За все, чем мы дорожим

Темницки успокаивала его, говоря, что это нормально и со временем все восстановится, личность полностью сохранна. Хотя от ее расспросов Нуарэ каждый раз чувствовал себя безнадежным идиотом, неспособным сложить два и два без калькулятора и самостоятельно застегнуть штаны. Как только Вонг ее выдерживает едва ли не каждый день? Видимо, на фоне прочих деятелей, которые когда-либо им занимались, Темницки еще ничего.

Вонг, кстати, однажды заходил проведать. Оказалось, он сам лежал чуть ли не в соседней палате. Получил очередь, прикрывая отход к кораблю. Сейчас Вонг все еще предпочитал держаться поближе к стене, но на ногах стоял твердо. Нуарэ даже позавидовал – сам он на тот момент даже вставать не пробовал. Едва ли не впервые за все время их знакомства на лице Вонга отразилось что-то похожее на радость.

– Я был уверен, что вы погибли, – сказал он. «Я сам был в этом уверен», – подумал Нуарэ, но вслух говорить не стал. Вонг, кажется, и не ждал ответа – после небольшой паузы он продолжил:

– Зря вы меня оттолкнули, коммандер. Этот момент я еще помню. Засаду я видел и мог бы ликвидировать, но они среагировали на вас.

– Как знать… – неопределенно ответил Нуарэ. Не мог же он сказать Вонгу, что как раз и хотел вызвать огонь на себя и вообще живым возвращаться не собирался. Уж если даже Темницки слова не сказала на эту тему, хотя кому, как не ей, понимать, как было дело.

Вонг пристально смотрел на него. Он чуял малейшую недосказанность. Нет, они с Темницки точно друг друга стоят. И Нуарэ сказал:

– Я сам еще до конца не понял, что остался жив.

В ответ Вонг лишь прищурился со своим характерным видом «что-то здесь не то, но не стану вмешиваться». Тут очень кстати появилась Зои Крэнстон, высказала Вонгу все, что она думала о визитах к соседям в его состоянии, и он исчез. До своей выписки больше не появлялся. Впрочем, Нуарэ было не до него и ни до чего другого. Дел и так хватало – заново учиться принимать обычную пищу, вставать, одеваться, ходить… одним словом, жить. Хотя с этим действительно были проблемы. Нет, реабилитация шла быстро, насколько это возможно, ведь Нуарэ был молод и всегда отличался железным здоровьем. И в занятия он вкладывал не меньше энергии, чем в космофлотские тренировки. В конце концов, это неплохо отвлекало от мыслей, что с вернувшейся жизнью делать. Тот влюбленный псих все-таки погиб на Маринеске, и кто теперь живет вместо него – было не вполне понятно. И зачем живет – тоже.

Нуарэ врезал кулаком по койке, не без удовлетворения отметив, что сила в мышцы уже возвращается. Это что вообще за настроения? В его жизнь вложился весь его экипаж и весь этот госпиталь. Республика потратила огромные деньги, чтобы он, коммандер Рафаэль Нуарэ, мог вернуться на службу. Нуарэ умеют быть благодарными. Ему вернули жизнь – значит, теперь она принадлежит Республике. Впрочем, можно подумать, что когда-то было иначе.

Но время шло. Сил прибавлялось, реабилитация уже не занимала все свободное от сна и еды время, и к коммандеру стала подкрадываться главная беда выздоравливающих – скука. А вместе с ней грозили вернуться и ненужные размышления. И когда доктор Крэнстон стала выговаривать пациенту, что он чрезмерно утомляет себя занятиями, Нуарэ честно признался, что умирает от скуки. Зои с улыбкой покачала головой:

– Нет-нет! Надо срочно принимать меры. А то не для того вытаскивали, чтобы пациент потом со скуки помер!

