Репликация. Книга вторая

Зигфрид улыбался совершенно счастливо, смакуя оттенки посетившего его озарения. Приняв поистине судьбоносное для мира решение, канцлер планировал дождаться завтрашнего утра, которое, как известно, должно было стать мудренее сегодняшнего вечера. Больше Зигфрид ждать не собирался – действовать нужно было немедленно, и он, уверенный в своем неминуемом успехе, заснул полностью умиротворенным…

***

Вэл сидел на веслах небольшой лодки, с ее кормы Нина пускала по воде венки из ромашек, которых у ее ног лежала охапка. День выдался на редкость: небо затянуло облаками, солнце не жгло, на озере находиться было приятно. Нина оставляла венок на воде и смотрела, как он уплывает, покачиваясь на волнах, разбегающихся от весел, которыми неспешно греб Вэл.

– Какой замечательный день, – произнесла она с довольной улыбкой. – Самый настоящий выходной, какой бывает у людей. И все выглядит так безмятежно счастливо, будто нет ничего плохого в мире.

– О чем ты? День прекрасный, и в мире нет ничего плохого. Разве может быть плохо, когда нам так хорошо? – Вэл пристально всматривался в лицо жены.

– Вэл…

– Не будем о делах, родная. Дела начнутся завтра. Сегодня мы можем просто радоваться этому дню и тому, что нам так хорошо.

– Иначе и быть не может – медовый месяц все-таки.

– Разве так будет не всегда? – Вэл перестал грести.

– Нет… Дальше будет много лучше.

– Господи, ну и напугала же ты меня!

Нина ответила ему грустной улыбкой.

– Что с тобой? Ты с утра печальная. Я чего-то не знаю?

– Нет, Вэл. Все обычно. Сон не выходит из головы.

– Расскажи.

– Не будешь сердиться?

– На сон?

– На то, что вчера мы с Киром ходили гулять к старому замку, он в четырех километрах отсюда. Я знаю, ты просил не отходить далеко от дома, но мы и сами не заметили…

– Просил, – напряженно отозвался Вэл. – Но вы все равно пошли.

– Прости, сами не поняли, как… Не сердись, пожалуйста.

– Я не сержусь, Нина, я не умею на тебя сердиться, но беспокоюсь всегда, когда оставляю одну. Если с тобой что-то случится, я не знаю, что со мной будет…

– Я не одна, со мной Ева, Кир, Амели.

– Зачем вы пошли к замку? – спросил Вэл мрачно. – Вряд ли вы там случайно оказались. Случайно можно за угол завернуть, но чтобы четыре километра…

– Ты прав, – призналась Нина. – Мы шли лесом, разговаривали, и мне показалось, что ноги сами меня повели. Это так странно было, Вэл, клянусь, ноги сами повели меня туда, и мы пошли – очень интересно было посмотреть, куда я приду. Я понятия ни о каком замке не имела, а когда мы рядом оказались, мне почудилось, что раньше я его уже видела. Словно дежавю. Мы не смогли пройти внутрь – мост через ров был поднят, но меня не покидало, да и сейчас не покидает ощущение, что я когда-то была там: и во дворе, и в самом замке. Мне до сих пор кажется, что я смотрю из окна второго этажа и вижу Марка.

– Марка? – Лицо Вэла скривило гримасой боли.

– Да. А сегодня ночью мне приснился странный и даже страшный сон. Я видела себя на лестнице замка, видела, как сижу на ней, вцепившись в перила, и кричу: «Вэл! Как ты мог оставить нас?!» Во сне ты был мертв, Вэл, и я это знала.

Нина замолчала, руки ее дрогнули, она выронила недоплетенный венок на дно лодки. Вэл потянулся к жене, но лодка накренилась, и он сел на место.

– Ну что ты? Не переживай, родная, это всего лишь сон.

