Одна нога здесь… Книга вторая

Несведущие люди думают, будто купецкий телохранитель – непременно здоровенный детинушка гора горой. Кривой выглядел вовсе непредставительно, но как боец стоил дороже иного верзилы с пудовыми кулаками. Заяц как-то раз видал, как Кривой, дабы потешить хозяина, с закрытыми глазами кидал в размеченную углем прямо на стене цель, железные шипастые шары от кистеней, парочку которых всегда таскал при себе. Внезапно вспомнив, с каким отвратительным чавканьем они впивались в бревна, Заяц передернул плечами. Несмотря на завязанные глаза, Кривой не промахнулся ни разу.

Когда-то Кривого собирались казнить за безжалостные убийства, совершенные им в Рыжгороде. Божесвят, будучи там в то время проездом, выкупил его за фунт серебра прямо с плахи, приобретя навеки верного пса. За Божесвятом то и дело охотились любители лёгкого богатства. Как-то раз на него напали на глухом тракте, намереваясь забрать и серебро, и жизнь впридачу. Вот тут-то бывший «Рыжгородский мясник», как прозвали Кривого, и показал себя. Купец потом живописал, что стало с нападавшими – корчмарь до сих пор помнил жутковатые подробности, и даже однажды видел их в страшном сне. Брр!

Божесвят посеменил к столу, где сидел Заяц со знахарем, высокомерно не глядя по сторонам. Кривой чуть задержался подле малого чура Велеса, что осенял корчму, шепнув короткую молитовку, и сразу же посеменил за хозяином следом, словно привязанный на веревочке. Пока они шли, в своем углу приподнялся курильщик, приоткрыл оконце и, высунув туда голову, стал дымить наружу. Корчмарь, заметив это, даже порадовался: все меньше копоти в помещении будет, давно бы так! Потом кивнул собеседнику:

– Чурич, мне с человеком перемолвиться надо. Отлучусь ненадолго. – И крикнул, оборотясь назад: – Докука! Стойка на тебе! И пива поставь вон туда для дорогого гостя.

Знахарь встал из-за стола:

– Дак, пока вы тут разговариваете, пойду, пожалуй, по лесочку прогуляюсь. Косточки разомну маленько.

И вышел. Поручкавшись с обоими серыми мышами, корчмарь махнул рукой, приглашая их уединиться за дальним столом. Божесвят, предварительно смахнув со скамьи несуществующие крошки, осторожно присел половиной зада, Заяц с шумом плюхнулся напротив, Кривой же остался стоять позади спины хозяина, цепко присматривая за присутствующими. Если Заяц не ошибся, то особое внимание телохранителя привлекли четверо разбойников вместе с белоглазым. Корчмарь, чего греха таить, завсегда побаивался этого молчаливого убивца, но сейчас был рад ему как родному. Когда такой «умелец» рядом, то уж действительно никакой чёрт не страшен!

Тут подоспел Докука, выставив на стол запотевший кувшин самого лучшего пива (лучшего, потому как корчмарь использовал волшебное слово «дорогой гость»), миску со спинками воблы. Сноровисто протер кувшин от капель, расставил три вместительных кружки и незаметно удалился. Заяц вопросительно глянул на Божесвята и его охрану. Купец сострил жалостливую гримасу и сослался на хворую печень, Кривой только отрицательно покачал головой: на работе не потребляю. Заяц виновато развел руками и налил себе одному. Отхлебнув изрядный глоток, он довольно потер пухлые ладони:

– На ловца и зверь бежит! – И вкрадчиво продолжил, снизив голос: – Есть у меня нынче на продажу одна вещица редкая…

– Знаю! – буркнул, а точнее сказать, пискнул, Божесвят.

Заяц мигом потерял все своё благодушие. Очень уж не понравился ему уверенный тон дельца. А ведь не шутит, пройдоха!

– Откуда же знаешь? – выдохнул он, щуря глаз, чтобы казаться хитрее, чем есть.

