Девять кругов рая. Книга вторая. Вверх и вниз

Случай с Тарасом научил меня одной вещи, а именно: свобода в Америке вещь обоюдоострая – свобода одних вполне может стать несвободой других. Такое положение меня категорически не устраивало. Я разлюбил Америку. Я понял, что не смог бы жить в Америке никогда. Таким образом, вопрос о возможной эмиграции сюда для меня сразу отпал. Навсегда.

Мои «он» и «Я», кстати, от которых я уставал в России, в Америке вдруг поутихли. То есть, вообще, никак себя не проявили. Может, они так до конца и не могли понять, где оказались. Мне это было на руку. Америка стала для меня типа каникулами от них. И как на любых каникулах, всё, что было в Америке, воспринималось мной, как развлечение без каких либо угрызений совести. Это означало, что я не чувствовал здесь своей обычной раздвоенности, а просто радовался тому, что живу на свете.

Однажды, дней через пять после истории с Тарасом, я подумал: почему бы не завести себе здесь подружку? В конце концов, кому от этого будет хуже? И буквально в тот же день одна из журналисток, тех самых из Сибири, блондинка, согласилась составить мне пару.

Вместе с этой девушкой, которую звали Дина, мы теперь сидели в автобусе, когда ездили на экскурсии в музеи, зоосад, аквариум или к статуе Свободы. Вместе мы купались в бассейне при гостинице, вместе выпивали, вместе кормили друг друга мороженым, пили кока –колу из одного стакана и, разумеется, вместе спали. Теперь, когда Тараса от меня отселили, я стал жить один и мог делать, что хотел.

Тарас, как оказалось, тоже не остался в накладе. Он познакомился с белокурым и нежным на вид молодым человеком, как позже выяснилось журналистом из Стерлитамака, этаким Крошечкой –Хаврошечкой, который едва доставал Тарасу до плеча, и они, заключив союз, стали гулять вместе.

Америка, которую я поначалу невзлюбил за её грубые, как мне казалось, попытки влезть в мою личную жизнь, стала выглядеть вполне гостеприимной и дружелюбной. Я дышал воздухом свободы и был в восторге от того, что осуществил давнюю мечту.

Правда, как потом выяснилось, местный дух свободы, помогший не одному поколению американцев раскрыть свои таланты и осуществить американскую мечту, на нас русских, привыкших держать себя в определённых поведенческих рамках, оказывал далеко неоднозначное влияние.

Этот дух Свободы, как потом выяснилось, так раскрепостил многих среди нас, что они, скинув себя привычные вериги скромности, предстали друг перед другом, образно говоря, в голом виде. Но об этом ещё рассказ дальше.

Дину, с которой мы сошлись, как и остальных, отправила в Америку её телевизионная компания, базировавшаяся в одном из крупных Сибирских городов. Не буду говорить, каком именно, чтобы не портить ей карьеру.

К сожалению, программа у Дины отличалась от моей и вскоре её отправили на стажировку в одну Балтиморских отделений Эй Би Си. Таким образом, на целых восемнадцать дней я остался один. Её подружка, брюнетка, тоже куда –то уехала.

Я остался в своём большом номере совершенно один. От скуки я решил подыскать себе кого-то ещё. Очень скоро выяснилось, что почти все женщины из нашей делегации были не против завязать отношения, причём исключительно на время поездки. Это ни к чему никого не обязывало. Большинство этих отношений, как выяснилось, даже искали.

Но из –за того, что мужчин в группе было меньше, а точнее, учитывая, что Тарас и Хаврошечка были геями, я один. Поэтому за весьма короткий срок, примерно неделю, мне пришлось близко познакомиться с пятью женщинами из разных концов России.

Надо сказать, ощущение, когда ты можешь остаться с женщиной, просто постучав в её номер, расслабляет. Такая вседозволенность сделала меня крайне безответственным. В конце концов, я за это поплатился и поделом мне!

Однажды поехав вместе с одной из моих временных пассий, журналисткой из Комсомольска –на-Амуре по имени Таня на машине, девицей, как оказалось, очень претенциозной и резкой, не терпящей возражений, да к тому же имевшей деньги и ошалевшей от того, что она сама ездит по Америке на взятом в аренду «Додже», я в какой –то момент, возмущённый её фанаберией, грубым тоном и, главное, тем, что она, не слыша моих советов, несколько раз проезжала нужный поворот, вышел из себя настолько, что на одной из остановок, хлопнув дверью, вышел из машины и пошёл дальше пешком.