– Мне еще снилось, будто у меня открылось кровотечение, и я теряю детей. И тут появились призраки моих предков, твоих предков… я точно помню, что была моя покойная бабушка Ким и Топильцин. Ты не так давно произнес это имя.

– Может, поэтому он тебе и приснился, – с очевидным облегчением произнес Вэл. – Ты же знаешь, как удивительно работает подсознание: оно все что угодно может.

– Может быть, – согласилась Нина. – Только до этого сна я не знала, откуда на моем животе взялись отпечатки пальцев. А теперь знаю: Ким и Топильцин прекратили кровотечение и спасли наших детей, положив мне ладони на живот. Из-под их пальцев шел золотой и голубой свет, такой же, как из-под твоих, когда ты разговариваешь с детьми, но во много раз ярче.

Вэл не знал, что сказать. Историю спасения детей он слышал впервые, зная только, что их спасли усилием двух родов – так сказал Топильцин. И то, что подсознание Нины несмотря на все его усилия где-то в потаенных закоулках смогло сохранить такую информацию, не на шутку его испугало.

– Тебя не удивляет, Вэл, что Топильцин приснился мне твоим родоначальником? Тебе это странным не кажется? – Нина смотрела на Вэла в упор.

– Нет, мало ли что нам снится. Но твой сон необычный.

– И очень реалистичен. Особенно мое горе от потери тебя. Эти белые цветы… Вэл… Это было так страшно…

Вэл замер.

– Что с тобой? – испугалась Нина, видя, что Вэл побледнел. – Давай, я сяду на весла, нужно скорее возвращаться.

– Нина, – произнес он тихо. – Какие весла? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе грести? Все со мной хорошо. Я просто представил, что ты во сне пережила…

– Знаешь, я, кажется, догадываюсь, почему мне такой сон пришел – мой мозг пытается заполнить полтора месяца пустоты в памяти. И как бы это все фантастично ни выглядело, сон вполне объясняет мое появление здесь – видимо, я спасалась от дяди, пытаясь сохранить детей. Но как мне удалось перебраться сюда, не знаю все равно. А ты все помнишь? Время, которое у меня в памяти стерлось… ты что в это время делал?

Вэл поворачивал лодку к берегу, жадно ловя каждое слово.

– Я же уже говорил, кажется, – произнес он спокойно. – До десятого апреля был в коме, потом очнулся, покрутился недели две в Небесах, подал в отставку и улетел с Евой и Марием в Шрилан. А дальше ты знаешь.

– Вэл, я вроде бы знаю, а когда начинаю об этом думать, понимаю, что ничего и не знаю. В голове одни вопросы, а ответов практически нет. Вот ты говоришь: улетел в Шрилан. А что ты там делал? Зачем в джунгли ходил?

– Откуда ты о джунглях знаешь?

– Я думала, ты рассказал.

– Нет.

– Так расскажи.

– Да нечего рассказывать. Бродил по джунглям, надеясь что-то вспомнить, а когда из этого ничего не вышло, вернулся в Канди, где Махинда в розыск меня объявил. В джунглях связи не было, вот он и подумал, что я пропал.

– И все?

– Да, если не считать того, что после джунглей я онемел на два месяца. Речь вернулась ко мне, когда я к тебе решился подойти, седьмого июля, а память – на следующий день, во время венчания. Видишь, что ты для меня значишь? – Вэл смотрел на жену любящим взглядом. – Только рядом с тобой я могу говорить и помнить.

– Это так странно, – задумчиво произнесла Нина. – Почему ты потерял речь? Ведь не может такое ни с чего произойти.

– Может, как видишь.

– А мне все время кажется, что ты мне не все говоришь, – призналась Нина. – Я не собираюсь тебя пытать, Вэл. Всему свое время. Я почему-то уверена, что наступит момент, и я все узнаю и все вспомню. Или ты расскажешь, или вспомню сама. А сейчас ты не хочешь меня тревожить воспоминаниями. Так?

