Хроники вампирского мира. Первый вампир

Время шло. Жена и сын герцога погибли, и замком стал управлять ближник герцога Линох. А через три года вернулся герцог, который, когда узнал о смерти своих самых близких людей, казалось, сошел с ума.

Но о своей бывшей живой игрушке он не вспомнил и Угтар так и остался жить и работать при кухне. С каждым годом его фигура становилась всё более сутулой, спина искривлялась от тяжести ноши, а кожа покрывались старческими пятнами. Он стал частью замка – такой же неизбежной и неприметной, как запах нечистот. Его лицо, некогда предмет насмешек, теперь стало настолько привычным, что никто уже не обращал на него внимания. А карлик жил, изредка ходил на могилу давно уже умершей матери, и почти каждый вечер посещал усыпальницу старого герцога. Единственного человека в его жизни, который относился к нему хоть с какой-то каплей доброты.

Его голос сиплый, с надрывом, но без страха и сомнений. Жёлтые, с бельмами глаза горели, и хоть его тело было беспомощным, в это мгновение он впервые не чувствовал слабости, потому что знал, что сейчас, прямо сейчас, перед ним открывается шанс, который выпадает один раз в жизни, да и то не в каждой.И вот теперь появились эти страшные вампиры, но Угтара они не напугали. Он столько всего испытал в жизни, что напугать его практически невозможно. Предложение измениться, избавиться от этого немощного уродливого тела и наконец-то ощутить себя сильным и здоровым он не мог не принять. – Я, – сказал он с трудом, как будто побеждая своё собственное тело. – Я хочу стать таким, как вы. Сильным и красивым. Все взгляды обратились к уродливому претенденту. И тут – другая фигура. Женщина. Молодая, высокая, с гордой осанкой. Едва слышный шепоток пробежал по толпе жавшихся друг к другу людей.

– Иломира вышла, Иломира.

Она была красивой – высокие скулы, прямой, точеный нос, лицо с едва заметным налётом аристократизма, длинные тёмные волосы, блестящие глаза с глубоким зелёным оттенком. Иломира родилась в бедной семье, и с юных лет мечтала о лучшей жизни. Она была очень красивой девочкой и как только подросла, мать продала ее в театр Ламавьете. Самый большой и роскошный в Корграде. Он славился своими аморальными танцами и представлениями для богатых и влиятельных людей. Но девушки не были шлюхами и ложились в постель лишь по своему желанию. В нем Иломиру научили танцевать на грани дозволенного, создавая иллюзию, что она готова на все.

Но Иломира была не просто красивой женщиной, она умела играть, манипулировать мужчинами, использовала их слабости, зарабатывая себе на жизнь. При этом ее гордый, независимый нрав, взрывной характер и не свойственное женщинам свободолюбие частенько портили ей жизнь. У нее то и дело вспыхивали конфликты с ухажерами, и хозяин театр злился на нее. Все шло к тому, что вскоре он либо продал бы ее какому-нибудь богатею с юга, либо просто выгнал на улицу.

Но на ее счастье театр посетил Кларен Балич, который был сражен ее красотой. А гордый и независимый нрав Иломиры только усилил его чувства. Таких женщин он еще не встречал, привычный к послушным и кротким, которые безропотно выполняли все его желания.

Герцог выкупил её у хозяина театра, и она не могла понять, было ли это благословением или проклятием. Балич забрал её в свой замок, и с того момента её жизнь изменилась. Он дал понять ей, что принимает ее не как простую наложницу, а как женщину, которая в будущем могла бы стать важной фигурой в его жизни. То, что она гордая и не покорная с одной стороны раздражало его, а с другой восхищало.

