Die Kante und das Kind

– …Хм-м… а почему я вообще тебе верить должен?.. – спросил Дитфрид.

– Не должен. – ловко парировал Тилло, – Я просто предупредил тебя, а дальше сам.

«Что ж, это вполне себе аргумент…» – растерянно заключил Дитфрид.

– Ну и напоследок… Ты ещё в состоянии слушать?

Дитфрид кивнул.

Тилло дважды кашлянул и начал:

– Ты, как и все жители этой страны, есть в базе данных. Твой брат, который Адалрик, тоже там… До сих пор.

Глаза Дитфрида медленно округлились.

– Он мёртв и это факт, да… но он в базе и, это тоже факт.

Тилло подсел чуть ближе.

– Это ошибка. Человеческий фактор и всего то. Но нам с тобой на руку, что его не убрали оттуда.

Дитфрид не понимал, к чему всё это.

– Прямо говоря, – Тилло смотрел Дитфриду в глаза, – фотографию твоего брата можно поменять, оставив другие данные в изначальном виде. Его фотографию можно поменять… на мою.

Дитфрид застыл.

– Я знаю человека, который способен это провернуть. Мне от тебя только согласие нужно, а то, как-то не этично и в случае чего, твоё удивление может быть не кстати.

– В случае чего именно? – с искренним недоумением, спросил Дитфрид.

– Ну, вдруг мы задумаем внести свои имена в базу, а «мёртвых» людей не будет… а сейчас есть шанс, для меня, по крайней мере, интегрироваться в общие списки.

Дитфрид недоверчиво посмотрел на Тилло. Он понял, что тот от него хотел, но не решался согласиться. Мысль Тилло имела смысл… как и расчёт.

Немного подумав, Дитфрид ответил:

– Хорошо, Тилло. Используй данные Адалрика под себя.

Усы около-Ницше слегка приподнялись по краям рта.

– Молодец, парень. – сказал носитель баса и встал.

– Когда приедут остальные, обсудим это все вместе, и я дам добро. – добавил он.

Дитфрид кивнул вслед водителю.

– Да и кстати, – Тилло обернулся, уже в дверях, – остальные сейчас не на демонстрации. Они как раз на участке, где будет совершена облава.

Договорив, Тилло вышел…

…Дитфрид смог выдохнуть, только когда дверь за водителем захлопнулась.

«Уэнделл» и «База данных» – вот что прочно засело у него в голове.

Он встал с кровати и вышел на балкон.

Днём, вид на улицу был приятнее, чем ночью. Нет, не потому, что ночью ничего не было видно. Дитфриду просто не хотелось вглядываться в темноту и что-то увидеть в ней.

Также ему сейчас не хотелось думать об Уэнделле и о правдивости слов Тилло… в голове молниями пронеслись воспоминания об избиении со стороны отца, манифест Андерса Брейвика, первая встреча с матерью, животный ужас после пробуждения, крики женщин и детей с первой вылазки, драка с Адалриком и его убийство после…

«…из группы уходят только на тот свет… Ни один человек не знает о существование Розеделца, за пределами этого самого Розеделца… Ты признаёшь, что облажался перед Мирелой?.. Мирела умерла. Она бросилась под грузовик, когда возвращалась с университета. Моя малышка Мирела, умерла…».

Парень, с короткими чёрными волосами и болотно-зелёными выпуклыми глазами, чьё имя Дитфрид Ангер, сжал челюсти до невыносимой, пульсирующей боли и заорал во всю силу, вскинув голову к смогу, выдающему себя за тучи на здешних небесах…

…И по всем головам разнёсся гул, издаваемый ребёнком уборщика улиц…

Часть 2. Ребёнок-придаток (Das Anhängselkind)

Глава 1

1

Из портативной колонки, под телевизором, прямо напротив сконфуженного тела, играл безымянный релиз «TG».

Сорок две минуты и тринадцать секунд музыкальной эйфории. Именно той эйфории, которую он так долго искал… а помогла ему в этом, она.

Гигант лежал на полу в гостиной, скрючившись в форму серпа. Он наконец узнал её имя. Имя девушки, которая на протяжении месяца жила с ним в одном доме, изредка, – как она сама говорила, – отлучаясь к себе домой, чтобы, – как опять же, как она объясняла, – принести интересной музыки «в эту берлогу реверсивного говнарства.».