Проблема была в том, что разгорячённый ссорой, я не заметил, что вышел из авто где –то за городом, на шоссе. Примерно час я довольно резво шёл по направлению к городу, уверенный в том, что скоро приду. Небоскрёбы даун-тауна были как будто невдалеке. Но немного остыв, я пожалел, что так сделал. Небоскрёбы, которые выглядели такими близкими, на поверку оказались очень далеко – километрах в десяти от меня.

Прошло много времени, а я всё брёл и брёл по обочине, проклиная свой вспыльчивый характер, а небоскрёбы ничуть не приближались, оставаясь, казалось, на том же расстоянии, что и час назад. Палило солнце. Мне хотелось пить. Ни одного магазина или кафе вокруг не было. Устав до полусмерти, я еле двигал ногами.

Хуже всего, что как я ни голосовал, никто из водителей не остановился. Ещё через полчаса бесплотных попыток остановить кого –то, я уже проклинал журналистку Таню из Комсомольска, её дурной характер и близость, которую я опрометчиво с ней себе позволил!

Когда я окончательно понял, какую ошибку совершил, выйдя из машины и отправившись пешком до города, рядом со мной вдруг притормозил пикап, который, судя по рисунку на боку кузова, вёз овощи в один из ресторанов города.

Честно говоря, остановка машины рядом со мной меня удивила. Это совершенно не вязалось с моими представлениями об Америке. Наверно фермер просто не смотрел «Попутчика» с Рутгером Хауэром. В любом случае я очень обрадовался приглашению сесть в машину и великодушным предложением меня подвезти.

Всю дорогу я молчал, думая, почему он меня взял. Наверно этот молодой американец, судя по его спокойному лицу и сдержанным манерам, был набожным человеком и не захотел оставлять на дороге прилично выглядящего человека.

Поинтересовавшись, откуда я, и услышав «Moscow, Russia», он поднял бровь и закивал. Но больше ничего не спрашивал. В конце концов, его можно было понять. Америка страна эмигрантов и чужестранец здесь не может быть долгое время большой сенсацией.

Добравшись до своего номера в гостинице, я, рухнув ничком на кровать, дал себе слово быть осторожней в выборе партнёрш. Только я закрыл глаза, чтобы вздремнуть, как в мою дверь кто -то громко постучал.

– Кого там ещё несёт, – проворчал я, с трудом поднимаясь на ноги.

На пороге стояла журналистка из Сыктывкара, с которой мы тоже познакомились в Шенноне. Выяснилось, что она проживала в номере по соседству с номером Тани из Комсомольска –на-Амуре.

Оказывается, вернувшись из нашей наполовину совместной поездки, Таня в довольно ироничной манере рассказала своей коллеге из Хабаровска, что между нами произошло, и та немедленно решила воспользоваться моим холостяцким статусом.

Пропев с улыбкой: «Таги-ил!», журналистка из Сыктывкара, подняв вверх руку со сжатым кулаком, предложила помочь ей что –то передвинуть в номере. Нехотя я пошёл за ней. Как можно сразу взять и отказать женщине, к тому же коллеге?

Звали журналистку Тая. На одну букву меньше, чем в имени предыдущей девушке. Это развеселило. Значит, третьей будет просто «Та», или «Ая», думал я.

Как я уже сказал, журналистка, оказалась тоже родом из Сибири. Но только восточной, то есть, это примерно шесть тысяч сто километров от Москвы. У Таи была странная причёска со вздыбленным будто взрывом коком невыразительных волос сверху, тщедушная фигура и размашистая походка. Лицо у неё было похоже на заветренный сыр и забытые возле костра старые мокасины одновременно. Смотреть на Таю было неприятно, ложиться с ней в постель тем паче.

Если честно, я пошёл с ней лишь потому, что так бы поступил любой воспитанный человек. Нельзя же отказывать тому, кто первый раз к тебе обратился. Кстати, «Тагил» на жаргоне означал в тех местах, откуда Тая была родом, «замечательно» или «прекрасно». Ну, и прекрасно, думал я, передвину, что ей надо и пойду снова спать.

Однако в номере, куда мы пришли, оказалась ещё журналистка из Питера. Она лежала на кровати в неглиже, положив руки за голову. Надо сказать, что с этой журналисткой из Питера у меня уже разок было. Чисто случайно. По-моему, прямо на следующий день после скандала с Тарасом. Сам даже не понимаю, как это получилось. Наверно это был выкидыш на нервной почве. Чувств, я имею в виду. Иначе бы я запомнил детали этого падения. А я их не помню.

