ричард Генри, Стоддард, Олдос Хаксли и всё это возникло на фоне роста популярности По из-за выигранного конкурса рассказов. Критиком он был жестким, и я бы даже сказал жестоким и в ответ получал ту же монету. – здесь наступила пауза, словно он погрузился в свои внутренние воспоминания, уплывая всё дальше и дальше, судя по его безучастным глазам. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем он снова вернулся к рассказу, словно как ни в чём не бывало.

– Мне кажется, что вся жизнь Эдгара была привязана к синусоиде: Смерти родителей и жизнь с дедом, усыновление богатыми приёмными родителями и крах их бизнеса. Постоянные переезды и долги. Удачное стечение обстоятельств и снова взлёт. Обучение, в университете, которое принесло не только образование, но и первые признаки будущего алкоголизма и существенные долги. Ссора с приёмными родителями и первые попытки издать свои произведения. Служба в армии и смерть любимой приёмной матери. Примирение с приёмным отцом. Поступление в академию, несомненная удача с выпуском второго сборника и окончательный разрыв с приёмным отцом. Обучение в академии и его первые шаги в критике, которые так понравились сослуживцам. Попытка примирения с отцом и саботаж учёбы, который привёл к суду и увольнению. Третий сборник и безденежье. Очередной проигранный конкурс. Победа в другом конкурсе и жизнь без работы на пенсию бабушки в двести сорок долларов в год. Смерть приёмного отца и он остаётся без наследства. Новые друзья и их помощь средствами и связями. Работа и смерть бабушки. Новая работа и переезд, депрессия и запой. С последовавшим за ним увольнением. Выздоровление и женитьба на троюродной сестре. Возвращение на работу и начало карьеры бескомпромиссного критика. Появление большого числа врагов из раскритикованных громких имён, начало нового прозы, и он снова покидает работу по невыясненным причинам. Думаю, что это последствия его чересчур критичных статей. Творческий запой и продажа нескольких произведений, не принёсших коммерческого успеха. Скудные доходы, новая работа, не приносившая удовольствия, новый сборник, который принёс определённый успех и получил весьма восторженные рецензии. Вот только продавался он плохо. Очередное увольнение. Новые работы и попытка открыть своё издание. Новая должность и новый контракт на один рассказ в месяц и болезнь жены. Очередной запой на фоне болезни и потеря работы. Депрессия и новые произведения, на которые повлияла болезнь жены и связанные с этим переживания. Долги, банкротство, суд, но он избежал тюремного срока. Новое сотрудничество и новый собственный журнал в партнёрстве. Новый рассказ и новый запой, который разрушил мечту. Новые романы и новый выигранный конкурс. Слава и восторженные отзывы критиков и даже врагов. Ворон, его признание, которое так и не улучшило финансовое положение. Он становится совладельцем журнала, ведёт лекции по литературе и снова возвращается к критике, перестав печатать новые произведения. Крах журнала и долги и снова запои, снова критика, которая привела к его опале и очернению его образа. Опять приходит безденежье, а следом и смерть жены. Его болезнь и попытка вернуться на литературный олимп. Создание нового журнала и снова возврат к алкоголю. Новый роман, обещание бросить алкоголь, запланированный брак, который разрушила анонимка. Новые попытки писать и получение предложения о сотрудничестве, которое он принял. Но в пути он напился так, что потерял все деньги вещи и свои лекции. Новые отношения, которые вели к выгодному браку, очередная завязка с алкоголем, и отказ от сотрудничества над новым журналом. Последнее путешествие и его необъяснимая смерть, которая до сих пор остаётся загадкой. – короткий вздох сожаления, и он продолжил – Его жизнь была похожа на карусель. Вверх-вниз. Я бы назвал его вершителем своей же судьбы: он сам создавал, и сам рушил. Я думаю, и его смерть – это его рук дело. И даже тайный поклонник, который появился сто лет спустя и ещё сто лет посещал ежегодно могилу писателя – может быть отличной шуткой и очередной мистификацией в духе Эдгара.