Русь святая – 2

– Они прошли в столовую, где по случаю великого поста подавали только постные блюда, супы и пироги с грибами, с капустой, салаты из свежих овощей и фруктов с орехами и множеством сладкой выпечки, только с пылу с жару. Изголодавшийся за сутки Владимирский ел с аппетитом:

– Ну что у вас там Сергей Георгиевич?

На эту реплику, жующий сочный пирог с сёмгой нотариус, отвлёкся от своего приятного занятия и вытерев губы салфеткой, извлёк из своего портфеля составленную бумагу и протянул Владимирскому извинившись. Кулебяку с рыбой приготовили исключительно для полковника и стряпчего по заказу, так как в великий пост рыбу как и продукты животного происхождения есть запрещалось. Наш герой тщательно просмотрев документ, сунул его себе во внутренний карман английского пиджака, произнеся: —

– Вы же знаете ваше превосходительство, Сергей Георгиевич мне дядей приходится, вот он и завещал мне своё имение целиком. Прибавил свои две тысячи крестьянских домов, к моим двумстам.

– Генерал-губернатор Борис Васильевич от такой новости поперхнулся завистью, а у его милейшей супруги Дарьи Юрьевны, красивые глаза блеснули алчностью. Владимирский шепнул Глафире, лично приглядывающей за тем, как прислуга обслуживает гостей, и та вернулась в столовую с большим пузатым портфелем, отдав его сразу в руки гвардейцу. Тот заглянув в портфель повеселел, ведь там были двенадцать тысяч, из-за нехватки которых он ещё вчера хотел застрелиться, спасая свою честь. Сергей Георгиевич вдохновлённо поднял бокал с вином:

– Господа. Читая недоумения на ваших лицах, спешу поведать вам следующее. Земля и дом заложены по векселям. Одних процентов в конце года, семь тысяч, к оплате непременно. Долги, что бы им пусто было, но к сожалению пусто мне. Предлагаю выпить за нашего радушного хозяина дома. Ещё вчера собирался пустить себе пулю в рот, сегодня лью туда токайское. – После сказанного, полковник лихо осушил свой фужер.

– Будет вам Сергей Георгиевич страсти такие говорить, о самоубийстве. Мы сегодня с Борисом Васильевичем с заутрени. – Произнесла губернаторша, меняя цвет своего лица, от нездорово-завистливого к сметано-молочному, становясь вновь аппетитной в свои пятьдесят четыре года: – А мы сегодня впервые ваш храм посетили, причастились Святых Даров. Батюшка у вас прекрасный. – Не знаем уж по какой причине вернулся ей приятный цвет её лица, можно предположить что дарственная полковника оказалась липовой, то есть находиться под гнетом долговых векселей: – Вот вишь гвардейцы, а поди знай что у них на уме. У нас самих сын в гвардии, в свои тридцать три капитана получил. Вот собрали ему десять тысяч, теплицы способствовали, построенные по вашему поучению Владимир Владимирович. Мы конечно виноград как Владимир Владимирович не выращиваем, но огурцы, помидоры и зелень, круглый год. Да разве ж вы столичные знаете как деньги даются, вам бы только транжирить.

– А вы Дарья Юрьевна и не давайте. – Попивая крепкий кофе, предложил Владимирский.

– Да как же не дать, милостивый государь, сын ведь.

– А так. Вы Дарья Юрьевна отменой хозяйкой слывёте. Вашими трудами большой доход с усадьбы получаете. Так вы свои десять тысяч, ко мне в цементный завод вложите. И деньги целы будут, да ещё с них проценты от прибыли получать будете.

– Губернаторша обворожительно наморщила свой лоб, то ли борясь с искушением, то-ли прикидывая прибыль и выгодность сего мероприятия. Похоже ей нужен был совет супруга, если она постоянно на него поглядывала.

– Ну свет мой Дашенька, Владимир Владимирович человек слова. Только мы здесь по другому поводу. Вы нам Владимир Владимирович весной обещались электричество протянуть, мы уж и столбы заготовили. – Генерал изобразил на своём лице смущение.

– Ваше превосходительство, как только земля подсохнет, сразу и начнём ставить столбы. Как и обещал, сначала вам, после в бывшую усадьбу Федькиных. Вам в первую очередь.

