Огненный поезд

–Приходилось. Заводила фронтовой малоросской Рады.

–Да, потом он сделался главой Украинского генерального войскового комитета. Но это неважно. Вместе с Петлюрой, который в свое время тоже занимался снабжением армии в Союзе земств и городов, Шефтель провернул несколько крупных афер. Например, хлеб и мясо у артелей от имени правительства закупались в 5, а то и 10 раз дороже реальной стоимости, а по бумагам цены были обычные. В общем, им грозил трибунал, но Семёна – он на самом деле Семён, а не Симон, имя он поменял на манер борца за независимость Симона Боливара, отмазали масоны, а Шефтель вовремя растворился в мутных водах лихолетья и всплыл уже в качестве депутата Госдумы от партии кадетов. Как депутата его не трогали. А когда Думу Николай распустил, уехал в Швецию. В общем, у нас есть неопровержимые доказательства его нечистоплотности. Если его земгорская страница биографии станет широко известна, это нанесет удар не только по нему, но по партии кадетов, одним из лидеров которой он является.

Следующий вопрос Клейст попросил не озвучивать, мол и так ясно – с какой стати начальник военной разведки Германии пойдет на встречу русским и расскажет все как на духу? В этом Ставка вовсе не уверена. Однако есть одно «но». Кайзеровский режим испытывает теперь большие трудности. Растет социальная напряженность из-за резкого спада экономики, народ нищает, в некоторых немецких землях, например в Сааре и Нижней Саксонии, голод. Как вы и предупреждали полковника Николаи, бумеранг, который немцы запустили в Россию, возвращается к ним.

–Пока этого незаметно, – возразил Верховцев. – Насколько мне известно, в Брест-Литовске Германия выворачивает Ленину руки. Наверняка большевики подпишут мир на немецких условиях.

–Это не спасет кайзеровский рейх от гибели. Союзники и без нас додавят Центральные державы. Дело времени. Да, Германия по заключенному с большевиками миру получит возможность пограбить богатые продовольствием Украину и Бессарабию, но это будет для нее лишь временной отдушиной. К осени Вильгельма скинут и как следствие, вспыхнет социальная революция. Может, произойдет в обратной последовательности. Немецкая империя вспыхнет красным огнем. Это прекрасно понимает Вальтер Николаи.

–Предположим, понимает. Но какой смысл ему теперь давать нам компромат на большевиков? Немцы ведь сами заварили в России красную кашу.

–Слово «нам» меня радует. Вы уже не отделяете себя от нашего дела.

–Не цепляйтесь к словам, штабс-капитан.

–А смысл ему такой: раз в Германии тоже готовится марксистская революция, сейчас самое время немецкой разведке раскрыть миру карты. Да, мол, разведка и МИД финансировали большевистский переворот в России, но сейчас русская экстремистская волна откатывается в Германию. Левые предатели родины пытаются раскачать и погубить тысячелетний рейх. То есть, компромат на большевиков, если он будет обнародован по всему миру, станет компроматом и на немецких левых социал-демократов, мечтающих разжечь в Германии коммунистическую революцию.

–Шефтель утверждал, что большевики не брали на переезд через рейх немецких денег.

–Как там у Маркса: деньги – товар – деньги. Наличных Ленин из рук немцев, возможно, и не брал, но услуга тоже товар, а товар – это деньги. Нам необходимо документальное, письменное свидетельство разведки Германии о том, что переезд русских революционеров был организован кайзеровским Большим Генштабом. Наверняка в архиве сохранились приказы генерала Людендорфа, фельдмаршала Гинденбурга или самого императора Вильгельма. Полковнику Николаи не составит труда их достать. Возможно, их копии, а то и оригиналы находятся в его ведомстве. Поверит ли русский народ этим свидетельствам? Кто-то поверит, кто-то нет, но это неважно. Главное бросить в воду камень, чтобы пошли круги. В любом случае, это нанесет сильнейший удар по большевикам.

Верховцев молча рассматривал в тусклом свете трактира сивушные разводы на рюмке, будто гадал по ним.

–Почему именно я должен ехать в Германию? – спросил он.

–Наконец-то, – обрадовался Клейст, так как по его мнению это означало, что капитан уже согласился. – Во-первых, вы знакомы с полковником Николаи и по вашим же словам, имели с ним проникновенную беседу, в которой он призвал вас как можно скорее разделаться по приезде на родину с революционными экстремистами. Значит, в душе у него есть что-то разумное и человеческое. Во-вторых, у вас были доверительные отношения с Шефтелем и ему с вами будет проще и приятнее иметь дело, нежели с каким-то незнакомцем из нашей контрразведки. В Швеции, кроме Шефтеля, и у нас своего человека в среде зарубежной социал-демократии, нет.

