Записки военного дознавателя

В общем, тогда уж генерал, конкретно обосрался, – подытожил Кашуба, – так и лег, где стоял, в самую лужу то есть. Пьяный-пьяный, а понял, что узбек с автоматом – сила страшная… – заржал он во всю глотку.

– И непредсказуемая, – добавил я. – Хотя, он все правильно сделал. Если б это не генерал был, отпуск бы точно получил.

– А бригадир, кстати, так и сказал, мол, и не знаю что с тобой делать, Ульджабаев: то ли отпуск тебе дать, то ли отпи…ть как следует.

– А генерал тот где нынче-то? – спросил я.

– Не знаю, уехал вроде. Чего ему теперь тут делать? Почистили его, а после он – шмыг в УАЗик – и нету.

Я ушел завтракать, приказав Кашубе и Пупину навести марафет.

– Нынче через нас генералы толпами ходить будут, смотр же сегодня. Так что если под арест не хотите, старайтесь, блин!

– Бойцы понимающе закивали и, схватившись за швабры, принялись гонять грязь туда-сюда по серым каменным плиткам пола.

 ** ***

Я спокойно поел и, выходя в осеннее солнечное утро, подумал:

– А приключения-то косяком идут, даже не скучно. Видать и сегодня что-то такое будет.

И тотчас, как по заказу, я услышал дикие крики, доносящийся откуда-то со стороны главного КПП. Отсюда было слышно только что-то вроде «всех урою!» и «все, падлы, пропили!» Я потихоньку пошел в ту сторону, делая вид, что мне нужно в штаб. Картина открылась во всей красе, когда я миновал казармы дивизионов. Зам бригадира по тылу майор Осипов, красно-синий от издаваемого надсадного крика, распекал эскулапов. Перед ним навытяжку стояли капитан и Милиционер во всей своей «тугой слоновости». Они оба выразительно моргали и держали руки по швам, растопырив пальцы, словно деревянные солдаты Урфина Джюса. Сквозь эти вопли, навевающие палеонтологические воспоминания об устрашающих рыках раненого тираннозавра, я сумел уловить, что Осипову срочно понадобилась машина скорой помощи, и что-то кто-то в городке не то рожает, не то вот-вот собирается. Капитан же с Милиционером пытались оправдываться, но смотреть на них было жалко.

– Дык… Она ж без колес стоит, на чурбаках, – чуть согнув колени, взмолился Милиционер.

– Так вы, б… , и колеса пропили?! – черная тень Осипова снова нависла над ними.

Капитан сделал жалкую попытку объяснить, что машина в ремонте, но его лепет был прерван в самом зародыше:

– И сколько же это она у тебя в ремонте, сучара ты бацильная?! – снова взрычал Осипов, и сам же ответил, суя ладонь с растопыренными пальцами под нос капитану, – Пять месяцев! Пять месяцев ты мне лапшу вешаешь! Мне уж ходить тяжело от того сколько вы оба на меня и мои приказы х@ёв положили! Да за пять месяцев я бы из вас ездовую упряжку сделал, если бы знал! Ну ничего, – злорадно хмыкнул майор, – поедешь как я в Афган, нюхнешь там чего положено. Может и человеком станешь, если, конечно, свои же не пристрелят!

Капитан вытянулся еще ровнее.

– Значит так! Через пятнадцать минут машина должна быть на ходу и с водителем.

– Он в карауле, – ляпнул наугад Милиционер.

– Отставить караул, скажешь, я велел. Повезете женщину в Чернигов.

– Дык, там же ж грязь какая, не проедем мы! – канючил капитан.

– Не проедете – всех под арест отправлю! – резюмировал Осипов. И после небольшой, паузы ледяным тоном председателя губчека добавил, – Или расстреляю!

– Нам на учениях разрешается до двух процентов потерь иметь, – соврал он, не моргнув глазом. -А учения у нас скоро… -Было видно, что только что возникшая идея с «допустимыми потерями» Осипову явно понравилась, и он с удовольствием за нее ухватился. Он слегка потянулся и добавил уже каким-то разомлевшим, словно после бани тоном: «Бегом, марш! Время пошло!»

