За все, чем мы дорожим

– Я спросила, что ты здесь делаешь, – интонации Ирэн стали еще холоднее.

– Ну так я и думала, – презрительно скривилась Габриэль. – То есть, отец с его вежливостью все же исключение из правил.

– Отвечай, когда тебя спрашивают! – не выдержала Ирэн.

– Ох, да было бы, из-за чего орать, – нарочито небрежно бросила Габриэль. – Сама не видишь? На диванчике вот сижу, заметь, грязными сапогами не натоптала, не разбила ничего.

– Зачем ты сюда пришла? Кто тебя впустил?

– Меня не надо впускать. Я имею право приходить сюда, когда захочу. А пришла я, чтобы поговорить с Аньес. И я знаю, что она дома.

Сестры не замедлили появиться, услышав голоса в гостиной.

– Габи? Что ты тут делаешь? – спросила Виржини. – Зачем ты кричишь на маму?

Аньес молчала, скрестив руки на груди и презрительно скривив губы. Габриэль мило улыбнулась:

– Привет, Виржини. И ты, Аньес, здравствуй. Никто на вашу маму не кричит, – Габриэль особенно выделила слово «вашу». – Но раз уж вы собрались тут посмотреть кино, я вам кое-что покажу. Замечательное кино, остросюжетное такое. Да и звезда в главной роли просто блистательна.

Габриэль вывела с наручного комма на голоэкран видеозапись с камеры наблюдения в доме. Выключив видеозапись, она обвела взглядом родственниц. Шока и потрясения от матери и средней сестры она не ждала, но их реакция была ей интересна.

– Правда, классное кино? – весело спросила она. – Мне вот больше всего понравилась та часть, что с нацгвардами. Такая экспрессия, такой блистательный отпор.

– Хватит ломать комедию, – высокомерно ответила Ирэн. – Выглядишь и говоришь как дешевая циркачка. Неудивительно, что и нашла себе такую же. Да и видео наверняка поддельное. В этом вашем флоте умельцев полно, возможно, даже среди твоих… сослуживцев.

Ирэн презрительно скривилась на последнем слове. Габриэль посмотрела на нее как на безумную.

– Ты совсем дура или это временное помутнение?

– Ты как с матерью разговариваешь, мерзавка? – загремела Ирэн и попыталась дать ей пощечину. Габриэль перехватила руку матери в замахе.

– Забыла, с кем лезешь драться? Я напомню. Хочешь? На какой руке пальцы сломать? В прошлый раз была правая, давай в этот раз на левой? Обожаю разнообразие.

– Надо вызвать нацгвардию! – засуетилась Виржини. – Я… я скажу, что ты незаконно вломилась в дом, дралась и угрожала! Да-да! Я скажу, что ты угрожала убить маму!

– И заплатишь нацгвардам штраф за ложный вызов, – фыркнула Габриэль. – А еще получишь иск за клевету.

– Это еще почему?! – голос Виржини сорвался на визг, было видно, что она взбесилась и близка к истерике, в которую впадала в два счета.

– Это потому, деточка, – с той же презрительной интонацией продолжила Габриэль, – что твои слова – это только твои слова. И они не подкреплены вообще ничем. У вас камеры отключены. И коммов на вас нет ни на одной. Так что вы можете говорить что угодно, даже что я совершила все покушения на госпожу президента. Доказать у вас ничего не получится. И, кстати, если уж речь зашла именно об этом, я даже готова поступиться принципами и сама оплатить экспертизу, которая докажет, что запись с камеры в моем доме подлинная, а не смонтированная. Или вы тут правда думаете, что офицеры Космофлота околачивают груши и монтируют подложные видеозаписи, когда совсем от безделья одуреют? Хотя, конечно, думать – это не ваша сильная сторона.

Виржини возмущенно открыла рот, но тут же его закрыла, не найдясь с ответом.

– Но однако же, какая резкая смена приоритетов, – ядовито заметила Габриэль. – Вы же все втроем презираете нацгвардов, иначе, чем шавками в форме их никогда не называли. А теперь готовы умолять их о защите.