– Княгиня, что ж вы с дороги и ничего не едите? – Обратился Владимирский к Глинской.

– Друг мой, месье Владимир, в мои годы разве можно столько мучного.

– Глафира прикажи подать княгине рыбу!

– Вам как путешествующей позволяется. – Промурлыкал генерал уплетая пирог с капустой.

– Ваше превосходительство, вот вы мне хоть объясните, что за служба у моего племянника? Последний разок меня навещал, пожалуй уж по более двух годков назад. И теперь видимое ли дело, у чужих людей велено его ждать. Да ещё не известно, прибудет ли.

– Вы княгиня не беспокойтесь. У племянника вашего должность, постоянные разъезды предполагает. Он у нас инспектор образовательных учреждений.

– Так вы ваше превосходительство что же, лично знакомы с моим племянником?

– А как же. И он у нас на хорошем счёту. – Прожевав ответил губернатор. Пока прослезившаяся княгиня доставала платок, губернаторша обратилась к хозяину дома.

– А что батюшка, неужто и вправду ваша стряпуха Глафира сказывала, будто вчера из затона тело Зинаиды Ивановны выловили? Не уж-то утопилась? – Губернаторша осенила себя крестным знаменем.

– Извините ваше превосходительство, не успел ещё доложить. Действительно, механиком буксира Георгием вчера с голубятни было обнаружено тело Федькиной Зинаиды. Судя по всему она с осени в воде пробыла. Подолом за корягу зацепилась, вот её речным потоком и не унесло в Мсту. Как мы выловили тело, я в их бывшую усадьбу что бы тело опознали, а там ключница, ведёт себя неадекватно. Всю прислугу из дома отвадила. А ещё я узнал у садовника, что у них прошлым летом художник жил, картинки писал и к тому же фотографировал Зинаиду Ивановну, а затем и ключницу. Причём замечу, фотографии пикантного свойства. Тут я и подумал, – Зинаида Ивановна художника в дом привела и судя по снимкам на фотографиях, была с ним в очень близких отношениях. Затем наш таинственный художник свою симпатию перевёл на ключницу и Федькина враз стала ему не нужна. Чем ни повод избавиться от истеричной госпожи Федькиной. Конечно Зинаида могла застукать новых любовников и пойти утопиться, только я мало верю в эту версию. Экспертиза покажет.

– Да, мамзель Зинаида верно была особа истерического склада. Такая у чудит чего хош, такой все не почём. И не удивительно, дед и отец её до белой горячки допились. – Сказал генерал, видимо вспоминая тот случай, когда Федькина метила в него из револьвера.

– О покойниках плохо не говорят, однако манерам ей следовало поучится. Я всегда говорила, эти европейские вольности, до добра не доведут. Так и вышло. Усадьбу заложила, да и сама сгинула. Вот ведь, упокой Господи её душу. – Старательно крестилась Дарья Юрьевна.

– Продолжайте Владимир Владимирович. – С умилением глядя на жену, попросил губернатор.

– Татьяна ключница, вела себя с самого начало подозрительно. К тому же носила фильдеперсовые чулки, в деревне-то. У такой думаю должен быть дружок сердца. А когда я узнал, что осенью из поместья уезжает Зинаида Ивановна и в это же время в её комнату вселяется ключница, верить в несчастную смерть Федькиной отказался. Выходит ведь так что ключница знала о том, что молодая госпожа более не вернётся. Хотя конечно полной уверенности в том не было, ведь дом на данный момент принадлежит мне. Так вот господа, пока я допрашивал нашу Татьяну, любовник её все слушал, лёжа под её кроватью. А когда я спустился в погреб, он закрыл дверь снаружи, затем задушил Татьяну, сымитировав самоубийство, боясь что она проболтается. Ну и в завершение плеснув виски, поджёг Наталью Фоминичну, которая уже была нарезавшись до полного бесчувствия.

– Так Наталья Фоминична сгорела? – Вырвалось у губернаторши.