Однако, несмотря на такое высокое положение при герцоге, она понимала, что её свобода в этом месте всё равно ограничена, ведь она по сути своей живая вещь герцога, купленная у хозяина театра. Не многочисленные подружки говорили, что ей грех жаловаться. Ходит в дорогих платьях, носит украшения, ест изысканные яства, командует слугами практически на правах хозяйки замка. Но Иломира лишь криво усмехалась. Вся ее, так называемая власть, не стоила и гроша, и зависела лишь от прихоти герцога. Наскучит она ему и окажется в казарме, чтобы развлекать его воев. Она даже не птичка в золотой клетке, а рыбка в ледяном аквариуме, стоящем на печи. Стоит ее разжечь и ей наступит конец. И вот герцога нет, а это существо с лицом массаита предлагает силу и власть. А значит и свободу.Она стала не только любовницей, но и другом в каком-то смысле, женщиной, с которой можно было обсуждать больше, чем просто придворные интриги и наряды, но и политику, управление герцогством. Она посмотрела прямо в глаза Корвинара и на мгновение ее голова закружилась, но она тут же собралась и отвела взгляд в сторону.

– Я тоже, – её голос был тихим, но твёрдым. – Я тоже хочу стать тем, кем вы предлагаете.

Корвинар, протянул руку и, схватив карлика за горло, поднял, притянул к себе. Миг и его клыки вонзились в дряблую, покрытую пятнами кожу. Карлик тихо охнул, но не от боли, а с восхищением и нескрываемым удовольствием. Укус прародителя нес неземное блаженство.Прародитель приблизился к ней, оценивающе скользнув взглядом по её фигуре, а затем дернул щекой, почувствовав, что эта девушка полна решимости и хоть боится до ужаса, все же перебарывает свой страх. И это ему понравилось. – Вы оба, – сказал он. – Станете Патриархами. Затем он подошёл к Угтару, опустил взгляд на его уродливое лицо. Человечек смотрел на него с безумной надеждой и отчаянной решимостью. Вампиры, стоящие в зале, замерли в напряжении, следя за каждым движением Корвинара с обожанием, восхищением и собачьей преданностью. Для них это было не просто зрелище, а священный ритуал, превращение, которое они сами прошли не так давно. Люди же наоборот глядели на происходящее с нескрываемым отвращением и ужасом, который, словно плотный туман, окутал их, затрудняя дыхание.

Первое, что тот ощутил – это холод, такой глубокий, что казалось, его кости замерзают, а кровь становится тяжёлой и вязкой, как смола. Раздался треск, словно ломались сухие ветки и ребра начали раздвигаться, расширяться, выравнивая впалую хилую грудь. Мышцы в животе сжались в жестокой судороге, пальцы задрожали, глаза казалось вылезают из глазниц. Затрещали суставы, ноги и руки выровнялись и удлинились, спина распрямилась не оставив от горба и следа. Мускулы налились невероятной силой и мощью.Сделав несколько больших глотков, Корвинар оторвался от карлика и, не отпуская, безвольно обвисшее тело, взглядом отворил вену на своей руке и прижал ее к его рту. Несколько секунд ничего не происходило. Карлик явно был мертв, а потом он дернулся, губы его шевельнулись, рот сильнее прижался к холодной вампирской коже, судорожно дернулся кадык от совершаемого глотка. Через мгновение он уже висел на руке прародителя, вцепившись в нее кривыми, изуродованными артритом пальцами, словно уродливый клещ-переросток и жадно пил его кровь. Ярко горящие глаза Корвинара слегка потускнели, и, выждав еще немного, он оторвал карлика от себя и опустил на пол. Лицо карлика – старое, уродливое, – вдруг начало менять форму. Щёки провалились, а челюсти вытянулись, как у хищника, кривые зубы выровнялись и удлинились, стали острыми, похожими на звериные клыки. Свернутый набок нос выровнялся, но остался все так же приплюснутым, с немного вывернутыми наружу ноздрями. Кожа побелела, но несколько старческих пятен так до конца и не исчезли. Лицо стало хищным, злым, но красивым, как у других вампиров, его все так же назвать было нельзя.

