Огненный поезд

В Турку

Март 1918, Финляндия, Турку, отель «Kakola».

Профессор спал так тихо, что капитану показалось, что он умер. Даже поднес ладонь к его носу. Барсуков тут же открыл глаза. Из него вырвалось что-то наподобие стона, видно, вспомнил «приключения» в поезде. Сел на кровати, приветственно кивнул капитану.

–Сейчас кофе принесут, я заказал, одевайтесь, – поторопил Верховцев.

Философ нехотя сполз с постели, потянулся.

–Как хорошо, что мы теперь в Турку, – сказал он.

–Да, замечательно, – подтвердил капитан. – Паром в 8 вечера, утром будем в Стокгольме. Я уже попросил портье заказать нам два места в каюте 1-го класса.

–И когда вы только успели, Андрей Васильевич? А я, признаться, расслабился.

–Понятно. Не каждый день приходится людей убивать.

Эти слова прозвучали с явной поддевкой. Но к удивлению капитана, философ даже не поморщился на эту «шпильку».

–Иногда и заяц превращается во льва, – ответил Барсуков. И тут же сделал выпад: А почему тот ротмистр называл вас Сашкой Верховцевым? Вы же барон Будберг.

Капитан ухмыльнулся, нервно дернул головой – профессор не так прост, как хочет казаться. Подошел к окну, из которого открывались изумительные виды на острова в устье реки Аурайоки, впадающей в Архипелаговое море. Почти вся площадь порта была усыпана белыми парусами и трубами малых судов, будто теперь Турку стал главными морскими воротами мира.

Верховцев вдруг резко повернулся к профессору:

–Но ведь и вы, уважаемый философ, вовсе не Антон Алексеевич Барсуков, а?

Постучали в дверь. Мальчик вкатил в просторный номер тележку, покрытую белоснежной салфеткой. Верховцев указал ему на круглый столик у выпуклого, трехгранного окна, зашторенного наполовину полупрозрачными кремовыми занавесками. Половой молча поставил на столик кофейник, источающий крепкий аромат кофе, вазу с булочками, плошки сметаны, масла, тарелочку с нарезкой традиционной финской салями. Собирался разлить кофе по маленьким чашечкам, но капитан жестом его остановил, дал 50 эре. Когда дверь за половым закрылась, он сам разлил кофе, принялся намазывать хлеб маслом. Жестом пригласил к столику профессора. Укутавшись в халат, тот сел напротив.

–Вы правы, я не Барсуков, я Аркадий Николаевич Визнер, – сказал философ совершенно спокойно. – Действующий член Российской академии наук, профессор философского отделения историко-филологического факультета Императорского университета. Это правда. Барсуков был моим коллегой с факультета естествознания, членом Русского географического общества. Он умер от испанки, жил один, и похоронить-то толком некому было. Вот я и взял его выездной паспорт. Ему-то более он без надобности.

–К чему такая конспирация? – спросил Александр, накладывая поверх хлеба с маслом тоненькие кружки салями. – А, понимаю. Вы где-то украли деньги и решили на всякий случай подстраховаться. Вон их сколько у вас.

–Ничего я не крал. Слышите? – профессор повысил голос.

–Слышу, не кричите, кушайте сметанку, наисвежайшая.

–После того, как в Москве, с приходом большевиков, начались стычки и погромы, МГУ закрыли. Мой друг Барсуков собирался летом ехать в экспедицию на Камчатку, изучать вулканы. Деньги собирали всем миром. Давали банкиры, купцы – родичи студентов. Война же, понимаете, от правительства ничего не дождешься, да еще от Временного. Но никто не думал, что начнется гражданская бойня. А когда полыхнуло, стало не до экспедиции, студенты и преподаватели разбежались. Барсуков скоропостижно скончался. Деньги он хранил в университетском сейфе.

–И вы их просто взяли.

–Ну да, не большевикам же оставлять.

–Логично. И куда же теперь держит курс экспедиция в вашем единственном лице?

–В Стокгольме живет мой старый приятель. К нему. Пережду, когда закончится война, а потом отправлюсь к двоюродной сестре Марии и к племянникам – Юрочке и Коленьке, им по 8 лет, близнецы – в Ментону, это на юге Франции. Своих детей бог не дал. Анюта, моя жена, умерла во время родов. И ребенок не выжил.