– Скончалась от ожогов. Смотрите как все получается гладко, ключница повесилась, а старая Федькина сгорела в пьяном угаре. Но. Наталья Фоминична перед смертью успела сказать, что у них в доме жил некий художник-истопник Стас. Похоже наш Станислас, привезённый Бжезинским, сначала избавился от Зинаиды, затем от Татьяны, а уж после и от Натальи Фоминичны. Мы его под утро взяли в Свято-Юрьевском монастыре, оказался по документам Станислав Грабовский. С вашего позволения ваше превосходительство, я подключил к этому делу своих людей. Самому же пришлось все бросить и вернуться в усадьбу. И то сказать, Янычар еле держался на ногах от такой скачки. Однако у меня такие гости и вот я здесь. Кстати господа, директриса Анастасия Николаевна занимается у нас народным творчеством. У неё оказался слух идеальный, вот она и организовала художественную самодеятельность. Не желаете прикоснуться к искусству, господа?

– В самом деле? Как раз кстати. – Проникновенно произнёс полковник, изрядно приложившийся к вину. Весь его внешний вид источал жажду жизни, кто бы мог подумать, что он вчера пытался застрелиться.

– Прошу в зал господа.

– В зале за роялем уже сидела госпожа Волина, а вокруг неё стояли молодые крестьяне и крестьянки, в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, числом более двадцати. Здесь были две гармошки, владельцы их кумиры местных празднеств, гулянок и поминок. Аккордеон, купленный Владимирским по требованию директрисы. Три балалайки и бас с гитарою. Труба с гобоем подвластны были самым юным самородкам, бравшим уроки в городе. Была здесь ещё и скрипка, на которой виртуозно играл сын израильского народа, чей отец держал лавку ниже по течению. И ещё, в зале был титулярный советник Волков, в мундире при шпаге и орденах Св. Анны третьей степени и Св. Станислава второй. На самом деле Волков был тайный агент и служил в жандармерии, имел чин в соответствии с гражданским штабс-ротмистра. Все революционное и вольнодумное движение в губернии, было под его контролем. Он был умён, инициативен, а главное мог гениально импровизировать. Во всех сферах свободомыслия, он был своим в доску. И встреча его с тётушкой была назначена здесь, что бы его никто не мог видеть из вольнодумцев в мундире, и главное при орденах. Все это было сделано для того, что бы успокоить княгиню и урезонить её в стремление оказать непосредственное участие, в создание карьерного роста её племянника. Что она пыталась до этого делать и в этом своём стремлении, чуть не навредила своему племяннику, вызвав существенное подозрение у некоторых вольно мыслящих сослуживцев и революционных «товарищей» Волкова.

– Юрочка, слава Богу! Наконец-то, сподобилась тебя узреть. – Княгиня не имеющая своих детей, распахнула свои объятья с жадностью разглядывала племянника: – Совсем забыл старуху. Уже иной раз стало мерещиться, что умру так и не увидев тебя, друг мой. – Тётушка пустила слезу.

– Ну что вы матан, какая же вы старуха. И потом вам вечно не угодишь, когда при вас жил, так меня от себя гнать изволили, устраивали по разным ведомствам.

– Ваше превосходительство, хоть вы то повлияйте, негоже молодому человеку родную тётку забывать. Тем паче, он у меня главный наследник, имение в тамбовской губернии на него отписано.

– Ну что вы княгиня, у нас и на Сахалине служат, а он почитай у вас под боком. А то что видитесь редко, так это поправимо, самолично попрошу его руководство, что бы почаще Юрия Тихоновича, по служебным надобностям слали в столицу.

– Только на вас и надеюсь, ваше превосходительство. Я для него уж и невесту приглядела, сиятельную и с хорошим приданным. Графиня Шувалова.

– Матан, увольте меня от ваших невест, я и временем то не располагаю.

– Нет уж, свет мой Юрий Тихонович, тебе уж двадцать семь минуло. Я конечно современных взглядов, только от этих взглядов наследники не рождаются. А Волковы фамилия старинная, наши предки ещё Рюриковичам служили. – Княгиня встала в позу, надув губы, а если быть более точным, то зоб.