– Сон вещий видел, – бесстрастно ответил Божесвят, спокойно выдержав взгляд корчмаря.

Заяц откинулся назад, сурово засопев носом. И ведь не поймешь по такому – врет или нет? Сон, значит? Вещий. Ну-ну… Но ведь, с другой стороны, вот он, проныра, сидит перед ним. Приехал, как будто и впрямь знал, что у него товар объявился.

Размышления Зайца прервал пинок в дверь, едва не высадивший её из косяка. В корчму вошел, а точнее, важно вплыл, словно большой корабль, ещё один торговец редкостями, древностями и краденым, извечный соперник Божесвята, весельчак и хохотун Семигор.

Сначала в дверном проеме, чуть не ставшим дверным проломом, показался нос корабля, в данном случае необъятное пузо Семигора, а потом уж и остальная часть посудины. С радостным громоподобным хохотом делец, дородный сверху и до низу, явил свой сияющий лик всему честному собранию. Здоровый, на голову выше отнюдь не маленького ростом Зайца, с гордо топорщащейся чёрной бородой самого злодейского виду, коротко стриженный под ежа. Одетый слишком крикливо, он смотрелся крайне странно в довольно скромной корчме. Золотые побрякушки висели везде, где только можно: три золотые серьги в ухе, золотые перстни с камнями едва ли не на всех пальцах, золотые зарукавья, что придерживают рукава щегольски вышитой золотом рубахи, широкий пояс с золотыми бляшками, причем широкий не для того, чтобы лучше обуздывать пузо, а для того, чтобы бляшек влезло побольше. На шее аж три цепочки, золотые, понятное дело, ворот скреплен золотой застежкой, подвеска с золотыми оберегами звякает на каждом шагу.

При всём своем богачестве, Семигор превосходно обходился без телохранителя, полагаясь на свою недюжинную силушку да на верную булаву, что торчала всем напоказ за поясом, сияя золотым оголовьем.

При его появлении, гомон в углу, где попивали разбойники, как-то неожиданно поутих, что Зайцу показалось подозрительным. Но особенно корчмарю не понравилось то хозяйское выражение, которым они окинули Семигора. Хотя, что это я? – тут же поправил себя Заяц, – Это ж разбойники. Они так, небось, на всякого богатея по привычке посматривают. Но, с другой стороны, с чего они точно также глянули и на Божесвята, который на богача вообще не похож?

По медвежьи протопав через всю корчму, отчего половицы прогибались и тихонько постанывали, Семигор плюхнулся на скамью ещё почище, чем до него это сделал Заяц. Дерево всхлипнуло, но выдержало. Семигор дружески пихнул корчмаря в плечо, попав как раз туда, где желтел синяк, поставленный не столь давно рыжими здоровяками, отчего пришло время всхлипывать уже Зайцу. Этим все приветствия и ограничились. А Божесвяту даже не кивнул, – заметил корчмарь. – Впрочем, понятно, как никак, соперники.

Дельцы хоть и враждовали меж собой, но сугубо по-деловому. До рукоприкладства у них никогда не доходило. Недаром тот же Кривой, призванный охранять покой своего хозяина, при появлении Семигора даже глазом не повел.

Семигор отхлебнул пива прямо из горлышка кувшина, утерся рукавом и хохотнул:

– Глядя на ваши унылые рожи, ясно, что сделка ещё не состоялась. А значит, я не опоздал! Ну, давай, рассказывай, что там у тебя нынче за удивительный такой товар, из-за которого мы мчались к тебе сломя головы.

«Ещё и этот!» – поразился Заяц. Но виду не подал. Деловой человек умеет, когда надо, изобразить радушие, будто родного брата, с которым семь лет в разлуке был, повстречал, а когда надо, будет хранить вежливую невозмутимость.

