Репликация. Книга вторая

– Забудь, – пресекла его поползновения Нина. – Тебе вредно напрягаться, сделай паузу, дорогой, хотя бы два дня…

– Сколько?! – в ужасе выкрикнул Вэл. – Два дня? И как, по-твоему, это возможно? Я вообще сдерживаюсь с трудом, когда ты рядом.

– Да ты маньяк, – рассмеялась Нина. – Я тебя боюсь.

– Бойся, – сбивчивым голосом отозвался Вэл, перенося Нину в душ. – Бойся, что хочешь, делай, только не отказывай мне.

– Вэл… разве я могу тебе отказать?

Голос Нины свел его с ума, но в этот момент раздался звук дверного звонка.

– Черт! – вспыхнул Вэл. – Это Марк или Кербер, или кто угодно еще. Неужели три часа прошло?

Вэл открыл дверь и обнаружил за ней тех, о ком подумал: Марка, Кербера и Еву с Марием.

– Мы вас не разбудили? – смущенно спросила Ева, видя горящие глаза отца и его мокрые волосы.

– Нет, мы уже проснулись, только вот не успели собраться. Я прямо из душа… Проходите. Нина сейчас оденется и выйдет, а я пока вас в халате поразвлеку, если вы не против.

– Мы можем подождать… – начал было давать задний ход Марк, но Вэл втащил его в номер.

– Входите уже! Иди ко мне, малыш, – беря Мария на руки, Вэл закрыл дверь. – Расскажите коротко, пока Нина не пришла и не начала ругаться, – проговорил Вэл, садясь с внуком на софу. – Что в Небесах происходит? Как сенаторы себя ведут?

– Жопа, если коротко, – отрапортовал Кербер.

– Чуть длиннее, – вытаращив на начбеза глаза, произнес Вэл.

– Это к советнику, господин Вэл, у меня других слов нет.

– Доходчиво обрисовали ситуацию, Кербер, – только и смог сказать Вэл. – Марк, можно какие-то подробности узнать?

– Можно, господин Вэл. Коротко подробности. Первое: Сенат во всю продвигает законопроект, по которому высшее статусное лицо не может заявить свою кандидатуру на выборах еще раз. Кворума у них пока нет, расширенный совет проект стопорит. Второе: кто-то донес, что сенатор Загория лечится здесь и тесно с вами общается – сенаторы объявили его ренегатом, готовят импичмент. Третье: два дня назад от работы расширенного совета отключили исполком на основании принятого четыре дня назад билля «О наследственном статусе», по которому выходцы из народа лишились права на участие в государственном управлении.

– Марк! – гневно воскликнула Нина, появляясь в гостиной. – О делах – завтра! Ты что, хочешь, чтобы его новый удар хватил? Или, по-твоему, то, что ты рассказываешь, можно считать источником позитивных переживаний?

– Нина, прости, – ответил на ее возмущение Вэл. – Мне неведение приносит гораздо больше негативных переживаний. Ты же не думала, что я смогу отсиживаться здесь, если там такое творится?

– Я уже не знаю, чему верить, Вэл, – расстроилась Нина. – Не удивлюсь, если ты прямо сейчас полетишь в Небеса.

– Прямо сейчас не полечу, – передав внука Марку, Вэл подошел к Нине и обнял ее. – Не сердись. Ты сама сказала, что знала, за кого замуж выходишь…

– Знала. И сейчас знаю. И очень хочу побыть за тобой замужем подольше. Ева, ну скажи своему отцу, что он должен, обязан думать не только о других, но и о себе, о своем здоровье!

– Это невозможно, – обреченно обронила Ева. – Он никогда никого не слушает.

– Хорошо, – решительно произнесла Нина, глядя на Вэла убийственно твердым взглядом. – Я полечу с тобой. Я твоя жена и должна быть рядом всегда. Если ты не можешь и не хочешь думать о своем здоровье, Вэл, я тоже не обязана это делать.