– А что, собственно, такого сказала Аньес? – снова вступила Ирэн. – Я как раз очень хорошо ее понимаю. Аньес беспокоится о благосостоянии семьи. Ты претендуешь на получение в наследство огромного состояния, которым не сможешь должным образом распорядиться. Ты же промотаешь все до сантина в первый же день, как только его получишь. И твоя девка тебе в этом с радостью поможет.

– Ну еще бы не помогла, – наконец подала голос Аньес. – Вы бы ее видели. С таким гордым видом ходила по дому, который ей не принадлежит даже. Ну я напомнила этому ничтожеству, где ее место.

Видя, что Габриэль машинально сжала кулаки и зубы, она глумливо продолжила:

– Ой, наверное, сейчас нам покажут всю мощь атаки космофлота. Наверное, весь явился на защиту одной мяукающей терранской шлюхи.

Виржини выразительно хихикнула, поддакивая сомнительной остроте старшей сестры. Вопреки ожиданиям, Габриэль улыбнулась.

– Аньес, милая, закрой свой прелестный ротик. Из него воняет. Ты все Флёр оскорбляешь, а сама-то кто? Отними у нас эти деньги, Флёр останется певицей, а я – офицером Космофлота. Отними деньги у тебя, останется только склочная дура, не умеющая вести себя в обществе. Ты привыкла покупать хорошее отношение, потому что это легче всего. Останется стелиться под кого угодно, потому что иначе ты не умеешь. Ну и кто тут ничтожество и шлюха?

Лицо Аньес перекосило от бешенства, и она кинулась на младшую сестру, намереваясь разодрать ей лицо длинными ногтями. Габриэль увернулась, но неприятно ударилась локтем о стену, на миг потеряла бдительность, и острые ногти до крови располосовали ей щеку. Аньес кинулась снова, но на этот раз Габриэль была уже готова к атаке. Отшвырнув сестрицу в угол, она влепила ей увесистую оплеуху.

– Это тебе за Флёр!

На щеке Аньес осталось красное пятно. Габриэль врезала ей по второй щеке.

– Это за папу. А это уже от меня! – с этими словами Габриэль разбила сестре нос.

– Не смей ее трогать! – истошно завизжала Виржини.

Аньес безвольным кулем сползла по стенке.

– А что ты мне сделаешь? – холодно спросила Габриэль. – Не беспокойся за свое личико, тебя я так не разукрашу, у меня нет привычки бить слабых и больных. Только дурных и не в меру буйных. Но Виржини, ты и правда не понимаешь, что тебя используют? Я готова поклясться, что именно тебе пришлось вытаскивать Аньес из гвардейского участка и вносить за нее залог. Думаешь, она с тобой наследством поделится? Тогда ты еще глупее, чем я думала.

Виржини пискнула и зашлась квакающим истерическим плачем.

– Да я тебя вместе с твоей потаскухой… – начала было взбешенная Ирэн, но осеклась. Сейчас Габриэль была готова уничтожать все, что встанет на ее пути.

– Скажи еще что-нибудь такое про Флёр, – процедила она сквозь зубы, – и сломанные пальцы тебе конфеткой покажутся.

15.

Именно в этот момент Жюль Картье вошел в гостиную.

– Что здесь происходит? – спокойно спросил он. – Объяснитесь немедленно.

– Эта дура… чуть не убила Аньес… и хотела… убить… маму… – еле проговорила Виржини, глотая слезы, и снова разрыдалась.

Жюль недовольно поморщился. Истерики средней дочери давно его утомили.

– Не неси чушь, Виржини. Габи, что происходит? В коридоре на меня вылетела перепуганная Рамона и сказала, что тебя тут убивают, и чтобы я немедленно тебя спасал.

Бешенство в глазах Габриэль сменилось усталостью, но она нашла в себе силы улыбнуться:

– Привет, пап. Ты же знаешь, что тетя Рамона все преувеличивает, когда испугается.