– Да, – не смог соврать Вэл.

– Значит, есть, чем тревожить… Ладно, не будем об этом. Какой прок копаться в прошлом, когда есть настоящее и будущее? Лучше расскажи, как проходит подготовка к выборам. Что твои аналитики говорят? Набираешь ты нужное количество голосов?

– Набираю, вроде бы. Сенат кипит гневом, они так просто не отступят, Никеров со всех рекламных поверхностей в Небесах обещает небожителям райскую жизнь, если проголосуют за него. Он и на дне светится – теперь, после апрельского референдума, голос народа оценили по достоинству и сенаторы. Никеров провел ряд приличных инициатив в энглах, даже пообещал в каждом построить по две школы, если придет к власти. В народе, думаю, он тоже найдет для себя определенную поддержку.

– Он лицемер, – твердо заявила Нина. – Ему нельзя верить. Он народ не уважает и никого, кроме сенаторов, за людей не считает.

– Откуда ты знаешь? – Вэл внимательно смотрел на жену.

– Не знаю, откуда, но знаю точно. У него нет сердца. С Валентом еще можно как-то договориться, он не конченный далеко человек, да и сенатор Листопад – тоже, а вот Никеров – это полная безнадежность, дорогой.

Вэл, потрясенный услышанным, перестал грести.

– Но… – только и смог вымолвить он. – Откуда?

– Да не знаю, мой хороший, может быть, тоже когда-то приснилось, а я потом забыла, а вот впечатления остались. А что, похоже на правду? Они такие, как мне кажется?

– Да, – подтвердил Вэл, находясь под впечатлением от ее слов. – Может, подскажешь, как докопаться до Валента-человека? Мне необходимо найти к нему подход, но пока не получается.

– Сейчас не знаю, дорогой, но теперь буду думать, если что-то придет в голову, сразу тебе скажу.

– Было бы здорово, – Вэл зачарованно посмотрел на жену. – Какой у нас сейчас срок? Двадцать пять недель?

– Да, – Нина улыбнулась. – Зачем спрашиваешь? Ты лучше меня все знаешь.

– Уточняю. Очень жду, когда смогу взять малышей на руки. Даже не верится: я и вдруг отец.

– По-твоему, это что-то невероятное, чтобы ты был отцом? – осторожно спросила Нина, боясь потревожить старые раны.

– Теперь уже нет. Не успел тебе сказать: я не стерилен. Ашура не сделал вазектомию. Я узнал две недели назад, на следующий день после нашей свадьбы.

– Что? Правда? – Нина радостно оживилась. – Так это же здорово! Но… Ты что, из-за этого с Ашурой поссорился?

– Да. Видеть его не могу.

– Но ведь он принес такую радостную весть, Вэл! За что ты на него злишься?

– Он столько лет меня обманывал, разве это не повод сердиться на него?! Не ему решать, что мне надо знать, а чего нет!

Нина ничего не ответила, только посмотрела на мужа сурово, и взгляд ее заставил Вэла усомниться в праве так реагировать.

– Прости, я не должен был, – обронил, поворачивая лодку к берегу.

– Вэл, наверное, я чего-то не знаю, а потому не понимаю. Ты имеешь полное право сердиться на него, раз сердишься. Мы же не испытываем беспричинно такие сильные чувства… Ева с Марием, Киром и Амели встречают нас, – с радостью заметила Нина, увидев собравшихся на берегу. – И Ася с Робертом там же гуляют. Соскучились… Эвелин вчера уехала, слава Богу, она мне все уши о тебе прожужжала. Я даже подумала, уж не влюбилась ли она в тебя, – Нина рассмеялась.

– В меня? – удивился Вэл неподдельно. – Маловероятно. Такое только тебе можно.

– Вэл! Не смеши! Разве на такие вещи берут позволение?

– Да я не о том. Никому и в голову не придет влюбиться в меня. Только тебе.