Даме этой было за сорок. Звали её Ольга. Помнится, что закончив заниматься любовью с ней, мы сели и, как ни в чём не бывало, начали каждый заниматься своим делом. Обоим, кажется, было не понятно, зачем мы это сделали. Конечно, о ней я не могу сказать точно, но что касается меня, то я про себя плевался. Я думал: «куда же меня в этот раз занесло? Я что, совсем потерял уважение к себе»? И так далее. Но просто уйти сразу мне не позволяла воспитанность, потому что приличные люди так не поступают.

Вот мы и сидели. Я пялился в телевизор, будто первый раз его видел, а она сидела в кровати и гадала на картах: «любит-не любит…». Наверно в этой части Нью -Йорке мы были самой обычной нелюбящей парой, и любой бы ньюйоркец, увидев нас, подумал: «ну, поссорились. Ничего, милые бранятся, только тешатся»! Или как там это у них по-английски?

Иногда косясь на неё, лежащей на кровати с картами, я снова и снова думал: как же меня так угораздило вляпаться? А она, отвлекаясь от карт, порой то же бросала на меня удивлённые взгляды, наверно думая: «неужели я кому –то ещё могу нравиться в этом возрасте»?

Короче, я ожидал куда угодно прийти с этой Хабаровской журналисткой, но только не снова к Ольге!

И когда Тая, отойдя в сторону, открыла панораму лежащей на кровати Ольги, я сразу подумал, вот она – «Та»! И у меня чуть глаза не выскочили из орбит.

– Так вот почему у меня сейчас выпал король, – задумчиво произнесла Ольга, когда зайдя, я застыл с выпученными глазами на пороге.

– Знаешь, к чему выпадает король? – Этот вопрос она адресовала уже Тае.

Та с весёлым видом покачала головой. Затем Ольга посмотрела на меня. Я крайне медленно, будто боясь, что голова отвалится, тоже покачал головой.

– К встрече с ним, – томно посмотрев на меня, заявила Ольга. Не знаю, какой реакции ожидала она от меня. Может, я должен был броситься на колени перед ней и воскликнуть: «о, как хорошо, что эта карта нам снова с тобой выпала»! Но лучше, конечно, было сказать: «вот уж не знал, что король к двум старым девам»!

Однако я промолчал.

– И ещё вместе с королём выпали две шестёрки, бубен и черв, – продолжала всё с тем же задумчивым видом Ольга, разгладив в обе стороны простыню, которой была накрыта. – Тоже хорошее сочетание.

Расправив на себе простыню, она стала поправлять бретельку одетого на ней кружевного лифчика, из разреза которого выглядывали рябые, будто накачанные парафином груди, а над ними кое -где ещё розовел участок немолодой уже и дряблой кожи, с одной неглубокой и длинной морщинкой в виде короткого ожерелья и россыпью мелких. Ноги и низ живота у Ольги были прикрыты всё той же лёгкой простынкой, из -под которой топорщились выпуклости ляжек и интимный бугорок лобка. Вообще, меня легко завести. Первая моя мысль была: а почему бы нет? Но не сейчас…

Действительно, для своих сорока Ольга в общем- то выглядела неплохо – ухоженное лицо, окрашенные в три цвета волосы, сиреневый, седой и бледно-жёлтый. Конечно, первый раз секс с ней не стал для меня сенсацией, то есть, откровенно говоря, всё время пока мы занимались с ней любовью, меня не покидало ощущение, что я совокупляюсь с кожаным диваном, в котором для удобства проделали дырку посередине. Кто знает, может, в тот раз были не те звёзды на небе, кто знает…

Уходил я помню от неё с мыслью, что никогда больше, ни-ко-гда! Конечно, ещё раз можно. Но что делать со служительницей журнальной музы из Хабаровска? Это же обещание наладить в стране сесть салонов красоты, где делают пилинги, в том числе лица, а не женщина! Я не понимал, как можно заниматься сексом с жертвой обморожения?

Короче, пока я думал, какие бы слова подобрать, чтобы отказаться от них обеих, хабаровская журналистка, взяв меня за руку и усадив меня на кровать, грациозно, насколько ей позволяло это её дряблое тело, пристроившись рядом заявила, что всегда мечтала о сексе втроём.