– Это похоже на шантаж, дорогая, – оторопел Вэл.

– А хоть бы и так!

– Постойте, – вмешался Марк. – К чему так кипятиться? Стоит сначала все обсудить. Мы вполне сможем выработать план действий. И я, пожалуй, соглашусь с Ниной в этом вопросе, господин Вэл. Давайте отложим государственные дела до завтра. Сегодня мы планировали философствовать, – Марк улыбнулся.

– Давайте, – быстро согласился Вэл, видя нервное состояние жены. – Но подвести итоги разговора все-таки нужно. Тем более, что господин Кербер метко подвел их в самом начале. Состояние Небес, на мой взгляд, выглядит сейчас именно как то место, которое он назвал.

«Ася была осторожна в выборе выражений, говоря о болоте», – подумал Вэл, уходя одеваться и не переставая обдумывать полученную информацию.

– Нина, вы бы поосторожнее, – заметил Кербер, когда Вэл вышел. – Все-таки беременность делает женщину уязвимой. Не стоит так нервничать. Судьба еще предоставит вам много шансов проявить волю, которой у вас любой может позавидовать. Я это точно знаю, хотя и не понимаю, откуда. Жизнь рядом с властителем интересна, но совершенно неспокойна, уж поверьте моему опыту. Хотя, если честно, я бы ее не променял ни на какую другую. Знали бы вы, Нина, как нам всем его сейчас не хватает!

– Догадываюсь, – обронила Нина. – С чем мне надо быть осторожнее, Кербер?

– Себя берегите, нервы понапрасну не тратьте. Родите спокойно и осчастливьте всех нас вашими потомками. Даже думать не хочу, что будет с господином Вэлом, если что-то пойдет не так. Не дай бог! И поменьше заморачивайтесь на своей ответственности. Предоставьте это нам, это наш долг – охранять ваш покой, покой господина Вэла и ваших детей, и внуков, конечно, – добавил он, тепло глядя на Еву с Марием. – И мы его с удовольствием выполним. Не выбирайте сегодня долг, выберите человеческое счастье!

– Вот это речь, Кербер! – с восхищением воскликнул Вэл, появляясь в гостиной в желтом полосатом саронге и длинной белой рубашке поверх него. – Клянусь жизнью, под каждым вашим словом могу подписаться.

– Махатта Вэл, – с улыбкой поклонился Марк, подражая интонации Гопала.

– Издеваешься? – довольным голосом бросил Вэл.

– Ничуть. Мне нравится. Вам идут такие вещи, властитель.

– Брось, Марк. Какой властитель? Меня даже статусным лицом не считают, – Вэл похлопал его по плечу.

– Кто? Эти, что сами себя баранами называют? – нашелся Марк. – Слава богу, у вас с ними разные статусы.

Вэл подхватил Мария и посадил его себе на плечи. Марий радостно завизжал на такой высоте звука, что у всех заложило уши.

– Вот это громкоговоритель будет! – восхитился Вэл. – Ева, запасайся берушами.

– Пойдемте пораньше на ужин, – предложила Нина, беря Еву под руку. – Прогуляемся немного перед поисками ответов на вопросы о том, как устроен мир.

– Интересно, а кто-нибудь их вообще знает? – спросила Ева. – Мне кажется, мир непознаваем…

– Ого! – оживился Марк. – Определяются участники сторон философского диспута. Ева, ты на стороне агностиков11 выступаешь?

– Зачем сразу обзываться? – Ева состроила обиженную гримасу.

– Я не обзываюсь! Агностики – это философы, которые отрицают возможность познания мира.

– Она знает, – шепнул Кербер Марку и засмеялся.

– Вы умеете?! – язвительно удивился Марк…

На входе в ресторан их ждал Гопал. Увидев его потухший взгляд, Вэл мысленно спросил, что случилось, и, получив ответ, велел всем занимать стол, а сам остался с Гопалом.