– Ну, знаешь! И как, по-твоему, я должна на это реагировать?

– Не знаю. Прости, не понимаю сам, что говорю. Давай не будем продолжать этот разговор. Я не привык к таким разговорам. Мне до сих пор порой не верится, что все это происходит на самом деле.

– Что именно?

– Все: ты со мной, у нас дети. Мне и во сне такое не снилось. Я даже говорить об этом боюсь, думать боюсь, насколько я счастлив. Счастье хрупко, Нина, оно тишину любит. Не будем ничего говорить.

– Ну, хорошо, – растерянно согласилась Нина. – Не знала, что ты так к этому относишься. Но, думаю, ты прав. На самом деле, я тоже боюсь. Боюсь однажды проснуться и обнаружить, что это был сон – прекрасный, мучительный, но сон…

***

Петр Кливерт, изнывая от жары, развалился на скамье у озера Ивного, уже около часа ожидая появления Кронса. Министр связался с ним ранним утром, объявив, что у него есть новости об Оле. Отвечать на вопросы декабриста по коммуникатору Кронс отказался, попросив набраться терпения еще на три часа. Петр терпел два, нервно измеряя пространство гостиной шагами туда-сюда, а потом сорвался и бросился к назначенному месту на час раньше.

Жена лидера декабристов исчезла больше двух месяцев назад, и ни одна попытка разыскать ее результата не принесла – Оля как сквозь землю провалилась. Вначале Петр страстно хотел возвращения жены, готов был пойти на что угодно, лишь бы помириться с ней и снова жить вместе. Он готов был принести извинения и даже пообещать контролировать свое поведение в будущем, чтобы не задевать чувства жены без особых причин, лишь бы она согласилась дать ему еще один шанс. Так Петр думал первые недели две, а потом вдруг начал чувствовать раздражение и совсем расхотел продолжать поиски сбежавшей жены. До середины июня декабрист беспробудно пил, злясь на весь свет, но больше всего на Олю, ее упрямство, из-за которого – Петр не сомневался, что причина была исключительно в ее упрямстве, – никаких сведений о жене он так и не получил. Отупение накрыло Кливерта с головой, его жизненная плоскость стремительно падала к горизонту, пока однажды министр лояльности не обратил внимания на регулярное отсутствие Петра на заседаниях расширенного совета. Кронс быстро выяснил причину «саботажа донным деградантом общественных проблем», как однозначно определил сенатор Никеров позицию отсутствующего, и пятнадцатого июня заявился к Кливерту домой. Найдя исполкомца в состоянии полной невменяемости, а дом окончательно загаженным, министр вызвал клининговую службу и реанимационную бригаду. Два дня Петра выводили из похмельного состояния в реабилитационной клинике Небес всеми возможными способами, потом неделю держали на восстановительной терапии, после чего отпустили.

Вернувшись домой, Петр обнаружил стерильное и совершенно пустое пространство своего жилища, красноречиво подтверждавшего статус одинокого человека. На кухонном столе лежала записка от Кронса с просьбой связаться с ним сразу по возвращении.

Кливерт позвонил. Виновато путаясь в словах, принес извинения за причиненные неудобства и поблагодарил за помощь. Хотел спросить, не знает ли министр случайно что-нибудь о его бывшей жене, но не осмелился. С того самого дня, как Петр не решился произнести имени Оли, прошло еще тридцать два, должным образом изменивших жизнь декабриста: Кливерт пришел в себя, возобновил участие в работе совета и стал выглядеть обычно-нормально, производя на других впечатление человека, в целом благополучного. «Можно и так жить», – решил Петр и перевернул неприятную страницу прошлого.

За два месяца Кронс и Кливерт сблизились настолько, что стали обращаться друг к другу по имени и вместе коротать вечера, прохаживаясь вдоль озера или попивая кофе в кафе «Под небом».