– Хорошенькое дело! – взревела Ирэн. – А мнения супруги и дочерей тебе не интересны?

Жюль нахумрился и сказал то, чего никогда не говорил за все годы совместной жизни:

– Заткнись, Ирэн. Просто заткнись по-хорошему. Если ты не заметила, объяснения одной из наших дочерей я сейчас и прошу. А если забыла, напоминаю, что дочерей у нас целых три.

– После того, что это тварь тут устроила, у меня их две! – рявкнула Ирэн, не желая сдаваться без боя.

– Насчет «целых трех» я бы не была так категорична, – вздохнула Габриэль, размазав ладонью стекающую по щеке тонкую струйку крови и выразительно глядя на Аньес, которая уже успела заползти на диван и лежала там с видом умирающей. – Прости, пожалуйста, я не сдержалась и подралась с Аньес.

– И по какому поводу вы подрались?

– Я тебе покажу кое-что. Все остальные это уже видели. И поддержали Аньес.

Габриэль вывела запись с комма на голоэкран. При просмотре лицо Жюля мрачнело все больше и больше.

– Вообще я пришла просто поговорить, – сказала Габриэль. – И задать Аньес ровно один вопрос: почему она, если уж так ненавидит меня, не разберется со мной лично, а дерется с моей супругой, оскорбляет ее и угрожает расправой? В ответ я получила обвинения в том, что позорю семью и промотаю вверенные мне средства в первые же сутки. При том, что мне еще никто ничего официально не вверял.

– Понятно, – кивнул Жюль. – Чем закончился ваш разговор?

– Разговора как такового не вышло, все закончилось скандалом и оскорблениями в адрес Флёр, которые я отказываюсь повторять. Когда я вступилась за Флёр, Аньес попыталась выцарапать мне глаза, в чем не преуспела, – Габриэль снова размазала кровь по щеке. – Разумеется, мои слова – это только мои слова. Мне нечем их подтвердить, камеры выключены, и единственное, чему ты можешь верить – это мое честное слово. Одно против трех.

Жюль устало улыбнулся:

– Я тебе верю, Габи. Мне достаточно уже одного того, что я видел на записи. Ты все правильно сделала.

– Жюль, не сходи с ума, – снова попыталась встрять Ирэн. – Ты не видишь, как ее распустил? Все твое состояние улетит в никуда, если ты сделаешь ее своей единственной наследницей.

– Я уже велел тебе заткнуться, Ирэн, – устало сказал он. – И мне уже до головной боли надоела вся эта грызня за наследство, при том, что я жив и не собираюсь умирать. Аньес, я не буду напрасно сотрясать воздух словами о том, что мне за тебя стыдно. Тебе уже давно нет до меня никакого дела, ты старательно печешься только о моих деньгах. Но именно из-за тебя семью Картье считают сумасшедшими богачами, вытирающими обо всех ноги. И даже моя работа не может этого уравновесить. Так что если кто тут и позорит нашу семью, то только ты. Мне сейчас нисколько тебя не жаль. Все эти годы ты измывалась над сестрой и получила от нее по заслугам. Итак, если вы не хотите понимать по-хорошему, буду разговаривать с вами, как вы того заслужили. Ирэн, ты говоришь, что у тебя две дочери? Что ж, ты этого и раньше не скрывала. Отлично, в таком случае у меня дочь одна. И, раз уж матери у нее нет, она унаследует все, что оставит ей отец. Аньес и Виржини унаследуют то, что оставишь им ты. Этих средств им хватит, чтобы ни в чем не нуждаться до конца жизни и даже не работать. Считаю это справедливым. Кажется, мое время писать завещание все же пришло. Что ж, значит, пора.

– Я его оспорю! – прошипела Ирэн.

– Тебе не тягаться с Эмилио Агилерой. Я говорил с ним об этом недавно, и он с радостью согласился помочь. Профессор Агилера – лучший юрист на Сомбре.