– Ваше сиятельство, ну конечно брак дело святое. Вопрос серьёзный, а серьёзные вопросы так с кондачка не решаются. А вы княгиня приезжайте к нам летом, у нас здесь прекрасно и племянника проще увидеть. – Вещал Владимирский, пятясь задом к музыкантам. Наш герой просто заметил за спинами гостей, прибывшие новые лица. Это были его друзья и сослуживцы. Причём двоих он ждал, полицмейстера Охлабыстина и своего заместителя штабс-ротмистра Пузанова. Но с ними прибыл ещё адъютант его превосходительства, подъесаул Карача. А он был не только адъютантом, но и личным телохранителем губернатора. Подойдя к ним, Владимир шепнул Волиной:

– Все в сборе. Что-то случилось. – подумалось нашему герою. Заиграла музыка и наш хозяин дома запел, на манер Шуфутинского, – Казачий Дон.

– Когда Анастасия Николаевна собирала из ближайших деревень в свой ансамбль лучшие голоса, она убедила и чету Владимирских спеть. Так наш герой неожиданно узнал, что у него имеется и даже несколько натренированный в вокальном отношении голос. И теперь он исполнял отрепетированную им же песню:

– Под ольхой задремал есаул молоденький, он во сне видит дом мамку и ветлу. И сестрицу свою девку дюже вредную, от которой мальцом удирал в кусты. – Продолжая петь Владимирский подошёл и подал руку Пузанову, затем Караче, у которого в глазу заблестела слеза, затем к полицмейстеру, который в интервале песни и припева, тихо произнёс:

– Вы взяли не того художника, что жил в вашей усадьбе, а трудника, подрядившегося в монастыре.

– Владимирский не моргнув глазом, от такой новости, продолжал петь, удаляясь от гостей, к подпевающему ему хору:

– А на окне наличники, играй и пой станичники.

2

Солнце уже крепко припекало, когда Владимирский добрался на место происшествия. Кругом звенела капель, от тающего с крыш снега. После вчерашнего сообщения, подполковник жандармского отделения первый вернулся в Новгород со штабс-ротмистром. Они ехали в экипаже всю ночь, как чувствуя что утром их ждёт неприятность. И действительно, утром вернулся в город из монастыря Грабовский под конвоем. Его должны были доставить в тюремный каземат, но тюремная карета каким-то странным образом, попала в аварию.

На против бакалейной лавки собралась толпа зевак, их сдерживали полицейские чины, не подпуская к месту происшествия.

Подъехав на место недавних событий, Владимирский с Пузановым вышли из экипажа. Улица со своими милыми, не высокими домами жила своей обычной жизнью. Только у самых дверей бакалеи согнувшийся мужчина, лет тридцати, в потёртом пальто и мятой шляпе, обводил мелом труп лежащий на брусчатке. Другой эксперт, в новой жандармской форме, он же и фотограф, измерял расстояние от первого, до второго трупа. Наконец Владимирского заметил штабс-ротмистр Козлов и подскочив к нему начал докладывать:

– Ваше высокоблагородие, я как прослышал про инцидент с тюремной каретой, так сразу дал вам весточку, только вы ещё не прибыли из усадьбы. А тут такое. – жандарм поперхнулся, видя пристальный взгляд шефа. Мгновенно эмоции на лице Козлова пропали и он стал сухо вещать: – Ещё совсем ранним утром, где-то около шести, по словам старшего конвоира, на них налетела коляска с загулявшим барином, да так неудачно что были покалечены лошади. У одной даже сломана нога, у другой же порван рот уздою. Одна из лошадей гуляки вообще спину сломала. Я самолично проверил, это в полу квартале отсюда. Не знаю, на сколько правильное принял решение старший конвоир Овчинников, приняв решение конвоировать задержанного в пешем порядке, только здесь до тюрьмы совсем нечего. Овчинников сейчас в бакалее.

– У него лёгкое сотрясение мозга. – Закончив обводить мелом покойника, сообщил патологоанатом. Он закурил и сняв пенсне, протёр своим шарфом попавшие на них капельки воды. Без пенсне, стали заметны его покрасневшие глаза. Он так же ночью вернулся из усадьбы, где занимался трупами Федькиных и ключницы Татьяны, привезя эти трупы для исследования в город. Глубоко затянувшись табачным дымом, он наконец продолжил: – Судя по опухали у Овчинникова на левой щеке, этот удар ему нанёс конвоируемый, пан…

– Грабовский. – Подсказал Пузанов.