– Бери мой шаттл и вылетай немедленно, – сказал Вэл, когда они остались одни. – Соболезную, Гопал. Не знаю, что еще сказать. Деньги на похороны сейчас переведу. Чем еще помочь?

– Спасибо, махатта Вэл, – произнес Гопал, едва сдерживаясь. – Могу я попросить отпуск на некоторое время, чтобы с мамой побыть?

– Сколько нужно, столько и живи с ней. Ни о чем не беспокойся. Если что-то понадобится, любая помощь – обращайся смело, сделаю все, что в моих силах. Лети. Позже свяжемся и все решим. Держись, друг. Сестру не вернешь, береги себя, ты матери нужен и мне тоже. Отправлю с тобой Кая и Егора, они потом шаттл вернут.

– Благодарю, махатта Вэл, – Гопал заплакал. – Пусть будут милостивы к вам Вишну и Шива, пусть Нрисимхадева освещает ваш путь счастьем.

– Будет, Гопал.

– Виду и Рита тоже хотят лететь, но боятся обидеть вас.

– Что за глупости? Конечно, они должны быть с тобой…

– Жаль, что молодежь так внезапно исчезла из нашего собрания, – заметил Роберт Мэнси по дороге к источнику, куда все они отправились скоротать время после ужина. – Мне хотелось бы узнать их видение жизни, услышать, что они думают о серьезных вопросах мироздания, так сказать…

Вэл почувствовал Нинину руку в своей. «Нрисимхадева освещает мой путь счастьем, – подумал он, часто моргая. – Спасибо, Гопал, ты тоже к нему причастен. Кому счастье – кому печаль. Так устроен мир. Вот и вся философия…»

– Молодежи маловато, зато у нас есть Кир, который с достоинством примет любой вызов, – заметила Ева.

– Кир вполне может поспорить с господином Кронсом, – поддержала ее Нина. – В некоторых вопросах он даже более компетентен.

– Ну вы, конечно, спасибо вам, – приятно смущенный отзывами о сыне, сбивчиво проговорил сенатор. – Но насчет компетентности, Нина, вы, видимо, погорячились.

– Если только самую малость, – улыбнулась Нина, показав большим и указательным пальцем минимальное расстояние. – Чего гадать? Скоро сами все увидим и услышим… Время мороженого! – воскликнула она радостно, когда впереди замаячила мороженщица. – Я хочу из этой тележки. Кто со мной?

Нина отпустила руку Вэла и побежала к продавщице мороженого, теряя на ходу шляпу.

– Какое будешь, дорогой? – крикнула она Вэлу, оборачиваясь. – Белый пломбир в вафельном стаканчике?

– Как ты догадалась? – Вэл улыбался, надевая ее шляпу себе на голову.

– Сама такое люблю! – призналась Нина, подбегая к тележке с мороженым. – Будьте добры, два пломбира в вафельных стаканчиках. Нет, дайте, пожалуйста, три. Еще пломбир на всякий случай.

– Пломбир на всякий случай, – вдумчиво повторила мороженщица. – Мне нравится…

– Вы до какого часа работаете? – спросил Вэл продавщицу, когда остальные, накупив мороженого, неспешно потянулись вдоль озера.

– Обычно до восьми, – ответила пышнотелая румяная женщина лет пятидесяти с маленькими смеющимися глазками и большим пуком светлых волос на затылке. – Позже людей меньше, и те, что есть, не берут уже.

– Могу попросить вас приехать сегодня в половине десятого на другую сторону озера? Видите беседку на берегу? Да, ту, с качелями.

– Зачем? – удивилась мороженщица.

– У нас собрание намечается, с удовольствием сделаем перерыв на кофе с мороженым. Я оплачу ваш труд в размере дневной выручки и мороженое, которое у вас возьмут, – Вэл улыбался так, что отказать ему было сложно. – Что скажете?

