За все, чем мы дорожим

35.

28 сентября 3049 года

От Темницки Габриэль ушла злая, как все терранские черти, сколько их там ни есть на свете. Ну неужели такой профессионал не понимает, что ей сейчас нельзя оставаться без дела?! Впрочем, еще раньше, чем она успела доехать домой, злость немного остыла, и заговорил разум. А кто сказал, что «без службы» – значит «без дела»? Как раз надо систематизировать много данных по нынешнему исследованию. С такими вылетами в материале недостатка нет, ураган их забери. Габриэль очень надеялась к весне завершить свою работу по травматологии и защититься. Для медкорпуса гражданская ученая степень – это шаг на пути к повышению в звании. Не то чтобы она так уж гналась за карьерой, но более высокий ранг – это и больше возможностей быть полезной. Эх, у Темпла как раз совместный проект с гражданскими медиками, много новых разработок наконец рассекретили… Осталось только переждать этот треклятый запрет! Мысль пошла дальше. Ну хорошо, в военный госпиталь ее пускать не собираются. Но в Президентский госпиталь ей ездить никто не запрещал. Он гражданский.

По дороге Габи с трудом удерживалась, чтобы не начать довольно потирать руки. Куратор программы охотно принял ее документы… и сказал, что ее с радостью ждут здесь через неделю. Обработка данных, мол, и все такое. Обмен опытом от ученицы самого полковника Темпла – всегда здорово. Но даже стул в приемной понял бы: нечего там обрабатывать столько времени. Похоже, Темницки успела и сюда. Габи еще удержала лицо, хотя и не без труда. В общественном каре губы откровенно дрожали. Оказавшись наконец одна, она впилась зубами себе в руку, а потом от души пнула стенку и заорала. Орала долго, на одной ноте, пока не сбилось дыхание и не закружилась голова. Хорошо еще, что в сомбрийских квартирах звукоизоляция, как правило, рассчитана хоть на пьяную оргию с танцами на столах.

«Так, дорогуша. Если ты намерена раскисать до такой степени, то дуй обратно к капитану Темницки. Примет с распростертыми объятиями и упакует в клинику. И о службе ты забудешь как минимум до будущего года». Габи скрипнула зубами. Нет уж. С этого, с позволения сказать, «отдыха» она должна выйти дееспособной. А значит, сидеть и ныть – последнее дело. Тем более когда есть чем заняться. Решительным движением Габриэль поотключала все уведомления на комме и консоли. Видеть она не желала никого.

Следующие три дня прошли как один. Габриэль рассортировала огромную гору заметок, не вошедших в статью, которую она публиковала весной. Написала еще один материал, вдвое больше. Нашла в архивах неучтенные данные, добавила. Когда спина начинала просить пощады от долгого сидения за клавиатурой, Габриэль бралась за парошвабру и губки. Квартира сияла не хуже корабельного медблока. Наконец последние пылинки были изгнаны, огромная статья готова и отослана… и внезапно оказалось, что делать больше нечего. А ничего не делать было нельзя – иначе оставалось только сесть и уставиться в стену. Или позорно реветь. Габи было стыдно за тот срыв при Асахиро, хотя она и знала, что он поймет. И еще ей было стыдно вот так вот бесполезно сидеть дома. «Когда коммандер там валяется как гребаная распотрошенная лягушка». Умом она понимала, что ее участие в этой истории закончилось, но на душе по-прежнему было паршиво. Настолько паршиво, что надо было срочно заткнуть эти мысли, занявшись делом. А вот сосредоточиться ни на чем не выходило.

Габриэль попыталась вспомнить, когда в последний раз что-то ела, но не смогла. Когда спала – тоже. Но, в конце концов, какие мелочи, с авралом в медблоке не сравнить. Габи села за клавиатуру – пальцы заплетались, буквы путались. Обругав себя последними словами, она отошла и попыталась взбодриться зарядкой. А то что за дела – целых три дня без упражнений! Но после первых же движений перед глазами заплясали цветные пятна, и Габи обнаружила себя на полу.