Капитан с Милиционером сорвались как с низкого старта и при этом побежали почему-то в разные стороны. Потом я их видел бегающими туда-сюдаеще с полчаса, а затем, мимо моей проходной пролетел микроавтобус «скорой» с капитаном на переднем сидении и бойцом-водителем.

Надо сказать, что среди всего большого начальства, Осипов был, пожалуй, наименее карикатурным. Он действительно был в Афганистане. Уж не знаю, как он там воевал, домысливать не буду, но будучи замом по тылу какого-то полка, он вернулся оттуда с Красной Звездой и пришел на большое повышение, поскольку наша бригада приравнивалась в плане должностей к дивизии. Я ни разу не видел его пьяным, хотя догадываюсь, что пить ему приходилось по долгу службы много. Как-то, когда я был помощником дежурного по части, он сидел у меня на КПП, и не без удовольствия показывал большие пижонские часы «Ориент», какие тогда носили все труженики советской торговли. Он нисколько не смущаясь, вовсю заливал, что вот эта вот царапина на них – от рикошетной пули, которая попала, когда они уходили из какой-то душманской засады. Я кивал и делал вид, что всему верю. Это довольно удобно, когда начальство тебя считает глупым и преданным. И действительно, у меня с ним установились со временем довольно неплохие отношения, насколько это вообще было возможно, учитывая разницу в наших с ним положениях.

 *** *** ***

Вдруг от главного КПП потянулась толпа генералов и полковников. Я ретировался к себе на пост, не подозревая пока, что главное представление еще только предстояло. Кашуба и Пупин уже, как могли, навели марафет, а это было совсем не просто делать в условиях, когда большие погоны сновали туда-сюда, не обременяя себя такими глупостями, как вытирание обуви о резиновый половик.

Уже минут через тридцать, я увидел, что толпа генералов и полковников с каким-то нездоровым гоготом стала продвигаться в сторону техтерритории, ведомая бригадиром и Раньшем. Последние тоже делано улыбались и сопровождали шутки разного рода жестами, включая и не самые пристойные. Одним словом, все были на том самом подъеме, когда субботник случается в хорошую погоду, и гонцы уже вернулись из магазина, принеся авоськи с разноцветными жидкостями.

Толпа проследовала через мою проходную. Я, Кашуба и Пупин стояли навытяжку, но на нас никто и не глянул. Это несколько приподняло нам настроение, поскольку повышенное внимание начальства к твоей персоне – это всегда не к добру. Я вышел на крыльцо и стал наблюдать за происходящим. Когда толпа приблизилась к технике, гогот резко смолк, будто всей этой компанией руководил невидимый дирижер.

При виде техники, которая вся уже была выкачена из ангаров и выставлена по нитке в линию, генерал-лейтенант – начальник автослужбы округа – явственно крякнул, и чуть было не сел на землю, но его поддержали. Он мгновенно изменился в лице так, словно бы вместо ожидаемого банкетного зала, со столовым серебром и белоснежными салфетками в виде лебедей, он попал в морг захолустного райцентра на день открытых дверей. Он, задыхаясь, тыкал пальцем в воздух и стенал:

– Полковник Романов! Это что такое? Это что такое, я вас спрашиваю!

Бригадир опешил и явно не понимал, что именно генерал имеет в виду.

Казалось, генерала вот-вот хватит инсульт. Он весь покраснел и уже орал так, что, наверное, даже перепугал до смерти часовых на вышках.