–Другого агента нет, – с сарказмом уточнил Верховцев. – Шефтель, получается, ваш агент, осевший в Стокгольме. Сами говорили, что он из-за своих проделок у вас на крючке.

–Нет, агентом его назвать нельзя, так, полу добровольный помощник, тоже не любящий большевиков. Возможности нашей контрразведки невелики. Белое движение только зародилось, оно еще разрозненно и слабо.

–Зачем же тогда было устраивать поход на Екатеринодар? Большевики разобьют вашу Белую армию на раз два. Их тьма тьмущая. Толпа верит большевистским сказкам про будущую райскую жизнь.

–Не числом, а умением, как говорил великий полководец. Нужно продемонстрировать свою решительность и силу. Для этого и отправились в поход.

–Кому продемонстрировать? Россиянам или союзникам, чтобы те, наконец, щедро вложились в помощь белым генералам?

Вопрос не поставил Клейста в тупик.

–И тем и другим, – спокойно ответил он. -Только не белым генералам, как вы изволили выразиться, а России.

Верховцев махнул рукой:

–Бросьте. Красные предлагают мир народам, заводы рабочим, землю крестьянам. А вы что обещаете? Новое Учредительное собрание. Смешно. Да кому оно нужно это ваше Учредительное собрание? Опять бесконечные свары, интриги, бессмысленное сотрясание воздуха. Людям нужна конкретика.

–Большевики не дадут людям ни мира, ни заводов, ни земли.

–Возможно. Только ожидание предстоящего всеобщего счастья греет людям сердца, дает им веру в будущее. А чего им ждать от вас, белых, то есть дворян и буржуев, кроме новых оплеух и зуботычин, что они получали всю жизнь? Нет, человек живет надеждой на лучшее, без этого его существование бессмыслено. Да, воздух свободы и вседозволенности опьянил народ, вскружил ему головы, он не способны трезво смотреть на вещи. Но людям хочется этого опьянения, которое, возможно, закончится тяжелейшим похмельем.

–Браво, господин капитан. Больной головой всё и закончится для сторонников большевиков, если,конечно, у них еще останется на плечах голова. Впрочем, мы отдалились от темы. Так вы готовы помочь России?

–Вот как, целой России, а не конкретно контрразведке Добровольческой армии. А документы? Мне что же по своим путешествовать?

–Это уже деловой разговор. То есть, вы согласны?

–Согласен, черт возьми. Лучше быть шпионом белых заграницей, нежели пропивать жизнь в ростовских кабаках или совать голову в красную петлю вместе с вашими добровольцами в бессмысленном походе.

–Завтра ждем вас на Набережной улице ,13, что у Мертвого Донца.

–13? Я суеверный.

– В 10.00. Честь имею. Эй, мальчик!

К Клейсту подскочил половой. Штабс-капитан дал ему монеты, потрепал белые, жесткие вихры, быстрым шагом вышел из трактира «Шмат».

Барон Будберг

На утро по указанному адресу Александра ждал какой-то хмурый мужик в синем крестьянском зипуне о шести металлических пуговицах, пыльном ямщицком котелке. В глаза не смотрел, вытирал длинный красный нос жилистым кулаком, выдал бумаги: паспортную книжку на имя старшего инспектора 5-ой Самарской гимназии, барона Андрея Васильевича Будберга и мандат, на ту же фамилию – помощника заместителя Председателя Петроградского Совета Григория Евсеевича Зиновьева. Пояснил бесцветным голосом:

– Ваш род, господин барон, исходит от Теодрика Будберга из Вестфалии. Леонард – Густав Будберг был пожалован Калом XI в баронское достоинство. Под Нарвой он был взят в плен и остался в России. Вы потомок генерал-лейтенанта русской императорской армии Карла Васильевича Будберга и Андрея Яковлевича Будберга бывшего военного губернатора Санкт-Петербурга и министра иностранных дел Российской империи в начале 19 века. Реальные Будберги теперь, в основном, живут во Франции, вы вряд ли с ними пересечетесь. Тем не менее, вот.