Я посмотрел на Ольгу. «Та» стыдливо опустила глаза. «Мне вчера семёрка с валетом и пятёркой вышла, стала бубнить она с развратной улыбкой, бросая на меня изредка косые взгляды. Я подумал: «вот уж дудки»! Не удастся вам вставить меня живым в свой карточный пасьянс! Лучше убейте сначала, а там видно будет!

– И я не против, – заявила ей Тая с таким видом, будто мы вдвоём её два дня упрашивали.

Я опять посмотрел на Ольгу, потом на Таю, у которой вся кожа на лице шелушилась, будто она восемь часов провела не в аэропорту своего милого города, а прямо на взлётно-посадочной полосе, на лютом морозе. При этом в её глазах я увидел бешеными темпами распускающуюся весну, до которой в Сибири было ещё, кстати, полгода.

– В принципе на секс с мужчиной я не претендую, – поняв, о чём я думаю, добавила вдруг она, улыбнувшись. Отчего две вертикальные морщины между бровей и такие же две на её щеках покраснели и так углубились, что она стала похожа на годовалого шарпея:

– Мне очень нравится однополая любовь. Поэтому вы можете заниматься, чем хотите, а я к вам пристроюсь», махнула она рукой.

Я подумал, как мило с её стороны, что она нам это разрешила! Это прямо настоящий бонус для воспитанного в традиционных ценностях мужчины! Я представил себе их целующихся в то время, пока я обхаживаю одну из них, увидел как бы сзади её немытый кок, худые лопатки, выпирающий гребень позвоночника, и устало вздохнув, сказал:

– Вот что, дамы. Не думайте, что я какой –то отсталый тип, или что вы мне обе не нравитесь. Просто сегодня я так устал, что у меня нет сил. Ваша соседка, журналистка из Комсомольска, была настолько не любезна, что выкинула меня их машины за десять миль от города. Пока я шёл, у меня дважды случился истерический припадок и один раз кратковременный шок. От обезвоживания. Мне надо как следует выспаться и отдохнуть, тогда я снова буду в форме. Давайте вернёмся к этому разговору часика через двадцать четыре, завтра в это же время».

Сказав это, я встал и ушел.

Слава богу, на следующий день нас после обеда повезли на какую –то встречу с американским бизнесменом, а оттуда мы приехали лишь глубоко за полночь. Таги-и-ил!

Ещё о неприятных сюрпризах. В Америке их было достаточно. Вот, например, история, которая произошла в штате Канзас, где нашу группу, уже не знаю почему, поселили в студенческом общежитии местного университета. Почему –то в комнатах, где нас поселили, были разломаны шкафы, а на кроватях не было белья. Еду мы ходили покупать на заправку. В тамошнем магазинчике можно было купить порцию жареной мойвы и кусок хлеба за пол доллара.

По городу здесь нас возили на автобусе, который едва полз. На подъёмах этот древний монстр глох, а на уклонах так вилял, адски скрипя тормозами, что, казалось ещё немного и он заедет в витрину какого –нибудь магазина и там замрёт, как это иногда показывают в американских фильмах. Самое смешное, что на борту автобуса красовалась надпись: «Поэзия в движении» (Poetry in motion).

Каждый день после занятий, которые проходили в городе, мы возвращались на этом автобусе в общежитие, чтобы провести ночь, а утром снова ехали на какую –нибудь встречу.

Однажды нас пригласил к себе в гости русский в третьем поколении профессор Канзасского университета Боб Басов. Всю еду для встречи с нами Боб заказал в мексиканском ресторане. Сидевшие три дня на жареной мойве с заправки, мы набросились на эту еду, как стая пираний на брошенный им кусок резины.

Надо сказать, что до этого с иностранным фаст–фудом я имел дело лишь в Москве, городе, где любое иностранное блюдо так быстро адаптируется к местным вкусам, что через некоторое время ты уже не можешь сказать, что ел – тортилью или обычный лаваш с курицей.

Не удивительно, что едва я попробовал настоящие такос, буритос и какие -то пельмени с зелёной начинкой, названия которых я не знаю, внутри меня что –то заглохло, в горле появился спазм и, поняв, что умираю, я отошёл от всех в сторонку, чтобы не портить людям настроение, лёг на траву и потерял сознание.

Очнулся я в доме у Басова. Надо мной хлопотала какая- то женщина в медицинской униформе и улыбалась.

– Что это было? – Пролепетал я.

– Всё хорошо. – Сказала она радостно. – Здесь у многих, кто в первый раз ест бурито, это бывает! Обычная реакция на мексиканский фаст фуд!