Где-то в углах его глаз все так же тлела боль, но теперь больше как угроза окружающим. Он стал сильным, но его уродство всё равно оставалось. Он стал вампиром, но всегда будет изгоем и среди них. С легкостью вскочив на ноги, бывший карлик широко улыбнулся, обнажив два ряда острых зубов. С удовольствием потянулся. Ну и пусть он не стал красавцем, он ощущал в себе такую силу, что казалось весь мир теперь лежит у его ног. И этим он обязан ему, повелителю, создателю, его личному богу, за которого он если придется отдаст и новоприобретенную силу, и бессмертие.

Тем временем, женщина стояла, наблюдая за этим процессом, затаив дыхание и не в силах отвести взгляд. Корвинар повернулся к ней, приблизился, заглянул в расширенные глаза и она утонула в его взгляде, не почувствовав, как он укусил ее, а очнулась лишь когда ее рот наполнился вязкой, холодной жидкостью и чтобы не захлебнуться пришлось сделать глоток. А затем еще и еще один. Боли не было, лишь пьянящая эйфория, по завершению которой, она уже была другой. Заметно другой. Если карлик был всё тем же уродливым, но сильным, то она стала не только сильной, но и ещё более красивой. Её кожа сияла, как лунный свет, а глаза – глубокие, как бездна, привлекали к себе взгляд каждого, кто решался встретиться с её взглядом. Она выглядела так, будто сама ночь породила ее, и теперь её красота настоящая, безупречная и вечная.

Корвинар посмотрел на неё с удовлетворением, его глаза сверкали. Он дал ей знак, и она поднялась, осознавая свою новую силу, новую сущность.

Не спеша прародитель вернулся на трон и Нолья тут же накрыла его руку своей.

– Нужно дать им имена, – чуть слышно сказала она.

– Сделай это.

Нолья широко улыбнулась, пристально посмотрев на новообращенную вампирессу, которая встретила ее взгляд с вызовом, презрительно кривя пухлые губы.

– Я назову тебя Джарвела, – нежным, бархатным как сама ночь голосом, произнесла она. – А тебя, – бывший карлик глядел на нее с нескрываемым обожанием, ведь Нолья возлюбленная повелителя, а значит и ей он предан безмерно. – Умберату.

– Да будет так, – подвел итог Корвинар, – кто еще хочет стать одним из нас?

Люди зашумели, загомонили, заплакали дети, но желающих не нашлось.

– Будьте вы прокляты! – выкрикнул кто-то из толпы.

Корвинар дернул щекой:

– Обратите женщин, у нас их мало, остальных на пищу, – распорядился он и встал, – пойдем, любимая, у нас еще много дел.

Глава 9

Камера была узкой, тесной, пропитанной безысходностью и гнилью. Каменные стены отсырели и покрылись плесенью. Запах стоял удушающий – смесь человеческого пота, испражнений и старой крови. Вода капала с потолка, скапливаясь в неглубокой впадине на полу.

В центре камеры, на покосившемся деревянном ложе, покрытом гнилой соломой, лежал человек. Или то, что от него осталось. Кожа, желтоватая, болезненная, натянулась на кости, ребра выпирали, словно ножи, обтянутые тонкой плёнкой. Лицо – осунувшееся, скулы острые, губы потрескались, на них запёклась кровь. Глаза, глубоко утопленные в тени глазниц, смотрели в потолок – пустые, мутные, лишённые жизни.

Капля воды сорвалась с потолка и упала ему на лоб. Он даже не моргнул. Только где-то в глубине его пустых глаз мелькнула тень – слабая, почти незаметная… то ли угасающего разума, то ли тихой мольбы о смерти.

Балич, а это был именно он, сел. Взгляд его плавал в густом мутном тумане, сквозь который едва проглядывались очертания каменной кладки, словно полустертый карандашный набросок. Холод царил, как внутри, так и снаружи обнаженного тела. В желудке поселилась дыра, требующая, чтобы ее немедля насытили.