После «безымянника», должен быть «Harmony Corruption» от Napalm Death. Пока, шла девятая минута индастриала, Гигант то скручивался, то выпрямлялся, упираясь костяшками пальцев в стену, а ногами в диван…

«…После расслабления должна идти вакханалия, хаос и немного какофонии. А что потом?..». Он не знал… но был уверен, что она знает.

«О-о-о… она всё знает…». Такая умная девушка и всего на 2 года моложе его! Наверняка выросла в другой среде, а может с детства была любопытной и в отличии от других… на самом деле была не такой как все…

Сейчас, она была на чердаке. Выбирала книги и пополняла итак забитые полки, новой литературой. Гигант не хотел любопытствовать, что это за литература, так как она несла её на чердак с крайне недружелюбным видом… «…Но, вроде бы, там было что-то про механику…».

Раздался рокот грома.

Гигант дёрнул головой в сторону окна. На улице было солнечно, а на небе ни тучки… «…Может, на чердаке что-то повалилось?.. Да нет, точно гром… О! Вот, опять! «Пятью волнами» как говорил Хелмудт.».

Хелмудт… давно Гигант не видел его. С пятнадцати лет… а сейчас, ему двадцать три!.. «…а сколько сейчас Хелмудту?.. Если его жене Джиселе, на момент нашего знакомства, было двадцать шесть… а Хелмудт старше Джиселы на пять лет… двадцать шесть, плюс пять… будет тридцать один… Верно… Я, как и остальная родня, познакомился с Джиселой восемь лет назад. Мне на тот момент было пятнадцать, а Хелмудту тридцать один… тридцать один плюс восемь… тридцать девять?.. Поразительно!.. Неужели Хелмудт скоро разменяет полтинник?.. а я?.. Не-е-ет…».

Гигант усмехнулся, «играя» пальцами по воздуху. Он ещё даже до двадцати пяти не дожил… до четвёртого десятка ему ещё существовать и существовать…

Пошла двадцать первая минута «CD1».

Отвлёкшись от мыслительной арифметики, Гигант снова посмотрел в окно. На улице становилось всё темнее и темнее. Гром грохотал где-то далеко, в то время как в Уэрзтерце, вовсю сверкала молния. Бывшему хозяину даже пару раз показалось, что она задерживается в небе на несколько секунд… «…но это ведь невозмо…».

– БЛЯТЬ!

Он почти подпрыгнул. Ему редко доводилось слышать, как она кричит.

Если её обычный голос был просто баритоном, с нотками баса, то крики иногда могли доходить до черты профундо… Гигант всегда был в этом уверен, хоть и не слышал таких проявлений.

Он медленно поднялся на локтях, и также медленно, но амбициозно, поднимаясь всем телом, поплёлся к двери на чердачное помещение, откуда слышалась ругань… Гигант приоткрыл дверь и начал осторожно подниматься по лестнице, как вдруг ему в лицо прыгнула мышь.

В этот же момент, гигант получил удар носком кроссовка в переносицу.

– Ёбанный в рот, а ты тут чё забыл? – рявкнула она.

Гигант, как попавшийся воришка, капитулируя, поднял руки над головой, не переставая жмуриться, чтобы ошмётки раздавленной и убитой на его носу мыши, не залили глаза. Он что-то пробубнил и оступившись, полетел вниз.

Падение остановила ручка двери, об которую Гигант ударился лбом… На этот раз, он услышал хруст и треск.

– Бля-я-я-я-я-я-ять какой же ты неуклюжий хуесос, сука-а-а…

Гигант хотел было что-то возразить, но его сознание уже выпало из этого мира.

2

– А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

– Тихо, блять! Прольёшь эту хуйню на кровать, и будешь на полу спать.

Гигант попытался приоткрыть глаза, но, снова почувствовав жгучую боль, бросил эту затею. Он почти успел потеряться в догадках, что заливает его глаза. Мышиные кишки, кровь вперемешку с перекисью или слёзы… но она выдернула его из бессмысленного рассуждения и оценки последствий, своего неосторожного любопытства.

– Надо было тебе встать и забраться ко мне… я ведь тебя не звала! – злостно недоумевала она.

– Ты крикнула… я подумал, что что-то случилось. – жалобным басом, оборонялся Гигант.

– Случилось. В уголке библиофила были сгнившие переплёты Бальзака и мышиное гнездо. Эти мелкие ублюдки наверняка поумнели, пожиная плоды трудов этого француза, потому что мозги у них разлетались как куча говна, в которую бросили петарду.