– Ну, хорошо, – продавщица посмотрела на него с недоверием. – Можно аванс?

– Конечно. Если хотите, я сейчас переведу вам все.

– Нет. Все не нужно. Я не люблю потом работать. Довольно половины. С вас десять рублей, господин…

– Не густо, – обронил Вэл и перевел десять рублей на счет мороженщицы.

– Спасибо! А к кому мне там обратиться? Кого спросить?

– Я там буду, а если вдруг отлучусь, скажите, что договаривались с Вэлом…

– Мы тебя потеряли, дорогой, – Нина подхватила Вэла под руку. – Не мог решить, хочешь ли еще мороженого?

– Сначала не мог, но потом решил, что пока хватит, – прошептал Вэл. – Ты так хороша сейчас… Так бы и украл тебя у себя самого.

– Шляпу отдай, – рассмеялась Нина, стаскивая широкополую белую шляпу с головы мужа…

– Сколько желающих! – восхитился сенатор. – А я боялся, что только мы, всегдашние слушатели министра Кронса, и будем.

– Как видите, не только нам интересно, что думают философы, – ответил ему министр, с довольным видом прохаживаясь вдоль рядов кресел, выставленных полукругом перед беседкой.

– Не возражаете, если мы здесь будем? – громко спросил Вэл, садясь с Ниной на качель. – Люблю это место.

– Мы так и подумали, – заметил Кир. – И кресла поставили так, чтобы вам всех было видно и слышно.

– Спасибо, – Вэл благодарно улыбнулся. – А куда короля посадим?

– Его Величество уже был и забронировал три кресла в центре. Видите, он положил на них цветочки?

– Цветочки, – умилился Вэл. – Это на Махинду похоже.

– Что на меня похоже? – раздался довольный голос короля у него за спиной.

– Цветочки.

– Такие же красивые?

– Ты лучше, – засмеялся Вэл, пожимая Махинде руку. – А мы вот тут решили… Покачаемся немного.

– Качели твои, – произнес Махинда так, словно жертвовал другу полцарства. – Достаточно того, что мы твой дом оккупировали.

Король сел, остальные сели тоже.

«Интересно, как это происходит? Никто же живого короля до вчерашнего дня в глаза не видел. А вот, пожалуйста, каждый понимает, что сначала Махинда может сесть, и только потом он сам, будто все мы обучены дворцовому этикету», – заметила Нина мысленно.

«Махинда – величественная личность, он внушает людям почтение. Но я, на самом деле, сейчас об этом же подумал, – признался Вэл. – Не знаю, родная, как это происходит. Само собой как-то, видимо».

«Я не раз замечала, что и к тебе так же относятся, сейчас даже больше, чем раньше, почитают».

«Не преувеличивай, – Вэл улыбнулся. – Хотя, раньше в моем присутствии тоже не садились, но это от страха было. Меня, и правда, боялись… Пусть лучше меньше почитают, чем боятся».

– Вы с нами, господин Вэл? – спросил Кронс.

– Разумеется, – отозвался Вэл с улыбкой. – Мы же здесь. И, похоже, уже получили первую заметку от организатора встречи.

Нина ткнула его в бок пальцем и посмотрела укоризненно.

– Тогда объявляю первое собрание клуба любителей философии открытым, – торжественно провозгласил министр, едва заметно смущаясь. – Думаю, есть смысл потратить немного времени на представление членов клуба, так как не все друг другу знакомы.