Балич встал. Голод выгрызал нутро и бил в голову. Снизу вверх. По впалой груди, тощей шее, проходили голодные волны, взрывающиеся в омертвевшем мозгу. Взрывались и высекали из него искры. Вначале слабые, затем целые снопы, которые свились в извилистые молнии, спеленали серое вещество сеткой пульсирующих разрядов. Пелена перед глазами подтаяла, вырисовались черты мощной, оббитой железом, деревянной двери с маленьким окошком. Сквозь него процеживался слабый свет, различались запахи, доносились тихие, мышиные звуки. Они скребли черепную коробку изнутри, раздражали ноздри и будоражили пустой живот.

Балич медленно, первый раз в новой послежизни открыл рот и высунул наружу твердый, свернутый в трубочку язык. Потянул им воздух, издал жалобный, до дрожи в нервных окончаниях всхлип. Сделал шаг к двери, еще один и еще. Уперся в дерево, но продолжал идти, не прекращая делать шаги на месте.

Вначале коридора, ведущего к его камере, появился молодой вампир. Он замер прислушиваясь и глядя в темноту, свободно различая шероховатые, покрытые мхом и старыми потёками стены, неровный пол, под слоем грязи и с влажными лужицами, а кое-где проступали более тёмные пятна, оставшиеся от прошлых узников.

Там в глубине сквозь слабый звук капающей воды, словно отбивающей последние удары чьего-то забытого сердца раздавались шаги и глухие удары. Иногда сквозняк пробегал по коридору, шевеля паутину в углах.

Одетый в кожаный доспех, с коротким мечом на поясе слева и большой связкой ключей справа, вампир подошел к двери камеры Балича, посмотрел в окошко. Нездоровое, с восковым оттенком лицо герцога, замаячило перед ним.

– Встал? – удивился он. – Тебя же не обращали.

Балич забился о дверь сильнее, заскреб в нее скрюченными пальцами, не обращая внимания на ломающиеся ногти, капли гноящейся крови, появившейся из-под них. Слюна закапала изо рта, язык то сворачивался в трубочку, выстреливая между губ, то прятался в глубине глотки.

Вампир оскалился:

– Жрать хочешь?

Балич стал лупить по двери кулаками, ногами, сделал несколько шагов назад и с разбегу ударил всем телом, потом еще и еще раз. Дверь вздрагивала от каждого удара таранящего ее тела, но сломать ее таким образом все же было не возможно.

– Очень хочешь. Но подожди, сейчас я о тебе доложу, а старшие уже решат, что с тобой делать.

И вампир побежал наверх.

***

Тяжёлые дубовые двери, окованные чёрным железом, открылись с протяжным скрипом, впуская в комнату слабые отблески свечей. По каменным стенам, иссечённым веками, пробегали тени, будто тёмные сущности, прячущиеся от взора. Потолок терялся в полумраке, а резные колонны, похожие на иссохшие костлявые пальцы, подпирали его, скрывая в себе тайны древнего зодчества.

В центре комнаты возвышался длинный стол из тёмного морёного дерева, его поверхность потускнела от веков, но всё ещё сохраняла зловещий блеск. Почти всю его поверхность покрывала карта герцогства. Тонкие высокие бокалы блеснули в свете свечей. Кровь в них цеплялась за стенки, напоминая языки застывшего пламени.

Высшие вампиры сидели в массивных креслах, обитых потрескавшимся багровым бархатом. Их лица, казались высеченными из мрамора.

По углам комнаты темнели драпировки, скрывая ниши, в которых едва угадывались силуэты слуг – немых теней, ожидающих приказов. Над камином, где угасал последний отсвет огня, висел древний герб Баличей, который еще не сняли.

– Повелитель, – в комнату, согнувшись в поклоне до пола, вошел Толисар, – Балич ожил.