Гигант разразился утробным смехом. Он хотел выпустить его, но непонятная боль в глотке, помешала ему, и он смог лишь издать звук, похожий на попытку завести бензопилу.

– Можешь сам проверить. Часть мозгов осталась у тебя в волосах. – уже более снисходительно, но не менее язвительно, сказала она.

Гигант дёрнулся.

– Не ссы… Только на лобной части. Может и залили собой какое-то пространство… – она чуть не уронила ёмкость с перекисью, – блять… какое-то пространство головы, но это смываемо.

Гигант выдохнул. Он почти расслабился, когда она нажала на место удара. И он тихо застонал.

– Ты самое везучее существо на этой ёбанной планете. Получить с ноги в переносицу и лбом выломать дверную ручку… с куском двери блять…

– Я её сломал? –давя стон, спросил он.

– Видимо, ты давно в зеркало не смотрелся… что занимательно, перелома вроде нет, просто пробил кожу. Повезло тебе, иначе лишился бы моего соседства, пойдя к врачу.

Гигант хотел спросить, но вспомнил… «…она не жалует врачей, после Ольсберга…».

– Ручку чинить не стоит, нет смысла. Всё равно я планировала подпереть дверь, чтобы читать и слышать, что ты ещё вздумаешь сломать в этом доме.

– Я же не специально… – оправдывался мамонтёнок.

– Специально, не специально. Ты здесь как слон в посудной лавке. Тебя только в амбаре содержать.

Мамонтёнок почувствовал комок в горле. Носоглотку сдавило… Он почти заплакал.

– Почему ты так со мной разговариваешь?.. – чуть ли не скуля, спросил он.

– Потому что ты этого заслуживаешь. Когда настанет время, я скажу в чём ты провинился и тогда ты ещё будешь меня благодарить… – она отвернулась и нервно выдохнула, – сука… что я была с тобой такой мягкой.

…Гигант заплакал. Он пытался, но не мог понять, почему он так хорошо относится к ней, а она его за человека не считает.

– Я долго был в отключке? – спросил он, слипающимися от слёз губами, каким-то образом сохранив ровность голоса.

– Если бы твою отключку измеряли концертами грайндкор-групп, ты бы проспал четыре феста.

Глаза Гиганта округлились, насколько это было возможно под марлей.

– Я пропустил альбом после Си-Ди-Уан?.. – уже без надежды, спросил он.

– Ты и Хаосферу проспал. Можешь посчитать, сколько часов ты давился пустотой… а я, пока, доделаю начатое в библиотеке.

Она встала с кровати, забрав перекись, ватные диски и марлю.

У входа в спальню она развернулась и спросила:

– Ты в Бога, – она подняла глаза к потолку, слегка ухмыляясь, – веришь, Мамона?..

– В-в-в-в-верю. – со странным для себя страхом, ответил Гигант.

Она хмыкнула.

– Тогда послушай. Ради всего святого что у тебя есть и ради господа твоего Иисуса Христа, не уничтожь здесь, – она обвела пальцем комнату и остальную часть дома, – ещё что-нибудь, пока я буду занята. Ты можешь приготовить поесть или заказать еду, когда сможешь ходить, не собирая углы… ты меня понял?

Мамона кивнул.

– Надеюсь. Всё, ciao!

Она махнула рукой и пошла в ванную.

Гигант повернулся к окну, продолжая плакать. Слёзы обжигающими ручьями текли по вискам, затекая в уши и встречаясь на затылке… На улице шёл дождь. Сверкала молния. Гром, кажется, гремел прямо над домом, но высоко-высоко…

…На улице уже давно наступила ночь. Он так и не встал. Он хотел включить ночник, но не хотел нарушать состояние, достигнутое им, при положении лёжа и смотря в потолок, изредка в окно.

«…Она варила уже шестую кружку кофе. Крепкого, растворимого кофе. Вроде, она заваривала пять глубоких чайных ложек… и как она способна пить настолько крепкий напиток такими дозами…».

Мамона прислушался.

Из гостиной, тихо, наверное, на четверть от максимальной громкости, играла «Rundgang um die transzendentale Säule der Singularität». Любимая композиция Гиганта, которая выручала в трудные моменты, не поддающиеся хоть какому-нибудь исправлению даже руке Вагнера или Бетховена.

