Репликация. Книга вторая

Нина нервничала, но не показывала этого, чутко прислушиваясь к состоянию мужа, сердясь на него все меньше, переживая все больше. Она уже была готова сменить гнев на милость, но, когда Махинда призвал Вэла к ответу и тот, вставая, потянулся к ней, чтобы не давать повода другим заметить возникшее между ними напряжение, упрямо проигнорировала его порыв и сделала вид, что не поняла его. Вэл едва коснулся рукой ее руки, резко выпрямился и быстро вышел из беседки, и, подойдя к столу Махинды, сел рядом с королем.

– Вы что-то сказали, Ваше Величество? – пытаясь казаться обычно спокойным и даже довольным, спросил Вэл.

– Я много чего сказал, – глядя на друга пытливым взглядом, заметил Махинда. – А ты пока еще ничего.

– Я слушаю все, что вы говорите. Немного отвлекся, правда, в последние минут десять, но, если мое участие в обсуждении необходимо, готов подключиться. Так, о чем сейчас спор?

Махинда не понимал, шутит Вэл или нет, поскольку разговор последних десяти минут вращался вокруг необходимости его возвращения к управлению государством. Мнения собравшихся по этому поводу совпадали – Вэл должен вернуться любой ценой и как можно скорее, спорили в основном о цене и способах возвращения. Кир – единственный, кто оставил вопрос без однозначного ответа, заявив, что решение возвращаться или нет все-таки принимать не им, чем вызвал шквал возмущений в свой адрес.

Сенатор Мэнси прямо высказался, что сын еще мал делать подобные заявления, но министр Кронс не поддержал его, обратив внимание на умение Кира зрить в корень и отделять главное от второстепенного. С министром согласился Махинда, впечатленный и очарованный способностью младшего Мэнси держать удар, сенатор продолжал стоять на своем. Неожиданно в разговор вмешалась Амели и встала на сторону сына, заявив, что властитель здесь и стоит спросить у него, что он сам обо всем этом думает. Заметив отсутствующий взгляд Вэла, сенатор не решился побеспокоить его сразу и продолжил прения, уводя их в другую сторону, пытаясь вернуть внимание собравшихся к общефилософским вопросам, и ему на какое-то время даже удалось увлечь всех размышлениями на этические темы, но сработал эффект регрессии к среднему13 – упоминание понятия «долга» оживило спор вокруг надо или не надо Вэлу возвращаться на службу. Те, кто убежденно отстаивал, что надо, сейчас высказывались осторожнее, признавая за Вэлом право решать самому, а Кир, напротив, согласился, что долг существует и его исполнение не всегда зависит от желания человека.

Так или иначе, но прежде чем Вэл оказался за столиком Махинды, все сошлись во мнении, что необходимо прямо сейчас получить от него конкретный ответ.

– Господин Вэл, – решился сенатор. – Что вы нам скажете?

– О чем, Роберт? – Вэл смотрел непонимающим взглядом.

– Ну, как же? – оторопел сенатор. – Мы обсуждали ваше возвращение на пост главного управляющего… Разве вы не слышали?

– Нет, если честно, – Вэл не стал притворяться, что в курсе разговора. – Интересно, как обсуждение вопросов бытия привело вас к этой теме? – попытался он отшутиться, но по выражению глаз сенатора понял, что шутки у собравшихся сейчас не в почете.

– Элементарно. Это самый важный вопрос нашего бытия.

– Боюсь, мы его решить не сможем, – произнес Вэл подавленным голосом. – Во-первых, не обладаем должными полномочиями, во-вторых, ситуация за время моего отсутствия изменилась кардинально и внутри системы управления и в моем понимании. Насколько мне известно, выборы нового управляющего назначены на восьмое августа – через четыре недели, кандидаты определены, выбирайте достойного и все будет хорошо.

Все сидели молча, стараясь не смотреть на него. Даже Махинда отвернулся, делая вид, что разглядывает что-то на дальнем берегу.

– Но ведь вы назначили сенату испытательный срок, который истекает через несколько дней! – громко выкрикнул Марк, поднимаясь с места. – Я помню, что вы совершенно однозначно объявили тогда в совете, если сенат не исправит положение дел, вы заявите свою кандидатуру на выборах! Что же сейчас? Вы не сдержите слово?

Взгляды всех обратились на Вэла в ожидании, что он ответит Марку. Нина съежилась на качели, внимательно ловя каждое слово.