Короче говоря, после сплошного матерного потока в адрес бригадира, а заодно и Раньша, который, к слову сказать, имел к техтерритории такое же отношение как Каспаров к шашкам, а также после очень натуральных обещаний отдать всех, вплоть до бригадного свинаря, под трибунал, стало, наконец, понятно, что произошло. Дело в том, что, оказывается, нельзя наносить камуфляж как вздумается. А нужно взять на складе краски за номером таким-то, таким-то и таким-то, нужно открыть специальный альбом с картами раскраски, найти нужный тип машины, затем, аккуратно по альбому разметить мелками зоны соответствующих цветов, и тогда уж, не менее чем в три слоя наносить. Взору же истинного ценителя армейской живописи, в лице генерала, предстала возмутительная вакханалия. Он чувствовал себя оскорбленным до глубины души, словно Леонардо, которому предложили высказаться о кубистических фантазиях Пикассо. И действительно, ужаснуться было чему. Кое-какие машины, казалось, только что вернулись с поединка в пэйнтбол. Другие были просто выкрашены непонятно чем и явно до первого дождя. Наши установки сверкали свежими разводами сурика, но истинным шедевром была бригадная радиостанция. Серой краски прапорщик Куценко, видимо, так и не нашел, и потому заменил ее белилами, в которые бухнул не то синьку, не то зеленку. Машина напоминала сонный призрак, забывший уйти в небытие с первыми лучами солнца, и при этом сплошь утыканный зелеными точками, размером с теннисный мяч, словно бы намекая, что и призраки тоже – бывает – страдают от ветрянки.

Бригадир стоял бледный и злой. Предстояла серьезная, обстоятельная вечерняя экзекуция, за которой безусловно стоило понаблюдать.

Делегация двинулась вдоль строя машин, которые, впрочем, уже явно никого не интересовали. Через полчаса все мрачные и злые проследовали через мою проходную в обратном направлении, на сей раз, почему-то бросая в нашу сторону короткие злобные взгляды. Вся компания явно двигалась в сторону автопарка. По-видимому, генералу острых ощущений было еще маловато.

– Надо бы предупредить Кучеренко!– подумал я.

Прапорщик Кучеренко, начальник автопарка, был неплохим мужиком. Был он значительно старше меня и уже даже собирался на пенсию. Как-то раз он меня здорово выручил, когда я уже почти что впал в отчаяние, не зная, что делать с аккумуляторами на транспортно-заряжающей машине, которые были умерщвлены корявыми ручками моих бойцов. Проблем с аккумуляторами боялись все до смерти, ибо это то, за что запросто могли содрать три оклада, не особенно вдаваясь в подробности, почему именно они пришли в негодность.

Кучеренко нашелся довольно быстро. Я описал всю картину вкратце, и в ответ в трубке только услышал лишь лаконичное: «Понял!».

Через минуту я увидел грузного прапорщика, несущегося стремглав в направлении автопарка.       Я решил заслать туда Кашубу, дабы разведать обстановку и узнать новости. В этих вопросах он был почти гениален. У него был потрясающий талант, когда нужно становиться незаметным и при этом точно запоминать даже мельчайшие детали. Кашуба двинулся в сторону автопарка и вскоре скрылся за гаражами. Не было его часа два. За это время Пупин, бурча и препираясь, сносно вымыл проходную, и теперь угрюмо ворчал что-то себе под нос, покуривая на крыльце. Я подошел к окну и увидел, как из проезда между гаражами вываливает толпа давешних генералов и полковников. Начальник автослужбы, похоже, уже вышел из себя окончательно. Он что-то орал и время от времени поворачивался и махал костлявым кулаком в сторону бригадира. Тот был спокоен и бледен до синевы, словно висельник. Таким я его еще не видел никогда. Предстояло явно что-то такое, перед чем трубы Страшного суда должны были бы выглядеть обычной репетицией наших «композиторов».

Из-за другого гаража, как ни в чем ни бывало, вышел Кашуба и своей обычной вихляющейся походкой, запустив руки в карманы брюк, двинулся в сторону проходной.

– Ну, чего там? – напал на него первым любопытный Пупин.

– Да ниче-так…– бесцветно ответил Кашуба.

– Ну а все-таки? – настаивал я

– Ну че сказать, товарищ старший лейтенант… Кто-то сегодня отгребет больших пи…лей, – тем же бесцветным тоном ответил Кашуба.