Рядом со мной на плетёном кресле сидела ещё одна американка с ребёнком на коленях, видимо, жена Басова, и тоже улыбалась. Я, помню, удивился такому узкому её лицу и подумал, что в русском понимании это всего лишь треть лица. Как будто некто задался целью сделать такую голову, чтобы она пролезала сквозь прутья забора. До сих пор я не знаю, уродство это или изящество. По правде говоря, я потом видел много таких женских голов в Америке.

После удачной моей реанимации, Басов так этому обрадовался, что решил показать нам святая святых – специально оборудованную комнату, где он музицировал. Стены комнаты были обшиты толстенной кошмой, чтобы звук не проникал в другие части дома. Кроме двух электрогитар, здесь были ещё ударные, синтезатор, бас, микрофоны, усилитель, и две огромные колонки.

Я взял вторую гитару и предложил Басову что –нибудь вдвоём сыграть. ( в молодости я играл в ансамбле). Пока он думал, что именно, я потихонечку стал наигрывать вступление к песенке Чака Берри «Гоу, Джонни, гоу»! Басов, поняв, чего я хочу исполнить и быстро подхватил тему. И вот мы уже вдвоём наяривали рок –н-ролл.

Встал вопрос кому петь. И когда я кивнул ему на микрофон, мол, чего ты, давай, он подошёл и стал петь:

«Deep down in Louisiana close to New Orleans

Way back up in the woods among the evergreens

There stood an log cabin made of earth and wood

Where lived a country boy named Johnny B. Goode

Who never learned to read or write so well

But he could play a guitar just like ringing a bell… »

Когда мы закончили петь, кто –то орал как на концерте «Чака Берри», а кто –то сидел, с ошеломлённым видом, будто и представить не мог, что эти двое могли такое изобразить. Когда мы закончили, вся наша группа взорвалась аплодисментами и восторженными криками. Дина, которая к тому моменту дня два, как вернулась уже из Балтимора, смотрела на меня влюблёнными глазами. Не знаю, радовался ли так успеху песни сам Чак Берри, как ему радовались в тот вечер мы с Басовым!

Вечером мы снова вернулись в общежитие и, чертыхаясь, разбрелись по своим голым комнатам. Даже пойти в гости друг к другу тут было нельзя. Дина, которую поселили с Ритой, помните, ту вторую девушку, с которой вместе пришли к нам в номер есть борщ, очень из –за этой ситуации злилась. Но сделать было ничего нельзя. Правила университета не допускали общения женского и мужского крыла университета по ночам. Мужчины и женщины здесь жили не просто в разных корпусах, а в разных частях студенческого городка, за соблюдением монастырского статуса в котором следила местная охрана.

С девушками мы могли встречаться только раз в день в холле возле большого телевизора. Разумеется, как все русские, мы, в конце концов, привыкли и к этому, но недовольство этими местными порядками осталось. Вот тебе и дух Свободы, думали мы, разбредаясь по своим кельям. Но как бы не возмущались, местные правила все проживающие в кампусе все были обязаны неукоснительно соблюдать все без исключения, и ни для кого поблажки тут не делались.

Где -то дней через пять нашего пребывания в университете, с нами решил встретиться местный деканат. Встреча должна была проходить в конференц –зале университета. Кому –то из нас надо было сказать приветственную речь, а затем подарить сувениры, но поскольку никто из нас к этой встрече серьёзно не готовился, все начали оглядываться, кому доверить это выступление? Почему –то все единодушно избрали меня.

– Почему я? – Удивлённо спрашивал я, чуть не сказав: «я вообще не журналист!», но вовремя промолчав.

Как я не отбивался, никто ничего не хотел слушать. Ты и всё!

– Но почему? Что я могу им сказать? – Пожимал я плечами.

«Хорошего», я имел в виду. Однако всем, похоже, было наплевать, что я скажу американской профессуре. Чем хуже, тем лучше! «Ладно», согласился я, наконец. Нехотя поднявшись, я вышел на трибуну и оглядел зал. Все столики в конференц –зале были заняты участниками их группы, за отдельным столом расположился университетский деканат. Выглядевшие сытыми и довольными, они улыбались. «А, так у вас хорошее настроение?», подумал я, «сейчас я вам его испорчу».

– Кхм..– с хмурым видом прокашлялся я, давая понять, что речь не будет праздничной. – Вот что…Мы, конечно, не ожидали в одном из престижных университетов Америки встретить голые кровати и разломанные шкафы…

Тут я увидел, что едва я это произнёс, все присутствующие в зале американцы с тревожными лицами начали переглядываться между собой, думая, только скандала нам не хватало!