– Откуда узнал-то? – не выдержал Божесвят. Явление соперника ничего доброго ему не сулило. В лучшем случае придётся переплатить за товар вдвое-втрое, когда начнут тягаться, кто предложит наибольшую цену…

– Откуда? – переспросил Семигор, – О! Откуда…

Выставив вперед и вверх могучую лапу с короткими пальцами, он раскатисто изрек:

– Ворожила мать-старухаНа распутье трех дорог,Вопрошала злого духа:Что сулил дочурке Бог?..

Делец просто обожал разговаривать загадками и полунамеками, редко выражаясь напрямки. Собеседник должен был помучаться, пытаясь уловить смысл сказанного. Заяц, привыкший к выходкам Семигора, сообразил, что о товаре тот узнал при помощи гадалки. А вот Божесвят, похоже, продолжал пребывать в легком недоумении. Устав тужить мозги над виршами, он изобразил на своем некрасивом лице кислое выражение, и лениво этак спросил:

– Ну и что там с товаром?

«Так я вам сразу и сказал! – мстительно подумал корчмарь. – Раз вы сами за товаром примчались, даже не зная, что он собой представляет, да при этом сразу оба, то теперь поторгуемся, потянем кота за мошну».

– Знакомо ли вам имя волхва Велеслава? – начал он издалека.

– Знакомо, знакомо! Дальше что? – заторопил его Божесвят.

– По первой букве я узнаю,Как друга милого зовут,Ретиво сердце заиграетИ заколотится о грудь! —

Семигор ответил словами известного кудыкинского виршеплета Цветана, прославившегося собранием любовных виршей, озаглавленных «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже». Слащавые бредни Цветана, дешевого пачкуна, Заяц просто ненавидел, и увешанный золотом острослов был, похоже, об этом прекрасно осведомлен. Порадовав присутствующих изгибом цветановой мысли, Семигор вернулся к человеческой речи:

– Имелся некогда в старые годы такой не шибко известный волхв. В Зибунях, вроде бы, обитал. И что с ним?

«Вот что значит – столичное образование! – с завистью вздохнул Заяц. – Я о таком волхве прежде и слыхом не слыхивал. А они знают, хоть он и мало известный».

– Надеюсь, ты не приготовил для нас бубен этого волхва. Их и так уже на руках у народа имеется целых сорок три штуки, и никто не знает, где подлинный! – скучным голосом присовокупил Божесвят.

Заяц не моргнув и глазом, продолжил изводить их:

– А не оставил ли он после себя каких-нибудь сочинений, книг там?

– Твоим лишь образом дышу,Тебе одной письмо пишу!

– вновь выдал Семигор сочинение Цветана, будь он трижды неладен.

– Это ваш, с позволения сказать, волхв, только и делал, что постоянно и всюду что-то писал, словно у него зудело в одном месте, – буркнул Божесвят. – Ты, вообще, чего ходишь вокруг да около, загадками говоришь? У Семигора дурацких привычек нахватался, да?!

Зайцу его ворчливость показалась сильно уж наигранной. Вон и искорка в глазах сверкнула. Скрывает любопытство, чертяка! Небось, у самого в одном месте как раз и свербит, да только виду не кажет. Ладно уж, пожалуй, можно переходить к главному:

– И сколько, скажем, сейчас может стоить его книга?

Вопрос вызвал смешки у обоих воротил.

– Этого Велеслава до сих пор переписывают и переиздают. Так что сейчас цена – такая же, как и на любые другие книги. Хотя, если у тебя оказался достаточно древний список какой-нибудь из его книг, то… – известил Семигор, забыв украсить речь очередной «премудростью» из сочинений Цветана.

– Я говорю про книгу, написанную самим волхвом. – Подпустив таинственности в голос, молвил корчмарь и, выдержав паузу, добавил, – Собственноручно.

Ему ответили два голоса одновременно, рыкающий хрип и тонкий возмущенный писк:

– Таких книг не существует! Не сохранилось!

– Чем докажешь, что собственноручно?