Кронс бегло назвал почти всех, но шесть человек вынуждены были заявиться самостоятельно. Эвелин и Зоя представились подругами Нины, Кантемир объявил себя устроителем вчерашнего банкета по случаю, доктор Ловацки тоже поднялся и назвал свое имя – Всеслав, которое немногим было известно, ювелир Зденек Брански поклонился и рассказал, как вчера утром по заданию Гопала в спешном порядке подбирал кольца молодоженам, а потом придумывал по заказу Аси гравировку на подарочных сердечках, розданных детям во время ужина. Последним встал Макс, приятель Аси, и сказал, что просто шел мимо и не мог не остаться, узнав, что планируется, и что его роль в произошедшем ничтожно мала – он всего лишь собрал букет фиалок для невесты. Макс сел рядом с Евой и Марком, перед ними стоял маленький чайный столик, и их компанию определили как «молодежь», к которой Кира почему-то не отнесли, а Зою просто не поимели в виду, и она, насупившись, молча отсиживалась рядом с Эвелин, думая о том, что заявления матери о завязавшихся отношениях с четой Лоу – всего лишь результат ее способности выдавать желаемое за действительное.

– Позвольте мне в двух словах обозначить тему сегодняшней встречи, – продолжил министр, когда все участники были представлены. – Сразу должен сказать, что помогать вести ее мне будет Кир Мэнси, прошу любить и жаловать. Не смотрите, что он еще совсем юный, это ничего не значит, и скоро вы сами в этом убедитесь. Я с ним немного пообщался, пока вас не было, и, надо сказать, впечатлен… весьма впечатлен. Простите, отвлекся, – спохватился Кронс. – Итак, на повестку вечера выносятся основные вопросы философии, над ответами на которые философы бьются без малого три тысячи лет, а, возможно, больше, смотря что считать началом философии…

– Три тысячи лет и не могут ответить? – достаточно громко произнес впечатленный услышанным Фрол Репнин, по-видимому, не ожидавший сам, что скажет так громко.

– Не то, чтобы не могут совсем, Фрол, – с готовностью отозвался Кронс. – Мыслители по-своему отвечают на них. Скажем, если взять всю совокупность философских взглядов на решение основных вопросов, условно можно поделить ее на две большие группы мнений, каждая из которых будет придерживаться мнения, отличного от другого или даже противоречащего ему. Каждая будет адекватно отражать научную мысль своего времени, но находиться в противоречии с другой, тоже адекватной точкой зрения, принадлежащей иной философской школе. Вопрос упирается в то, от чего та или иная философская идея отталкивается, на каких принципах строится умозаключение.

– Хотите сказать, господин министр, что одни философы могут утверждать, что время существует, а другие, что его нет, но и те и другие будут при этом правы?

– Примерно, – вдохновился Кронс понятливостью инженера. – А сейчас я попытаюсь сформулировать эти три вопроса, которые считаются основными в философии, так, чтобы было понятно всем. Первый вопрос: как устроен мир, в котором мы живем? Второй: кто такие мы, человеки? И третий: как нам, человекам, жить в этом мире по-человечески?

Воцарилась мертвенная тишина. Все смотрели на Кронса с большим вниманием, во взгляде некоторых отражалось недоумение: неужели, три тысячи лет умнейшие из умнейших занимаются поисками ответов на такие элементарные вопросы? Что, правда: они не могут ответить на простые три вопроса? Да любой скажет, как устроен мир, кто такой человек и как ему надо жить.

– Если философия реально занимается тем, о чем вы говорите, господин министр Кронс, то она – величайшее надувательство всех времен и народов, – разочарованно заявил Зденек Брански. – А я всегда думал, что они все умные, философы эти… Какие же они умные, если три тысячи лет на три вопроса ответить не могут? У них на каждый вопрос по тысяче лет было, а они это время, получается, впустую убили пустой болтовней. И еще остальным головы туманили, чтобы мы их за умных считали.

Ювелир замолчал, и никто его молчание пока нарушать не спешил. Кронс растерянно переводил взгляд с одного на другого, пытаясь определить, к кому можно обратиться за поддержкой и пониманием. К столь резкой и категоричной оценке тысячелетней работы философских умов министр был не готов, не зная, чем крыть здравый смысл обычного человека, у которого белое не вызывает сомнения в своей белизне, а черное всегда остается черным.

– Позвольте, я попробую объяснить господину Брански, чем занимается философия, – Кир поднялся и вышел вперед.