– Ожил? – переспросил Архаэль, продолжая при этом презрительно кривить тонкие губы. – Я хочу на это посмотреть.

– Все хотим, – расплываясь в улыбке, томно протянула Джарвела, – да, повелитель?

И ее изумрудные глаза, устремленные на Прародителя, сверкнули обжигающим красным огнем. Тот не ответил, лишь приподнял указательный палец, которым перед этим водил, по расстеленной на столе карте и улыбка тут же сошла с лица вампирессы, а в комнате как будто стало еще темнее и холоднее.

– Привести прямо сюда? – получив беззвучное указание, уточнил Толисар.

– Веди во двор и собери всех вампиров.

Толисар поклонился и скрылся за дверью.

– Ты ожидал этого? – спросила Нолья.

Корвинар встал, за ним тут же поднялись все остальные.

– Да. Он не умер по-настоящему.

– Так вот зачем вы приказали всем выпитым необращенным рубить головы, – поедая его глазами, сказал Умберату.

– Да.

***

В самом центре, точно в фокусе невидимой камеры, двое вампиров крепко держали за руки судорожно подёргивающего конечностями Балича.Тьма застыла над замком, окутав его стены липкой ночной дымкой. Лунный свет, приглушённый рваными облаками, ложился на каменные плиты двора холодным, мертвенным серебром. Вид сверху открывал картину, исполненную зловещей торжественности: полукругом стояли вампиры ,их фигуры казались вырезанными из самой тьмы, застывшие, словно изваяния. Глаза поблёскивали алыми углями, отражая слабый свет факелов, что мерцали у стен.

А затем во двор ступили высшие вампиры. Их присутствие сделало ночь ещё плотнее, ещё холоднее, как будто сам воздух сжался, сгустился вокруг них. Они шли неторопливо, исполненные мрачного величия и звук их шагов, словно тёмное вино в старом кубке, был вязким, густым, будто его налили в этот мир из самой бездны.

Ночь теперь словно ожила, задышала тяжёлой зловещей тьмой. Луна спряталась за рваными тучами, и свет её стал слабым, дрожащим, будто сама она боялась смотреть на то, что сейчас произойдёт.

Ветер, ещё минуту назад тихий, поднялся, завыл в бойницах, зашелестел знаменами, словно послышался шёпот тысячи безымянных призраков, предупреждающих и умоляющих одновременно.

Высшие замерли в десятке метров от беснующегося зомби и его стражей. Корвинар обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, и все замерло: ветер стих, луна окончательно утонула в тучах, пламя факелов застыло, словно замороженное.

– Дети мои, – заговорил Корвинар, – это выпитый, но не обращенный человек. Живой труп. Разума в нем нет, лишь самые животные инстинкты и голод. Дайте ему выпить немного крови.

Тут же Толисар принес бутыль с кровью, открыл ее и поднес горлышко ко рту зомби. Тот замер, ноздри его затрепетали, изо рта выскользнула трубочка языка, нырнула в бутылку, послышался чавкающий звук. И тут же он заверещал, фонтанчик крови выплеснулся из его рта и если бы Толисар не увернулся, попал бы ему в лицо. При этом Балич, так дернулся вперед, что вырвался из рук державших его вампиров, сбил Толисара с ног и, не переставая издавать нечеловеческий визг, в котором смешались боль со злостью, побежал прямо на Корвинара.

Тут же все вампиры, словно единый организм пришли в движение, чтобы защитить своего прародителя, но тот мысленно остановил их, шагнул навстречу зомби и поймал его пустой мертвый взгляд. Тот захлебнулся в своем крике, сбился с бега, сделал по инерции еще несколько шагов и замер, опустив руки вниз и не отрывая глаз от Корвинара.

Первый вампир подошел к Баличу, раскрыл ему рукой рот, сунул пальцы внутрь и вытянул наружу язык, который тут же свернулся в трубочку.