Оба дельца возбужденно дышали, словно пробежали пару кругов вокруг корчмы, глаза алчно горят, как у охотников, напавших на след долгожданной добычи. Огонек этот грел Зайцу душу, ибо сулил прибыток. Поверили, черти! Ещё как поверили! – усмехнулся он. А почему бы им не поверить, разве ж Заяц хоть раз подсунул им негодящий товар? Корчмарь подбоченился, и начал перечислять:

– Во-первых, по закону вероятности больших чисел, – он подпустил учёного тумана, – хоть одна книга да должна была бы сохраниться. Так почему бы ей не оказаться нынче у меня? Ведь если вы о ней до сего дня не слышали, это не означает, что её не существует. А во-вторых, думаю, способы проверить, Велеслава ли это почерк, наверняка существуют. Семигор может поручит это, например, своей гадалке. В третьих, как знать, возможно мне следует отнестись к вашим подозрениям с обидой, и попросту снять вещь с торгов…

Купцы замотали головами: ни в коем разе! Дав дельцам осознать сказанное, Заяц сдал, наконец, главное:

– Называется книга «Зазибуньские тайнословия».

Оба купца согласно покивали головами:

– А, эти его безумные пророчества!

Ага! – порадовался корчмарь, вспомнив, как старик вслух читал какой-то отрывок из книги. – Значит, я тогда не ошибся.

– Ну, давай, показывай, – словно с неохотцей протянул Семигор, и даже, чтобы показать, насколько ему безразличен зайцев товар, широко зевнул, живо напомнив Докуку. Хотя нет, до Докуки ему было, все ж таки, далековато. Вот уж кто зевает, так зевает! Голову в его пасть можно просунуть во время зевка!

– Во, во, во! Показал бы, а то наговорил тут с три короба, расхвалил товар, а книга-то, может, и яйца выеденного не стоит! – подхватил Божесвят, стараясь унять жадную дрожь в руках.

– А я как раз о цене и хотел поговорить! – кивнул Заяц, да так кивнул, что хвост его волос замотался во все стороны. – Товар-то принести не долго, но, если мне ваши цены не поглянутся, так чего зазря ценную вещь туда-сюда таскать, лишний раз теребить!

– Ну, мы же должны товар осмотреть, Заяц! Кто ж мешка в коте… То бишь, кота в мешке покупает?! От толщины книги многое зависит, от сохранности. Переплет, опять же, обложка, оклад, заставки есть или нет… – перебивая друг друга загомонили Божесвят с Семигором, вскочив на ноги.

Один только Кривой сохранял спокойствие. Хозяйские дела его не то чтобы не занимали, но… у каждого своя работа. У хозяина – чтобы мошна была полна, а у Кривого – чтобы эта мошна висела на хозяйском поясе, а не у какого-то подорожного шалыгана, а хозяйская голова сохранялась бы на плечах в целости…

– Я вам, что, дитё малое? – с напускной обидой прогудел Заяц. – Какая там сохранность, причем тут переплет, когда о такой книге говорим?! Ладно, вижу я, что вы нонче не по-деловому настроены. Давайте вдругорядь соберемся и обсудим. Да и я к тому времени, глядишь, и справки наведу у знающих людей, чтобы хоть примерно цену товара знать.

– Двести пятьдесят золотых гривен! – первым выдал Семигор. И тут же добавил: – Могу дать больше. Но попозже…

– Даю триста. Сразу! – перебил Божесвят, бросив мстительный взгляд в сторону соперника.

– Триста пятьдесят! – скрипнув зубами, ответил тот. Золотые серьги в его ухе возмущенно закачались.

– Тогда четыреста! – по-птичьи дернув головой, пискнул низкорослый купец.

– Четыреста тридцать! Четыреста тридцать даю, Заяц!

– Я думал, речь идет о редчайшей книге?! – деланно удивился корчмарь, слушая торги с замиранием сердца.