– Во, во, именно такое созвучие нынче актуально. Третий день только начался и уже пять трупов. А теперь самое интересное. Оба конвоира убиты профессионально, колющим предметом в область печени. Похожим на штык, только раны треугольной формы. Если это сделал ваш Грабовщик, то он Персей какой-то в крылатых сандалиях. Между убитыми конвоирами семнадцать шагов. И это учитывать что нападение он начал с унтера Овчинникова. У меня всё. Далее вскрытие покажет. – Патологоанатом рассмеялся, раскашлялся, махнул санитарам, ожидающим на ломовике: – Забирайте. – И те быстро погрузив трупы, освободили улицу.

– Иван Григорьевич, с чего собираетесь начать? – Обратился Владимирский к врачу.

– Приму спиритусу, пол часика посплю и приступлю к исследованию трупов. – Не зависимым тоном сообщил патологоанатом, подхватив свой саквояж, отправляясь вслед за трупами.

– Свидетели происшествия есть?

– Пока ищем, господин подполковник. Рановато ещё было, обыватели не проснулись. А рабочий люд, он ведь торчать без дела не станет, поглазел, поглазел и на работу. – Рапортовал Козлов.

– Они зашли в бакалейную лавку, где среди множества разных баночек, коробок чая и пряностей сидел конвоир лет сорока пяти, в погонах унтер-офицера. Голова его была перемотана полотенцем, а вокруг него хлопотала супруга бакалейщика, угощая того сладким чаем. При виде Владимирского, унтер попытался подняться со стула, но увидев отмашку нашего героя, растерянно опустился на своё место.

– Господин унтер-офицер, что вы нам можете рассказать о происшествии?

– О происшествии? О происшествии. – Начал сбивчиво Овчинников: – Так ваше высокоблагородие, сначала с нами авария приключилась. Налетел на нас пьяный какой-то офицер.

– Пьяный?

– Водкой от него пахло ваше высокоблагородие.

– В каком он был звании?

– Кто ваше высокоблагородие?

– Ну офицер. Вы сказали на вас налетел офицер. – Говорил ровным голосом Владимирский.

– Не могу знать ваше высокоблагородие.

– Вы его не разглядели, Овчинников? – Строго спросил наш жандарм.

– Молодой такой господин. Чуть выше среднего роста. Фрак на нем был, цилиндра не было и такие усы.

– Он был в штатском, почему же вы решили что он военный?

– Не знаю.

– Алексей Капитонович, возьмите людей, езжайте туда, расспросите свидетелей, одним словом разузнайте все что возможно. – Обратился Владимирский к штабс-ротмистру Пузанову.

– Слушаюсь. – И жандарм исчез звякнув входной дверью.

– Господин Овчинников, а здесь что произошло?

– Что произошло? Что произошло здеся, так тады, когда мы остались без кареты, я принял решение двигаться пешим… Ваше высокоблагородие! Двадцать пять лет верой и правдой не губите, принял не правильное решение! Так разве я ж мог знать, что какого-то монастырского трудника, дружки отбивать будут!

– Тихо, тихо, тихо. Ты принял правильное решение, тем более до каталажки всего квартал ходьбы. – Владимирский встал перед пострадавшим на колено и взял его за лицо: – Что ты помнишь? Кто убил твоих товарищей?

– Дык я не видел ваше…

– А ты вспомни, что было до того, как тебя ударили.

– Ударили. Да меня ударили. Было ещё рано, город только пробуждался. Мастеровые уже спешили на работу. Дворник копался в подворотне. Этот мог ничего не видеть. А вот здесь, не доходя до лавки, плотники нам повстречались. Пилы у них разные были, ну и такие деревянные ящики, для инструментов. Я ещё этим мужикам махнул, что бы посторонились. Там из подъезда дама какая-то вышла. Она спиной стояла. да именно, копалась в сумочке. С той стороны улицы проследовал экипаж. Вспомнил ваше высокоблагородие, высокий такой, в куртке, похожий на механика, или даже инженера. Выскочил из подворотни, чуть с ног не сбил Тищенко. Это конвоир что первым следовал. Шляпа у него в руке была. А более ничего не помню.