Посоветовавшись с Темницки и не найдя препятствий, Зои разрешила Нуарэ сколько угодно пользоваться дата-планшетом («Но без ущерба для времени сна!» – добавила она с привычной строгостью). И вот коммандер валялся в постели, поскольку прогулки по внутреннему дворику и занятия в бассейне вымотали даже его, и лениво листал все попадавшиеся в сети сомбрийские газеты. Подписался даже на какую-то светскую хронику, мысленно усмехаясь, до чего может довести информационный голод.

Хроника была довольно однообразна. Скандалы тут, скандалы там. Фронтмен какой-то там рок-группы снова напился и орал националистические лозунги. В чем-то Нуарэ даже ему завидовал – он бы сам с огромным удовольствием напился и что-нибудь орал, но в ближайшее время напиться ему светило только травяным чаем тщательно выверенного состава. Сериал «Капитан Макдугал спасает Галактику» продлен на тринадцатый сезон. Рафаэля передернуло – он затруднялся представить, кто способен смотреть этот бред в таких количествах. Какой-то мелкий чиновник в мэрии Тандервилля напился и орал про мир с Террой, в итоге лишился работы. Поделом. «Этуаль верт» почти закончили запись нового альбома, выход которого был отложен из-за трагических событий на Маринеске. Фронтмен группы… что, тоже напился и орал? Нет, слава солнцу, просто сказал, что в альбом войдет новая песня, посвященная национальным героям. К рок-музыке Нуарэ был довольно равнодушен, а вот Эрику, наверное, стоит показать. Вроде он их любит.

Дальше никто не напивался и не орал, просто шли подробности про жизнь неизвестных Нуарэ звезд, в том числе и довольно личные. Кто заключил семейный союз, кто расторг, кто родил, кого родил… спасибо, что не как родил. «Далась мне эта хроника!» – проворчал Нуарэ. Его внимание привлекла фотография довольно красивой брюнетки с карими глазами. Как гласила заметка, это была некая оперная дива, которая на днях заключила семейный союз. «О своем избраннике госпожа Андриотти так и не сообщила, лишь сказала, что это абсолютно не публичный человек». Дальше репортер понес какую-то чушь о запретной любви, в том смысле, что эта самая дива – терранка по происхождению, а в свете последних событий это не каждой семье понравится. «Она, в конце концов, оперная певица, а не солдат», – буркнул про себя Нуарэ. Если в каждом шпиона видеть, Сомбра станет не лучше Терры. Вроде бы была в докосмической истории какая-то танцовщица, которая шпионила, а может, ее просто подозревали… Словом, дело темное. И где та танцовщица, а где сегодняшняя Сомбра.

Вошла Зои, дежурившая в ночную смену. Присев у койки, она увидела экран планшета.

– Правильно, что Флёр никому ничего не говорит. А то газетчики бы устроили.

– Вы знакомы?

– Была на праздновании, – спокойно сказала Зои. – Ну много кто из экипажа «Сирокко» был.

– Эээ… Кто-то из наших женился? – Нуарэ чувствовал себя кретином, и за старомодное словечко, и за то, что никак не мог понять, при чем тут одно к другому. Кажется, Темницки его все же переоценила.

– Не знаю, уместно ли это слово, если речь идет о докторе Картье, – невозмутимо и так же тепло ответила Зои. – Она все-таки женщина… Коммандер? Коммандер, да что же с вами такое? Вот была же у меня мысль, что вам еще рано читать! Ну-ка убирайте планшет и спать немедленно! Здоровы же вы пугать!

Похоже, Нуарэ и впрямь выглядел не лучшим образом, потому что Зои отобрала у него планшет, молниеносно сбегала за успокоительным, заставила выпить и только тогда ушла. «Все, поставлю ограниченный доступ, раз так реагируете!» – донеслось уже из коридора.