«Позорище! Простые упражнения сделать не могу. Совсем раскисла. А ну-ка подняла свою задницу!».

Это оказалось проще подумать, чем сделать. Тело упорно отказывалось слушаться. Габи так и валялась на полу, от безысходности матеря себя вслух. В ход пошло все то, что изрекал Ари, когда на тренировке в Академии потянул ногу. На особо заковыристом пассаже про задницу с рогами послышался сигнал от входной двери. Габи издала приглушенный рык, вспомнив, что забыла его отключить. Со злости она даже поднялась на ноги, но идти открывать не собиралась.

– Кого там принесло? – прошипела она себе под нос. – Никого не хочу видеть. Меня нет дома. На службу мне нельзя. Официально, между прочим, – ядовито прибавила она. – Отца нет в городе, остальные идут…

Но сигнал повторился.

36.

Флёр проснулась от собственного крика. Давненько с ней такого не было. Казалось бы, кошмары отпустили, когда она познакомилась с Жаном, а когда в ее жизни появились друзья по театру, Леон, Имельда, а особенно Габриэль, она про них и вовсе забыла. А вот поди ж ты, стоило только почитать про Терру, дали о себе напомнить.

Новостные узлы были скупы на подробности: попытка захвата власти на далеком Маринеске, вооруженная стычка, есть погибшие – но Флёр достаточно было знать, чей корабль туда полетел, чтобы перепуганный разум начал подсовывать всякие ужасы. Терране жалости не знают. Попади кто к ним в руки – сведения будут выбивать любой ценой и всеми доступными средствами. Это говорили ей и младший Макэда, и капитан корсаров, который вез ее на Сомбру. Весь перелет Флёр гнала от себя мысли о том, что сделали с ее родителями, а уже на планете ей долго снились кошмары о том, как тем же способом хотят убить и ее. Долгое время Флёр не могла смотреть на хирургические инструменты. По иронии судьбы она встретила и полюбила человека, у которого скальпель – продолжение руки.

Флёр включила новости. Говорили мало, подробностей почти не было. Только госпожа Президент в строгом темно-синем костюме, цвет которого идеально совпадал с цветом космофлотских мундиров, с белой траурной повязкой на рукаве, стояла перед камерой, выпрямившись во весь свой невысокий рост и безупречно держа спину, и делала заявление. Смысл ускользал. Флёр выключила консоль, кое-как запихала в себя какой-то завтрак и отправилась на репетицию. Репетиция тоже не задалась. Режиссер с утра ходил злой и на всех рычал. Даже позволил себе высказаться в адрес Флёр – мол, пусть не гордится терранской школой вокала, и вообще нечего тут гордиться чем угодно терранским. Флёр знала, что он человек горячий и всякого может наговорить, но тут не выдержала и в перерыве разрыдалась. И когда режиссер тронул ее за плечо, сказав: «Ну не реви, я погорячился», – Флёр злобно ответила: «Моя девушка полетела с теми, кто попал в бойню». Запоздало подумала, что это, наверное, закрытая информация, но уже поздно. Впрочем, ответ попал в цель. Режиссер ошарашенно замолчал, сам вытер ей слезы, принес воды, попросил прощения еще раз и отменил остаток репетиции, сказав: «Если что, ты ни в чем не виновата». Флёр доехала домой общественным каром. Ложиться спать было страшно. По счастью, в домашней аптечке нашлось снотворное, а назавтра был выходной. Ей удалось забыться тяжелым сном, после которого она проснулась с квадратной головой, но хотя бы без сновидений.

Следующие дни тянулись в постоянном напряжении. Режиссер порекомендовал хорошего психолога. «Ты же правда одна из лучших. Я не хочу, чтобы ты свалилась с нервным срывом каким-нибудь», – сказал он. Флёр занесла код канала в память комма, но так и не набрала. Комм она не снимала, а потому, когда однажды он завибрировал на запястье ранним утром – по ее меркам и вовсе посреди ночи – она подскочила как по тревоге. Сон моментально улетучился. Звонил Жан.