– Ну чего случилось там, ты рассказывать будешь? Или контузить тебя?– нервничал Пупин.

– Это еще кто кого контузит? – невозмутимо парировал Кашуба.

– Ну, так и не тяни, – добавил я.

– Ну, знач так… Сперва генерал все ругался, что там грязь кругом и подъезды не заасфальтированы. Они как раз проходили там, где Мамадов свой ЗИЛ ремонтирует. Прошли, значит, и тут генерал пожарный щит заметил. Он туда, ну, типа проверить, все ли на месте…И…

– Чего? Говори, б…, не тяни, – снова разнервничался неистовый Пупин.

– Ну, и ох@#л конкретно! Клянусь! Он чуть снова на жопу не сел!

– Чего вдруг? – удивился я, – Не хватало чего-то?

– Та нет, всего хватало, но все инструменты, и даже ведро были приколочены к щиту вот такими гвоздями, – Кашуба сперва показал указательный палец, демонстрируя толщину гвоздей, и после развел руки чуть не на полметра, иллюстрируя их длину.

– И так по всем щитам! – подытожил Кашуба. – Генерал орал так, что, наверное, и в городке слышно было. Прапорщик Кучеренко отбивался, как мог, ну типа, это только на смотр, чтоб бойцы не расп…ли, но генералу уже было все по х@ям.

– Чтобы не расп…ли? – орал он – А вы тут на что? Не умеете воспитать личный состав, так ночуйте здесь в автопарке, но чтобы порядок был!

– Кучеренко только кивал и говорил «Так точно!»,-продолжал свой рассказ Кашуба,– а комбриг, наверное, его сегодня того…– Он провел ладонью поперек шеи.

«Да уж…»– подумал я, – «Сегодня точно будет большой, обстоятельный цирк с комическими куплетами и человеческими жертвоприношениями»

– Но это еще не все! – Кашуба сделал таинственную паузу.

– А что еще? – удивился я.

– Когда они обратно шли, то снова прошли мимо машины Мамадова, и он вроде как снова там лежал под машиной и чинил что-то. И тогда генерал развернулся к Кучеренко и заорал, мол, вам, прапорщик надо бы трудолюбию у своих же солдат поучиться! И добавил, типа, обращаясь к Мамадому, мол, товарищ солдат, ну-ка, вылезайте оттуда! Но никто не вылез, и когда генерал нагнулся, чтобы глянуть, он снова ох@ел конкретно! – Кашуба сделал торжествующую паузу.

– И чего там было? – нетерпеливо елозил Пупин, – че ты, блин кота за яйца тянешь!

– Оказалось, что Мамадов там спал и руки привязал к кардану ремешком, чтобы было похоже, будто он работает! Ну, ключи тоже вокруг себя разбросал для декорации… Во как! Там все стояли как обоср…шись. И генерал, и бригадир, и Кучеренко. С Мамадова тут же сорвали сержантские лычки и на пятнадцать суток! Да в карцер! Вон он – пошел готовиться, – махнул рукой Кашуба в сторону бригады.

– Ну и дела…– только и сказал я, честно говоря, все еще не до конца веря услышанному. Хотя, Кашуба был не из тех, кто вот так вот нагло и на ходу заливает.

Раздался звонок. Я взял трубку.

– Здорово, лейтенант! Трофимов говорит. Сегодня Корыхалов уехал в Киев на КамАЗе с шаландой9. Должен будет вернуться к ночи, с двумя двигателями для Уралов и одним для пусковой из первого дивизиона, ну, после капремонта, короче. Так вот, скажи дежурному по автопарку, что надо об этом будет доложить бригадиру в любое время, если дежурного по части не будет.

– Так я же по техтерритории, да и сменюсь уже, наверное.

– Не в службу… сходи к дежурному по парку, у него там с телефоном что-то. Не могу дозвониться. Если до его смены Корыхалов не приедет, пусть тогда новому дежурному передаст, ладно?