Нуарэ откинулся на подушку. Сердце выскакивало из груди, голова кружилась. Желание напиться и орать зашкалило. И даже не от того, что Габриэль потеряна для него навсегда – Рафаэлю это стало ясно еще на Эниме, он окончательно перестал бы уважать себя, если бы сделал в ее сторону хоть одно движение. Куда сильнее было осознание собственного космического идиотизма. Будь Нуарэ у себя дома и здоров – надрался бы похуже, чем после Леханы, и перебрал бы весь словарный запас сержанта Карреры. Но ночью в больничной палате оставалось только сдавленно рычать в подушку.

Все встало на свои места. Это не он что-то делал не так. Это не Габриэль не оценила его по достоинству. А Деверо тем более ни при чем. Просто ее интересуют не мужчины, а женщины. «Рафаэль Нуарэ, ты сомбриец или терранский докосмический сушеный хрен?!». Для любого сомбрийца нормально спросить собеседника о предпочтениях, даже если это не потенциальный партнер, и нормально дать честный ответ. И если бы Нуарэ не носился два года со своей влюбленностью, а сразу задал бы этот вопрос – скорее всего, даже сдержанная Габриэль не стала бы отмалчиваться, и все стало бы ясно. Так почему? Нуарэ знал ответ, но не решался произнести его даже мысленно. Он боялся. Как мальчишка, боялся, что все окажется именно так. И предпочел ничего не знать и надеяться. И сам собой возник второй вопрос: если он, вроде бы безумно влюбленный, не удосужился даже выяснить, какой ориентации его избранница – знает ли он о ней вообще хоть что-то, кроме данных из личного дела? В кого и во что он, собственно, влюблен?

– Рафаэль Нуарэ, – произнес коммандер вслух, обращаясь к своему отражению в окне, – ты был клиническим идиотом!

10.

Когда Асахиро не был занят на службе, он нередко встречал Зои после ночных смен. Вот и сейчас он дожидался ее в парке при госпитале.

– Я не стал брать флаер. Погода хорошая – пройдемся? Или ты устала?

– Да нет, смена спокойная, – действительно, ничего серьезнее переволновавшегося Нуарэ не произошло, да и коммандер вскоре заснул. – Пойдем.

Они не спеша шли по еще пустым улицам и разговаривали. В основном вспоминали недавнюю свадьбу Габриэль, тем более что еще и коммандер со своей светской хроникой напомнил. На самой церемонии Зои не присутствовала, там был Асахиро, которого Габи позвала в свидетели вместе с Враноффски. Со стороны Флёр свидетелями были, конечно, Леон и Жан. А вот на вечеринку собрался, действительно, чуть не весь экипаж «Сирокко». И, совершенно неожиданно, в гости заглянул Шейно из «Этуаль Верт». Эжени была в восторге – как оказалось, стараниями Эрика Нуарэ она успела полюбить эту группу. Шейно обещал, что она первой узнает о презентации альбома.

А еще в тот день Деверо объявил о своей помолвке с Эжени. С семейным союзом они решили не торопиться, так как Эжени еще только на первом курсе. Впрочем, если судить по их сияющим взглядам друг на друга – вряд ли они будут ждать очень долго. Сообщение встретили аплодисментами, а Габи от души обняла обоих. Кстати, Деверо подарил Габриэль целую стопку ее портретов, которые он рисовал в разное время. И очень смущался, что не сделал этого раньше.

– Габриэль потом говорила, что от такого количества своих изображений у нее начнется раздвоение личности, – со смехом вспоминала Зои.

– Я не слышал, со мной захотела познакомиться Флёр. И со Снайпером тоже. Хотя его она, кажется, боится.

– Как большинство гражданских.

– Если это не Алиса Враноффски.

Оба рассмеялись. Некоторое время они шли молча, потом Асахиро жестом попросил Зои остановиться.