Наконец внушительный силуэт Кронса обозначился в дрожащем над дорожкой мареве, и Петр нетерпеливо поднялся, подаваясь навстречу министру.

– Здравствуйте, Артур, – нервно приветствовал он, пожимая протянутую Кронсом руку.

– Рад видеть, Петр. Выглядите молодцом.

– Что вам удалось узнать о моей жене? – голос декабриста дрогнул, как готовая лопнуть струна.

– Долго рассказывать, – поддразнивал Кливерта министр, усаживаясь на скамью.

– Так я не тороплюсь, – ответил Петр, присаживаясь рядом.

Кронс негромко рассмеялся, похлопывая Кливерта по плечу.

– Терпение, мой друг, еще немного терпения. Я страшно голоден, сейчас чего-нибудь проглочу, и все вам покажу.

– Что покажете? – заводился Кливерт, будучи не в состоянии ждать еще хотя бы минуту.

– Надо же! – удивился министр. – А мне казалось, вы совсем перестали думать о своей Оле.

– Не томите, Артур, – взмолился Петр. – Говорите уже.

– Хорошо. Только куплю блин с сыром и по дороге все расскажу.

С этими словами Кронс поднялся и подорвался к стоящей неподалеку блинной. Кливерт знал, что удержать внимание министра на чем-то другом, если поблизости есть блины, невозможно, и сдался, следуя за Кронсом. Только проглотив три блина и запив их бокалом холодного какао, министр расслабился и, взяв Петра под руку, повел его в сторону леса.

– Куда мы?

– В пятнадцатый энгл, – министр загадочно прищурил левый глаз.

– Оля там?

– Да.

Кливерт нервничал, вперив взгляд в землю так, будто хотел пришить им земную кору к ядру. Он молча следовал за Кронсом, оценивающе рассматривая свои ботинки и сокрушаясь, что не догадался обуть другие, поновее. Летние брюки в полоску тоже казались ему не достаточно приличными, рубашка, правда, была совсем новая, и Петру нравилась. Он нервно взъерошил волосы, подумав, что надо было постричься, но вдруг разозлился на себя за излишнюю самокритику и ускорил шаг. Кронс краем глаза наблюдал за Петром, прекрасно понимая, что творилось сейчас в его душе. Успокаивать Кливерта министр не собирался, считая полезным немного подержать декабриста в напряжении.

До пятнадцатого энгла оказалось совсем неблизко: Кливерт бывал там раньше несколько раз – всего два или три – не больше. Пятнадцатый энгл в отличие от других не имел компактной территории: он располагался вдоль периметра длинной узкой полосой, которую в прошлом году Бил Корн превратил в сверкающий голубым графеном трек. Ничего интересного в припериметровом углу, который жители центральных энглов называли между собой «медвежьим», по их мнению, быть не могло. Никто толком даже не знал, как живут «медведи» и чем занимаются.

До сегодняшнего дня Петр Кливерт не задавался вопросом, что стало с поврежденными территориями, а сейчас, следуя за министром, подумал, что пятнадцатый энгл, скорее всего, зачистили или оставили в том виде, каким его сделал Бил, не найдя целесообразности расходовать бюджетные средства на восстановление безлюдной местности. И чем больше Петр обо всем этом думал, тем меньше представлял, чем его жена, пусть и бывшая, может там заниматься. Не сосредоточиваясь на пути, машинально следуя за Кронсом, он полностью отдался воображению, рисовавшему цветные картинки в его голове: ярко-голубая лента, освещенная высоким летним солнцем, Оля, одиноко сидящая на ней, как на скамейке, болтая ножками в красных туфлях и старомодных белых получулках с пушистыми шариками. Такой он помнил жену, когда та была еще маленькой девочкой: Петр видел ее среди других воспитанниц приюта, гуляющих во время перемен в школьном саду. Сам он в такие моменты прятался за полупрозрачной шахтой лифта, боясь, как бы она его не заметила. В саду приюта, в удаленной его части, находилась подземная зона хранения, доступ в которую обеспечивала лифтовая шахта, возвышающаяся над поверхностью. Стоя за ней и глядя на мир через мутные стеклянные стены, вел свои наблюдения за будущей женой Петя Кливерт. С тех пор прошло более двадцати лет, а он и сейчас отчетливо помнил свое состояние, когда обыкновенным осенним днем впервые выделил Олю из пятнадцати таких же, как она, девочек, и встретился с ней взглядом.