– …кроме того, по ночам в студенческих кельях было очень холодно…-вспомнил я.

Едва слышный вначале ропот, доносившийся от столика американцев, теперь заметно усилился. Их возмущение передалось и нашим, из –за чего они стали поглядывать на меня с осуждением и даже укоризной. Мол, чего ты, уж нам то, бывшим советским, жаловаться на бытовые условия вовсе не к лицу! Не царских, чай, кровей»! Вы же сами хотели, чтобы я выступил!», подумал я, но тут и сам стал понимать, что задал своему выступлению не слишком благоприятный тон. Слава богу, настроение у меня было таким, какое обычно у людей, которые точно знают, что чтобы ни произошло, они выкрутятся. Пошарив в нише трибуны, где заранее были сложены наши сувениры, я нащупал там какую –то книгу и наудачу вытащив её, сразу обрадовался заголовку. Теперь исправить ситуацию было просто делом техники.

– Поэтому мы дарим декану факультета этого замечательного университета книгу: «Добро пожаловать в Сибирь»! – Прочитал я.

Взрыв смеха, раздавшийся после этого можно сравнить лишь со смехом людей, которых выпустили из газовой камеры на свежий воздух.

Воспользовавшись общим весельем, я собрал из ниши все сувениры, которых там оказалось немало, в том числе значки, футболки и вымпелы, и отнёс их американцам, слово бы у нас всё именно так и было задумано. Кажется, американцы были действительно счастливы: во –первых, от того, что наши жалобы оказались просто шуткой, а во –вторых, потому что они были в числе тех немногих американских преподавателей в университете, кто стал обладателем книг и маек с надписями на русском языке.

Вот, как важно порой вовремя сменить риторику!

Последним американским городом, который мы посетили, был Вашингтон. Маленькая гостиница, в которой мы остановились, находилась недалеко от библиотеки Конгресса США. Здесь было полно уличных кафе, в которых продавали напитки и крисп, жареное хрустящее лакомство. Я заказал порцию и сел.

Слева от меня за отдельным столиком сидела американка, миловидная, ухоженная, прекрасная, как Афродита. Таких женщин я прежде не встречал. Я крутил пальцами свою чашку кофе, которую давно выпил и косился на эту женщину, думая, может она обратит на меня внимания, и мы познакомимся. Но она ни разу на меня не взглянула.

Конечно, можно было просто подойти и спросить, кто она, откуда и как её зовут. Почему нет? Всё же везде одинаково. Но мне совершенно некстати вспомнились белочки из Централ Парка, которые, отбросив более дешёвую еду, выбирали дорогую, а потом, выбрав, поворачивались к тебе спиной. И я подумал –нет, лучше не надо. Что я ей мог предложить?

Доев, я кивком поблагодарил темнокожего продавца, который стоял и жарил крисп, за угощение, и пошёл в гостиницу.

Вокруг зеленели залитые солнцем поля, на которых играли в соккер одетые в яркие майки и трусы янки. Раскинув крылья из тончайших белых перьев, застыл в небе, вспорхнув над этим спокойным великолепием, местный шестикрылый Серафим. Внешне Америка ничем не отличалась от остального мира. Бегали люди, играя в мяч, прямо, как у нас в России. И чего мы враждуем? Ответа не было.

На следующий день, проникнувшись духом здорового образа жизни, и желая вновь встретить свою американскую красавицу, – нет, а вдруг? – встав пораньше и надев спортивный костюм, я, как заправский американец, решил отправиться на пробежку. Наша гостиница располагалась недалеко от Конгресса и библиотеки.

Здание библиотеки Конгресса США, внушительное по размеру бетонное сооружение, сделанное в Романском стиле, занимало огромную даже по американским меркам площадь. Пока я пытался обежать вокруг ее периметра, ко мне из тени от входов, расположенных на разных концах комплекса, несколько раз выходили навстречу темнокожие гвардейцы в специальной синей униформе и, приложив руку к козырьку, громко приветствовали его: «доброе утро, сэр!». Это было настолько неожиданно и приятно, что первый раз я остановился, как вкопанный, думая, что меня, видимо, так деликатно арестовали и некоторое время хлопал глазами. Но потом охранник, поприветствовав меня, делал три шага назад, снова уходя в тень. И я понимал, что могу бежать дальше.