«Крестьянин» протянул Верховцеву серебряный медальон, в овале которого было изображение какого-то надменного монарха:

–Это Карл XI. Фамильная реликвия. Отпрыски Будбергов жили и в Швеции, и в Ливонии и Курляндии, у каждого есть своя семейная реликвия. По этим штучкам друг друга и принимают.

–А если в Швеции объявится настоящий Андрей Будберг? – спросил капитан, с интересом рассматривая медальон.

– Не объявится. Когда Андрею было 3 года он пропал без вести во время наводнения в Санкт-Петербурге. Скажите, что чудом спаслись, попали в государственный приют, объяснить кто вы тогда не могли. Позже узнали свою родословную по медальону, но родственников искать не торопились, считали, что они вас предали, перестав искать во время наводнения. Но это «пожарная» легенда, она скорее всего, вам не пригодится.

Теперь Верховцев с интересом посмотрел на «крестьянина», который даже не представился. И не подумаешь, что этот мужик в мятом зипуне, излагающий сложную, явно до мелочей продуманную «семейную легенду» Будбергов, сотрудник белой контрразведки. Неплохо еще сыскари работают, надо же.

–А мандат? – спросил капитан.

–Настоящий, не волнуйтесь. Он вам поможет на севере. Но в Петрограде им лучше не светить. Вы помощник самого Зиновьева по снабжению города продовольствием и одеждой. Почему Будберг? Так естественнее, среди большевиков теперь много немцев, поляков, прибалтов и евреев. Были в Харькове – пока туда из Ростова свободно ходили поезда – собирали для голодного Петрограда хлеб, овес, пшено, гречку с крестьянских общин. В Орле выполняли дополнительное задание от Совнаркома: договаривались на местных текстильных фабриках о пошиве форменной одежды для Красной армии. В середине января комиссары выпустили декрет о создании РККА – Рабоче-крестьянской Красной армии. Теперь возвращаетесь в Петроград. В мандате все ваши маршруты указаны.

Верховцев повертел перед глазами бумажку с большими буквами «Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов» , с двумя печатями, звездами и витиеватой подписью тов. Зиновьева. Не удержался, чтобы в изумлении не воскликнуть:

–Надо же! И подпись настоящая?

–Разумеется. Теперь дальше. В Финляндии сейчас тоже гражданская война. Красные, которых поддерживает РСФСР бьются с шюцкором, это аналог нашей Белой гвардии, добровольцы. Генерал Маннергейм создает свою армию, собирается разоружить русские части в Финляндии. У них там своя война. Границы с Россией, как таковой, пока нет, то есть до Хельсинки или Лахти добраться из финского Выборга не проблема. Оттуда ходят поезда до Стокгольма. Но лучше воспользоваться паромом из Турку, быстрее. Но это уж смотрите по обстоятельствам. Русских беженцев и эмигрантов пропускают беспрепятственно. В Стокгольме вы знаете что делать. Напомню, Шефтеля найдете в отеле «Банк».

Капитан кивнул, а «крестьянин» не сказав больше ни слова, коснулся двумя пальцами полей пыльного котелка, направился к двери.

–А марки с кронами? – крикнул ему вслед Верховцев.

Странный агент контрразведки вернулся, буркнул «извините», протянул черный бархатный кисет:

–Здесь 200 рублей золотыми червонцами. Остальное получите в Стокгольме у Шефтеля.

–А если он…, – начал фразу капитан и не закончил, так как агент снова коснулся двумя перстами края своей шляпы и удалился.

Подозрительный тип

Февраль 1918, Финляндия, Лахти

В финском Лахти вокзал кипел, как котел. Кого тут только не было: и мешочники, и крестьяне на телегах, явно русские, солдаты, офицеры без погон, представительные, хорошо одетые граждане – из коммерсантов, или из бывших чиновников, бородатые купцы. А также цыгане и даже китайцы.

Приличную одежду – черное, почти до пят пальто с большими накладными карманами, серую «банкирскую» шляпу, синюю в звездочках жилетку, лакированные остроносые ботинки с желтыми обкладами и, конечно, белоснежную рубашку с ярко – зеленым галстуком Александр Данилович или теперь по документам Андрей Васильевич Будберг, купил в финском Выборге. Там еще вовсю торговали магазинчики и лавки. Финские, шведские, русские купцы в ожидании полного хаоса гражданской войны, распродавали товар по бросовым ценам. Весь шикарный наряд Верховцеву обошелся в 15 золотых рублей. Купец Янсон магазинчика «Товары для настоящих господ» вручил ему «для солидности» бесплатно темно-вишневую трость с резной, в виде морды тигра, ручкой, как торговец уверял из «древнего слона». Капитан принял трость. А почему бы и нет? Он ведь теперь должен выглядеть очень прилично.