«Помоги мне, – обратился Вэл к жене, очень нуждаясь сейчас в ее помощи. – Помоги, пожалуйста».

– Господин Вэл всегда держит слово, – голос Эвелин, так неожиданно нарушивший тишину, вернул Вэла к реальности, поставив в еще более затруднительное положение. Обходных путей больше не было – нужно было давать конкретный ответ.

«Помогла», – передал Вэл Нине, не сомневаясь, что это она подтолкнула Эвелин высказаться.

«Как могу», – отозвалась Нина, а по ее расслабляющейся позе Вэл прочитал нежелание напрягать отношения дальше и улыбнулся, глядя на жену.

– Значит, господин Вэл сдержит слово и на этот раз, – не успокаивалась Эвелин. – А мы должны ему в этом помочь, – добавила она, ища взглядом поддержки у Марка и сенатора Мэнси.

– Что же вы молчите? – присоединился Марк.

– Эвелин, – произнес Вэл уставшим голосом, в котором не слышалось особого желания обсуждать эту тему. – Я, действительно, пригрозил сенаторам своим участием в выборах, если они не изменят реакционную политику по отношению к реформам. Но я тогда поступил недальновидно, идя на поводу эмоций, не найдя в себе сил смотреть на эти безобразия. В результате сегодня мы оказались перед фактом… Я теперь не могу сдержать слово – Сенат готовит закон, запрещающий баллотироваться дважды на высший статус. И им ничто не помешает принять его до пятнадцатого июля. А после этого срока выдвинуться в качестве кандидата невозможно. Сегодня уже девятое. Так что, слово словом, но есть еще объективные обстоятельства, которые не позволяют мне и дальше считаться человеком слова.

– Объективные обстоятельства? – возмутился Махинда. – Да что за обстоятельства? Какова в Небесах процедура принятия законопроектов?

– Для вступления в силу такого закона необходим кворум две трети голосов, – ответил сенатор Мэнси.

– Только сенаторы участвуют? – поинтересовался Махинда. – Или весь расширенный Совет?

– По сути, только сенаторы, – ответил Вэл. – Расширенный совет рассматривает законопроекты предварительно. Его одобрение нужно формально, но окончательное решение принимает Сенат. Сенаторы и высшее статусное лицо. Сейчас это Марк. Для кворума необходимо шесть голосов из девяти. Насколько я понимаю ситуацию, сейчас шесть и есть.

– Нет, – не согласился сенатор Мэнси. – Против этого закона только мы с Марком, и сенатор Загория. Но Марк и сенатор тоже, поэтому нас восемь, а не девять, как могло бы быть. Кворум остается из шести человек и его пока нет. Но Загории готовят отставку, замена уже, кажется, найдена. При желании они могут успеть вывести его из Сената и принять на его место своего человека, чтобы уже наверняка действовать.

– Давайте не будем тратить время на невероятное, – Вэл говорил улыбаясь, но улыбка только добавляла горечи его взгляду. – К чему мы завели этот разговор? Так хорошо все начиналось. Давайте вернемся к обсуждению философских вопросов…

– А зачем вы в отставку подали? – спросил вдруг Кантемир, молчавший все это время. – Простите меня, господин Вэл, мы раньше знакомы не были, слухи о вашем правлении разные ходили, но вас всегда боялись и уважали, как всякую силу уважают. А сейчас я на вас смотрю и совсем ничего не понимаю: не понимаю, чего бояться, уважение к вам огромно, этого нельзя не признать, только дурак этого не увидит. Они там все дураки, что ли, в Сенате?

Вэл улыбнулся непосредственности мысли и слов метрдотеля.

– Не дураки, господин Кантемир, конечно, не дураки. Просто мы не сходимся во взглядах на систему управления государством. Я всегда стоял если не в оппозиции к Сенату, то в глухой обороне. В последний раз попытался перейти в наступление – сами знаете, чем закончился такой демарш. Так что, дураками там назвать некого. Люди они очень умные. Умнее даже, чем я до недавнего времени думал.

– Надо сорвать принятие этого закона! – воскликнул Фрол. – Есть способ?