– Флёр, они вернулись. Я знаю, что должен тебе это сказать сразу. Леон только зашел.

– Габи… – у Флёр задрожали губы. – Где… – голос куда-то пропал.

– Жива. Вроде как поехала в госпиталь с ранеными. Сегодня похороны погибших, Леон тоже идет.

– Спасибо, – Флёр говорила еле слышно, голос ее не слушался, но Жан понял.

– Я бы не стал ей сейчас звонить. Но вот после похорон ей может понадобиться поддержка.

Сама Флёр на церемонию не пошла – подозревала, что Габи вряд ли захочет, чтобы она видела ее в этот момент. Но посмотрела репортаж, отметив очень корректную работу журналистов – никто не лез с камерой в лицо к родственникам и не болтал попусту. Однако и после похорон Габриэль не вышла на связь. Просто не отвечала на звонки. Флёр начала беспокоиться. Понятно, что нужно прийти в себя, но ведь уже три дня!

На четвертый день ей позвонил Леон.

– Флёр, ты Габи не видела?

– Нет. И не могу дозвониться.

– Это уже серьезно. Я видел ее на похоронах. С ней творится что-то неладное. В перелете говорила, что все в порядке, но если это у нас порядок, я чего-то в жизни не понимаю.

– Я поеду к ней.

– Знаешь, где она живет, или адрес дать?

– Дай.

Флёр чувствовала себя глупо. Казалось бы, она любит Габи без памяти, они знают друг о друге столько всего, но адреса ее у Флёр нет. Просто не понадобился – они встречались только дома у Флёр. Леон сбросил данные и пожелал удачи.

– Скорее всего, она дома. Должна быть. На службе нам всем сейчас появляться не велели.

Флёр взяла общественный кар и поехала. На сигнал входной двери никто не ответил. Вызов с комма сбросили.

«Дома ты, голубушка, – подумала Флёр. – Слишком хорошо я тебя знаю. Ты не тот человек, который куда-то потащится без повода и компании». И снова начала звонить в дверь. «Еще немного, и сюда явится патруль нацгвардов, увидев изображение с коптера. Доказывай потом, что я ничего криминального не затеваю, а хочу увидеть свою любимую женщину, которая заперлась и не открывает». Флёр решительно нажала кнопку голосового сообщения на интеркоме.

– Габи, ну открой же ты! – крикнула она, едва дождавшись сигнала. – Нет смысла делать вид, что тебя нет, когда я знаю, что ты дома! Вот как хочешь, а запереться и зачахнуть не дам! Не откроешь, буду ночевать у твоих дверей! Или это… концерт устрою, вот! И не замолчу, пока ты не откроешь! И меня продует на этом ветру, и я простыну и потеряю голос. И буду долго лечить горло! Ты этого хочешь, да?

В конце концов из динамика раздалось:

– Входи.

37.

Первое ощущение, которое посетило Флёр, когда Габи открыла ей дверь – «Все очень неладно». Она уже видела Габриэль и уставшей, и расстроенной, но такого не было никогда. Бесцветный голос в интеркоме, запавшие глаза, осунувшееся лицо… она хоть ест что-нибудь? Флёр запоздало подумала, что стоило, наверное, прихватить хоть бутербродов или готовый салат, раз уж понеслась спасать – но, в конце концов, доставку тоже никто не отменял. Зато у нее в сумке лежал укрепляющий бальзам на травах, и Флёр, стараясь держаться подчеркнуто бодро, достала его и предъявила Габриэль.

– Я знаю твое трепетное отношение к здоровому образу жизни, но иногда можно. Мне почему-то кажется, что сейчас как раз такое «иногда». Впрочем, насильно спаивать не стану.