– Он не единственный! Ради такого я и к Алеку Враноффски на поклон пойти могу.

Жюль лишь иронично усмехнулся:

– Ирэн, тебе следовало бы почаще интересоваться, с кем общается Габи. Иначе ты бы не принимала столь поспешных решений. Габи вхожа в Дом Враноффски на правах друга семьи. Увы, но в этот раз твоя нелюбимая младшая дочь переиграла тебя на твоем же поле. Ах да, забыл, что у тебя только две дочери. Что ж, тогда поражение от постороннего человека будет не таким обидным. Это все, что я хочу сказать тебе, Аньес и Виржини.

Повисла пауза, которую нарушила Габриэль:

– Если ко мне у тебя вопросов больше нет, я пойду. Флёр дома с ума сходит от беспокойства.

Жюль тепло посмотрел на дочь:

– Тебе не стоит возвращаться одной в таком состоянии, Карин, – он назвал ее вторым именем, как всегда в особо важные моменты. – Я тебя подвезу.

16.

Ари и Селина уехали, и Флёр снова осталась одна. Ей было неспокойно. Она уже несколько раз проверила, надежно ли закрыта входная дверь, и все время поглядывала на монитор, куда выводилось изображение с камеры. Когда там появился кар и остановился у дома, Флёр невольно потянулась за табуреткой. Но из кара вышла вполне живая Габриэль с пластырем на щеке, а вместе с ней – Жюль Картье. Флёр кинулась открывать.

Жюля Картье она не раз видела в прессе, да и семейное сходство между ним и Габриэль было очевидно. Вот только на головидении появлялся решительный и жесткий хозяин фармацевтической империи, а сейчас на пороге стоял просто немолодой мужчина с мягкой грустной улыбкой. Флёр шагнула навстречу и, слегка стесняясь, взяла его за руки:

– Спасибо, что подвезли Габи.

Сейчас Флёр видела, что Габриэль едва держится на ногах. Свет дневной, там что – побоище было? Жюль горько вздохнул:

– Хотя бы это я могу сделать.

– Это уже много, – убежденно сказала Флёр. – Габи, что у тебя со щекой?

Габи зло усмехнулась:

– Аньес решила, что без глаза мне будет лучше. У меня было другое мнение по этому вопросу.

– Да я ей самой… улучшу что-нибудь, если еще раз появится! – с внезапной яростью проговорила Флёр. – Да – ты ее, надеюсь, не убила? Не то чтобы я за нее переживала, просто неприятности с законом нам точно не нужны.

– Я ей нос разбила. Ну и пару синяков на лице оставила. Не то, чтобы я была этим горда, но Аньес говорила такие помойные слова, да еще все ее поддерживали… пока папа не приехал.

Флёр перехватила печальный взгляд Жюля. Она и раньше понимала, что в семье у Габи все плохо, но и представить не могла, что настолько. Словно в ответ ее мыслям, Жюль проговорил:

– Я уже давно от моей, так сказать, супруги и от старших дочерей ничего не жду, но их хотя бы забота о приличиях пока что держала в рамках.

Флёр спохватилась, что он так и стоит в дверях.

– Вы заходите. Хоть чаю попейте. Могу и какой-нибудь еды заказать. Гостевые комнаты свободны обе. Не в этот же змеёвник обратно ехать.

– Правда, пап, остался бы, – внезапно поддержала Габриэль. – На тебе лица нет. Я-то хоть в космос сбежала из этого, как Флёр сказала, змеёвника. Мне можно максимум смерти пожелать. А тебя каждый раз доят.

– Когда-то я все-таки любил эту женщину, – вздохнул Жюль. – Сейчас просто научился не вовлекаться – может быть, слишком. Это моя вина, и сейчас уже мало что можно исправить. Ну что ж, я думаю, мое отсутствие в этом доме просто не заметят.