– Пожалуйста, Кир, попробуй, – с готовностью передал ему слово Кронс и сразу сел, с облегчением выдохнув.

Сенатор Мэнси сочувственно смотрел на сына, удивляясь его выдержке и невозмутимому спокойствию, которые тот демонстрировал в такой непростой ситуации. Встань он сам сейчас перед лицом всех этих людей, думал Роберт Мэнси, не известно еще, что бы он стал говорить, но совершенно точно, чувствовал бы себя при этом далеко не так уверено, как его младший сын.

– Представьте себе, господин Брански, что вы оказались совершенно один на необитаемом острове и не знаете, есть ли у вас хотя бы один шанс из ста на спасение. Но, поскольку вы искусный ювелир, в вашем кармане случайно обнаружился мешочек с алмазами. В другом кармане – то, чем можно эти алмазы обрабатывать. Скажите, при условии, что вы не знаете, обречены ли до конца своих дней жить на острове или вас может спасти проходящее мимо судно или пролетающий случайно над вашей головой шаттл, что вы станете делать с алмазами: огранять их и вставлять в перстни и кольца в надежде потом дорого продать или использовать в качестве наконечников для стрел, чтобы добывать себе пропитание, и как острые ножи, чтобы разделывать туши убитых животных, из шкур которых сможете сделать себе теплую одежду?

– Думаю, у меня будут алмазные наконечники для стрел и ножи, – сказал ювелир, не понимая, к чему клонит молодой человек. – А при чем здесь философия?

– Сейчас поймете, – спокойно ответил Кир. – Как вы думаете, господин Брански, с точки зрения преуспевающего ювелира, вы правильно распорядитесь алмазами, если расстреляете их из лука, а не используете шанс разбогатеть, оправив драгоценные камни и дорого продав изделия? Что бы сказали вы сами тому, кто подобным образом решил бы судьбу сотни каратов?

– Сказал бы, что он сошел с ума, – просто отреагировал ювелир.

– Правильно, – согласился Кир. – А теперь давайте посмотрим на ситуацию глазами человека, любой ценой пытающегося выжить. Вместо того, чтобы использовать камни по назначению и приумножить в отдаленном будущем свое состояние, вы наплевали на стоимость камней и научились точно попадать в цель и быстро свежевать туши, потому что алмазы режут лучше, чем каменные ножи, и стрелы с таким наконечником летят точнее. Вряд ли кто-то подумает, что вы сошли с ума, когда найдет вас живым и невредимым на острове. Никому и в голову не придет усомниться в правильности использования вами алмазов в качестве ножей и наконечников, если это спасло вам жизнь. Видите, все относительно: то, что в одной жизненной ситуации считается нормальным, в другой выглядит совершенно нелепым.

– Согласен, но, простите, так и не понял, при чем здесь философия.

– Да бог его знает, – спокойно ответил Кир. – Философы, мне кажется, примерно так же ищут ответы – сначала напустят тумана, как вы правильно заметили, а потом с умным видом долго и непонятно его разгоняют.

– Кир! – возмутился министр. – На что это похоже?

Среди собравшихся послышались сначала отдельные смешки, но уже через секунду общий хохот разнесся по берегу.

– Ну, ты даешь! – высказался Марк, с трудом переводя дыхание. – Поддержал, объяснил, все ответы нашел.

– Я, конечно, рад, что всем весело, – невозмутимо ответствовал Кир, – но почему вы смеетесь?

Серьезное выражение лица Кира вызвало новый взрыв смеха. Вэл утирал слезы, Нина подергивалась, уткнувшись ему в плечо, даже министр Кронс, поначалу обескураженный заявлением Кира, хохотал.

– Сенатор, у вашего сына потрясающее чувство юмора, – трясясь от смеха, провозгласил Махинда. – Даже если мы ничего сегодня больше о философии не узнаем, мы собрались не напрасно. Продлили себе жизнь на пару лет точно. Молодец, Кир!