– Знаешь, – начал он, взяв ее за руку, – я вот о чем подумал. Рано или поздно из вылета я не вернусь. На Маринеске к тому было очень близко. Сержант Каррера успел вмешаться, но ты же понимаешь… Я не могу допустить, чтобы меня взяли живым. И не хочу умирать от руки какого-нибудь терранского урода. Много чести. Но знаешь… когда это случится, я хотел бы, чтобы у тебя осталась память. Продолжение меня самого… нас обоих. Мне кажется, так будет правильно. Когда меня не станет, мой статус военного поможет тебе и детям.

Зои долго смотрела ему в глаза, потом порывисто обняла.

– Асахиро, – сказала она, – это самое долбанутое предложение семейного союза за всю сомбрийскую историю!

– Я не слишком похож на примерного семьянина, – усмехнулся Асахиро.

– Был бы мне нужен примерный семьянин – я бы не связывалась со всякими головорезами из Старых Колоний, – парировала Зои. – Не смотри так. Согласна я, согласна. Можно подумать, ты ожидал чего-то другого.

11.

30 ноября 3049 года

– Рано ты сегодня, – сказала Флёр, выходя в гостиную на звук открывшейся входной двери, и осеклась на полуслове.

На диване сидела, закинув ногу на ногу, незнакомая женщина в дорогом платье-футляре и коротких сапожках на высоченной шпильке. Весь ее вид излучал самодовольство и каждой деталью кричал о принадлежности к высшим слоям общества. Флёр поморщилась. Эта дамочка даже не потрудилась разуться, так и прошла в гостиную в грязной обуви. А ведь на улице только что дождь прошел. Флёр видела сестер Габи только на голоснимках, но хорошая память на лица подсказала, что перед ней старшая из них. Аньес, кажется. Прежде, чем Флёр успела спросить, как она сюда попала, Аньес небрежным жестом откинула назад роскошные белокурые локоны и заговорила сама, как бы ни к кому не обращаясь:

– Всегда хотела посмотреть, как живет цепная шавка Республики на подачки от любящего папочки.

Ее низкий голос мог бы быть даже приятным, если бы не манерное растягивание слов.

– Кто вас сюда звал и кто вам здесь рад? – ледяным тоном спросила Флёр, стараясь не показывать нарастающего раздражения. – И как вы дверь открыли? Про незаконное проникновение в чужое жилище слышали? Давайте так: вы убираетесь отсюда подобру-поздорову, а я, так уж и быть, сменю замок и не вкатаю вам судебный иск.

– Что? – презрительно фыркнула Аньес. – Да ты вообще понимаешь, на кого нарываешься, потаскушка терранская? Я – Аньес Картье. У меня – имя. Да я своим адвокатам за одну консультацию плачу столько, сколько ты в своей задрипанной опере за год не намяукаешь!

– Вы мне только это хотели сообщить? – Флёр уже отчаянно хотелось двинуть Аньес по голове чем-нибудь тяжелым или вызвать нацгвардов, чтобы те выдворили эту хамку. Увы, до более-менее подходящих предметов было не дотянуться, а для того, чтобы нажать на «тревожную кнопку», надо было пересечь комнату, миновав диван с гостьей, которая даже не думала угомониться. В любом случае она успеет ретироваться. «Хорошо, что я камеры наблюдения не выключила», – подумала Флёр.

– Ты совсем тупая, что ли? – голос Аньес внезапно сорвался на визг. – Ты что, вообще не понимаешь, куда лезешь, идиотка? Да твоя обожаемая супруга, если еще не подохла вместе со своими тупыми солдафонами, то подохнет рано или поздно. Твои же соотечественники и постараются. И вот тогда тебе не жить. Я тебя в порошок сотру. Ты ни сантина не получишь, потому что эти деньги должны принадлежать тем, чьи они по праву, а не твари, которая семью позорит, мотаясь по космосу со всякой швалью.

У Флёр потемнело лицо.

– На моей бывшей родине, – медленно произнесла она, сделав акцент на слово «бывшей», – есть поговорка «По себе людей не судят». Думаю, на Сомбре этот принцип тоже в ходу. Рекомендую про него вспомнить. А теперь убирайтесь отсюда, пока я не выкинула вас в окно.