– Понял. Сейчас бойца пошлю.

«Что ж это за день такой сегодня?» – подумал я, кладя трубку. «Надо бы поймать кого-то из штабистов и разузнать, какова моя судьба на последующие сутки?»

Я послал Пупина передать новость о Корыхалове дежурному по автопарку, а сам двинулся к штабу. Возле штаба никого не оказалось, и я пошел через плац к казарме. Время уже подходило к разводу10, к четырем часам, то есть. На плацу шагали, высоко поднимая прямые ноги с оттянутым носком, трое бойцов в противогазах. Рядом прохаживался огромный, будто пожилой слон, старшина техбатареи Васин. Он явно искрил и при этом злобно, но негромко считал:

– Раз, два, три… Ногу, падла, не сгибай! Еще на сто кругов пойдешь! И выше, выше тяни! Как до девок бегать, так все мастера, а как службу тащить, так нехай один Васин! Ага! Я вам побегаю! Раз, два, три… Не хрюкай мне там! А то щас и ОЗК11наденешь!

Васин был вообще-то добряк и великолепный электронщик. Когда он тестировал ракеты – это было просто как настоящее шоу. В подобной же педагогической роли, я, признаться, видел его впервые, а потому, надо полагать, что бойцы вытворили нечто совсем уже выходящее из ряда вон, если уж Васин прибегнул к столь суровой и изощренной экзекуции. Я решил на всякий случай лишних вопросов не задавать, и, немало пораженный данной сценой, молча, направился к другому концу плаца. У входа в столовую стоял, скучая и поплевывая в кулак семечки, прапорщик Груздь. Я помахал ему рукой: привет, мол. Тот оживился и заржал:

– Ты еще долго тут по нарядам шариться будешь? Пошли уж пару коз стрельнем!

– Вань, иди в жопу! – ответил я. – А то ты не знаешь как Раньш на меня залупился!

– Слыхал, – ответил Ваня весело.– Ну, как хочешь! А то пошли…

Вдруг из дверей казармы вышел, как всегда серьезный, дядя Слава. Точнее – прапорщик Вяткин, или как его чаще называли – Взяткин. Был он гораздо старше всех, и потому его даже Окурков величал не иначе как дядя Слава. Был он помощником начштаба дивизиона, Микки Мауса, то есть, и потому откровенничать при нем было небезопасно, впрочем, как и портить с ним отношения.

– Здорово, дядя Слава! Чего слышно про наряд сегодняшний? Помыться мне хоть дадут или как?

Дядя Слава немного замялся.

– Ты вроде снова на техтерритории или по автопарку дежурный. Не помню точно.

– Ясно. Ну и на том спасибо. Хоть не в караул.

– Ага…– рассеянно сказал пухлый дядя Слава.– Так тебе ж уже недолго осталось? Месяцев семь? Или меньше?

– Восемь, – ответил я и пошел обратно на проходную.

«Недолго, б…», – подумал я уже про себя.

 ****

На сей раз, я заступил дежурить по автопарку. Этот наряд уже, пожалуй, можно было отнести к блатным. Неожиданности здесь случались редко. Главное было не выпустить машину без «путевки», но на моей памяти никто без «путевки» и не совался. Единственной странностью здесь было то, что дежурный был ответственен в случае, если машина возвращалась в часть не вовремя. Каким образом дежурный мог повлиять на своевременный возврат машины, для меня по сей день остается загадкой. Тем не менее, дежурного, как правило, не сменяли, пока все машины не заедут в свои гаражи или если не прикажет начальник автослужбы майор Колосов. Я прошел вдоль гаражей, убедился, что все, кроме Корыхалова на местах, да с тем и принял ключи от чумазого старлея из второго дивизиона.