Поезд из Выборга прибыл в Лахти в пятницу утром, дальше оставалось ждать паровоза до Турку. Все же Верховцев решил воспользоваться паромом. Но никакой информации о поездах не было. Поговаривали, что красные взорвали железнодорожные пути и на севере, и на западе, где и находился порт Турку. Белые шуцкоры якобы оттеснили их к озерам Нясиярви и Весиярви, где теперь и добивают. Однако точной информации ни от кого получить было невозможно.

К удивлению Верховцева у вокзала он увидел двух русских жандармов в прежней форме, которые вальяжно, как в старые спокойные времена, прохаживались вдоль площади. И они на вопрос капитана – когда будет транспорт, лишь развели руками. Один из них, с тяжелыми, видно от больных почек, мешками под глазами, сказал: «Кто ж знает? Все летит под откос. Петр Великий купил Шведскую Лифляндию за 2 миллиона ефимок, Екатерина Великая приобрела Курляндию за 500 тысяч червонцев. Теперь всё отдали бесплатно. Вместе с нами, с русскими. Скоро здесь будут господствовать либо немцы, либо красные финны. Одна надежда на барона Маннергейма, может, он наведет порядок. А что, придется стать финном».

Другой жандарм, тощий и высокий, как карандаш, поддержал: « Чухонцами и станем, эх». И вдруг спросил, подозрительно глядя на Верховцева: «А документики у вас имеются?»

Капитан протянул паспортную книжку. Оба жандарма уткнули в паспорт носы, зашмыгали ими, покряхтели.

–О-о, го-осподин барон, – почтительно протянул «почечник». – Очень приятно-с…

«Карандаш», видимо, менее впечатлительный, спросил:

–А заграничного паспорта что, нету?

Верховцев развел руками:

–Только с фронта, воевал в Иностранном французском легионе. Был ранен, выездной паспорт остался в Вердене. Теперь спасаюсь от большевиков.

–Да, от большевиков одна беда, – кивнул высокий. – Они и тут уже немало натворили, но, думаю, недолго им осталось. Прижмут их наши. А вы что же, теперь в Швецию или как большинство, сразу в Америку?

–Господа, – немного подумав ответил капитан, – я приложу все усилия, чтобы Россия освободилась от красной чумы. И это всё, что я могу вам теперь сказать.

–Ну дай вам бог.

Жандармы козырнули, почтительно поклонились и важно продолжили путь по привокзальной площади. Верховцев убрал паспортную книжку во внутренний карман пальто, под подкладкой которого находился мандат Петросовета. Пока он ему не понадобился. Несколько дней назад мандат его чуть не погубил.

Банка и Трубка

Февраль 1918, Николаевская железная дорога

На одной из станций, недалеко от Петрограда, в вагон ворвалась толпа пьяных матросов. Они громко, вызывающе гоготали. Из их разговоров Верховцеву, томившемуся в вагонной духоте и смраде на верхней полке, стало ясно, что это кронштадтцы. Вагон наполнился дымом от их папирос и самокруток.

Когда поезд тронулся они, вроде бы, примолкли, а потом завязалась словесная перепалка с солдатами, ехавшими в первых отсеках вагона. «Мы Зимний брали! Временщиков скинули», – услышал Верховцев громкий, надрывающийся голос одного из солдат. «Зимний они брали, – ха-ха, – рассмеялся какой-то матрос, – двух теток в галифе победили, ха-ха. Мы, балтийцы, в Феврале уже офицериков на их же кортики ставили. Я с августа с «Авроры» не вылезал». «Ага, вы и загнали Аврору в Неву, чтобы временщиков защищать. Это уже потом с пьяных глаз пальнули в белый свет. А теперь кичитесь, что якобы сигнал к штурму дали. И без вас бы обошлись».

Капитан понял, что подобного оскорбления пьяные матросы солдатам не спустят. И не ошибся. Началась драка. Пассажиры: бабы, дети, мешочники завопили.

Спрыгнув с полки, Верховцев решил поглядеть на «поле боя». Напротив его отсека появился матрос в бескозырке с вытаращенными, налитыми кровью, как у быка глазами и маузером в руке. Одну ленточку матрос держал в распухших губах. Он несколько раз выстрелил в потолок. Пассажиры закричали пуще прежнего, а балтиец стал водить стволом из стороны в сторону, словно подыскивая жертву. Дуло остановилось на капитане.