Аньес с визгом кинулась на нее. При невысоком росте Флёр была довольно сильна и оттолкнула нападавшую. Та отлетела в угол и снесла стоявшее на подставке электронное пианино, но тут же подскочила и впечатала в несчастный инструмент острый каблук. Флёр наконец рванулась на другой конец комнаты и нажала «тревожную кнопку».

– Захотела стать одной из нас, да? – заорала Аньес. – Хрен у тебя получится!

У Флёр дрожали губы, но она заставила себя говорить твердо:

– Да мне такого даже в кошмарных снах не снилось. Еще бы и приплатила, чтоб вас подольше не видеть. Теперь понятно, почему Габи не знакомила меня со всей семьей. Мне бы тоже стыдно было.

– Да мне еще всякие… – начала Аньес, но закончить ей не дал патруль нацгвардов.

12.

Зайдя домой, Габриэль увидела грязные следы на полу в прихожей и услышала плач в гостиной. Наспех сбросив сапоги, она ринулась туда, не снимая пальто. В углу гостиной, прямо на полу, закрыв лицо руками, сидела Флёр и тихо плакала над своим электронным пианино, пробитым чем-то явно тяжелым. Забыв о том, что она только зашла с улицы и что руки у нее холодные, Габриэль крепко обняла любимую.

– Ты не пострадала?

Флёр отняла руки от заплаканного лица.

– Нет. Меня только за волосы схватить хотели, но я не далась.

– Какая сволочь посмела?

– Аньес.

– Козе понятно, зачем эта мразь сюда притащилась, – сквозь зубы процедила Габриэль.

Подхватив на руки все еще всхлипывающую, но уже переставшую рыдать Флёр, Габриэль осторожно уложила ее на диван, накрыв пледом.

– Как она вошла? Неужто до взлома докатилась?

– Нацгварды заставили ее признаться. Она сказала, что спряталась и подсмотрела, как я набираю код, когда вышла за пирожными в соседнюю пекарню, а потом вернулась. Знала бы, что так будет, плюнула бы, ну их в болото, эти пирожные! – Флёр снова всхлипнула.

– Хорошо, что ты вызвала нацгвардов.

– Я еще и камеры наблюдения не выключила, когда она пришла. Там даже видно, как ее нацгварды схватили, и слышно, как она орала и ругалась, и какую чушь мела в свое оправдание.

– А вот это просто отлично, – злорадно ухмыльнулась Габриэль.

Пока Флёр пила любовно заваренный Габриэль успокаивающий травяной сбор, сама Габриэль отмыла пол, подробно высказывая вслух, что думает о сестрице, причем самыми ласковыми словами были «свинья» и «засранка», и унесла в мусорный контейнер то, что осталось от несчастного пианино Флёр.

– Ничего, купим новое, еще лучше, – попыталась она подбодрить любимую.

– Ох, Габи, – Флёр снова чуть не заплакала. – На это пианино мне еще третьезаветники скидывались в качестве подарка на день рождения, когда у меня вообще ничего не было, а своих денег в обрез на еду хватало.

Габриэль только тяжело вздохнула. Потом вызвала с наручного комма Враноффски.

– Ари, дружище, мне нужна твоя помощь, вот прямо сейчас и до зарезу. Ой, прости, пожалуйста, не хотела портить вам с Селиной вечер, но у нас тут такое было… Кстати, тащи Селину тоже к нам, обещаем не отнять много времени, а я компенсирую или чаем, или у нас тут недалеко классный бар и живая музыка, танцуй сколько влезет. Ага, жду.

Враноффски и Селина не заставили себя упрашивать. Оба выслушали рассказ Флёр с нескрываемым интересом. Селина присвистнула, назвала Флёр бойцом и молодчагой и хлопнула по плечу. Ари нахмурился.