– Значит, ты не пьешь кровь, – сказал Корвинар. – Тебе нужен мозг. Приведите человека.

Через несколько минут его указание было исполнено. Толисар привел пожилого мужчину, который раньше служил конюхом, а теперь оказался среди тех, кого из замковой прислуги оставили в качестве пищи. Он шел, опустив голову. Обрушившиеся на него ужасы парализовали волю и он, безропотно, выполнял все получаемые приказы. Но когда его подвели к зомби и он узнал в нем своего бывшего господина, новая волна страха захлестнула его.

– Н-н-нет, – заикаясь произнес он, непроизвольно делая шаг назад.

Балич же, втягивал в себя запах его тела. В глазах его безумно дергались зрачки, то сужаясь в точку, то заполняя всю радужку, дрожь волнами пробегала по телу, трепетала каждая мышца, каждый волосок на коже тянулся к человеку.

Корвинар убрал свой контроль, и живой труп бросился на жертву. Его скорость поразила даже вампиров. В одно мгновенье, покрыв расстояние в три метра, обхватил конюха руками и ногами, повис на нем, неимоверно широко открыл рот, и вонзил в лоб трубочку языка. Раздался хруст, а затем громкое чмоканье, влажное хлюпанье и довольное урчание. На удивление, человек не падал, а стоял не подвижно, словно каменное изваяние. Когда зомби завершив трапезу, оторвался от него, он так и остался стоять.

Корвинар поманил Балича к себе и тот, опустившись на четвереньки, подскочил к нему и стал ластиться, словно собака.

– Какая мерзкая тварь, – нарушил воцарившуюся тишину Луагор.

Прародитель дернул щекой, потрепал зомби по голове.

– И это очень хорошо. Заприте его.

Два вампира, державшие Балича до этого, вновь подхватили его под руки и увели. Он больше не вырывался, лишь все поворачивал голову, чтобы не отрывать взгляда от Корвинара.

– Дети мои. Эти зомби помогут нам завоевать доверие и любовь людей. А своего герцога они проклянут, ведь мы покажем им его новое обличие, которое он получил, продав душу загранным тварям. Это он принес на землю зло, которое убивает людей, а мы те, кто пришли, чтобы остановить его. Отравляйтесь на охоту и каждый выпейте по одному человеку, но не обращайте его и не рубите голову. И чтобы никто из людей вас не видел. Зло придет к ним ниоткуда и через сутки они познают его силу. И вот тогда мы покажем им его виновника и станем их спасителями. Да будет так!

– Да будет так! – как один повторили вампиры.

Глава 10

Радика представляла из себя эдакую двадцатилетнюю бабищу. Щеки, что твои амбары, зерно хоть ведрами засыпай, глазки маленькие, нос картошкой, талия потерялась и уже никому не суждено ее найти; грудь, что два твоих мешка, ну а на попе карта мира поместится в масштабе один к одному. Да, красавицей Радику никак не назовешь. Но при всем, при этом она была весьма любвеобильной и вешалась на шею, да и не только на нее, любому кто хоть с малейшей симпатией в ее сторону дыхнет. Вот и в эту ночь, пыхтя как сотня утюгов, пробиралась она на общинный сеновал. Ждал там ее один из воев, что охранял их деревню от Твари загранной. Ах, что это был за мужчина: высокий, грудь бочонком, морда красная, с переломанным носом, с шрамом ото лба до подбородка и когда он говорил, глаз его один всегда в сторону скашивало, а шрам дергался, словно змея в параличе. А какие у него руки, не руки, а лапища железные. Как шлепнул он давеча Радику по телесам ее не объемным, так аж грудь чуть из платья не выпрыгнула, как прижал к забору, аж душа тело чуть не покинула. И теперь вот, выбравшись тайком из дома, чтобы отец, да братья не услыхали, бегеможьим шагом спешила она к своему милому.