– Семьсот! – немедля ответил Божесвят, и даже сделал вид, что полез развязывать тесемки на туго набитой мошне.

– — Восемьсот! – смирившись с резким повышением цен, рявкнул взмокший Семигор, гордо выпячивая живот.

Заяц не упустил случая, и начал сравнивать животы, свой и семигоров, после чего выдохнул с явным облегчением. Он-то считал себя толстым, а на деле, ничего особенного, просто мужчина в теле и полном расцвете сил, а толстяк – вот он! Занятый измерением животов на глаз, корчмарь не заметил, как торги перевалили за две с половиной тысячи гривен. Поглядывая на снисходительную улыбку Зайца, которая, на самом деле была вызвана тем, что его живот прошел испытание с честью, дельцы остервенело взвинчивали цену.

– Всё, Заяц, всё! Я больше не могу! – взмолился Семигор, утирая свой серебристый ежик волос, – Вот ей тебе Велес, это хорошая цена! Три тысячи! За больше мне уже и смысла нет её покупать!

– Согласен! – утирая обоими рукавами взмокший лоб, буркнул Божесвят. – В пределах пары сотен, конечно, ещё поторговаться можно, но вряд ли больше.

Потрясенный Заяц слушал их, лишь величайшим усилием воли заставляя свой рот оставаться захлопнутым, хотя челюсть так и норовила отпасть. О таком богатстве он и помыслить не мог. Вот так книга, едрёна вошь!

– Я… я должен подумать! – заявил он, причем голос корчмаря предательским образом едва не сорвался на писк. Сердце требовательно рвалось наружу.

– Заяц! За большую цену ты её продать не сможешь. Никому! Даже и не думай! – предупредил его Семигор, решивший, что правильно истолковал колебания корчмаря.

– Ты и впрямь, того, это, не юли! – пискнул Божесвят, напрасно пытаясь придать суровое выражение своему невзрачному личику. Он хмурил реденькие брови и тужился щеками, так что со стороны больше всего напоминал обиженного мыша, у которого какие-то мерзавцы украли весь годовой запас крупы. – Не юли, понимаешь! Мы тут гривнами сорим, как клён листьями по осени, а он кочевряжится!

– Хорошо, хорошо. Не зудите вы. Сейчас книгу принесу! – молвил Заяц, хотя так пока ещё и не решил, кому из двоих покупателей продаст книгу. И вообще, продаст ли. Спору нет, три тысячи гривен, это такие средства, батеньки мои, что за них дом родной продашь с превеликим удовольствием! Столько Зайцу удалось бы скопить лет через пятьдесят, и это в том случае, если бы он совершенно перестал тратить их на еду.

Вот только отдавать книгу отчего-то не хотелось. Хоть Заяц и заглянул в неё лишь краешком глаза, загадочные речения древнего волхва запали ему в душу. Они сулили что-то новое, неведомое, пугающее, но ужасно завлекательное.

А другая половина рассудка уже прикидывала, на что можно потратить вырученные гривны, что следует купить в первую очередь, куда средства вложить с большей выгодой.

Однако его мечтаниям не суждено было сбыться, ибо дальше события замельтешили, словно спицы в колесе, мчащемся с самой крутой горы.

ГЛАВА 4

Дверь в корчму распахнулась от мощного пинка, одна из петель явно грозила сорваться. «Второй раз за день! – рассвирепел Заяц, грозно поднимаясь из-за стола. – Что ж за наглость такая?! Ладно Семигор, голова дубовая, но это-то что за пень с горы?»