– Нет, Фрол, – отозвался Вэл категорично. – Никакого другого способа помешать Сенату принять закон не существует. Только не проголосовав за него двумя третями голосов. Но, как видите, сенаторы подсуетились. Хватит об этом. Не хочу больше. Не вижу никакого смысла говорить о невозможном, да и… я же сам отказался. И я этого хотел, я тогда не видел другого выхода, я не помнил себя, ничего не помнил. Я целый год жизни, пока в коме находился, забыл. Очнулся, а все не так, как было в моей памяти: люди другие, страна другая, а я тот же. И тот же, и не совсем, но без малейшего понимания того, что происходит. Какие реформы? Какие креаторы? Какой исполком? Я когда вас увидел после пробуждения, Фрол, даже не знал, как вас зовут, не то что… Не говорил об этом никому, потому что не был уверен, что вспомню хоть когда-нибудь… Вчера во время венчания память ко мне вернулась… Хочу мороженого!

Вэл откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, всем своим видом показывая нежелание говорить что-то еще. Нина подошла к нему, встала за его спиной, обняла и поцеловала в лоб. Он обвил руками ее шею и поцеловал по-настоящему.

– Смотрите, мороженщица едет! – воскликнул Кир. – Господин Вэл, вы хотели мороженого!

– Это чудо что ли? – изумился ювелир. – Ани никогда так поздно не работала. И сюда никогда не переходила с того берега.

– Позовите ее, – приказал Махинда, не спуская глаз с Вэла и Нины.

Между собравшимися пополз шепот, обрывки фраз вполголоса – все активно обсуждали амнезию Вэла. Марк сидел молча, насупившись, сраженный услышанным, и гонял в голове события прошлых месяцев, которые теперь никак не укладывались в сформированную им концепцию поведения Вэла, бросившего всех и все в угоду одному ему известному капризу.

Мороженщица Ани уверенно направлялась в их сторону, и когда она подошла совсем близко, Нина прочитала на борту ее тележки свежевыведенную голубой краской надпись:

«Пломбир на всякий случай».

Она довольно улыбнулась, шепнув Вэлу:

– Мои слова. Они увековечились на тележке с мороженым.

– Ух ты! – радостно отозвался Вэл. – Мою жену увековечили на любимом мороженом. Надо прикоснуться к вечности, съесть по стаканчику пломбира… на всякий случай, – Вэл рассмеялся.

– Хорошая идея, – поддержала его Нина. – Стоит подсластить горечь момента. Еще бы чайку.

– Чаек не проблема, – громко произнес Вэл, глядя на Кира. – А вот, что касается горечи момента… Поподробнее об этом, пожалуйста…

«Давай дома поговорим», – передала Нина мысленно.

«Поговорим, – отозвался Вэл сухо. – И не только об этом».

Нина с подозрением посмотрела на него, потом ущипнула за ухо.

«Слава богу, щипаться ты не разучилась, – с улыбкой передал Вэл. – Значит, и на другое можно надеяться».

Нина не ответила, а Ани громко спросила, кто здесь есть по имени Вэл. Вэл подошел к мороженщице.

– Вы хотели мороженого, господин. Выбирайте.

Он взял два стаканчика пломбира и предложил остальным выбрать любое и сколько хочется, пообещав оплатить все. Когда мороженое разобрали, он перевел Ани оставшиеся десять рублей, обещанные за работу, и пять за мороженое. Мороженщица благодарно поклонилась и укатила тележку с довольным выражением лица.

– Что это было? – с некоторым испугом в голосе спросил Махинда, когда Ани удалилась. – Ты внушил ей, что хочешь мороженого?

– Нет, – улыбаясь, возразил Вэл. – У меня есть небольшой секрет, который позволяет мне получать то, что я хочу.

– Это какой же, интересно? – Махинда поверил другу и ждал, что тот сейчас поделится с ним необыкновенным секретом.

– Я планирую исполнение желаний раньше, чем они возникают.

– Это как? – не понял Махинда. – Ты заранее запрограммировал себя на захотеть поесть мороженого?

– Нет. Я договорился с Ани, что в это время она привезет нам мороженое. Все просто: будь на шаг впереди события, и тогда событие не заставит себя ждать.

– Точно! – закричал Махинда. – Будь на шаг впереди! Это и есть способ, Вэл. Закон о втором сроке еще не принят?

– Нет, – уловив мысль Махинды, с надеждой ответил сенатор. – Слушание назначено на вторник, тринадцатое июля.

– Вэл, ты должен заявиться в понедельник, двенадцатого. А лучше завтра, десятого. Зачем ждать, когда действовать станет сложно или невозможно? – король тряс Вэла за плечо. – Очнись! Что за стазис? Надо действовать, нельзя терять время!

– Махинда, все не так просто, – возразил Вэл. – Я же не могу взять и вписать свое имя в списки кандидатов. Нужно заявиться в избиркоме, а для этого – собрать подписи минимум десяти процентов небожителей. Неужели вы думаете, что в Небесах найдется двести тридцать человек, которые захотят поддержать меня на выборах?

– Почему обязательно в Небесах? В прошлый раз за тебя народ голосовал, – не сдавался Махинда.

– То был референдум, а не выборы. Это другое. На выборы я могу заявиться от директории Небес, потому что приписан к ней. Марк, сколько процентов из голосовавших небожителей поддержали меня на референдуме?

– Семь, – уныло ответил Марк.

– Вот, – развел руками Вэл. – О чем мы вообще говорим?

– Ты теперь мой муж, Вэл, – осторожно заметила Нина. – Я приписана к Поднебесью. Можешь заявиться по месту моей приписки. У нас другой минимум, насколько мне известно, два процента всего.

– Да, два процента. Но это всего – почти сорок пять тысяч подписей! Собрать их за несколько дней совершенно немыслимо. Это первое. А второе – хоть мы и женаты, формально я остаюсь приписанным к Небесам, чтобы заявиться от Поднебесья, нужна государственная регистрация брака, открепление от Небес, прикрепление к Поднебесью. На это даже с моим прежним ресурсом власти ушло бы несколько дней, а сейчас даже не представляю, сколько. Забудьте. Эта задача не решается за столиками с мороженым. Поезд ушел.

– Позвольте, господин Вэл, – Кербер поднялся. – У меня в гвардии сто пятьдесят человек, все они небожители. У Кая в подчинении еще двести пятьдесят. Итого четыреста подписей. Можете быть уверены, завтра к обеду они у вас будут.

– Что? – Вэла передернуло. – Нет, Кербер, нет! Запрещаю вам использовать ресурс власти и заставлять людей ставить подписи под моей фамилией! Никакого насилия!

– Брось, Вэл, – одернул его Махинда довольно резко. – Кербер дело говорит. Сейчас не время быть благородным, надо проявить находчивость и отработать оперативно. Надо быть на шаг впереди.

– Я и не собирался никого принуждать, господин Вэл, – оправдательно заявил Кербер. – Ребята вам верны, уверен, все захотят поддержать вашу кандидатуру и в подписных листах, и потом на выборах.

– Господин Вэл, – произнес Марк. – Неужели вы позволите сенаторам думать, что они победили?

– Марк, я не воюю с ними, ни с кем не воюю…

– Хорошо. Если вам все равно, что будут говорить и делать после выборов сенаторы, когда ценой фальсификаций и нажимов они приведут к высшей власти Никерова, то подумайте о том, что в результате станет со страной, со всеми нами. Сенат вас боится, всегда боялся, а сейчас еще больше. После того, как референдум поддержал реформы и вас, сенаторы спят и видят, как бы от вас избавиться. И поверьте, они не станут вести себя благородно или заморачиваться законностью своих действий. Вы же не наивный человек, должны понимать, что вам не дадут жить спокойно. Ни вам, ни Нине, ни вашим детям. Вы готовы к такому развитию событий? – Марк подошел к Вэлу, взял его за руку. – Мы без вас потеряли курс. Наш корабль идет ко дну без своего капитана. Пока есть хотя бы один шанс на спасение, один из тысячи шансов, используйте его, возвращайтесь и спасите свою страну.

– Марк, я тронут, – сухо ответил Вэл. – Но…

– Но?! – Марк и Махинда спросили с одинаковой интонацией.

– Да, но… Если вы не забыли, я вчера женился.

– Это здесь причем? Нина и раньше отлично справлялась с вами, не думаю, что сейчас у нее будет хуже получаться, – выдал Марк.

– И раньше справлялась? – Вэл оторопел. – Что значит, Нина справлялась со мной? Потрудитесь объясниться, Марк Мэнси!

Со всех сторон послышались смешки.

– Простите, господин Вэл, – смутился Марк. – Я, наверное, как-то не так выразился. Я хотел сказать, что Нина с первого дня прекрасно вписалась в нашу команду. Вспомните, как она мне жизнь спасла, когда меня Бейтс подстрелил…

– Что?! – воскликнули супруги Мэнси.

– Марк! Когда тебя подстрелили? – испуганно заголосила Амели.

– Бейтс? – сенатор побледнел. – Почему нам об этом ничего не известно?

– Ну, Марк, – скривился Кир. – Ну и накосячил же ты сейчас! Если господин Вэл не вернется, мне даже представить страшно…

– Вот-вот, – схватился Марк за спасительную мысль. – Я ходячий косяк, господин Вэл, вы же помните, я вечно во все влипаю. Без вас у меня ничего путного не получается.

– Не прибедняйся, – с улыбкой ответил Вэл. – Твои косяки страну не раз спасали. Всем бы так косячить.

– Так вы согласны? – вдохновился Марк.

– Мне нужно хорошо все обдумать…

– Да что тут думать? – возмутилась Эвелин непосредственно. – Нина, почему вы молчите? Помогите нам уговорить вашего мужа!

– Я вам уже говорила, Эвелин, Вэл всегда принимает решения сам. Я не могу на него давить. И я пока с ним плохо справляюсь, – добавила она с улыбкой. – Тоже, как и Марк, постоянно косячу.

– Не замечал, – произнес Вэл с нежностью, обнимая жену. – Но мне интересно узнать твое мнение, родная. Если бы ты справлялась со мной, как Марк говорит, что бы ты посоветовала мне?

– Советовать не могу и не стану, скажу только, что хочу видеть тебя счастливым, а без служения своей стране мне тебя таким представить сложно. Дальше думай сам. И что бы ты ни решил, я тебя поддержу и пойду с тобой до конца, куда бы ни пришлось идти.

– Вэл, – тихо произнес Махинда. – Не глупи, Вэл. С такой женой разве может быть что-то страшно или не по плечу? Неужели ты все еще сомневаешься, что победишь на выборах?

– Похоже, выбора у меня нет, – широко улыбаясь, сдался Вэл. – Держитесь теперь! Сами напросились.

4. Русская идея

Идея нации есть не то, что она сама

думает о себе во времени, но то,

что Бог думает о ней в вечности.14

Владимир Соловьев

– Помните, что еще триста лет назад говорил Иван Ильин о русской идее, наследниками которой мы с вами являемся? Я напомню: «России необходим новый государственный строй, в котором свобода раскрыла бы ожесточённые и утомлённые сердца, чтобы сердца по-новому прилепились бы к родине и по-новому обратились к национальной власти с уважением и доверием. Это открыло бы нам путь к исканию и нахождению новой справедливости и настоящего русского братства. Но все это может осуществиться только через сердечное и совестное созерцание, через правовую свободу и предметное правосознание. Куда бы мы ни взглянули, к какой бы стороне жизни мы ни обратились, – к воспитанию или к школе, к семье или к армии, к хозяйству или к нашей многоплеменности, – мы видим всюду одно и то же: Россия может быть обновлена и будет обновлена в своем русском национальном строении именно этим духом – духом сердечного созерцания и предметной свободы».15 Как думаете, о каких таких сердечном созерцании и предметной свободе идет речь?

– Старый маразматик пафосно преподносил свои туманные, я бы даже сказал, никчемные воззрения, а мы должны пытаться раскопать в них какие-то смыслы? – возмутился сенатор Никеров. – Министр, простите меня за прямоту, но ваша склонность к разного рода умствованиям всем хорошо известна. А вам должно быть известно, что ничего кроме раздражения она у остальных не вызывает.

– Нет, постойте, сенатор, – прервал его громкий голос Петра Кливерта, поднимающегося с места и с вызовом бросающего взгляд в сторону сенаторских лож. – Вам, может быть, в словах философа и не видно никакого смысла, и способность господина министра приводить подобные аргументы кажется только раздражающим фактором, но мне интересно…

– И когда только плебейство научилось у нас так складно выражаться? – зло оборвал его Никеров. – Кто вообще дал слово этому… Присутствие весельников оскорбляет чувства аристократии и нарушает положение «Билля о наследственном статусе»! Я не признаю решение конституционной комиссии, состоящей из приспешников бывшего управляющего, действующих в его интересах и в интересах плебеев! Закон был принят сенатом. Никакая комиссия не может объявить его ничтожным. Конституция Небес была принята много лет назад. С тех пор понятие представительного управления извратили до неузнаваемости. Представительное управление, смею вам напомнить, господа, – это сенат, в него входят сенаторы, статус сенатора могут получить только представители аристократических родов Небес. Так было всегда и так должно быть всегда! Какой еще расширенный совет с участием представителей из народа?! Какие плебеи? Опомнитесь, господа! Почему вы позволяете этому сброду снова присутствовать на наших собраниях?