– Приходи ночью, – сказал он, – на сеновал. Ужо позажимаимси. Дуже ты мне глянулась.

После таких слов, не то, что ночью, не то, что на сеновал, за Грань Радика бежать готова. И плевать, что мертвит людей сила неведомая, авось с ней ничего не случится. Тем более что пост войский в деревне, ужо оборонят.

Вот и сеновал. Длинный деревянный амбар с воротами в одном конце и с рядом маленьких окошек под крышей. Здесь сено всей деревни хранится. Деревня у них дружная, общинная, богатая. Худых хозяйств нет. А все благодаря отцу Радикову, что управление деревней вот уже третий десяток лет держит. Сам граф его уважает. Так и сказал, когда несколько лет назад через деревню ехал: уважаю мол, когда порядок такой. А порядок ясно дело от кого идет.

Радика прижалась спиной к стенке сеновала, дышала тяжело, аж сопрела, пока добиралась. По небу плыла почти полная луна и все видно было довольно хорошо. Растянув губы в улыбке, она потянула за створку ворот. Те, как и ожидалось, были не заперты. Внутри темно, приятно пахло сеном и еще чем-то, приторно-сладковатым.

– Эй, – тихонечко позвала Радика, – вой, тута ты?

Имени она его даже и не знала, не до имени ей было. Ответа не последовало, но услышала девушка шебуршание в соломе, чуть дальше от дверей. Притаился милый, хочет, чтобы я его поискала. И предвкушая предстоящую забаву, Радика, вытянув руки перед собой пошла на звук.

– Иду, иду, милый, – шептала она и все шире и шире улыбаясь. Посреди амбара был проход до самого его края, сено же складывалось по обеим сторонам от него.

– Где же ты тут, – она дошла до места, откуда услышала шелест соломы, но никого там не нашла. – Эй, ты где? Хватит прятаться.

Какая-то тень мелькнула в глубине амбара. Радика успела заметить это краем глаза и стала поворачиваться в ту сторону. А вот и милый, идет, нет, бежит к ней. Руки широко раскинул, только как-то подергивается странно, это от нетерпения, наверное. Обрадованная девушка шагнула ему на встречу, готовая утонуть в его объятиях. Но, что-то тут было не так. Ее вой гораздо выше, мощнее, а этот силуэт во мраке какой-то тощий, руки торчат как палки. Это не ее милый. И запах, от него шел тот приторно-сладкий, который она почуяла, как только зашла на сеновал. Где-то она уже встречала подобный аромат, но вот где? Страх накатил на девушку, и она стала пятиться назад. Запах, он не давал ей покоя, что-то знакомое, что-то не хорошее. Ну, конечно же! Кровь! Так пахнет кровь! Она была на бойне, когда свиней резали и там все пропитано этим запахом. А незнакомец, приближался все быстрее и быстрее, вот он шагнул в квадратик падавшего из окна света и Радика завизжала. Бледное лицо, горящие огнем глаза, торчащие изо рта клыки. С прытью, которой никак нельзя было ожидать, от обладательницы столь грузного тела, она развернулась и бросилась бежать. До ворот совсем недалеко. Она успеет выскочить и захлопнуть створку. Обязательно успеет. Рука уже коснулась досок воротины, когда тварь запрыгнула ей на спину, и ледяными руками обхватила шею, пережала горло, потянула назад. Радика захрипела, пальцы судорожно заскребли по дереву. Она развернулась, закрутилась, пытаясь сбросить с себя непрошеного гостя, но тот лишь сильнее сдавливал ее горло, вонзая когти в нежную девичью плоть. А затем, не понятно как, извернувшись, тварь со спины перебралась на грудь Радики. Она увидела свое перекошенное лицо в горящих огнем глазах твари, и ужас лишил ее сил. Она грузно повалилась в мягкое, пахнущее летом и солнцем, сено. Тварь же широко разинула пасть и острая твердая трубка выскользнув наружу, пробила лоб девушки.