В корчму неспешно зашел крепко сложенный человек, в кожаных портах и кожаной же рубахе без рукавов. Высокие голенища сапог украшены клёпками белого металла, на поясе широкий нож, а в руках сама собой поигрывает дубинка, утыканная кривыми гвоздями. В свете закатного солнца, что ещё посвечивало в оконца корчмы, на миг показалось, что гвозди окровавлены. Круглая голова его была выбрита наголо, почти до ослепительной белизны. А когда он радостно ощерился, стало видно, что двух передних зубов не хватает, а оставшиеся ловко пережевывают смоляную жвачку. Тонкая полоска усов ходила вверх-вниз в такт челюсти. Узрев этот волчий оскал, смутно показавшийся знакомым, Заяц понял: вот она – беда! Пришла…

Чуть постояв на входе, поигрывая мышцами, бритый осмотрелся и шагнул прямо к разбойникам, что сидели в своем излюбленном углу. Следом за ним вбежало семь, – а нет, вот ещё один, – восемь человек. По большей части все молодые, с сытыми нагловатыми рожами. Здоровые, но несколько меньше своего главаря и одеты более привычно: рубахи навыпуск, холщовые порты и легкая кожаная обутка. Двое выбриты, как и их главарь, но остальные вполне при волосах, а у одного даже столь длинные, что он заплел их в три косы. И все при оружии: дубинами, булавами, ножами и даже мечами. Заяц при виде их совсем похолодел. За двадцать лет случалось, конечно, разное, и все всегда удавалось уладить миром. Но как справиться с такой ватагой? Бедой запахло совсем отчетливо…

Молодчики расположились подле входа, о чем-то негромко, но глумливо переговариваясь меж собой. Бритый поручкался с курильщиком, а остальных поприветствовал небрежным кивком, после чего, обронил короткое и требовательное:

– Ну?

Как оказалось, когда он разговаривал, глаза у него презрительно щурились, словно ему было заранее наплевать и на ответ собеседника, и на него самого. Курильщик пыхнул уголком рта, и ответил, не вынимая самокрутки:

– Вон тот толстяк, вырядившийся щеголем и мелкий такой мужичонка напротив него. Как ты и говорил – набиты гривнами, тряхни – так и зазвенят!

«Налётчики! – понял корчмарь, пополнив в придачу свою копилку странностей, которую собирал последние несколько дней. – Как так получается, что разбойники ожидали появления купцов, если дед с книгой появился в корчме позже их самих, а уж за этой книгой ещё позже и прибыли Божесвят с Семигором?! Или их главарю тоже был вещий сон? И ведь как верно время подгадали – посетителей почти нет, никто не помешает…»

Корчма опустела ещё не до конца, но в это время суток новых посетителей ожидать не приходилось. Помимо Зайца с гостями, и известных уже постояльцев, за двумя столиками сидели ещё трое: немолодой селянин с сыном или батраком – мальчонкой лет восьми, да купчик средних лет, с умным и самолюбивым выражением лица, тут же при появлении мордоворотов сменившемся на тревожно-плаксивое. Весь только что буквально лучился от осознания того, как здорово быть богатым, и какие вокруг все смерды, и вот, гляди-ка, вдруг понял, что иногда от богатства бывают и неприятности. В преддверии заварушки, все трое, побросав на столах недоеденное и недопитое, попытались проскочить к выходу, но зашедший последним молодчик, со шрамом над левой бровью и бледный как смерть, так и застыл в дверях, перекрыв путь. Селянин кашлянул, и заговорил с опаской, не отрывая глаз от пола, обращаясь сразу ко всем:

– Я ваших дел не знаю, и ничего не видел. Нам бы с Барашкой дальше поехать, а?

Мальчишка шмыгнул носом как можно жалостливей, а купчик немедля пристроился позади селянина, надеясь проскочить, если тому удастся разжалобить лихой народ. Бритый главарь кивнул:

– Пусть идут.

Селянин споро ухватил мальца за плечо и бочком-бочком протиснулся среди мордоворотов. Барашка затравленно озирался на страшные рожи, нависавшие над ним. А одна из рож вдруг криво оскалилась и сказала: «Бу!», ткнув его пальцем в ребра. Малец испуганно ойкнул и зарылся носом в рубаху своего провожатого. Рожа радостно оскалилась и пояснила остальным:

– Га! Ребяты, а у меня дома братишка такой же подрастает!