– Моих заслуг здесь нет, – отрешенно произнес Кир. – Еще Аристотель признавал за слезами и смехом катарсические способности. «Шутить надо для того, чтобы совершать серьезные дела», – говорит он в своей «Поэтике», а в Коаленовском трактате12 анонимного автора минус первого века, который, уже доказано, является конспектом ее недостающей части, прямо заявляется, что «смех возникает или от словесного выражения, или по поводу вещей» и что через удовольствие и смех осуществляется очищение души от печали и пороков.

Махинда смотрел на Кира не моргая и не говоря ни слова. Никто уже не смеялся.

«Уложил на обе лопатки, – передал Вэл Нине. – Вот так крестничек! Надо спасать ситуацию. Кронс вряд ли знает, что делать».

– Простите мое занудство, – продолжил Кир. – Но мне кажется, поиск ответов на два первых вопроса нужно оставить философам. Они занимаются этим тысячи лет, вдруг они уже подошли к ответам так близко, что еще немного, и мы их узнаем. Не будем лишать возможности высокие умы увенчать себя победными лаврами. Хотя, сдается мне, этого все-таки никогда не случится, потому что, если ответы будут найдены, победа над вопросами станет пирровой, победив саму философию – она перестанет существовать из-за ненадобности. Поэтому, пусть ищут. В процессе поиска философия много чего интересного создала. А нам полезнее сосредоточиться на обсуждении третьего вопроса: «Как нам жить по-человечески в мире, который пока не понятно как устроен и создан для таких непонятных, как мы?»

«Ан, нет, – изумился Вэл. – Кир сам и справился».

«Вэл, его не в помощники надо, а в советники», – отозвалась Нина.

«Вероятно. Не зря же Топильцин…» – Вэл не успел вовремя оборвать передачу мысли и, испугавшись того, как Нина отреагирует, прислонился к ее виску и поцеловал.

«Топильцин? О чем ты?»

«Не знаю, дорогая. Сам не понимаю, что мне вдруг на ум пришло», – пытался отговориться Вэл, понимая, что выглядит неубедительно: Нина отстранилась от него и смотрела в упор, пытаясь проникнуть в его сознание. Но второй осечки Вэл допустить не мог и наглухо запечатал все входы мыслями о Нине и своих чувствах к ней.

«Хитрец, – заключила Нина. – Ладно. Прячься пока. Хотя это нечестно и некрасиво с твоей стороны».

«О чем ты?» – Вэл попытался изобразить недоумение.

«Хотя бы глупостью меня не обижай, Вэл. Мне достаточно осознавать, что ты мне не доверяешь. Я думала, мы ближе».

Вэл закрылся и ничего в ответ не передал. Рука Нины, лежавшая на его плече, спустилась, чтобы поправить локон, выбившийся из прически, и назад уже не возвратилась.

Вэл ощутил холодок, пробежавший по телу, ему сделалось так неуютно, одиноко и тоскливо, что хотелось крикнуть или убежать, но больше всего хотелось, чтобы жена приблизилась и обняла его. А Нина еще отодвинулась, сделав вид, что это вышло случайно, пока она поправляла подушку, лежавшую у нее за спиной. Вэл решил обнять ее сам, но, посмотрев на Нину, опустил поднятую руку и уставился перед собой ничего не видящим взглядом. Мысли увели его в прошлое, откуда, как из запертого на семь замков кощеевого подземелья, тянуло страхами и сомнениями. Вэл положил скрещенные руки на колени, согнулся, опершись на них, опустил голову.

Кир продолжал о чем-то говорить, но слова его для Вэла сейчас были только звуком, не имеющим смысла. Он улавливал смену голосов, но не понимал, о чем говорят Кир, Кронс, Махинда, сенатор, снова Кронс, снова сенатор, Махинда, еще Махинда, снова Кир…