скачать книгу бесплатно
Он подарки нам принёс!
– Здравствуйте, мои хорошие, – ласково сказал Дед Мороз. – Мы с внучкой пришли с вами встретить Новый год, и действительно принесли вам подарки. Ну ка, Снегурочка, что там есть в нашем мешке?
– Здесь есть белые варежки и носки для зайчика, чтобы у него не мёрзли лапки. Для котёнка – новый голубой бант. Я знаю, он давно его хотел. Для бельчонка – маленькие щипчики, чтобы он мог ими колоть орехи – пока свои зубки не выросли. Для лисёнка – мяч. Для оленёнка у нас есть серебряные рожки. Пусть он быстрее растёт и больше не падает в ямы. Для медвежонка – лыжи.
Бьянка уже большая девочка, но мы знаем, что она очень любит играть в куклы. Поэтому для неё у нас есть вот эта кукла. Она умеет закрывать глаза и говорить «мама».
– Ой, какая хорошенькая! Большое вам спасибо!
А Эрик умный и смелый мальчик, поэтому ему Дед Мороз дарит книгу об отважных людях – путешественниках. Она ему понравится.
Все радостно бросились к Деду Морозу. Всем зверятам хотелось посидеть у него на руках и поблагодарить за подарки. Все радостно смеялись и танцевали вокруг Снегурочки. Всем было очень хорошо. И все совсем забыли про часы, висящие на стене. А они вдруг ожили и стали отбивать удары – один, два, три… И замолчали они только после двенадцатого удара, а это значило, что в избушку пришёл Новый год.
19—20 декабря 1981 г., Москва
Рассказ без названия
А потом они долго молчали. Она лежала на боку, положив голову на руку и смотрела на его профиль. Было очень тихо. Город спал. Только в доме напротив горел свет в двух окнах. Это было приятно. Значит, они не одни в этом мире. На столе в приземистом бронзовом подсвечнике горели две свечи. Ровный тёплый свет заливал комнату. Она улыбалась. До чего же хорошо – ночь, свечи, цветы, и рядом – он.
Она пододвинулась ближе и прижавшись к нему, закрыла глаза. Подумать только, как хорошо может быть от бокала шампанского. И от того, что он рядом. И от свечей. И от воспоминаний…
– Солнышко, как хорошо, что ты меня нашёл. – она помолчала. – И пригласил танцевать. А то мне пришлось бы тебя приглашать самой. Мне это тогда трудно было сделать. Я ведь была такая маленькая и глупая. Как хорошо было танцевать с тобой.
– Я был слегка пьян. Это мне придавало уверенности. Трудно приглашать того, кто тебе нравится. Особенно такую красивую девочку.
– И всё-таки ты подошёл ко мне. А я так обрадовалась, что только стояла и улыбалась. И смотрела на тебя. Ты был такой красивый и взрослый. У тебя уже тогда была лёгкая седина, и от этого ты был ещё красивее.
– А потом мы танцевали и о чём-то разговаривали. Только я не помню о чём.
– Я тоже. Кажется, о лыжах и о зиме. А потом ты меня поцеловал. Это подрывало мои моральные устои. Я очень удивилась, потом возмутилась и тоже поцеловала тебя. А вокруг танцевали пары и до нас никому не было дела. Весёлые там были люди. Особенно твои друзья. Кажется, ты сказал тогда, что вы ходили в баню.
– Да, баня там была отличная. И банщик – большой любитель весёлого общества. За червонец он не только встречал всю нашу компанию поздно вечером, но и притаскивал откуда-то ящик пива. Ну, и мы, конечно, его угощали тем, что было с собой. А после парилки мы выбегали на улицу и валялись в снегу. До чего там был глубокий и пушистый снег! А когда мы с тобой танцевали, ты тоже была мягкая и пушистая, только тёплая. Волосы у тебя пахли какими-то цветами. И грима на тебе не было. Не то, что на твоей подруге.
– Не надо о подруге. Давай лучше вспоминать дальше.
– Про баню?
– Да, и вообще про всё, что было.
– Ладно. Потом мы ныряли в мелкий бассейн с холодной водой, а потом опять шли в парилку. Парилка там была большая и мы умещались в ней все. Сначала мы парились очень сухим паром, и градусник на стене показывал сто двадцать градусов. Двое из нас умели делать массаж, и у них это очень хорошо получалось. Лежишь в парилке, млеешь, а тебе делают массаж. Только под конец мы подпускали побольше пара и парились вениками. Пахло сосновыми досками и разогретыми берёзовыми вениками. А потом мы сидели, завернувшись в простыни, вокруг большого стола, сколоченного из толстых, гладко обструганных досок, пили пиво и ещё что-нибудь, смотрели телевизор, разговаривали. Хорошие там были ребята. Жаль, что всё хорошее не повторяется дважды.
– Мне тоже немного жалко, но я не хочу, чтобы всё это произошло опять. Вдруг что-нибудь повернётся не так, и мы с тобой не встретимся. Я этого не переживу. Ведь ты единственный, кого я искала. Таких больше нет.
– Милый мой кролик. Как приятно это слышать от тебя. Подумать только, мы с тобой знакомы уже сто месяцев! Как ты думаешь, это мало ли много?
– Думаю, что мало. Но и много тоже. Во всяком случае – другого я не хочу. После встречи с тобой я продолжала встречаться со своими прежними знакомыми. Но они вдруг стали мне неинтересны. С ними и раньше было не особенно весело, но я тогда не знала, как хорошо может быть с тем, кого любишь. И знаешь, иногда я боялась, что так никогда и не узнаю. Милый мой.
Она потёрлась щекой о его подбородок и положила голову ему на плечо.
– Колючий. Но это только снаружи. А внутри ты не такой. Внутри ты такой, какой бываешь, когда побреешься – мягкий-мягкий. И очень любимый. Знаешь, я люблю тебя ещё сильнее, чем в те первые дни. А может, это называется как-то иначе. Но мне бывает очень плохо, когда ты уезжаешь. Не уезжай больше. Ладно?
– Ладно. Сейчас я никуда не поеду. Мышонку надо немного подрасти. А потом мы уедем вместе. Куда-нибудь.
– А куда?
– Не знаю. Но там не надо будет каждый день ходить на службу. Это я знаю точно. И там можно будет делать то, что любишь больше всего, а не растрачивать жизнь в мелкой суете. Знаешь, я иногда чувствую, как между пальцами утекает время. Как песок в часах. И становится страшно. Тогда я говорю себе, что ещё немного, и этот неприятный период закончится. Кажется, он уже закончился.
– И что мы теперь будем делать?
– А что бы ты хотела?
– Не знаю. Но я хочу всегда быть с тобой. Ладно?
– Ладно. И мы вместе будем ездить, смотреть, думать, читать и писать.
– А у нас денег хватит?
– Пока хватит. А потом, может быть, меня будут чаще публиковать. Или придумаем что-нибудь другое. Мы же с тобой многое умеем. Для счастливой жизни надо не так уж много. Люди по своей слабости склонны преувеличивать сложности жизни. Взвалят на себя непосильный груз забот и стонут всю жизнь.
– А мы с тобой так делать не будем?
– Не будем.
– А помнишь, как мы с тобой целовались в тот вечер?
– Да, помню.
– Мы упали в сугроб и не смогли встать. Мне сначала казалось, что рушатся все мои моральные устои. А потом я перестала об этом думать. Было так хорошо. Я вдруг поняла, что ты – мой принц. А помнишь, что ты сказал мне?
– Наверное, что ты самая лучшая девчонка в мире.
– Ты закрыл глаза и сказал: боже мой, неужели я нашёл тебя. Это ты сказал не мне, а себе. Я это поняла сразу. Но сделала вид, что не поняла. И очень обрадовалась. Я боялась, что могу тебе не понравится. Что бы я тогда делала без своей второй половинки?
– Ты не могла мне не понравиться. Я увидел тебя и сразу догадался, чем это может закончиться.
– В поезде?
– Нет, позднее. В поезде на тебе была твоя глупая розовая шапка. Я посмотрел на неё и больше уже не смотрел в вашу сторону. Зато потом…
– Когда?
– В столовой. Я чувствовал, что кто-то на меня смотрит. Повернулся, и увидел твои глаза. Ты их не опустила. Смотрела на меня и улыбалась. Хочешь шампанского?
– Нет.
– Жалко оставлять. Оно выдохнется.
– Выпей.
– Ты, моя радость.
Пузырьки в бокале рванулись вверх и разом лопнули. Только несколько штук остались на стенках.
– За нас, – сказал он и посмотрел на неё сквозь бокал. Но ничего не увидел. Отвёл бокал от глаз. Она лежала на животе и лукаво смотрела на него одним глазом. Она была удивительно хорошо сложена. А её длинные ноги могли хоть кого свести с ума. Он погладил её, чувствуя под ладонью все изгибы тела, и выпил согревшееся шампанское…
А потом он опять лежал молча, и отодвинувшись – смотрел на неё.
– Знаешь, ты самый лучший котёнок на свете.
– Да.
– Мне тоже без тебя бывает плохо. И не только поэтому. Ты славная. Помнишь, как мы с тобой первый раз ходили на лыжах?
– Я встала рано. Ты ещё спал. Я сидела около кровати и смотрела на тебя. Ты был такой… Как хорошо, что это был ты. А потом я ушла и не знала, что мне теперь делать. Всё слишком быстро переменилось. Я не могла разобраться в своих чувствах. После завтрака ты пришёл и предложил сходить на лыжах.
– А твоя подруга сориентировалась быстрее тебя. Пришлось ей сказать, что с ней хочет пойти на лыжах мой сосед по комнате. Самое смешное, что у них обоих не было лыж. Хотя у них, кажется, и без лыж всё получилось.
– Ненадолго.
– Долго это может продолжаться только у нас с тобой. Ну, ещё у некоторых. Но не у всех же!
– Какой белый и пушистый был лес после ночного снегопада! Ты прокладывал лыжню под елями и проваливался по колено. Я шла сзади и смотрела на тебя. А потом, вдруг, появилось солнце. Это была сказка. Моя первая сказка наяву. И её мне подарил ты. А потом – ещё…
– Мне нравится первым протаптывать лыжню. Смотришь на заснеженный лес, которого ещё никто не видел, стряхиваешь снег с ёлок, и они радостно машу лапами, освободившись от груза. Деревья трещат от холода или от тяжести снега. А воздух чистый и холодный, прямо сам вливается в тебя. Это потому, что работа тяжёлая и дышится от этого глубоко и ровно. И согреваешься быстро. Лучше всего прокладывать лыжню в сумерках или во время снегопада. Тогда всё вокруг кажется нереальным, и такое чувство, что кроме этого леса в мире больше ничего нет. А потом выходишь к избе, и в ней топится печь. И друзья шумят, готовя ужин. У кого-нибудь в рюкзаке обязательно найдётся фляга. Здорово ужинать в избе – в зимнем лесу, возле печи, в которой трещат сухие поленья. И немножко выпить тоже хорошо. Но солнечное утро мне тоже очень нравится. Только тогда лыжня получается какая-то непонятная. И тот, кто пойдёт по ней после – будет удивляться. Она петляет, пробирается под наклонившимися деревьями и перепрыгивает через упавшие. Несерьёзная лыжня.
– У нас с тобой в тот раз такая и получилось. А я шла за тобой и не замечала этого, пока не пришлось перелазить через упавшее дерево. Оно лежало на сучьях и под ним нельзя было пролезть. Ты мне помог перебраться через него. А потом поцеловал.
– У тебя губы были мягкие и холодные. От них так трудно было оторваться.
– Поцелуй меня. Милый, как хорошо с тобой. Я так скучала без тебя. Даже нет, не скучала. Это называется как-то иначе. Мне просто было плохо. Ничего не хотелось. Только чтобы ты скорее вернулся. Тебе там понравилось?
– Очень. Я тоже скучал без тебя. Хорошо, что всё закончилось. У нас теперь есть свой дом, мышонок, да ещё и деньги. Мы соскучились друг без друга. У нас опять всё будет хорошо. Я там кое-что написал про прошлую жизнь. И очерки о поездке, о впечатлениях тоже есть. Может быть их опубликуют. Я вообще там много думал. О жизни. И о нас с тобой. Всё складывается хорошо. Очень вовремя и как надо.
– А тогда, сто месяцев назад, я очень боялась, что всё так и закончится ничем. Что ты мне не позвонишь. Когда я уезжала, мне было очень грустно. Ты стоял на крыльце и так смотрел на меня, что я перестала бояться. И всё равно я еле пережила те дни, что тебя не было. А потом ты приехал, позвонил и всё опять стало хорошо. Ты мне ещё во время первого танца сказал, что летом тебя заберут в армию. Это чтобы я знала, на что иду? Но ведь лето было так далеко, а ты так близко… И всё равно мне было очень грустно, когда тебя забрали. Я не знала, чем всё это кончится. И ничего не пообещала тебе. Оставшись с прежними знакомыми и с привычными заботами, но одна – я поняла, что ты значил для меня. Я долго терпела, пыталась справиться. Тем более, что подруга мне предлагала варианты один за другим. Я поняла, что никто кроме тебя мне не нужен. И написала то письмо.
– И всё закончилось на удивление благополучно.
– Не шути этим. Я правда очень-очень счастливая. Знаешь, мне кажется больше ничего не надо. У меня всё есть – дом, мышонок, и ты – такой, как есть. Мне всё равно – где быть и чем заниматься. Только бы с тобой…
Свечи почти догорели. Пламя высоко взбегало по нагоревшим фитилям и яркими нервными бликами разлеталось по комнате. Свет в окнах дома напротив погас. Все спали. Только они лежали прижавшись друг к другу, с открытыми глазами. А рядом, за шторой, в маленькой кроватке тихо посапывал их мышонок.
8 и 10 января 1987 г., Южный океан, побережье Антарктиды,
68? 18’ю. ш. 34? 24» в. д.
Чёрт знает, зачем мы туда поехали
Чёрт знает, зачем мы поехали. Хотя, тогда было не до споров. Сказали – надо, вам заплатят. А кто и сколько – забыли объяснить. Но они-то уж были уверены, что мы не откажемся. Им никогда не отказывали в их крошечных просьбах. В этот раз просьба тоже была пустяковая – помочь дружественному соседу стать цивилизованным. Но у меня всё чаще появлялось сомнение – а хочет ли он этого. Хотя, может быть там просто иначе понимают цивилизованность.
Короче, мы поехали, и уже месяц никак не могли добраться до той стройки. Они там, в долине, должны были начать работу. Сперва собирались возвести гидростанцию. И не какую-нибудь там пустяковую, а о-го-го – сто двадцать метров высотой. Ну, и мы поехали поучаствовать в этом деле. Плохо ведь жить в диких краях, да ещё и без электричества. Без него здесь никуда. Кондишн нужен, обогрев зимой – тоже нужен. Ну, и всё остальное не помешает – музыка, телевизор. А для этого нужна электростанция. Угля и нефти здесь нет, с ураном тоже, говорят, туговато. Зато есть река. А рядом – экономический и промышленный гигант – мы, значит. И очень хотим помочь. Многим помогали, а этим соседям – ещё нет. Как же так!
Пока грузовик взбирался на перевал, нас здорово растрясло. Ехали в кузове, на бетонной крошке. Шеф не довёз плиты до места – разгрузился где-то по дороге. В смысле – продал, и поехал за новыми. Конечно, это плохо. Но для нас хорошо. На плитах он бы нас не повёз. А так подобрал. Вот мы и тряслись в кузове, думая о тех великих свершениях, которые нам предстоят. Потом думать почти перестали – стало очень жарко. Да ещё грузовик в разреженном воздухе высокогорья начал реветь как самолёт на старте. Если он взлетит, то сесть мы скорее всего не сможем. А парашютов у водителя, наверное, нет.
Грустим, но держимся бодро. Расслабиться не получается – сразу начинает бросать от борта к борту. Справа – обрыв, слева – стена. По этой дороге, наверное, на осликах ездят – даже ограждения не сделали. А может быть помощников ждали?
Вдруг грузовик взревел, заглох и начал двигаться не как всегда – вперёд, к намеченной цели, а назад – к обрыву. Потом дёрнулся и ударился бортом об каменную стену. Мы как могли быстро выпрыгнули из кузова и столпились у кабины. Водитель спал, рухнув головой на руль, а наш старший сидел, одной рукой вцепившись в руль, а другой пытался открыть дверцу. Мы, конечно, поблагодарили его за то, что он спас народное добро, да и нас – представителей этого самого народа. Но после этого захотелось присесть и выпить чего-нибудь холодного. Слишком уж было жарко.
Старший разбудил шофёра и сказал, что неподалёку должна быть чайхана – на карте в этом месте стоял ярко-жёлтый значок. Нам не хотелось в чайхану – или отравят, или обчистят. Но спорить не стали. Что-то не верилось, что на этой дороге может быть нечто подобное. Скорее всего это была старая карта, которая составлялась ещё до изгнания султана из страны. Конечно, сам султан чайханы не содержал, но вроде бы благосклонно относился к тем, кто этим занимался. Потом была стрельба, все разбежались. Сейчас опять стало спокойно, но уж очень много осталось кремневых ружей у населения.
Грузовик пополз дальше. Ревел он также, но ехал медленнее. Ничего удивительного – водители тоже любят жизнь. А мы были готовы в любую секунду продолжить упражнения по выпрыгиванию из кузова.
Скорее всего мы проехали бы мимо – слишком мало это сооружение напоминало место, где можно отдохнуть. Прежде нам вообще не попадалось строений, а тут худо-бедно всё-таки дом. Хотя и без крыши. Хотя и с дырой вместо окна. Хотя… ну, да ладно. Зато вход был завешен замечательным клетчатым пледом, заменявшая окно дыра оказалась застеклённой, да и крыша у дома всё-таки была. Только какая-то странная. Вроде бы и нету её, а с другой стороны – что-то блестит. Слюда, что ли? Только откуда она здесь?
Грузовик въехал в низкую арку, сложенную из дикого камня. Во дворе стояло нечто, напоминавшее развалины минарета. Или сторожевую башню. Башенка, правда, совсем небольшая, но сложена также из дикого камня. Дыра вместо входа, и тишина. После того, как грузовик замолчал, стало совсем тихо.
Старший знал, как себя вести в этой стране – не первую группу помощничков сопровождал от границы до стройки. Но в этом заведении он, похоже, ещё не бывал. Поднял угол пледа, присел, чтобы протиснуться в узкий вход – и замер. Голова там, а всё остальное осталось на улице. Словно на стену наткнулся. Кто-то из наших хихикнул, но получилось это как-то нервно.
Что старший ожидал там увидеть – не знаю. Мы это обсуждать не стали. А я думал увидеть за занавесом грязную кошму, погасший очаг с закопчённым казаном и кучу немытых детей. Примерно так описывали наши газеты эту страну. До сих пор ничего подобного нам не встречалось, но здесь-то в горах обязательно должно быть именно так.
Можно попытаться представить наши лица, которые, кстати, ничем не отличались от лица нашего старшего, когда мы вошли внутрь. Первым бросился в глаза большой красный холодильник. На полу, действительно, лежала кошма, но была она почему-то белого цвета. Совершенно белая кошма в развалинах хижины под перевалом. Эти два цвета – красный и белый так подействовали на наше зрение, что мы не сразу заметили стоящий на кошме телевизор. Стоит ли говорить, что он был подключен к видеомагнитофону и тихонько мурлыкал какой-то музыкальной программой. Вдоль стен стояла ещё какая-то техника совершенно непонятного назначения. Она мигала красными и зелёными огоньками и блестела в рассеянном свете, который пробивался сверху – сквозь стеклянный потолок. Мы слышали, что японская промышленность производит немало всяких интересных штучек, но мало что видели своими глазами в своей стране – большом, благополучном и счастливом государстве, как писали в наших газетах. Только как всё это попало сюда?! Именно этот вопрос был написан на пыльных и небритых лицах моих спутников, ехавших строить светлое будущее для отсталой дружеской страны.
Подумав, что всё это у нас от жары, я собрался выбираться наружу. Слишком уж дикой была галлюцинация. В довершение всего в этой хижине было прохладно. Конечно, после жары нам в любой тени показалось бы прохладно, но у меня появилась нелепая мысль о бесшумно работающем кондиционере.
В это время из-за ширмы вышел старик. На нём был халат из какой-то грубой ткани, на голове – белая чалма. Белая борода, белая чалма, загорелое лицо и глаза… странные глаза. Вроде бы насмешливые. Он был босой, а в руке держал удивительно знакомое приспособление. Где-то я его видел. Кажется, в кино. Да это шейкер! Тот самый, с помощью которого в фильмах о красивой жизни делают коктейли.
Старик заговорил, но увидев, что мы его не понимаем, объяснил жестами – нам надо разуться и присесть на кошму. Затем он показал на шейкер, но мы только обалдело покрутили головами. Тогда он открыл дверцу своего красного монстра и вытащил из него аккуратно упакованную коробку с алюминиевыми баночками. На них была знакомая даже нам, жителям великой страны, этикетка кока-колы. В другой коробке были банки побольше, с оранжевыми этикетками. В третьей – с синими. Мы показывали жестами, что у нас нет денег, но старик чётко произнёс только одно слово – «дар»…
А потом мы забрались в кузов пыльной машины, и поудобнее уселись на бетонной крошке. Внизу, в долине нас ждало большое и важное дело. Мы приехали сюда не на белой кошме рассиживаться перед телевизором, а работать. Строить гидроэлектростанцию для слаборазвитой соседней страны. Хотя, было интересно – откуда старик получает электричество. Я привстал в кузове, и всё понял – вместо крыши над домом блестели ряды панелей солнечных элементов, а в стороне стоял небольшой ветряк. Он бездействовал, но зимой здесь, наверное, дует сильный ветер.
Грузовик надрывно взревел и покачиваясь, выбрался из ограды. Старик стоял на крыльце. Он смотрел на нас, и глаза его… Чёрт возьми, да не смеялся ли он над нами?!
22—24 августа 1988 г., Москва
Правила игры
Закрутив последнюю гайку, он сбил резьбу с выступающей части винтов. Ставить ограды теперь не разрешали, поэтому надо было заплатить сторожу, чтобы тот не заметил нарушения. Но на это не хватило денег. Поэтому надо было всё сделать так, чтобы разобрать или украсть её было трудно. Сторож видел, как он носил решётки, но ничего не сказал. Даже дал свою лопату – короткую и острую, на конце черенка у неё была поперечина как у хорошего весла. Сторож знал толк в этих вещах – работать ею было очень удобно. Предназначена эта лопата была для другого, но сейчас это не имело значения.
Закончив с этим, он разрезал сверху полиэтиленовый мешок с цементом, и добавив в цемент вытащенного из ямы песка, долго перемешивал. Воду пришлось носить в стеклянной банке, которую он подобрал у соседней ограды. Недавно прошли дожди, и канава возле дороги оказалась до краёв наполненной водой. Вода была по-осеннему чёрной, и на её поверхности лежали жёлто-коричневые листья берёз. Но он не замечал ни холода воды, ни листьев, ни отражений берёз, ни серого, опрокинутого неба. Сейчас нужна просто вода, чтобы скорее закончить дело.
Раствор стал похожим на плохую халву. Он вылил его в подготовленные ямки, в которые упирались столбики ограды, набросав перед этим в них камней. Камни пришлось собирать возле дороги и по несколько штук приносить их сюда. Причём одну яму пришлось расширить – собранная ограда оказалась больше, чем это выглядело сначала. Она упиралась и не хотела становиться на место, цепляясь за куст сирени. Наверное, в начале лета здесь должно быть красиво, когда куст одевается зеленью и чуть клонится под тяжестью цветочных гроздей. Но сейчас голые прутья хватались за переплетения решётки, а сорвавшись, больно били по замёрзшим рукам.
Когда всё было готово, он забросал ямы землёй и плотно утрамбовал их каблуком сапога. Ну, кажется всё нормально. Если два дня простоит, то цемент затвердеет и своротить её будет почти невозможно. Хотя, кому она нужна. Простоит сколько надо. Вряд ли кто-нибудь станет возиться и разбирать её. Как там говорится? Дело сделано, сказал слепой. Кажется, так…
Воткнув лопату в землю, он ещё раз сходил к канаве с дождевой водой и вымыл руки. Только теперь стала заметна осень, разбросавшая между могил новенькие пятаки осенних листьев. Чёрная вода была неподвижной, а деревья в сумерках казались нарисованными акварелью на старой серой бумаге. Вечер только начинался. Был пасмурно и очень тихо. Он вытер лицо рукавом клетчатой рубахи и, накинув на плечи куртку, присел на лавку возле соседней могилы. И сразу стали видны наклонившиеся кресты с полустёртыми временем надписями, кружево оград и веток. От этого начала кружиться голова, и чтобы успокоится он закрыл глаза.
День пробежал в памяти чередой нервных событий. Вроде бы ничего особенного не было, но из-за постоянного напряжённого ожидания, что вот-вот где-то сорвётся, он очень устал. Только сейчас почувствовал это. Хорошо, что всё сделано. Оказывается, его давно давила мысль, что когда-то это придётся делать. Да ещё разговоры, упрёки. Ладно, проехали.
Он сунул руку в сумку и наощупь нашёл небольшую металлическую флягу, скользко блестевшую полированной нержавейкой и слегка синеватую на швах. Где-то там должен быть и стаканчик. Водка обожгла горло и грудь неожиданным холодком. Несколько минут он смотрел на осыпающиеся берёзы. Напряжение постепенно уходило, и день уже не казался таким скверным. Всё сделано как надо. А что касается этого… Что ж, ему приходилось видеть, как люди спиваются. Но все они были из тех, для кого такие понятия как работа, дисциплина, долг, самолюбие значили очень мало. С такими людьми было неприятно общаться. Именно из-за них у окружающих вырабатывалось представление о спиртном как об опасной отраве. При этом почему-то забывают, что любое лекарство является лекарством лишь в малом количестве, а при большой дозе превращается в яд – будь то снотворное или крепкий кофе. Просто надо всегда оставаться человеком.