Купчика, деловито трусившего следом за Барашкой, попридержали за воротник. Он затрепыхался как рыба на берегу, глаза вылезли из орбит, а рот перекосился от испуга.

– А ты куда, морда? – грозно спросила чья-то морда.

– Я с ними! – зачем-то соврал купчик, уже понимая, что ложью этой оказал себе медвежью услугу.

– А нет ли у тебя при себе, скажем, кошелька? – спросил кто-то таким тоном, словно всего лишь любопытствовал: не знаете ли, уважаемый, который нынче час?

– А вот он! – почти обрадовано воскликнул купчик, ткнув пальцем в увесистый шитый бисером кошель, что болтался на его поясе. «Обрадовано», потому что если собираются отнять гривны, стало быть, оставят в живых. Ну а «почти» – потому как гривен все же было жалко.

– Вот он, вот он – на спине намотан! – грубо хохотнул тот, что только что пугал Барашку. Кошель вмиг был подрезан одним росчерком ножа, и переброшен Бритому, который ловко поймал его на лету. Тот, оценив вес, довольно хмыкнул:

– Хороший день, хорошее начало!

Шайка с готовностью заржала! Стоявший подле дверей ухарь с шутливой вежливостью открыл дверь перед купчиком, чья-то грубая лапа с силой пригнула его голову пониже, заставив наклониться, а потом последовал могучий пинок, и бедолага выпорхнул из корчмы на свободу вольной птахой. Главарь шайки одобрительно проследил за его полетом, после чего повернулся к тем, к кому, собственно, и пожаловал. Теперь, когда все лишние свидетели были удалены, разговор должен был пойти другой, серьезный разговор. Он кивнул своим: давайте, мол. Молодчики, разминая плечи, неспешно шагнули вперед, четверка разбойников встала из-за стола, явно намереваясь принять участие, а вместе с ними и белоглазый, вот ведь сучий сын, а! Кто-то спросил:

– А чего, щипать-то как будем? Догола только или уж совсем в расход?

Бритый покривился:

– Кончайте с этим делом поскорее. Живых мне не надо…

Курильщик вынул из-за пояса тесак и процедил, пуская дым самокруткой:

– Ну, чего, толстосумы, пора раскошеливаться, а то мы вас дожидаться устали уже…

Договорить ему не довелось. Сбоку от Зайца, где стоял Кривой, раздалось подряд два коротких и резких выдоха: «ха!», в воздухе что-то такое мелькнуло, и вот уже у курильщика во рту нет самокрутки, да и самого рта нет, а так, какое-то кровавое месиво с остатками губ и осколками зубов, посреди которого виднеется серый выпуклый бок железного шара. Он застыл, нелепо разведя руки, из которых выпал нож, со стуком впившийся в пол. Столь же глупо выглядел и бритый главарь, лишившись разом всех своих зубов, и получив взамен кусок шипастого железа. Оба они ещё чуть постояли – тело отказывалось верить, что уже всё, жизнь окончена и насовсем – один, судорожно шаря рукой в поисках кисета, где хранилось курильное снадобье, а другой – упираясь в пол своей дубинкой, так и не применив её в деле. А потом оба разом опрокинулись навзничь.

Шайка тупо таращилась, переводя взгляд то на тела, то на тех, кого собирались уже было смять стеной. Наконец, один из них, признаки разума на лице которого были проявлены несколько более чем у всех прочих, объявил и так очевидное:

– Да они Лысака с Псовичем завалили! – а потом, немного подумав, добавил: – Бей гадов!

Только тут разбойники пришли в себя и разразились страшными криками, замахали оружием, затопали ногами. Стены дрогнули от мощного рева их глоток: «Смерть! Смерть!» То, что главные лица выбыли из игры навсегда, похоже, ничего не меняло, а даже, наоборот, к разбою теперь добавлялась ещё и месть. Бойня началась!