Боевой офицер Верховцев, бывавший в разных передрягах, среагировал моментально. Выбил у матроса маузер особым приемом, заломил ему до треска в суставах руку, повали на вонючий пол вагона. Спереди раздались винтовочные выстрелы. Это уже палили солдаты.

Неизвестно чем бы все закончилось, если поезд не остановился на очередном полустанке и в вагон не влетел латышский патруль. Свара продолжалась еще какое-то время, но латышских стрелков было много и вскоре всех матросов и нескольких солдат вывели из вагона. Командир патруля вежливо предложил выйти и Верховцеву.

На этом вежливое обхождение закончилось. Всех драчунов, а их среди матросов оказалось человек пятнадцать, пятерых солдат и Верховцева, препроводили в подвал торговой лавки купца Крестовского «Хлеб, мука, сахар, пряности». Подвал был глубокий, просторный. От муки и хлеба, сахара и пряностей там ничего не осталось. На полу валялись пустые пыльные мешки, да по углам были рассыпаны зерна овса, что не успели доесть мыши.

Через некоторое время в подвал вошел командир латышского отряда в кожаной танкистской куртке, что стало модно у большевистских начальников, фиолетовых, словно снятых с циркача галифе, подбитых изнутри серыми кожаными вставками. Он говорил важно, с сильным прибалтийским акцентом:

– Обстоятельства в р-республика сложные, ник-кому не позволено нарушать пор-рядок.

–Ты кто такой, красавец? – развязно крикнул один из матросов.

–Из-звините, не представился. Я есть пр-редставитель местного коммунистического рабоче-крестьянского и солдатского Совета Улдис Эйхманс.

–А мы что, черенки хреновы? Братцы, да что же это такое! Среди большевиков теперь одни инородцы: лифляндцы, эстонцы, малороссы, даже корейцы и китайцы. А мы, русские, те кто делал революцию, должны слушать эту надменную индюшачью тварь!

Балтиец приподнялся – это его заломил в вагоне Верховцев – но латыш кивнул и в дверях появились трое его подчиненных с красными повязками на рукавах.

–Я б-бы не советовал в-вам б-буянить, я б-бы советовал вам сидеть тихо. Вы все б-будете подвергнуты революционному наказанию за свой п-проступок.

Верховцев поднялся, протяну мандат Петросовета:

–Я выполняю особое задание председателя Петроградского Совета товарища Зиновьева, – сказал он как можно увереннее.

Эйхмансвнимательно несколько раз прочитал мандат. Кивнул.

–Вы еврей? – спросил он.

–Как и товарищ Зиновьев. А что?

–Ага, – единственное, что сказал на это латыш. Поманил Верховцева пальцем, чтобы тот подошел ближе. Когда капитан приблизился, натужно улыбаясь, сказал:

–В-вам повезло. Я лично знаком с т-товарищем Зиновьевым. Идем, с-сейчас я ему буду звонить и разговаривать о вас.

На Верховцева словно вылили ушат ледяной воды. Вот так незадача. Шпион Верховцев-Будберг сломал себе шею на первом же препятствии. Было бы смешно, если бы не было смертельно грустно. Капитан почувствовал сладковато-приторный запах могилы.

Вместе с Эйхмансом он вошел в его кабинет, находившийся в бывшем жандармском управлении, рядом с лавкой купца Крестовского. Не выпуская мандата Петросовета из рук, латыш принялся накручивать ручку телефонного аппарата. Сердце Верховцева готово было выскочить наружу. Единственный выход прямо сейчас сигануть в окно, а там как получится. Шансов мало, но хоть что-то.

Однако прыгать капитану не пришлось. Эйхманс выругался по-латышски, нервно вернул трубку на рычаг:

–Оп-пять нет связи. Это б-безобразие. Буду жаловаться наркому. Я готов вам поверить, но обстоятельства выше нас, всё и всех нужно п-проверять. Ид-дите в подвал, как дозвонюсь до т-товарища Зиновьева, за вами пришлю.

У капитана сложилось ощущение, что подчиненные Эйхманса способны слышать своего командира даже сквозь стены. Тут же появился солдат, хотя Улдис говорил тихо, перехватил ружье штыком вперед, велел Верховцеву «п-перебирать пятками». Солдат рассмеялся этому выражению, видно, оно отсутствовало в его родном языке, а в русском ему очень нравилось.