Проходная нашего автохозяйства находилась на краю части и примыкала уже к самому полигону, то есть выходила в глубокую непроглядную мглу, которую пытался разодрать одинокий фонарь на довольно длинном ржавом столбе. По уставу за ночь полагалось обойти весь парк не менее двух раз. Но дураков этим заниматься, насколько я знал, было немного. Если и украдут пару колес, то доказать, что это случилось именно в твое дежурство и именно ночью – крайне сложно. А вот если кто-то в темноте из-за угла врежет трубой по башке, да отберет пистолет, как это было лет пять назад -тут уж дело посерьезнее будет, не говоря уже о том, что и башку тоже жалко. Причем всем известно, что освещение должно быть такое, как в парке культуры на первое мая, но, как говорится, «все уже было украдено до нас», и давно. Показухи же ночью не проводятся, так что париться с каким-то там освещением начальству казалось глупостью. А потому – терпите тяготы и лишения как знаете: дежурьте в темноте.

Я решил поглядеть, что будет на вечернем построении своими глазами. Оставив вместо себя сержанта Гуляева, я скользнул за территорию, огороженную каменным, забором, выкрашенным пару дней назад свежей известкой. Так я незаметно оказался в тени казармы хозвзвода. Отсюда было видно все как на ладони. Бригадир уже отправил бойцов спать, и теперь явно кого-то поджидал, нервно прохаживаясь вдоль строя офицеров и прапорщиков. Минут через десять прибежал запыхавшийся посыльный и сбивчиво доложил бригадиру, что майор Колосов прийти не сможет.

– Чего? – заорал бригадир.

– Не могу знать!– отрапортовал боец, слегка попятившись, – Так мне сказали!

– Он пьяный что ли? – ядовито осведомился бригадир.

– Не могу знать!

– Свободен! Капитан Телегин, ко мне!

– Есть!

Из строя вышел замполит второго дивизиона Телегин. Был он жилистый и высокий. О его силе ходили легенды. Был он прежде десантником, служил где-то в Афганистане, в каком-то из боев его контузило. А потому решили перевести его на службу «попроще». Маялся он тут страшно, да все писал рапорта в министерство обороны СССР с просьбой перевести его обратно в Афганистан.

– Возьми мой УАЗик, – сказал бригадир, – привези этого козла сюда. Живого или мертвого. Понял?

– Так точно. Только, может, я без водилы вашего, сам управлюсь?

– Да! Давай!

Телегин взял ключи, и, бегом пересекши плац, исчез за КПП. Минут через двадцать он снова появился у ворот, ведя перед собой подмышки пьяного в стельку майора, начальника автослужбы бригады.

Бригадир злорадно просиял и даже потер руки.

– Ага! Явился! Ну, иди сюда, красавец морской!

Майор, ведомый Телегиным, приковылял на середину плаца. Там Телегин его отпустил и ушел в строй. Бригадир же обошел майора со всех сторон, словно музейное чучело, и вдруг неожиданно ласково спросил:

– Вот скажи мне Толик, только честно. Что было бы лучше: дать тебе прямо тут хорошей пи@#ы или же влепить служебное несоответствие с понижением?

Майор сделал два вихляющихся шажка влево и вправо, и затем, гордо выпятив вперед подбородок, не очень внятно изрек:

– А мне по х@й!

– Чего?! – Бригадир даже на мгновение опешил. В следующий миг, он ухватил майора за галстук и принялся, рыча что-то похожее на злобные заклинания, мотать его вокруг себя по плацу, ежесекундно выплескивая матерные междометия. Майор сопротивлялся, вытягивал шею, и, пытаясь устоять на ногах, дергал всеми конечностями словно картонная марионетка. Фуражка его укатилась почти сразу, затем полетели первые пуговицы, а после не выдержал и галстук, оставшись в руках у пыхтящего, словно колесный пароход бригадира. Майор же, не совладав-таки со всемирным тяготением, охнув, повалился на асфальт. Он, правда, тотчас попытался встать, но это никак не получалось, как он ни старался. В конце концов, майор Толик так и остался сидеть на плацу, время от времени, делая какие-то размашистые пассы руками.

– Ты где нажрался, сволочь?– без особого уже интереса, отдуваясь, спросил бригадир.