– О… – Габриэль тяжко вздохнула. – А я только хотела предложить тебе чай или сок какой… если хочешь, конечно.

– Между прочим, – подмигнула Флёр, – с чаем этот бальзам прекрасно сочетается. Не бойся, в мои планы не входит напоить тебя до бесчувствия и выведать страшные тайны. И даже гнусно пользоваться беспомощным положением не буду.

План работал – Габи даже выдавила из себя что-то вроде улыбки. И вяло махнула рукой на диван:

– Располагайся. Прости, я сейчас могу быть только очень злой пародией на радушную хозяйку.

Нет, Габи неисправима. Она еще пытается чему-то соответствовать! Вот, чай заваривать пошла. Хотя это кстати – ветер сегодня был на редкость мерзкий. А еще Флёр не могла не отметить, что, несмотря на измученный вид, Габи в домашних свободных штанах и серой майке очень хороша. В кои-то веки не прячет свою великолепную шею!

– Знаешь, Габи, если бы мне была нужна условная радушная хозяйка, я бы напросилась на пироги к мадам Враноффски. А мне нужна, представь себе, ты.

– Ох, а ты откуда знаешь великолепную Луизу настолько близко? – все тем же тусклым голосом спросила Габи, садясь на тот же диван. Флёр едва заметно придвинулась ближе:

– Кто же ее не знает! Нет, справедливости ради, я не буду рассказывать, что вот прямо через день у них бываю, тем более что ты же меня и опровергнешь. Но сути это не меняет. Я пришла к тебе. Не к твоему гостеприимству. Не к твоей офицерской выправке, хотя, не скрою, она тебя чертовски красит. Не к твоему самообладанию и безупречности. К те-бе, – отчеканила Флёр. – Представляешь, такое бывает.

Флёр иронизировала, но Габи, похоже, искренне удивилась. Хотя, казалось бы, еще по тому их танцу и тому, что было потом, давно все стало ясно.

– Габи, – тихо произнесла Флёр, осторожно касаясь ее руки. – Ты обещала вернуться. Пожалуйста, вернись ко мне. Вся.

– Я сейчас ужасный собеседник, – произнесла Габи, глядя в пол. – Понимаешь, мне не хотелось бы все испортить какой-нибудь случайной глупостью, о которой я потом пожалею. Флёр, мой мир рухнул на глазах, и я ползаю, собирая осколки. Это, увы, не просто красивая метафора, это реальное положение вещей.

Флёр тяжело вздохнула:

– Безупречная ты моя госпожа офицер. Ты думаешь, что я этого не вижу? А главное, ты думаешь, что я сейчас порежусь об один из этих осколков, расплачусь и убегу? Габи, ваша академия готовит прекрасных офицеров, но, уж извини меня, вы недалеко ушли от древних терранских институтов благородных девиц. Милейшие были девушки, но в жизни вне института не ориентировались. Габи, ты думаешь, если я смеюсь и притаскиваю выпивку, я испугаюсь того, что моей любимой женщине бывает больно?

Вот теперь она попала в цель. Габи почти испуганно распахнула глаза, на несколько секунд ее дыхание сбилось. Она быстро восстановила спокойствие (точнее, то, что она за него принимала), но Флёр все видела. И, по крайней мере, теперь Габи смотрела на нее.

– Флёр… на Маринеске погибло пятеро наших ребят. Умом я понимаю, что их было не спасти, но вспоминаю постоянно. А еще там убили помощника моего капитана. Расстреляли из плазмы. Выжжена половина грудной клетки. Мне удалось сделать из него криотруп… в последний момент. Сейчас он в госпитале, новые ткани выращены. Скорее всего, все получится, он будет здоров, даже на службу вернется, но… Нет, я все понимаю, он офицер, он военный, солдаты гибнут, и все такое. Только… тут другой случай. Флёр, я выпустилась из академии уже лейтенантом, потому что спасла инструктора. Я вытаскивала с того света человека, потерявшего столько крови, что и не снилось никому. Я… да что перечислять, ты не на лекцию по травматологии пришла. Но Рафаэль – мой командир и, пожалуй, все-таки мой друг. И мне постоянно кажется, что я где-то ошиблась. А ведь знала, на что шла, знала, что романтики мне не видать, что я насмотрюсь на смерти и увечья. Что с моим профессионализмом? Или что со мной? Я об этом даже с Темницки говорить не в состоянии. Хотя еще через пару дней она сама за мной придет с ребятами из психологической службы и будет права. Флёр, я так с ума сойду.