«Этот эмбиент… среди собратьев из дисторшна… а что играло до этого?». Мамона слышал в начале предыдущей композиции пронзительный, нарастающий писк.

«Должно быть это была Unsuccessfully Coping with the Natural Beauty of Infidelity. Да, вероятнее всего… а у неё хороший вкус» – думал про себя Мамона, ощущая, как нагревается его голова, а по спине, свернувшись в каштаны, катаются три десятка маленьких ежей.

Ему почему-то становилось стыдно, когда он думал о ней в оценивающем тоне. Он заключил, где-то 15 дней назад, что она либо заслуживает исключительно положительной оценки, либо не заслуживает её вообще… от такого, как он.

Гигант не знал, за что она так поступила с ним ровно тридцать три дня назад. С её слов, он что-то сделал с ней. Что-то испортил. Испортил так сильно, что уже ничего не исправить… и испортил он это с тем же аппетитом, с каким она выдавила из него семя, вперемешку с кровью. Мамона пытался, напрягал память до боли в солнечном сплетении, но никак не мог вспомнить, что же он сделал, чтобы заслужить такое.

Она весь месяц помыкает им, эксплуатирует… и несмотря на всю боль, сдавленную и проглоченную злость, несмотря на все слёзы и сгрызённые от истерики ногти, Мамона чувствовал, что заслуживает этого… Гигант затаил дыхание. Он услышал, как она что-то мурлычет себе под нос.

«О Падшие… её голос стал чуть выше и как же он прекрасен!.. Всё ещё!!!».

Этот тон в одночасье смыл с Гиганта все травмирующие размышления. Он не мог разобрать слов, но оно ему и не нужно было. Просто этот тон… Пусть до его ушей доходит только он, сливаясь с ветром на улице, который щекочет его тело. Вместе с голосом…

…Гигант облизнул и закусил нижнюю губу. Затылок внезапно потяжелел, только его хозяин задумал подняться.

Он хотел посмотреть на неё, когда она напевает. Несмотря на каштановых ежей, жар, страх и выжженное в мозжечке чувство стыда, он хотел этого. Хотел посмотреть и может быть застать. Застать её в добром положении духа. Ведь она была такой, в некоторые из этих тридцати трёх дней, добровольно-принудительного заточения…

Композиция всё ещё играла. Мамона мысленно благодарил всех Падших планеты, что кровать в спальне его умершей матери не скрипит… Постояв прямо и смотря в окно несколько секунд, Гигант тихо выдохнул, и обойдя кровать, подкрался к дверному проёму.

Он высунулся лишь одним глазом и увидел её. Она буквально светилась в темноте, будто бы его тело состояла только из фосфора и… стали. Сталь, которая отблёскивала в глазах, от её кожи. Этой сталью можно было убить, если бы в одной из рук, была её заточенная, двоюродная сестра.

Она что-то… судя по движениям рук… «…что-то вышивала?..».

Гигант, кажется, не заметил, как перестал дышать… «Чем-то подобным она, по-моему, и занималась…».

Композиция неожиданно закончилась и на её месте заиграло… Гигант не успел распознать, что именно он услышал. Правая стопа заскользила, и он рухнул, ударившись виском о пол…

Она же вскочила и обернулась так резко, что в груди у Гиганта вмиг похолодело. Поджав губы, она в четыре шага настигла его и пнула в нос.

Мамона взвыл и начал хило барахтаться. Адская боль ослепила его. Заблокированный проход кислороду, посеял первые семена паники. Мамона почти перешёл на вопль, чувствуя, как ладони наполняются кровью… и тут, он увидел в её руке пистолет.

– Ну что ж, ёбанное ты животное… – она присела

Мамона замер в испуге, забыв про всё на свете.

– …Теперь ты как следует выспишься… – сказала она и трижды ударила мамонтёнка пистолетом по голове.

3

Прошло восемнадцать дней. Мамона чувствовал себя Полом Шелдоном… «…Вроде, в том бульварном романе, главного героя звали так…».

Она уже полностью была хозяином этого дома.

«Наверняка она что-нибудь сделала с документами на собственность, наверняка!».

Если она ударила его пистолетом… «…если у неё есть пистолет!!! Она может всё… и она это наверняка знает… и она доказала мне это…».

Он это заслужил. Этот факт, если раньше он горел и зудил, то сейчас он просто грел. Он странным образом успокаивал боль в ранах, которые Мамона сам себе нанёс… Вина. Чувство вины клокотало в груди, но размеренно, приятно гудело в голове. Мамона понимал и не хотел признавать свою вину. Он всё ещё не вспомнил, за что он должен её испытывать!.. и должен ли? Если с ним так обращаются, тут уже никакое раскаяние не поможет…

Гиганта покоробило от собственных мыслей. «Раскаяние, как и… как и что угодно ещё… не помогут мне. Ничто, что могло бы задобрить… нет. Исключено. Её ничем нельзя задобрить.».

Он закрыл глаза и проглотил стоящий в горле ком. У него нет шансов искупить свою вину. Он может только принимать боль, которая даст ему… она.

Что хуже того, он понял, зачем она так мягко обошлась с ним тогда. В затемнённом помещении, напротив парка…

Очередное воспоминание пустило слабый поток слёз и те полились на грудь. В челюстях заскрежетало. Мамона до крови прикусил язык и дал организму возможность самому распорядится своим же соком… Организм, в свою очередь, часть крови опрокинул в горло, часть, сквозь губы, туда же, куда и слёзы.

Он знал, что она снова его изобьёт… «…и правильно сделает.».

Глава 2

1

4:21AM

Гигант ожидал чего угодно, но только не этого… Он спокойно шёл себе по Gegenstraße и думал о том, как бы продуктивно провести свой первый выходной. Эта мысль была немного сюрреалистичной, учитывая, что он находился в шести километрах от своего дома, где обычно брал и выполнял заказы, после чего вкладывался в различные предприятия или просто занимался дилетантским инвестированием с мыслью «А вдруг повезёт…».

Вот и сейчас, раздумывая о ценных бумагах, чьё название начиналось на «T», он уже начал проходить один из подъездов, как оттуда кто-то выбежал. Гигант не сразу понял, что произошло и как-либо он отреагировал только тогда, когда внезапно появившийся силуэт уже скрылся за углом здания, из которого только что появился… Гигант вынул руки из карманов и почувствовал, как ему скручивает живот. Казалось, что он только что упустил что-то важное… однако сам пока не понимал, что именно.

Он решил не начинать преследование. Он просто ускорил шаг, пытаясь вспомнить где находится ближайшая автобусная остановка… но тут же осёкся. Он не понимал почему после такой внезапной и странной встречи с неизвестно кем, он резко испугался и подумал, что упустил свой счастливый билет, даже не зная, как выглядит приз и в каком конкурсе он принимает участие.

Гигант остановился и присел на скамейку. На стене дома через дорогу виднелись три вывески, одна из которых пестрела арабскими иероглифами… Гигант сдержано зашипел. Нужно было собрать все мысли в кучу и попытаться что-нибудь разобрать. Он ненавидел подобные процедуры… но иного выхода не было.

Он повернул голову влево и, наблюдая за тихо проезжающими машинами, почувствовал, как в груди похолодело.

Появилось ощущение déjà vu.

На улице никого не было и Гигант нисколько не постыдился про себя, когда словно обожжённый, взлетел со скамейки и в потоке лихорадочно летящих мыслей, с неприятным жжением в районе затылка, задержал одну единственно верную: «СРАБОТАЛ ТРИГГЕР!!!».

Ровно год назад, но на несколько часов раньше, он точно так же шёл по Gegenstraße и думал о перспективах на поприще фриланса… и точно так же, на середине уже позабытого рассуждения… из подъезда выбежала высокая девушка, с блестящими глазами, которые прорезали темноту и казались просветом из самой преисподней…

…Гигант огляделся и направился к Letztestraße, с твёрдым намерением добраться до дома и запереться в своей комнате.

2

[ ]/[ ]/[ ]

6:18AM

Мамона достал из пачки Winston Gold одну сигарету и закурил. Металлическая зажигалка, покрытая узорами и знаками, походившими на скандинавские руны, была неотъемлемой частью каждого периода, когда Мамона решал притормозить, и, как он повторял себе «сделать передышку».

«Gold» сигареты были самыми дорогими, хотя Мамона больше любил «Blaue» версию, но сегодня он достал из резерва именно «Gold».