– Еще когда ты только переехала сюда, я тебе говорил, что это не замки, а фигня какая-то. Что ты мне тогда ответила? «Ты, Ари, профессионал с подготовкой высочайшего класса, если этот замок можешь взломать ты, не факт, что это под силу кому-то еще». И что мы видим? Замок влегкую ломает твоя сестрица, у которой вообще нет никакой подготовки.

– Это я напортачила, – вздохнула Флёр.

– Радость моя, не болтай ерунду, – ласково сказала Габриэль. – Ты не обязана была знать, что за тобой следят. Если уж кто тут и напортачил, то это я. В конце концов, я знаю быт и нравы своей семейки куда дольше. Но как-то не думала, что Аньес окончательно съедет с катушек.

– Девочки, ну чего вы как маленькие, ей-право! – фыркнул Враноффски. – Тут уже не важно, кто виноват, тем более что не виноват тут никто, кроме ввалившейся в ваш дом буйной дуры, которая по несчастью приходится Габи сестрой. Нам куда важнее, что теперь делать. Могу посоветовать парочку интересных решений.Требуют отпечатка пальцев и скана сетчатки, двухступенчатая идентификация, тыры-пыры, все дела. Стоят, зараза, как мост через Вьентосский залив, но зато мошка малая не пролетит, куда уж там всяким свиньям.

При упоминании о свиньях остальная компания расхохоталась. Даже Флёр улыбнулась.

– Да плевать уже на деньги, – Габриэль зло прищурилась. – Я у нас богатая наследница или где? Отец сам предложил бы, узнай он, что произошло. А мне же и придется ему это рассказывать. Но сначала потолкую с сестрицей по душам. Вот дерьмо-то!

– Могу оказать моральную поддержку, – нехорошо улыбнулась Селина.

– Спасибо, друг, но это дело семейное. Я бы даже сказала, личное.

– Габ, я тебя люблю, ценю и очень уважаю, но ты все же не боевой офицер, и подготовка у тебя по прямо противоположному профилю. А тебя наверняка даже на порог не пустят.

– Пфф, пусть только попробуют, – Габриэль скорчила презрительную гримасу. – Волей отца я все еще одна из хозяек этого долбаного особняка. Пока мать и любезные сестрицы рявкали на прислугу, мы с отцом заручились поддержкой и хорошим отношением этих замечательных людей. Если вести себя с людьми не по-скотски, они это запомнят.

– Держать прислугу, да еще орать на нее… – Селина нахмурилась. – Даже у Эля уж на что дом не маленький, а все прибирают сами. Никогда даже не видела живьем человека, который может позволить себе содержать настоящую прислугу.

– Из всех, кого видела я сама, мне приятен исключительно мой отец. И тот скорее исключение, чем правило. Мать очень быстро плюнула на сомбрийские ценности, когда полученный в наследство бизнес начал вдруг приносить немаленький доход.

– А на тебя посмотришь – самый обычный человек.

– Ты не представляешь, как меня радует это слышать. Нет, серьезно.

– Габи, ты говоришь так, как будто прямо сейчас пойдешь разбираться со своими родственницами, – сказала Флёр слегка испуганным голосом.

– Именно это я и собираюсь сделать, – решительно ответила Габриэль. – Или я иду сейчас и выясняю с ними отношения раз и навсегда, или они и дальше будут сидеть на шее у отца и трепать нам с тобой нервы.

– Габи, родная, не ходи туда, я тебя очень прошу. Это ничем хорошим не кончится. Мы поменяем замки, больше к нам никто так просто не вломится.

– Ох, Флёр, ты совершенно не знаешь женщин моей семьи, и меня это скорее радует. – Габриэль нервно усмехнулась. – Но они понимают только язык грубой силы. И только из любви к тебе я иду сейчас к ним, а не в офис самого желтого из каналов головидения. Поверь мне на слово, продав им запись с нашей камеры, мы даже без моего наследства и твоих гонораров смогли бы жить как королевы. Просто я не хочу подставлять тебя под помои. А вот моя мать, Аньес и Виржини именно этого и хотят. И если я промолчу – они это воспримут как слабость и как повод доставать тебя и дальше. И так-то не стесняются обсуждать, как потратят наследство отца в случае его и моей смерти.