Она смотрела потерянно. Флёр понимала – так открываться ей не приходилось давно. А может быть, и вовсе никогда. И она решительно сгребла Габриэль в объятия, чувствуя, как та дрожит от волнения.

– Так, все, я тебя поймала и черта с два куда пущу. Габи, чудо мое непробиваемое, ты правда думаешь, что сказать «я знаю, на что иду» достаточно, чтобы противостоять всему, что принесет твоя профессия? Если бы это было так, ты бы достигла совершенства и воспарила в сиянии, и мне было бы это очень обидно, потому что держать в объятиях я предпочитаю материальную тебя. Габи, ты и так каждодневно совершаешь чудо, по крайней мере, с моей точки зрения изнеженной богемы, – нарочито манерно произнесла она и порадовалась, увидев еще одну тень улыбки. – Ты вернула человека с того света – и ты еще грызешь себя, что сделала недостаточно? Габи, чудо, если тебе вот этого вот мало, то я прямо не знаю, как ты наш бренный мир-то терпишь. И меня в частности.

– Здесь речь не о терпении, Флёр. Я люблю жизнь. Безумно и страстно. И за каждую буду драться до последнего. Но когда я думаю, что по не зависящим от меня причинам вот эта конкретная жизнь от меня чуть не ускользнула… Флёр, мне страшно. Я привыкла верить в то, что с такой командой мы всегда уйдем от опасности и останемся невредимыми, и вера моя была нерушима. А теперь я понимаю, что была идиоткой просто космических масштабов.

Чуть-чуть помолчав, Габриэль продолжала – уже не прежним потухшим голосом, а своим, твердым и уверенным:

– Я не выношу терять. А еще я не выношу терять близких. А уж отдавать их совсем без боя… Я знаю множество способов вылечить даже очень страшные раны, но сама мысль о том, что у меня просто может не быть выбора, приводит меня в ужас.

Флёр взглянула ей в глаза, по-прежнему обнимая ее.

– Габи… ты вот это называешь отдачей без боя? Да только благодаря вере таких, как ты, Терра нас и не захапала. Вы же лезете в безумное пекло и ведь правда ухитряетесь там выжить! Габи, я же тебя не первый день знаю, если уж ты взялась надавать смерти по мордам – надаешь так, что она уползет, поджав хвост. А что «чуть не»… ну не я тебе буду рассказывать. К вопросу о том, испугаюсь ли я того, что с тобой происходит. Если бы я, пока выбиралась сюда, хоть на минуту задумалась, чего избежала – умерла бы от ужаса без всякой терранской помощи. И это не я такой гигант духа, мне просто думать было некогда. И тебе было некогда, ты просто делала свое дело и потому всех спасла. А вот сейчас, кажется, ты слишком много думаешь и в какую-то не ту сторону. А лично мне твой здравый рассудок очень дорог. В конце концов, несгибаемая госпожа офицер – это очень мило.

Флёр поцеловала Габриэль. И она ответила – сначала робко, затем уже смелее. Где-то глубоко внутри Флёр одновременно была готова вопить от радости и ощущала, как будто несколько часов тащила что-то очень тяжелое куда-то очень высоко.

– Ты говоришь прямо как мой капитан, – улыбнулась Габриэль.