Да, с юмором у прибалтов туго, отметил про себя капитан, заложил руки за спину и вышел из кабинета. В коридоре, где было широкое и как ни странно довольно чистое окно, он увидел внизу, на углу управления телегу с пулеметом. Возле нее сидели вкруг латышские стрелки, курили. В поезде невозможно было понять, сколько их всего, теперь же одним опытным взглядом Верховцев определил, что их несколько десятков. Еще конвоир и двое возле входа в «жандармское управление», плюс Эйхманс. Итого, где-то 30 с половиной. Вряд ли на этом полустанке была острая необходимость держать большую гвардию. Хоть Эйхманс и говорил, что он представитель местного рабочего-крестьянского Совета, но скорее всего это показное выпячивание своей закомплексованной личности. Просто направили сюда взвод латышей охранять железнодорожный разъезд. С другой стороны, Эйхманс знает Зиновьева. А почему бы и нет? Эти красные тараканы давно уже в одной банке шарохаются. Рано или поздно перегрызут друг друга.

С этим мыслями Верховцев переступил порог купеческого подвала. За ним сразу же с грохотом захлопнулась дверь. Все «узники» молча уставились на него. А в голове капитана параллельно с мыслями о «тараканах», заварился молниеносный, как на фронте, отчаянный план. Если его не исполнить прямо сейчас, то противник непременно возьмет верх.

–Эйхманс сказал, что нас всех, скорее всего, расстреляют.

–Как так? – солдаты подскочили с сырого пола.

Один из них запутался в полах шинели, упал, захныкал. Он был совсем еще молод:

– Я не хочу умирать.

–Это за что же нас расстреливать? – спросил матрос, паливший из маузера в вагоне. – За обычный мордобой? Они что, совсем там…? Нас, героев революции, кронштандцев в расход?

–Вас как зовут? – Верховцев подошел к балтийцу, внимательно посмотрел на него.

–Михаил. Михаил Евграфович Банкин. Боцман, я типа вожака у братвы. Они меня Банкой прозвали. Правда, братва?

Матросы как-то вразнобой, неуверенно ответили «правда».

–Раньше надо было думать, Михаил Евграфович, и желательно головой. Эйхманс говорит, что получил инструкцию из ВЧК самым жестким и решительным образом пресекать все беспорядки. Применять при этом самые суровые меры воздействия, вплоть до расстрела, невзирая на масштаб личности и ее заслуги перед революцией.

–Но это же… неосмотрительно, – ввернул явно несвойственное ему слово боцман.

–А вы устроили пальбу в поезде осмотрительно? Еще неизвестно кого вы там ранили, а может и убили.

–Я же в потолок! – крикнул стрелявший из маузера матрос.

–Теперь из-за вас всем нам будет потолок. Ладно. Вот что, Миша, Михаил Евграфович, живо соберите все мешки в подвале и сложите их в одну кучу у двери. Зажигалка или что подобное у кого есть?

Поднялся пожилой крупный балтиец в заляпанном вином и еще чем-то кителе. Расправил на лбу копну упругих волос:

–Как матросу без огнива? Есть. Токмо не Мишка боцман, а я боцман, настоящий, а он выскочка, самозванец. Бог с ним. Что задумал, офицер?

–С чего вы взяли, что я офицер? – удивился Верховцев, подтаскивая к двери пыльные мешки. Их набралось не менее дюжины.

–Жизнь большую прожил, манеры господские не скроешь. Меня Яшкой Трубкой кличут. Трубка – это фамилия, она же и прозвище.

–Вот что, Яша, мы сейчас пожар в подвале устроим. Понятно?

Трубка хитро прищурился, кивнул:

–Дай-ка, сам подпалю.

Он чиркнул самодельной зажигалкой из гильзы и трубки с колесиком. Пламя тут же забило мощной струей из самоделки, которую он приложил к мешкам.

Как только мешки загорелись, капитан затоптал их ногой. Подвал тут же наполнился едким, тяжелым дымом. Он повалил в щели двери, так как тяга шла из узкого решетчатого окна под потолком. В окно не пролезла бы и кошка, сделано оно было, видно, лишь для вентиляции, чтобы товары не прели в подполе.

Матросы и хныкающий солдат без разъяснений Верховцева и Трубки, кинулись к двери, начали барабанить, кричать: