Не может быть?! Рассказы

Ну-ну. Надейтесь. У меня два кармана шпаргалок нашего старосты Коли Кирьянова! Прорвёмся.

Сажусь за парту, смотрю в вопросы. Ничего не понимаю. Даже слова какие-то непонятные. А что они все вместе значат – полный туман… Не очень хорошее начало. Смысл вопроса желательно представлять всё-таки… Но есть же шпаргалки. Аккуратно достаю под партой первую – там, где оглавление. И читаю от начала и до конца. Полный провал! Ни первого вопроса, ни второго в Колиных шпаргалках нет. Нет даже ничего похожего. А в билете ещё и задача. Не задача, а какая-то абракадабра – ничего непонятно. Чушь какая-то написана! Кто только такие задачки выдумывает!

Клини какой-то. Сижу и не знаю, как мне к ответу на первый вопрос приступить. И мысли мне в голову стали приходить: «Надо, – думаю, – всё же на лекции иногда ходить, семинары тоже изредка посещать. А то вот ведь до чего дошёл – даже тему вопроса понять не можешь, шпаргалку нужную подобрать! Нет, надо, надо посещать занятия! Так дальше жить нельзя!»

А время идёт. Листок пустой, и мысли какие-то непродуктивные. Самому противно!

Преподаватель тем временем, заскучав, начал перебирать зачётки на столе. И вдруг спрашивает:

– А кто Владимиров?

– Это я!

– А что Вы здесь делаете?

«Ну и спросил, издевается, что ли?» – подумал я и ответил:

– Готовлюсь экзамен сдавать.

– А Вы, с какого курса, что сдаёте? – осведомляется учтиво доцент.

– Со второго. Теоретическую механику!

– А здесь пятый курс факультета автоматики и вычислительной техники сдаёт…

Тут я понял всё… Встал и с искренним возмущением произнёс:

– Что же Вы меня не предупредили! Я уже полчаса готовлюсь впустую!

– Извините, пожалуйста! Не посмотрел зачётку! – начал оправдываться растерявшийся доцент.

Я встал, прошёл к столу, взял зачётку и допуск, и гордо двинулся из аудитории. Студенты, в основном девушки, и симпатичные, мило улыбались мне вслед.

Шёл я и думал: «Попутает же нечистый, мысли какие появляются в голове – что и на лекции надо ходить, и прогуливать меньше… А просто не надо попадать на чужой экзамен. Особенно когда сдают студенты на три курса старше. И всё будет хорошо!»

Борода

На третьем курсе в институте нашем начались занятия по военной подготовке. Нам должны были вместе с дипломами офицерские звания присваивать. Всё серьёзно. Прежняя вольница в одежде и причёсках закончилась.

Довели строгие требования военной кафедры – аккуратный костюм, никаких маек-свитеров, головной убор и не шляпу, а кепку или берет и – основное, как в Уставе записано: «Военнослужащему разрешается ношение короткой аккуратной причёски». И, конечно, никаких бород-усов.

Занятие на кафедре началось со строевого смотра. Капитан Крылов – очень серьёзно относящийся к службе, невысокий полноватый офицер, построил нашу группу на асфальте стадиона на расстоянии двух метров друг от друга, и начал по очереди студентов обходить – форму – стрижку проверять. По форме претензий мало было. Пиджаки у всех нашлись. С головными уборами тоже терпимо. Какие-то кепки нашли почти все. Остальных простили до следующего раза. Основные претензии пошли по причёскам. Не хотели студенты стричь свои шевелюры так коротко, как Устав требовал. Летняя вольная жизнь сказывалась. Поэтому Крылов, обходя одного за другим будущих офицеров, каждому второму-третьему бросал коротко:

– Стричься! – и ряды редели, один за другим студенты немедленно отправлялись в парикмахерскую.

Наш комсорг Вова Бурдов по кличке «Центнер» – это даже не кличка была, а констатация факта, ибо весил Вовочка ровно сто кило, постарался, чтобы претензий к нему не могло быть. Он вообще очень правильный и старательный. Поэтому он курточку лягушачьего – почти как у настоящих военных, цвета, стройотрядовскую одел, у дедушки старый коричневый берет взял, и подстригся коротко-коротко, почти «под ноль».

И стоял он счастливый и довольный, и радостно улыбался, чувствуя, что товарищу капитану придраться совершенно не к чему.

Крылов постепенно приближался к Вовочке, и наконец, остановился перед ним. Вовочка вытянулся по стойке «Смирно». Его розовое личико выражало дисциплинированное счастье, как по Уставу положено.

Крылов очень внимательно вглядывался в Вовочку. Суровое лицо его совершенно не потеплело, даже напротив, показалось, что появилось на нём лёгкое недовольство.

Вовочкина улыбка постепенно стала сползать с лица. Капитан, внимательно разглядывая Вовочку, стал медленно обходить вокруг. И, когда он завершил обход, и оказался перед Вовочкой, лицо Вовочки стало тревожным, и цвет розово-поросячий сменился на красный.

Крылов ещё раз внимательно вгляделся в лик Вовочки. Было совершенно непонятно, к чему тут можно придраться? Может, Вовочка перестарался и капитан решил, что это уже не выполнение требований Устава, а издевательство над ним?

Капитан с очень строгим лицом ещё сделал круг возле «Центнера». Когда он снова встал перед ним, Вовочка был бордовее свеклы. Глаза его растерянно и горестно моргали.

Крылов медленно стал поднимать вверх руку, и ухватил что-то невидимое на Вовочкином подбородке, и с негодованием гаркнул:

– Это что у Вас такое? Борода? – и дёрнул руку вниз, выдёргивая невидимый волос.

– Я ещё вообще не бреюсь! – пролепетал Вовочка плачущим голосом.

– Выговор! – рявкнул капитан. – Устранить!

Мы пригляделись внимательнее – на розово-поросячьем личике Вовочки, покрытом лёгким пушком, на самом подбородке рос и курчавился единственный длинный волос.

С тех пор частенько шутили над Вовочкой. Кто-нибудь, подходя, подносил руку к его подбородку, и грозным голосом капитана Крылова спрашивал: «Это что у Вас такое? Борода!»

Денатурат

Летом после третьего курса нашего энергетического института, отправили нас на производственную практику. Чтобы студенты познали, что такое реальное производство и познакомились поближе с гегемоном – рабочим классом, которым многим из нас по окончании учёбы предстояло руководить.

Нашу группу распределили на Ховринскую ТЭЦ на северной окраине Москвы у кольцевой дороги. Электростанция эта была самой большой в городе, и нам предстояло участвовать в ремонте её крупногабаритного оборудования.

Чтобы ближе и теснее познакомиться с реальным пролетарским трудом, нас прикрепили по одному – по двое к рабочим бригадам. Бригады эти ремонтировали воздухонагреватели – огромные, с дом размером железные бочки, которые вращались редуктором размером с легковой автомобиль. Нам предстояло разобрать эти редукторы, заменить изношенные, натруженные огромные шестерни и подшипники. Слить несколько бочек черного отработанного масла и залить новое. И потом собрать это всё вновь. Делалось это с помощью гигантских ключей, ломов и грузоподъёмных механизмов, поскольку даже самые мелкие детали руками не поднять. Реальная работа. Понятная и нужная.

Приняли нас в рабочих бригадах очень хорошо. Во-первых, мы им реально помогали, не влезая при этом в их премию, да и просто отношения были вполне тёплые, человеческие, особенно к молодёжи – то есть к нам.

Рабочее пространство у нас было весьма некомфортное. Сверху над нами размещались те самые огромные воздухонагреватели, а слева и справа – работающее оборудование соседних энергоблоков, от которого шёл жар, который добавлял тепла и так уже жаркому лету. Всё это гремело и вибрировало огромной мощью. Наше рабочее пространство имело плюс в том, что там можно было стоять не сгибаясь. Но минус, что всё оно – и металлические полы и потолок, и железные корпуса оборудования вокруг – всё было покрыто толстым слоем чёрной копоти, обильно пропитанной машинным маслом.

Реальное производство, реальные условия труда. Узнать по-жизни полезно. Комбинезоны, ботинки и шлемы нам выдали, а руки и помыть можно.

В бригаду, которая трудилась рядом с нами, попал наш студент Андрюша Богданов. Рафинированный мальчик из хорошей семьи – типичен был учебный путь его – испанская спецшкола, уроки фортепиано, хороший институт. Очень высокий и худой, с длинными пальцами музыканта.

С утра и до полудня он в бригаде трудился, отворачивая с помощью гигантского ключа и трубы для усиления, огромные гайки. В 12 строго по часам – трудовая дисциплина была на высоте – наступил часовой перерыв на обед.

Расстелили прямо на крышке редуктора газеты и стали доставать, кто что принёс – большинство рабочих ездили из Подмосковья, и, чтобы сэкономить, привозили продукты с собой. На газету выложили яйца, огурцы, помидоры, колбасу, хлеб. У студента, который распорядок не знал, съестного с собой не было. Только книжечка стихов. И он хотел из деликатности тихо исчезнуть, и где-нибудь переждать обед. Увидев, что студент скромно уходит, огромный мужик – бригадир, тут же сказал:

– Эй, студент, давай к нам! Давай обедать!

Ребята подвинулись, освобождая для студента часть доски, служившей вместо скамьи, и он уселся за сооружённый из редуктора стол.

– Давай, студент, ешь! Давай, огурчики солёные, яйца! Наворачивай.

И Андрюша Богданов, вытерев руки о комбинезон, принялся наворачивать. Достали гранёные стаканы.

Бригадир полез в свою котомку и извлёк из неё бутыль с какой-то фиолетовой жидкостью.

– Так, студент, денатурат пьёшь?

Как человек интеллигентный Андрюша не мог отказать, представителю рабочего класса, проявив тем самым высокомерие. Поэтому Богданов, согласно кивнул:

– Пью!

На самом деле мама ему даже шампанское пить не разрешала, чтобы в плохую компанию не попал.

– Так, давай стакан! – и бригадир разлил всем членам бригады по стакану фиолетового напитка.

– Ну, будем живы! – и все заглотили этот эликсир, и, закусив огурчиком, закурили.

Для привычного организма это было «в самый раз». Но для Богданова полстакана спирта с добавлением ухудшителей вкуса и запаха были дозой запредельной, особенно с учётом его комплекции и жары, и он мгновенно вырубился.

Это было встречено бригадой с пониманием.

Бригадир лично уложил свой ватник в уголке подальше от грохочущего оборудования, и на него заботливо положили студента.

Обед закончился, бригада возобновила работу. Но, если кто-то ронял кувалду на металлический пол или начинал слишком громко материться, бригадир резко одёргивал.

– Тихо! Студент спит!

Денатурат влил Андрюшу в ряды рабочего класса.

Лебединое озеро и мочевой пузырь

На третьем курсе нам на всю группу перепали билеты на балет «Лебединое озеро» в Кремлёвский Дворец Съездов. По 60 копеек за билет. Счастье это нам привалило, потому что в нашей группе Т-3-73 училась Риточка, которая была профоргом курса, и боролась за наш культурный рост.

Это озеро с лебедями крутили тогда по телевизору по случаю каждой «безвременной кончины» очередного кремлёвского старца, значительно чаще, чем хотелось бы Кремлю. Поэтому особого интереса ни к лебедям, ни к озеру у нас не было.

Зато было горячее желание посетить банкетный зал Дворца Съездов – огромный буфет, занимавший весь верхний этаж Дворца. Там, несмотря, а может, и благодаря, надвигавшейся эпохе всеобщего продовольственного дефицита, можно было за не очень большие деньги отведать бутерброды с сервелатом и икрой, и выпить бутылочного доброго жигулёвского пива. Для дам предлагалось шампанское, чай и эклеры.

В предвкушении встречи с прекрасным мы, как настоящие театралы, пришли заранее и сразу поднялись в банкетный зал. Студенты на встречу с музой театра – Мельпоменой, пришли подготовленными. То есть не просто в костюмах – у кого они были – и в галстуках – кто их умел завязывать, а прихватив с собой накопленные деньги, чтобы приобщиться к искусству по-настоящему!

Трое наших одногруппников – спортсменов – Лёня, Михалыч и Скворец – были настроены особенно серьёзно, и их можно понять – двое занимались регби, а Скворец был мастером спорта по академической гребле, поэтому богатая белками пища была им особенно необходима. Пиво они тоже любили до чрезвычайности. Поэтому сорокаминутная «разминка» пивом и бутербродами, с явным предпочтением первого в ущерб второму, прошла у них интенсивно, весело и шумно. К завершению её девушки из нашей группы – чисто из ложно понимаемой скромности – стали делать вид, что они незнакомы совершенно с этой компанией, и не вместе вовсе пришли. Однако по второму звонку вся компания дисциплинированно потянулась в зал – пришли ведь не чревоугодием заниматься, а для утоления жажды духовной.

Места оказались хорошие – четвёртый ряд партера, прямо посередине. Половину ряда наша группа и заняла. Одно плохо – ряд длиннющий, мы по центру, проходить пришлось, доставляя некоторое неудобство тем, кто уже занял места. Спортсменам с их крупными габаритами было особенно трудно протиснуться, но они учтиво извинялись за каждую отдавленную ногу.

Свет медленно погас, заиграла увертюра. Полумрак, уютное тепло и классическая музыка в великолепном исполнении оркестра Большого театра способствовали, и через несколько минут здоровые организмы спортсменов погрузились в сон.

Спали они в основном тихо, уважая музу и не мешая другим наслаждаться встречей с прекрасным. Лишь иногда Скворец начинал громко всхрапывать, но его можно понять – объём лёгких у мастера гребли – восемь литров. Как тут не всхрапнуть! Но рядом сидел комсорг группы Толя, который, как представитель руководящей и направляющей силы, был и в пиджаке и при галстуке, и даже не пил в буфете. Он попихивал Скворца в бок, и тот затихал.

Но к середине первого акта натура организма взяла своё, и Скворец проснулся. Причина была в особенностях его мочевого пузыря. Тот его часто подводил. Скворец был огромным высоким красавцем с румянцем во всю щёку, «кровь с молоком». И пива выпить мог немеряно. Но уже после второй кружки пузырь заставлял его часто бегать в туалет, а в переполненных пивбарах с одним туалетом на всех это было серьёзной проблемой. Но уважение к нему, как к серьёзному потребителю пенного напитка это не умаляло. Что поделаешь, если такая физиологическая особенность у человека!

Скворец глянул с интересом на сцену, где в красивых декорациях порхали легконогие дамы, и встал во весь свой немалый рост. Посмотрел влево – вправо и, решив, что вправо идти ближе, двинулся вправо. В темноте и тесноте невозможно идти, не наступая на ноги поклонникам балета, и первым, на кого он наступил, был тихо и мирно спавший Михалыч. Сон его был очень чуток и он немедленно проснулся.

Во мраке Михалыч не увидел ничего, кроме огромной фигуры Скворца, загородившего сцену с лебедями, и Михалыч, изумившись столь странному поведению своего друга, громко спросил:

– Скворец, ты куда?

На что Скворец с предельной честностью ответил могучим басом:

– Поссать пошёл! – и пошёл дальше по ряду.

А Михалыча такой ответ вполне удовлетворил, и он мгновенно погрузился в здоровый спокойный сон. Зрители загудели осуждающе.

Минут через десять Скворец вернулся, невозмутимо прошёл по возмущённо шикающему ряду, опять наступил на Михалыча, но тот уже из деликатности не издал ни звука.

А вскоре накатил антракт. Было скучновато – денег на буфет уже не было. Пришлось сидеть в зале и ждать, когда из буфета вернутся ценители балета.

Второй акт оказался веселее первого. Из-за танца маленьких лебедей. «Лебедей», а точнее молоденьких балерин было трое. Слева и справа – вполне стройненькие, как и положено быть балеринам. Средняя была очаровательной пышечкой. В балетной школе она явно не была отличницей, и за своими шустренькими партнёршами не успевала.

Из приличия солидная публика сдерживала смех, но живая музыка разбудила Михалыча и Скворца, и пухленький лебедь был ими замечен и вызвал весёлый и громкий смех, что совсем сбило птичку с ритма. Танец был, к сожалению, недолгим, но весёлым. Вечер общения с прекрасным удался!

Термодинамика

В эту важнейшую для нашей специальности науку я погрузился недостаточно глубоко. Но, имея надёжную подстраховку в виде шпаргалок, написанных каллиграфическим почерком нашим старостой Колей Киряевым, чувствовал себя перед экзаменом уверенно.

Коля, будучи не обременен ни талантом, ни трудолюбием, держался в институте благодаря шпаргалкам. Колины шпаргалки – это шедевр! Он писал их с лекций наших отличниц, очень подробно, во всех деталях. По ним можно было без редактуры издать учебник по курсу лекций каждого предмета. Там были и порядок и структура. Первая шпаргалка – оглавление – каталог, и далее – маленькие сложенные гармошкой бисерным почерком листочки, всё пронумеровано по темам, билетам, вопросам.

Я шпаргалок не писал принципиально. Зачем мне их писать, когда Коля мне свои всегда отдавал? У нас была договорённость – Коля шёл на экзамен в первый заход, я же приходил попозже и ждал Колю. Он выходил из аудитории, и «заряжал» меня шпаргалками. Объём их всегда такой, что в один карман не помещались. Коля мне их отдавал согласно порядку вопросов, и я их распределял – первые номера – левый карман пиджака, далее – правый, иногда и брючные карманы в том же порядке задействовал. И бодро входил в экзаменационную аудиторию.

Термодинамику мы сдавали на третьем курсе, когда уже спец предметы пошли. Предмет был сложный, но не слишком заумный. С помощью Колиных маленьких помощников вполне сдаваемый.

Всё шло как обычно. Коля вышел из аудитории, получив свои законные три балла – на большее он никогда и не претендовал, и я зарядил пиджак его «документацией». Хватило двух карманов. Подхожу к экзаменатору. Принимал экзамен доцент Попов. Он у нас и лекции и семинары вёл. С большим чувством юмора человек. Я, правда, не всегда у него на занятиях присутствовал, но в лицо его хорошо знал. Попов с улыбкой предложил взять билет, что я с улыбкой и сделал. Сообщил экзаменатору номер билета и сел готовиться. То есть доставать нужные шпаргалки.

Так, вопрос первый – прочитал тему вопроса и полез в первую шпаргалку – оглавление. Там указано – стр. 54—55. Это уже в правом кармане. Достал стопку листочков. Страница 55 есть, но нет страницы 54. Это значит, что того, что следует доказать – нет, зато хвост доказательства присутствует полностью. Не понятно только, как этот хвост к голове присобачить!

Ладно, страницу 55 – в работу, остальную стопку шпаргалок – в карман. Переходим ко второму вопросу. В оглавлении указаны шпаргалки №12—13. Левый карман. Листаю. Шпаргалка номер 12 есть, а тринадцатой – несчастливой – нет конечно же! Совсем плохо. С чего начинали – понятно, а чем закончили и закончили ли вообще – нет ответа!

Хренова-то. Гарантированно два балла маячит. Может, перепутан порядок шпаргалок? Достал полный комплект, всё проверил. Что за чёрт – все шпаргалки – кроме двух необходимых – на месте. Моих нет. У Коли ошибок не бывает. Я понял, что Коля кому-то ещё помогал и шпаргалки номер 13 и 54 отдал, а обратно вернуть не смогли, они сейчас у кого-то в карманах лежат, а как их достать? Не спрашивать же у всех. Может, их уже и в аудитории нет?

Ну, раз уж пришёл, надо побороться, хотя шансов никаких. Переписал на лист свой всё, что у меня в наличии было – первый вопрос без конца, а второй – без начала. В билете ещё задачка была. Может, она выручит?

Не выручила. Я её и так, и так пытался решить, формулы разные использовал, только ответа не смог получить.

Тут доцент Попов меня вызывает – пора отвечать. Ладно, думаю, в любом случае гарантированные два балла, но не уходить же, не простившись, иду к столу экзаменатора, кладу свой листок. Попов с добрейшей улыбкой смотрит на мой листок и ждёт комментариев.

– Первый вопрос! – бодро начинаю я. – Начало теоремы я несколько подзабыл, но в итоге мы доказали, что…, – и я бодро протарабанил, чем заканчивается теорема.

– Да, это сложный, очень сложный вопрос! – покачал головой доцент. – Но в конце вы ничего, разобрались!

«Издевается», – подумал я.

– Переходите ко второму.

– Второй вопрос. Начальные условия таковы…, – и я бодро продекламировал текст на пол страницы, завершив его так, – а здесь, в отличие от первого вопроса, я забыл, что мы в итоге доказали!

– Это тоже очень непростой вопрос! Но исходный посыл у Вас правильный! В конце, конечно, не очень, но там сложно. Можно, конечно, забыть. Давайте перейдём к задаче!

Я, конечно, удивился в душе, почему доцент тянет, пару заслуженную не ставит, но – не спрашивать же у него!

Тут Попов обошёлся уже без моих комментариев. Просмотрев начертанные мной формулы, он задумчиво произнёс:

– Начали Вы решать совершенно правильно. Почему же не закончили? Ответа-то нет!

– Не успел! Времени не хватило! – нагло соврал я.

– Да! – повторил доцент. – Но начало – правильное, обидно!

«Ну всё! – понял я. – Время истекло. Пора мне получить свою законную пару – и свободен, как вода в унитазе!»

Доцент медленно извлекает мою синюю зачётку из ряда лежащих перед ним. Двойка в зачётку не ставится, просто возвращают незаполненную. Я протягиваю руку, чтобы забрать её. Но Попов начинает что-то писать в графу.

«Не может быть! – проносится в голове. – Три балла! За что?»

Закончив аккуратно заполнять зачётку, доцент закрывает её и отдаёт мне. Я учтиво благодарю и выхожу в коридор.

И только там открываю и вижу «Хорошо»! Четыре балла!

Что хорошо? Жизнь хороша…

Пыжик

Студенты – народ беспечный и бескорыстный. Почти все. Но не без исключений. Если студент оказывается жлобом, то и остальные черты характера у него сильно повреждены обычно. Такой студент есть в каждой группе. У нас таких было даже два – Серёжа Пустосток и Анас Шалаев.

Серёжино гнилое нутро было видно сразу, он его особо и не скрывал. Всегда вылезал за счёт других, мог и своих заложить в деканат. Ему сразу дали прозвище «Дерьмасток» и вокруг образовался вакуум общения. Он пытался затесаться в нашу компанию, но быстро «забил» на это навсегда. Он был хотя и говно, но не дурак. Вторым жлобом был Анас Шалаев. Поступил он в МЭИ из какого-то села. Был мелким, большеголовым и по-сельски смекалистым мужичком с хитрым «ленинским» прищуром. Анас вёл себя предельно дружелюбно, даже заискивающе, улыбался, заглядывал в глаза и всё время вынюхивал, какой можно извлечь личный гешефт. Был он редким скопидомом, и не прочь был и на своих ребятах сделать бизнес. Однако на свадьбу Шихмамед его всё-таки пригласил.

Шихмамед – студент из Бакинского института, которого за отличную учёбу перевели в Московский Энергетический. Он был хорошим и очень добрым парнем. В первый год ему трудно приходилось – русского языка он почти не знал. И, когда его по-доброму поливали на великом и могучем, он ответить не мог, и только повизгивал от досады. Через год уже прекрасно изъяснялся на русском, в том числе матерном – он умным был и быстро учился.

Анаса Шихмамед тоже не уважал, но не пригласить на свадьбу не мог – они в одной комнате в общаге жили. Пригласил Шихмамед и ещё четверых из нашей группы, и в середине июля мы полетели в Баку, чтобы дальше пересесть на древнюю электричку, и проехать ещё сто километров на юг, где в Мингечаурской пустыне находился полустаночек – село Кызылбурун, где и жил Шихмамед.

Жарким был тот июль в Москве. Но это было сущей ерундой по сравнению с жарой, которой нас встретил солнечный Азербайджан. Небо там было не синим, как в средней полосе России, где возлежит Москва, а фиолетовым от жары. Когда открылась дверь нашего поюзанного ТУ-134, и я шагнул на раскаленный трап – попал в печь. Выходившие из самолёта сначала делали шаг назад, и лишь потом заставляли себя выйти в пекло, под палящее солнце.

43 градуса в тени, которая там вообще в природе существует. Мы – пятеро студентов – Лёня, Миша, Серёжа, Анас и я, решили всё-таки осмотреть Баку – мы ведь в путешествие поехали, а туристам положено осматривать достопримечательности.

Отправились в город. Баку на Москву непохож совершенно, но было и родное и привычное – огромные плакаты на улицах с портретами «Дорогого Леонида Ильича Брежнева» и с цитатами из его произведений на азербайджанском. Непонятно, но однако родное. Слава КПСС всё-таки!

Прошли мы Старым Городом, где «Бриллиантовую руку» снимали. Так же ветхо и убого, как в кино.

Ещё предстояло осмотреть местную достопримечательность – Приморский Парк. Полное отсутствие зелени и стойкий запах гниющей в море нефтяной плёнки.

Запомнился местный туалет типа «сортир» – бетонная коробка внушительных размеров, внутреннее пространство которой было до порога заполнено жижей, которая на жаре пузырилась, пенилась и здорово воняла. Она уже не помещалась внутри этого бассейна, широким потоком переливалась через порог и текла речушкой по серым дорожкам парка, быстро пересыхая под палящим солнцем.

Джентльмены, в силу неодолимой естественной потребности желающие воспользоваться этим сантехническим сооружением, войти в него не могли, и наполняли этот бассейн прямо через порог, соблюдая по возможности приличия.

Вернулись в город. Пока мы по раскаленным улицам передвигались, Анас в пару магазинов забежал, и тут же стал у нас в долг просить, рублей по десять у каждого, то есть примерно половину нашего бюджета. Мы не особо заморачивались, на что ему нужно Анас сообщил, что через два дня ему вышлют из дома и он вернёт.