Вероятно, Флёр выглядела напуганной, потому что Жюль улыбнулся:

– Нет, я не собираюсь совершать никаких отчаянных поступков. Я давно знаю, что моя семья трещит по швам, и я сблизился с… женщиной, которая понимает меня. Карин с ней знакома. Я уезжаю к ней, а вам желаю спокойной ночи, несмотря ни на что. И… Карин, мне очень жаль, что я не сумел как следует защитить тебя. Хотя должен сказать, что ты прекрасно справляешься, – в его глазах мелькнул лукавый огонек.

– Обними от меня Джо, – сказала Габриэль. – И приезжайте в гости. Будем дружить семьями.

Все с той же лукавой и чуть грустной улыбкой Жюль сел обратно в кар. Флёр провожала его взглядом, пока фары не скрылись за поворотом.

17.

3 декабря 3049 года

Джоанна уже давно понимала Жюля практически без слов. Когда он появился на пороге, она только спросила: «До завтра?». «Совсем», – ответил Жюль. Она кивнула и налила ему виски. А потом он смотрел, как растворяется лед, и долго говорил. А она, как всегда, слушала. Она умела слушать. Когда Жюль замолчал, она так же без единого слова обняла его.

Два дня Жюль просто отдыхал – как раз настали выходные. Потом взял из бара Джоанны ту самую бутылку абрикосового бренди из Старых Колоний, которую подарила ему Габриэль, и отправился к доктору права Эмилио Агилере.

Старый леханец принял его в гостиной. Непринужденно устроившись в кресле, в своем обычном белом костюме, оттенявшем его все еще черные волосы с редкой сединой и смуглую кожу, он был неимоверно похож на типичного дона, как их показывают в кино. Но, по иронии судьбы, мало кто так ненавидел донов, как Агилера. Увидев бутылку в руках Жюля, он удивленно поднял бровь:

– Что это за выпивка? Нет, поверьте, мой друг, я не намекаю, что вы хотите меня отравить, просто не представляю, откуда могла бы быть такая экзотика. А в экзотике я толк знаю.

– Дочь из Старых Колоний привезла, – ответил Жюль, наполняя бокалы. – Планета, кажется, называется Эним. По описаниям дочери – настоящий тропический рай, теплее Азуры.

– Ого! В ту сторону я не забирался дальше станции «Валькирия». Что-то там о Старых Колониях говорили, но даже названия планет не помню. Но все же – что такое произошло, что вы пришли соблазнять старого крючкотвора инопланетными чудесами? Подозреваю, что, раз вы идете ко мне, а не к Алеку Враноффски – который, между прочим, мой лучший ученик – значит, дело совсем дрянь.

Жюль долго молчал. Наконец он очень медленно проговорил:

– Мне нужно, чтобы мою жену – пожалуй, лучше уже сказать «бывшую жену» – и старших дочерей ничто со мной не связывало. В то же время я хочу оставить им право пользоваться домом.

Агилера присвистнул.

– Официальное расторжение родства? Это серьезно. Я занимался этим всего один раз, да и то… на бывшей родине. Причем это был мой родной и единственный сын. Он оговорил меня перед леханскими донами ради выгоды, которая, насколько я слышал, вышла ему боком. Как отец отца я могу вас понять. Но сразу должен предупредить – выйдет недешево, и это мягко сказано. Придется посуетиться. Поднимать на уши свидетелей, заставлять говорить кого надо и молчать кого не надо. Я обеспечу благополучный исход, но даже вам он обойдется неприлично дорого. Поверьте леханцу, хоть и бывшему, я знаю, какие суммы считаются неприличными.

– Ничего, – твердо сказал Жюль. – Мне самому не так уж много надо. Это, увы, всего лишь закрепление давно свершившегося факта.

Эмилио тяжело вздохнул.

– Теперь я понимаю, почему вы пришли именно ко мне. Оформить развод – дело нехитрое, тут бы Алек справился без проблем. Родство – другое дело. Я так понимаю, до поры до времени вы не ворошили это болото палкой и щадили их.