– Что с вами, Петр? Вы чуть не врезались в стену, – Кронс прервал воспоминания Кливерта вовремя: еще немного и на лбу декабриста засветилась бы ссадина – он остановился прямо перед бетонной стеной лифтовой шахты.

– Задумался что-то, – с досадой обронил Кливерт. – Далеко еще?

– Пришли, – ответил Кронс, распахивая стеклянную дверь, которая непонятно откуда появилась прямо посреди улицы.

– Черт! – выругался Петр, от неожиданности отскакивая в сторону. – Вы научились открывать воздух?

– Не везде пока, – улыбаясь, отозвался министр. – Местами.

За дверью пространство оказалось вполне видимым и довольно большим и напоминало тоннель, уходящий в стороны.

– Где мы?

– Эвакуационный рукав.

– И куда он ведет?

– За периметр.

– Зачем?

– Чтобы можно было незаметно выйти из энгла…

– Артур! Может, перестанете говорить загадками и скажете уже, что это? – не выдержал Кливерт.

– Потерпите еще немного, сейчас сами все увидите. Идите за мной.

Пройдя по левому тоннелю минут семь и ни с кем по пути не встретившись, они оказались перед еще одной дверью. О том, что это дверь, Кливерт понял только после того, как министр открыл ее, все таким же непонятным образом «оторвав» кусок пространства размером два на два метра, что позволило им беспрепятственно выйти в Лиственный лес.

– И как такое провернули под носом у сената?! – присвистнул декабрист, озираясь по сторонам и не веря глазам: все вокруг преобразилось до неузнаваемости.

– Над этим проектом креаторы почти два месяца работают, – спокойно ответил Кронс. – Мы начали его реализовывать сразу, как властитель вернулся из Шрилана. Почти сразу. Он и предложил, и средства свои выделил. Впечатляет?

– Не то слово! А сколько здесь народа трудится?

– Пока немного, семьдесят два человека. Но креаторов в человеках трудно считать, они каждый за пятерых-семерых работают. Так что, по вложенным усилиям больше, чем триста-четыреста… Вашу жену господин Вэл лично пригласил, когда узнал, что она осталась без поддержки. У нее оказался талант к проектированию многоуровневых помещений.

– Что? – Кливерт подавился воздухом. – Талант к проектированию? У Оли?!

– Да. А чему вы так удивлены? Многие не подозревают о своих талантах, но если помочь им раскрыться…

– Мне кажется, я сплю, – проговорил Петр как в бреду, вытирая лоб рукой. – Или всю эту жизнь спал… или не эту…

Кронс хлопнул Кливерта по плечу.

– Как вам цилиндрическая летная станция? – лукаво подмигивая, спросил он, показывая рукой на высокое сооружение на краю макета. – Пятьдесят стыковочных шлюзов на разных уровнях, все очень компактно и экономично, а главное – удобно. Я же говорю, талант…

– Только не говорите, Артур, что это Оля!..

– Вынужден. Это ваша жена, Петр. Бывшая, простите. Инженерные конструкции, конечно, Фрол с командой разрабатывали, а что касается идеи проекта, создания макета – это Оля. Она у нас руководит проектным дизайнерским бюро…

– Пощадите, – прошептал Кливерт. – Я все понял – это симулякра, кибернетический морок, в который меня насильно погрузили, чтобы я осознал свое прошлое недостойное поведение.

Кронс сочувственно посмотрел на приятеля.