Габриэль замолчала и увидела отвращение и ярость на лице Селины.

– Жаль, что с тобой нельзя, – задумчиво сказала Хендрикс. – С другой стороны, твоя правда, потом ведь отвечать как за людей. Но когда будешь их там размазывать по стенам, добавь и от меня, пожалуйста.

13.

Габриэль неслышно вынырнула из густых кустов в саду огромного особняка семьи Картье и прошмыгнула к черному ходу, когда услышала за своей спиной строгое: «А ну стой!». Она подняла руки вверх и с улыбкой развернулась. Перед ней стояла пожилая женщина с аккуратным пучком седых волос на голове, одетая в теплое синее платье. При виде Габриэль с ее лица сошло грозное выражение.

– Габи, деточка моя! Зачем так пугаешь?

Габриэль опустила руки и рассмеялась.

– Тетя Рамона, да вам в нацгвардии служить надо! Сразу бы не меньше капитана дали!

Пожилая экономка тоже засмеялась и тепло обняла ее.

– Что ж ты в родной-то дом как воровка с черного хода? Давай хоть сообщу мадам Ирэн.

– Ох, лучше не надо. Очень вас прошу. Вы мне лучше скажите, отец дома?

– Не приехал еще. Говорил, к ужину опоздает. У него сделка важная. Не то с нордиканцами, не то с азурианцами, не то еще с кем-то, всех и не упомнишь, занятой у тебя папа.

– Да уж.

– Так что стряслось-то?

– Ох, долго рассказывать. В двух словах, Аньес совсем съехала с катушек по поводу наследства, вломилась в наш с Флёр дом в грязной обуви, довела мою супругу до слез, распустила руки и сломала ее инструмент. Не беспокойтесь, убивать никого не собираюсь, но поговорить с сестренкой о ее нехорошем поведении надо бы.

Рамона укоризненно покачала головой.

– Не мое это дело, да и жаловаться я не люблю, но кто бы ваших сестриц окоротил уже. Аньес все меньше держит себя в руках, Виржини полслова не скажи, чтоб новый истерический припадок не случился. А мадам Ирэн смотрит на все это с царственным спокойствием. Мол, старшенькая – будущая хозяйка огромного состояния, а младшенькая – бедняжка, которой нельзя нервничать, а ее все доводят.

Габриэль нахмурилась.

– С Виржини все совсем плохо?

– Почти каждый день сначала бесится и кричит на всех из-за пустяков, а потом по паре часов рыдает.

Габриэль скрипнула зубами.

– Я же сто раз говорила матери, что Виржини больна, и ей нужно лечение. В ответ получала только ругань и обещания сдать психиатрам меня саму. Когда-то я еще могла хоть иногда до Виржини достучаться, а потом стало бесполезно, она слышит только Аньес. А Аньес не считает за людей никого, кроме себя.

Направляяся в дом, Габриэль услышала за спиной ворчание Рамоны:

– Хоть это и варварство, но кто-то в детстве мало получал по заднице и стоял в углу. Зато золотую девочку затюкали совсем. Не той дочерью гордитесь, мадам Ирэн.

14.

Габриэль тихонько кралась по дому, который давно уже не считала своим. Из столовой доносились приглушенные голоса. Ага, понятно, ужин в самом разгаре. После него пойдут в гостиную смотреть свои сериалы. Что ж, там и следует занять стратегическую позицию.

– Что ты здесь делаешь? – холодно спросила спросила Ирэн Картье, увидев младшую дочь, с ногами рассевшуюся на диване в гостиной.

– Для начала здравствуй, – так же холодно ответила ей Габриэль. – Или в высшем обществе принято игнорировать нормы вежливости?