– Вы все сказали за меня, – криво усмехнулся Жюль. – И к Алеку я не пошел в том числе потому, что он дружен с моей младшей дочерью. Такие дела лучше доверить человеку, которого они никак не затрагивают лично.

– Ага, – в глазах леханца загорелся азартный огонек. Даже неприятные дела были для него прежде всего хитрой головоломкой, а решать головоломки он любил. – Теперь все складывается. Старший у Алека вроде как в Космофлоте служит, ваша младшенькая, я так понимаю, вместе с ним?

– По вам плачет следственный отдел нацгвардии! – усмехнулся Жюль. – Именно так. И поэтому я бы не хотел впутывать Враноффски в разгребание моих ошибок.

– Э, нет, нет, нет! – Эмилио даже отодвинулся, словно его прямо сейчас собирались утащить в этот следственный отдел. – Ловить преступников – не моя стезя. Лучше буду защищать интересы тех, кто от них пострадал, и тех, у кого возникли деликатные проблемы. Ари, значит… Я его знаю с детства. Он сильно изменился, поступив в Академию. Только не помню, насколько большая у них разница в возрасте с вашей младшей дочкой.

– Ровесники они. Ари старше на пару месяцев.

– Понятно. Да, Алека лучше действительно не впутывать в это дело, впрочем, он и сам не захочет ничего о нем знать ровно до того момента, пока оно не завершится. Все же мой лучший ученик. Уж кого-кого, а его не упрекнешь в отсутствии здравомыслия и умения делать правильные выводы… Да, прошу сразу меня простить – я буду расспрашивать. Много. Мне нужны подробности по делу и, увы, даже довольно грязные, о которых вы бы и не хотели вспоминать. Задачка-то нетривиальная. Особенно учитывая ваше воистину титаническое терпение все эти годы.

– Разумеется, я готов ответить, – кивнул Жюль, наливая себе и Агилере еще бренди. – Раз уж пришла пора все это вскрывать.

– Ну что ж. В общих чертах, друг мой, как вы дошли до такого решения? Вижу, вам не наплевать на дочерей. Человек, которому наплевать, выглядит и говорит иначе.

– Я все-таки люблю свою семью, – бесцветным голосом произнес Жюль. – Или любил когда-то, так, пожалуй, будет вернее. И в том, что получилось, есть и моя ответственность, поэтому я не могу все бросить и сказать, что я здесь ни при чем. Но семьи у меня больше нет. Ирэн недолюбливает младшую дочь, старшие ее откровенно травят. Недавно произошел эпизод, который закончился вмешательством нацгвардии. У меня есть запись с камеры видеонаблюдения. Я хочу отдать Ирэн и старшим дочерям то, что им причитается, и больше не иметь с ними дел. Все равно я как человек в этом доме не нужен.

Он говорил и сам удивлялся своему спокойному голосу. Словно рассказывал о ком-то другом. А ведь опасался не совладать с собой, когда шел к Агилере. Может быть, просто сам еще не осознал, что происходит. Все-таки сейчас он вычеркивал из жизни больше тридцати лет.

– Дела-делишки… – Агилера смотрел сочувственно. – Увы, так оно и бывает в семьях вечно занятых большими делами людей. Не вы первый, Жюль, и, как ни прискорбно, не вы последний. Пока существует человеческое общество. Я могу посмотреть на ту запись? Если она у вас с собой.

– Да, конечно, я собрал все материалы, которые относятся к делу. Если вы сочтете, что нужно что-то еще, донесу.

Жюль включил файл с записью бесчинств Аньес на квартире Габриэль, передал комм Агилере и отвернулся. Жаль, уши не заткнешь.

– Свет дневной… Флёр? – в голосе Агилеры звучало явное узнавание.

– Она супруга моей дочери.

– Преклоняюсь перед чувством прекрасного вашей младшенькой. В госпожу Андриотти влюблена половина ценителей оперы. Я и сам ей слал букеты с комплиментами, впрочем, я влюблен в ее голос абсолютно платонически. И та же половина убить была готова, чтобы приоткрыть тайну имени ее избранника или избранницы, но девочка держала все в секрете, и я могу понять, почему.