– Я говорю, как человек, который тебя любит, – парировала Флёр. – Ну в конце-то концов. Ты не строишь из себя невесть что, ты просто делаешь свое дело. Возвращаешь людям их любимых. А теперь, пожалуйста, прошу еще раз – вернись ко мне и сама. Вся. Целиком.

– Флёр…

– Ничего не говори, – Флёр приложила палец к ее губам.

– Не скажу. Но и не отпущу. Не уходи. Хотя бы сегодня.

Флёр заливисто рассмеялась:

– Нет, ты правда думаешь, что я от тебя – такой – могу уйти? Конечно же, никуда я не денусь.

– Хорошо… Я больше не могу быть одна. Тут… на диване хватит места. Тебе нужна будет какая-нибудь футболка… Ванная там… в шкафчике слева нераспакованная зубная щетка…

– Габи, – тихо проговорила Флёр, целуя ее. – Расслабься. Уже не надо ничего держать под контролем. Предоставь все мне. Вообще все. Я справлюсь. Правда.

– Только… у меня ничего такого не было. Я толком и не умею… – смущенно пробормотала Габи. Тут Флёр уже не знала, то ли смеяться, то ли хвататься за голову. «Нет, ну куда они все смотрели? Ну и ладно. Моя. Никому не дам». А вслух она сказала:

– Вот если честно, мне сейчас в высшей степени все равно, как оно там надо. Потому что у меня есть ты.

Габи заснула, так и не выпустив Флёр из объятий. «Как будто я сокровище, которое вдруг может исчезнуть». Впрочем, Флёр не возражала.

38.

29 сентября 3049 года

Флёр проснулась от ощущения, что отлежала себе абсолютно все. Открыв глаза, она поняла причину – Габи и не собиралась ее отпускать. «Полегче, чудо мое, мы нигде не тонем, а я не спасательный круг!». Хотя насчет последнего Флёр была не уверена – вчера она пришла, похоже, более чем вовремя.

Габи крепко спала. Это начинало становиться проблемой – Флёр ясно понимала, что, если она еще немного полежит в такой позе, у нее точно что-нибудь отвалится. Но и будить «госпожу офицера» не хотелось. Впрочем, когда Флёр все-таки осторожно вывернулась из-под ее руки, стало ясно, что Габи теперь пушкой не разбудишь. Судя по ее виду, в эти три дня она спала минимально или не спала вовсе. Вот и пускай отдыхает.

Флёр отправилась в душ и некоторое время стояла под горячими струями, пока отмокает одеревеневшая шея. Заодно закинула стираться одежду – у Габи стояла машинка той же марки, что и у нее, разбираться не пришлось. Высушила и расчесала волосы, натянула ту самую футболку, которую Габи любезно предложила ей еще вчера, и поняла, что зверски голодна. «Еще немного тут похозяйничаю».

Вчера Флёр успела увидеть в квартире Габи только прихожую и кабинет. Сейчас она бродила по огромному двухуровневому пространству и отчетливо понимала: здесь не живут. То есть спит Габи, конечно, тут. И порядок поддерживает. Да такой, что иная операционная позавидует. Но она здесь как в своей каюте на корабле. Это место работы, а не дом. «Исправим», – улыбнулась про себя Флёр. Что-то говорило ей – вчерашним предложением остаться дело не ограничится.

На кухне царил тот же образцовый порядок, говоривший о том, что в последние дни к плите и мойке никто не подходил. В холодильнике Флёр нашла сэндвич с сыром и с удовольствием съела, хотя он и был немного подсохший. Но это, конечно, не решение. Во-первых, это не еда, а так – чтобы перестать умирать с голоду, во-вторых, Габриэль сейчас проснется, и ее тоже надо чем-то кормить. «И уж точно не моими претензиями на готовку». Чему Флёр так и не научилась за пять лет на Сомбре, так это готовить. Нет, что-то съедобное у нее выйти могло, но не более того. Впрочем, при таком разнообразии служб доставки, как в Штормграде, ее это нисколько не смущало. Вот, большое ассорти мясных деликатесов, пара багетов и корзина с фруктами будут в самый раз. И чаю поставить.