– Это реальность, Петр. Но вы, похоже, не готовы ее принять.

– Дайте мне время, – потея, произнес Кливерт. – Я не ожидал такого, признаюсь. Давайте посмотрим, что здесь вообще происходит. Зачем все это?

– Экспериментальный проект, можно сказать, альтернативный вариант бытия. Мы попробуем освоить запериметровые территории, чтобы у людей была возможность жить на природе, заниматься садоводством и земледелием, выращивать настоящие продукты. Вам не надоела синтетическая еда, Петр?

– Будто у меня есть выбор.

– Теперь будет. И у каждого, кто захочет заняться производством. В следующем квадрате уже возделана земля, поставлены обогреваемые климатические зоны, чтобы можно было выращивать овощи и ягоды круглый год. Фруктовые сады высаживают, но нужно время, чтобы деревья выросли и начали плодоносить. Пока жилого фонда здесь нет, но в ближайшее время появятся первые дома. Если господин Вэл победит на выборах, проект быстро развернется, пока же мы все на свой страх и риск организовали. Поэтому вынужден попросить вас никому не говорить о том, что здесь видели.

– Могли бы и не просить, Артур, я прекрасно понимаю, что надо держать язык за зубами… А Оля живет здесь?

– Да. Для работников проекта построена вилла в самом конце квадрата. Ее, кстати, тоже она проектировала. Пока вилла строилась, Оля у господина Вэла в доме жила, здесь, в лесу. Странно, что он вам ничего не говорил.

– Он никому ничего не говорил, – буркнул Петр. – А когда заговорил, мы уже не встречались.

– А сами не желаете поучаствовать? Мне как раз нужен помощник.

– Чем я вам могу быть полезным? – удивился Петр. – Я почти ничего не умею, талантов у меня точно никаких нет.

– Почему же, есть. Просто вы не догадываетесь. Вы очень хорошо умеете разговаривать с людьми, организовывать любую работу. Я хотел попросить вас заняться интеграционным комитетом: когда проект легализуется, нужен будет координирующий орган. Он и сейчас уже нужен, но пока выборы не прошли, я могу вам не очень высокую оплату предложить. Потом…

– Я согласен! – выкрикнул Кливерт. – Даже без оплаты. Когда приступать?

– Если согласны, будем считать, что приступили с сегодняшнего дня. Пойдемте в проектный комитет, я помогу вам войти в курс дела, – и, видя, что Кливерт не до конца понимает, что происходит, подтолкнул его под локоть. – Очнитесь, Петр! Как руководитель интеграционного комитета вы будете жить здесь, на вилле. Соображаете?

– Кажется, начинаю, – по лицу Петра расплылась улыбка.

Кронс хлопнул приятеля по плечу и потянул его за собой, бормоча что-то про разум, память и везение некоторых.

***

Голубое графеновое полотно позволяло передвигаться по нему без навигации – нужный маршрут всегда был перед глазами водителя, исчезая пройденными километрами под корпусом мобиля. Кроме того, высокотехнологичное дорожное полотно поглощало до девяноста восьми процентов шума, и это его качество было, пожалуй, не менее ценно, а в некоторых случаях – даже более. Но главное преимущество новой магистрали заключалось в ее способности увеличивать скорость транспорта за счет подачи дополнительных импульсов энергии непосредственно кинетической системе передвигающегося объекта. Опции, недавно доработанные исследовательским бюро института технологий, должны были помочь разгрузить пригородные транспортные потоки Солерно. Собственно, над решением этой проблемы ученые и трудились последний год. Но, когда возможность практического использования навигации получила подтверждение, технологию за неприличные деньги выкупило «Око Зигфрида». К трек-ведомости прилагалось обязательство неразглашения сведений о навигации и ее настоящем правообладателе. Сотрудникам бюро непрозрачно намекнули, что любое открытие рта по предмету повлечет за собой неприятные последствия.