Запись кончилась. Агилера деловито кивнул:

– Будет неплохим аргументом. Но надо будет доказать факт планомерной травли. Было ли что-то еще со стороны матери и сестер? Раньше.

Жюль в который раз тяжело вздохнул.

– Было.

И он стал рассказывать. Про разбитый комм Габриэль, про переезд в комнату прислуги и мерзкое поведение старших дочерей, про драку Габриэль с матерью, про угрозы Ирэн отправить Габриэль в тюрьму, про отвратительную сцену дома после того, как Аньес явилась к Габриэль… С каждым эпизодом он словно глубже закапывал погребальную капсулу своей семейной жизни. Только вот вряд ли из нее вырастет дерево… Но странное спокойствие не оставляло его. Как будто теперь все встало на свои места. Как будто только сейчас он набрался смелости признать очевидное и сделать то, что давно должен был сделать. «Прости, Карин. Я опоздал на много лет. Но хотя бы что-то я еще могу».

Жюль уехал от Агилеры поздно вечером. В голове шумело от бренди – Габи была права, это очень коварный напиток, хотя Агилеру, похоже, не пробрало – но скорее даже от всего, что произошло сегодня. Не каждый день сжигаешь все мосты. Жюль составил список вещей, за которыми надо будет заехать, когда никого не будет дома. А лучше переслать список Рамоне, пусть все приготовит и передаст его курьеру. Появляться там еще хоть раз Жюль не хотел.

Джоанна ждала его с ужином из ближайшего кафе. Жюль извинился и сказал, что хочет побыть один. Здесь у него уже появился собственный кабинет, где он иногда работал. Но сейчас никакие деловые вопросы не шли в голову. Жюль включил электронную фоторамку со старыми снимками дочерей. Всех трех. На детских фотографиях – Аньес тринадцать лет, Виржини десять, Габриэль семь – они сидели в обнимку и смеялись. Жюль почувствовал, что плачет.

18.

30 декабря 3049 года

Рафаэля Нуарэ, конечно, предупреждали, что заново адаптироваться к жизни будет сложно. Но первая опасность встретила его сразу же за воротами госпиталя. Она имела вид Эрика, который чуть не задушил брата в объятиях.

– Полегче, кадет! – с напускной строгостью прикрикнул Рафаэль. – Не испытываю никакого желания загреметь обратно!

– Прости, – Эрик виновато опустил глаза. – Я сделал больно?

– Да нет, – улыбнулся Рафаэль. – Но ты уже не маленький мальчик, а я еще не вполне восстановил форму. Ты меня чуть не уронил.

– Ох, прости, пожалуйста, больше не буду. Просто так здорово видеть тебя на ногах и без всего этого… А то я, когда тебя навещал, из-за всех этих трубок подойти боялся. Да и потом тоже, ведь такая реабилитация…

– Ладно тебе, – Рафаэль потрепал брата по макушке. – Я все-таки не хрустальная ваза. Поехали домой.

День рождения Нуарэ не собирался как-то особо праздновать – во-первых, еще не до конца свыкся с мыслью, что жив, во-вторых, пока что быстро уставал. Родные и экипаж его поздравили – и ладно. Но Эрик решительно заявил, что берет дело в свои руки, и забронировал столик в «Синем быке», благо тот был недалеко. Только увидев меню, Нуарэ понял, как соскучился по нормальной еде. Он был неприхотлив, как любой военный, да и кормили в госпитале прекрасно, но многие недели научно рассчитанного сбалансированного диетического питания достали даже его. Сидя в удобном кресле, он поглощал стейк, запивал его вином, которое ему наконец-то разрешили, и был практически счастлив. Если бы еще Эрик немного умерил восторги по поводу его героизма… Впрочем, что с него взять – всей истории он не знает. Да, если на то пошло, Рафаэль и сам помнил немного.