– Нигде! – нагло соврал майор и театрально развел руками.

– С Хомой опять бензин пропивали? А кстати, где он? Где Хома?

Из строя вышел понурый прапорщик Хоменко – один из водителей бензовозов.

– Я!

– Ты за бензином ездил сегодня?

– Так тчно…– мотнув головой, ответил Хома.

– И сколько привез?

– Две тонны…– Прапорщик слегка качнулся.

– А где еще 300 литров?

– Какие? – поднял густые брови Хоменко, фальшиво изображая удивление,– Две тонны было…

– Ты че, падла, думаешь, я накладные не видел? Где еще 300 литров?

– Не могу… знать…– икнув, произнес Хома. И после небольшой паузы добавил, – …может, пролилось где-то? Кран там совсем х@евый стал… Плохо крутится… – Хома покрутил в воздухе пальцами.

– Ну ладно, с вами обоими я еще завтра разберусь. Назначим внутреннее расследование, и ты мне все расскажешь и покажешь. Я тебе покажу и кран, и все прочее! Стать в строй!

– Есть…– снова икнув, ответил Хома, и затем с трудом передвигая ногами, добрался до своего места.

– Где Кучеренко? – Продолжал бригадир уже совсем ледяным тоном.

Из строя вышел грузный мрачный прапорщик, еще днем демонстрировавший чудеса спортивного забега на средние дистанции. Он опасливо шевелил губами, явно ожидая подобной же экзекуции.

– Ты зачем, сволочь, шанцевый инструмент гвоздями к щитам поприбивал, а? И какими, б.., гвоздями!– Бригадир, обращаясь к строю, как давеча Кашуба, развел руки чуть не на полметра.

– А шо? Я уже пятый комплект выставляю, а их пи@#ят и пи@#ят… А тут смотр…

– А ведра?! – зашипел бригадир, – ведра ты зачем, падла, все продырявил? Как теперь ими пожар тушить? А?

– Так ведра первыми и пи@#ят. Надо антифриз залить или чего еще, нет, чтобы два шага на склад зайти, так бойцы, суки, с ближайшего щита и тащат! А с дырками не берут вот…

– Ять-те покажу «тащат»! Ты мне тремя окладами не отделаешься! Стать в строй!

Кучеренко повернулся, и, перейдя на строевой шаг, скрылся за спинами соратников. Интересно, что по части покраски в камуфляж, бригадир виноватых искать не стал, тут, видимо, все было довольно очевидно, да и главный виновник во всех бедах все равно уже сидел поверженный на асфальте и безуспешно пытался встрять в разговор.

Все было уже ясно, и я вернулся на проходную автопарка.

– Насчет Корыхалова звонков не было? – спросил я сержанта.

– Никак нет, – ответил Гуляев.– Никаких не было.

– Ну и ладно. Я спать ложусь: уже четверо суток по нарядам, и до того сутки не спал, так что, сам понимаешь. На, вот, кури, – я протянул Гуляеву пачку «беломора». – Только выходи на улицу, а то тут и так дышать нечем. И не все, смотри, мне оставь на завтра тоже.

– Ага, спасибо, – сказал Гуляев.

– Ночью может Корыхалов приехать, тогда разбуди обязательно, и сменщику передай. Кто с тобой сегодня?

– Шмаков.

– Ну, вот и хорошо,– ответил я, укладываясь на жестком дощатом топчане, лишь для виду обтянутом коричневым, уже изрядно потертым, дерматином… И я тотчас увидел какой-то странный почему-то ярко фиолетовый сон… Будто я вхожу в комнату, сплошь обитую фиолетовым и вокруг стола сидят неподвижные люди в белых и фиолетовых хламидах. Они были неподвижны и молчаливы, словно статуи, но я точно знал, что они живые, и просто они напряженно о чем-то думают, или же пытаются принять непростое решение. А затем комната и стол стали удаляться, словно бы я на вертолете покидал маленький остров в огромном, бесконечном черно-фиолетовом океане…