– Прекратите сейчас же, сенатор, оскорблять членов совета! – не выдержал Марк. – Или я снова попрошу господина Кербера вывести вас из собрания.

– Что?! – сенатор Никеров побагровел. – Да что вы себе позволяете, советник неизвестно кого? Что значит, снова? Когда это я мог бы допустить подобную дерзость в свой адрес? Думайте, что говорите, Марк Мэнси!

– Господин Кербер, потрудитесь избавить нас от возмутительного поведения господина Никерова, – решительно произнес Марк. – Проводите сенатора до дверей, дальше, думаю, он найдет дорогу сам.

– Да, что происходит?! – закричал Никеров, обращаясь к сидевшим с ним в ложах сенаторам. – Это полный беспредел, господа! Неуважение к статусным лицам! Чего вы ждете? Сегодня выведут меня, завтра – всех вас!

Никто ему не ответил, но, когда двое гвардейцев встали рядом с ложей Никерова, Карл Листопад вполголоса произнес:

– Не стоит дразнить лихо, пока оно тихо. Сами напросились, сенатор. Я считал вас умнее.

Никеров, все еще пунцового от возмущения цвета, бросил на Листопада убийственный взгляд, в котором страх едва заметно прикрывался разочарованием и презрением.

– Вот вам ваше сердечное созерцание, министр! Вот все, на что способна в действительности ваша русская идея: молчаливое стадо баранов! А стаду, как известно, нужен пастух! – выкрикивал Никеров, когда гвардейцы вели его к выходу.

– И собаки, – негромко проговорил сенатор Томра, – чтобы отбивать овец от волков…

– Не стоит, Валент, – трогая сенатора за руку, придержал его пыл Листопад. – За метафорические высказывания сегодня применяются вполне конкретные меры наказания. Не стоит испытывать судьбу, а то в совете не останется никого, кто смог бы противостоять беззаконию. Действовать надо иначе…

– Ну, что, удалось донести идею до членов совета? – с надеждой в голосе спросила Амели, когда сенатор вернулся домой и сел обедать.

– Да, какое! – раздраженно отмахнулся он. – Снова устроили свару, вынудили Марка прибегнуть к непопулярной мере.

– Что он сделал?

– Кто? Марк? – Роберт отпил воды из кубка. – Заставил Кербера вывести Никерова из зала совета. И, надо сказать, очень даже уверенно при этом себя держал. Будто не впервые такие беспорядки устранял. Я даже удивился его смелой реакции.

– Сенатор Никеров снова стал возмутителем общественного спокойствия? – обыкновенно произнесла Амели. – Кто на этот раз стал жертвой его нападок? Снова бедняга-инженер?

Роберт вытаращил на жену глаза, отложил ложку.

– О чем ты, Амели? Когда это Никеров нападал на Фрола? Ты ведь Репнина сейчас имела в виду, говоря о бедняге-инженере?

– О нем, конечно, о ком же еще? – Амели ела сырный суп, вернее, больше делала вид, что ест, чем ела в действительности.

– Я что-то не припомню, чтобы Никеров нападал на него.

– Ну как же? Ты сам рассказывал… или я там тоже была? Не помню уже точно.

– Где? В совете? – глаза сенатора округлились. – Амели, приди в себя! Ты о какой-то другой жизни говоришь сейчас.

Амели посмотрела на мужа испуганным взглядом.

– Ой, снова дежавю, – обронила она нервно. – Не подумай, дорогой, что я заговариваюсь, просто иногда мне что-то странное в голову приходит… или я, действительно, заговариваюсь…

– Ты просто устала, Амели, – снисходительно сказал сенатор. – Тебе нужно больше отдыхать. Может, тебе на воды слетать? Не хочешь навестить Нину в Есенике? Заодно проведаешь Кира. Все-таки не видели ребенка десять дней уже.

– Хорошая мысль, – согласилась Амели. – Пожалуй, я так и сделаю, полечу завтра в Есеник. Забронируй, пожалуйста, мне номер в «Моравии», дорогой.

– Конечно. Можно и сегодня: вечером туда летит Вэл, могу попросить его взять тебя с собой.

– Это было бы замечательно, но, боюсь, я не успею собраться.

– А что тебе собирать? Я знаю, дорогая, что ты не любишь на ходу менять планы, но чтобы завтра не отправлять шаттл…

– Роберт, в чем дело? – насторожилась Амели. – Такое впечатление, что ты хочешь избавиться от меня.