Когда Флёр вернулась в кабинет, Габриэль как раз начала просыпаться. И первым ее движением было – испуганно пошарить рукой рядом с собой. Флёр села рядом:

– Спокойно, я никуда не растворилась и тебе вчера не примерещилась. Просто отошла умыться и заказать еды. А то я свински подъела твой последний сэндвич, впрочем, на двоих его все равно бы не хватило.

– Сэндвич? Свет дневной, Флёр, он на тебя не набросился?

– Не успел, я была очень голодная! – со смехом ответила Флёр. – На самом деле, не все так страшно. Ну подсох немного, сыр это не испортило. Зато сейчас мы будем пировать!

И действительно, курьер принесся даже раньше обещанного. Габриэль подскочила было открывать, но Флёр ей не позволила и сама забрала коробку. Быстро распаковала ее, водрузила содержимое на сервировочный столик и гордо прикатила его к дивану.

– Ты что, предлагаешь есть прямо в постели?

У Габи был настолько растерянный вид, что Флёр покатилась со смеху.

– Да! Именно так! Ломать багет руками, таскать к нему все, что ближе лежит, и самым неприличным образом все это лопать! Я тебя еще куче всего плохого научу, не успеешь оглянуться!.

– Ты мне уже похабные терранские танцы обещала! – фыркнула Габриэль.

– Вот откормлю тебя немного, чтобы ветерком из открытого окна не шатало, и устрою! – парировала Флёр и вгрызлась в вяленую колбаску. Габи рассмеялась и последовала ее примеру.

Но до танцев в это утро (а скорее день) дело не дошло. Взглянув на комм, Флёр виновато сказала:

– Ты прости, но я тебя ненадолго покину, – и, видя, как Габи погрустнела, поспешно добавила: – Да ты что! Я только к ученице съезжу, а то об уроке договаривались давно. Ну и… смену одежды, что ли, захвачу. Не все же у тебя футболки таскать. Хотя они милые.

– Да, конечно! – с воодушевлением ответила Габи. – Я, собственно, что и хотела сказать… Ты не подумай неправильно, мой дом мне очень нравится, но… у меня тут из обжитого только кабинет да кухня. В то, что должно быть вроде как моей спальней, я даже заходить боюсь, очень она огромная. И знаешь… я уже не смогу быть тут одна, просто рехнусь. Возвращайся совсем. Перевози сюда вещи и инструменты и живи тут. То есть, не просто так живи, а на правах… эээ…

Вместо ответа Флёр поцеловала ее. «Я уже думала, что и предложение сама буду делать».

– Конечно же, вернусь. После такого – непременно. Жди с кучей барахла!

Урок пролетел незаметно, и Флёр отправилась собираться. Благо, как бы она ни пугала Габриэль, вещей у нее было не так и много. Все уместилось в один гравиконтейнер, сверху с огромными предосторожностями была уложена доска для сёги, клавиши – отдельно. Уже по дороге к Габи Флёр вспомнила, что недавно пришедшая в труппу Ирина приехала из Тандервилля и все еще ищет жилье. «Познакомлю их с моей хозяйкой, думаю, они друг другу понравятся». Не теряя времени, она написала обеим. Все-таки в этой квартире прошло четыре года, хотелось передать ее в хорошие руки.

– Я вот только подумала, – сказала Флёр, распаковывая вещи, – а мои уроки? Хотя учениц у меня немного, наверное, договорюсь, чтобы мне к ним ездить…

– Флёр, – Габи даже чуть нахмурилась, – я же не из милости тебя пускаю. Это твой дом, так же, как и мой. Звукоизоляция тут – хоть в трубы труби, хоть вокальные конкурсы проводи. Ставь спокойно клавиши в гостиной и занимайся там, я все равно не так много бываю дома! Это сейчас вот – отстранили…