В Marshall Acton II играл EP шведской группы Marduk, «Fuck Me Jesus», который Мамона приобрёл в Розеделцком клубе, где собирались риветхеды, фанаты грайндкора и иногда, фанаты движения «Oi!». Которые годились вышеперечисленным в отцы, из-за чего, Мамона частенько смеялся про себя…

Ему очень нравилось интро с этого мини-альбома, а также факт того, что проигрываемая пластинка, была запрещена в семи странах, включая Германию… Своей очереди в колонке дожидались «Lammendam» от Carach Angren и «The Link» от Gojira.

…Мамона докурил сигарету и приоткрыл окно.

День обещал быть солнечным, и рассасывающаяся облачность была тому подтверждением. Гиганта раздражала нестабильность погоды, но от собственных мыслей, его это, к счастью, не отвлекало.

Он сел за чёрный кухонный стол и отпил крепкого кофе. Недавно Мамона пытался начать пить кофе с сахаром, но ему в этом помешали два фактора:

Во-первых, такой кофе провоцирует рвотные рефлексы.

Во-вторых, такой кофе очень любила мама.

Она была противоречивой женщиной. Мамона увидел это в ней спустя год жизни в её домике в загородном посёлке Уэрзтерц… После известия о смерти папы, Мамона, как ему тогда казалось, на время оказался между внешним миром и собственным подсознанием. Эйфория поглощала его всё больше и больше, а потом он просто разрыдался от радости до такой степени, что ещё два дня с небольшим, мучился болью в горле…

Первое время жизни с мамой, Мамона не помнил и это его раздражало. После самоубийства, которое он всё ещё считает беспричинным, многие события, связанные с мамой, померкли в памяти. Он легко находил что разбить или сломать, когда вспоминал об этом и когда ещё одним бонусом для раздражения, в голову лезли сравнения с сюжетами из книг… Пожалуй, эта вещь была второй, после его речевых дефектов, которая не давала спокойно жить. Всякий раз, после задевающего его события, в голове всплывали абсурдные, неуместные, а иногда и психоделические сравнения.

…После кремации, Мамона решил окончательно поставить крест на воспоминаниях, связанных с папой и мамой… И-и-и, этому не суждено было сбыться, так как к несчастью, кроме отца и матери, у Гиганта осталась ещё одна родственница. Сестра мамы – Зузанне Окерфельдт. Кареглазая женщина сорока пяти лет с длинными пышными волосами и упитанным телосложением.

Зузанне давала представление типичной домохозяйки, которая либо уже пережила, либо ещё готовится пережить кризис среднего возраста. Когда Мамона смотрел на фотографии Зузанне в молодости, у него на лице растягивалась широкая улыбка, ведь на него смотрел самый настоящий кибер-гот, который всем своим видом показывал всю «трушность» и вовлечённость в субкультуру… Правда, сейчас, мысли о беззаботной молодости Зузанне не занимали его дольше чем на пару мгновений.

Ему нужно было срочно встретиться с ней или хотя-бы поговорить по видеосвязи… «…Нет, лучше встретиться…».

Прямо сейчас, было ещё рано, поэтому Мамона решил прочесть пару глав начатой им книги, которая пусть и не была для него чем-то фантастически интересным, но раз он за неё заплатил, то должен был дочитать до последнего слова.

3

[ ]/[ ]/[ ]

1:49PM

В наушниках играла «Heresy» от Lustmord.

Его мутило. Он уже подумывал о том, чтобы развернуться и отправиться обратно домой на следующем автобусе.

«Это было бы логично…». Он банально не знал, как объяснит причину своего появления!..

Мамона был на грани глобальных и глубоких раздумий, но с силой отстранялся от этого. Почувствовав неприятный укол в груди, он ровным шагом направился на Horizontstraße, оглядывая здания вокруг с таким ощущением, будто находился здесь впервые…

Это с натяжкой можно было назвать déjà vu. Ему уже приходилось посещать Франкфурт-на-Майне с целью подработки или рассмотрения других вузов… Эта часть Розеделца была похожа на отдельные места Франкфурта, лишь с тем изменением, будто по ним прошлась скандинавская перестройка, затронувшая, тем не менее, не всё.

Во Франкфурте же, была своя индустриальная романтика. Он конечно не выглядел как английский Бирмингем в начале двадцатого века, – только обновлённый, – но этого и не требовалось… Гигант на несколько секунд представил, как идёт по улицам Франкфурта, в середине двадцатых годов прошлого века и погружается во всеобщую атмосферу чего только можно, от грохота фабрик и криков прохожих, разной степени тревожности до…