– Лавочник, что-то видел. – Подсказал Козлов.

– Вы хозяин лавки? – Обратился наш герой к мужчине полного телосложения.

– Дас.

– Ну и что вы нам можете поведать по этому происшествию?

– По случаю нападения и убийства, мало что имею добавить к сказанному. Я хоть и встаю рано, но был в лавке, располагая вскоре открыться. Дас. А из витрины мало что видно, происходящего снаружи. И все же я видел, как этот, ну тот что убежал, развернулся и как вдарит вот этому господину. – Лавочник указал на сидящего на стуле конвоира: – Дас. Затем так скоротечно изволил бежать назад, потом вперёд и больше я его не видел. Когда я выглянул, приоткрыв дверь, на мостовой лежали только трое. Этому господину, как он взялся стонать, мы сразу помощь оказали. Дас.

– Так вы видели кто убил конвоиров? – Уточнил Владимирский.

– Он же и убил. Хотя утверждать не могу. Заднего конвоира я вообще не видел.

– Ну а этого, с шляпой в руке, что из подворотни выбежал, разглядели?

– Нетс. Не довелось у лицезреть. Дас.

– Господин квартальный надзиратель. – Обратился Владимирский к стоящему рядом крепышу в полицейской форме: – Расспросите всех вокруг, кто-то что-то да видел. Да и ещё, нужно найти этих плотников. Возможно даму, раз она из подъезда выходила.

– Уже ищем господин подполковник. – Ответил квартальный: – Так вы это дело берете себе?

– Пока да. – И уже обращаясь к своему подчинённому: – Александр Владимирович, давайте по квартирам, ищем свидетелей. – Задействовал подполковник штабс-ротмистра Козлова.

После полудня нашему герою доложили, что прибыл полицмейстер и теперь Владимирский спешит к нему с докладом.

В приёмной дежурный офицер доложил, что он может войти.

Охлабыстин сидел за большим столом светясь изнутри, с загадочно-блуждающей улыбкой влюблённого юноши.

– Разрешите ваше высокоблагородие.. – Начал было Владимирский, но его тут же прервал стук в дверь. Дверь распахнулась и в кабинет вошёл дежурный офицер и пройдя к столу, поставил два стакана в серебряных подстаканниках с ароматным чаем, ложечки и сахарницу:

– Как и просили с коньяком. – Доложил полицейский и тут же удалился.

А полицмейстер встал из-за стола и указав на стул нашему герою, произнёс с весёлым расположением духа:

– Ах Владимир Владимирович, видели бы вы свою скучную физиономию. Вам через пару месяцев двадцать девять, а вы уже подполковник. У вас милейшая жена и дети и вы богаты. Что за пессимизм? У нас с вами работа сплошной ребус, игра ума. Впрочем это все вздор. Отхлебните чайку, взбодрит. Я в дороге пытался уснуть, пока добирался из вашей усадьбы, не случилось.

– Ваше высокоблагородие.. – Владимирский вновь попытался стряхнуть лирику, льющеюся с губ его начальника.

– Ну что вы, Владимир Владимирович. Вот вечно у нас на Руси, чем выше чин, тем больше величина его стола, из-за которого не слышно глас народа. – Попивая чай мурлыкал полицмейстер. Он подошёл к окну: – Действительно весна.

– Проанализировав ситуацию, наш герой понял, что Волина наконец сдалась и дала согласие выйти замуж за Охлабыстина:

– Ну что же Иван Макарыч, на сколько понимаю я, затворный монастырь открыл ворота. Послушница не грезит больше пострижением в монашки и вы её склонили к браку.

– Какой вы скушный, нет право и занудный. Ничем не удивишь вас. А я поверите ли испугался. Хотя я знаю, Рубикон уж перейдён, от этого и страшно. Да разве вам понять, в мои сорок четыре года и что б решиться на такое, на брак. Нет но право, я вам скажу, растёт такое не преодолимое чувство сбежать. Хе, хе, хе.

– Такого доверительного откровения, хоть и не от прямого, но все таки своего начальника, он никогда не слышал, хоть был в гораздо дружественных отношениях с полицмейстером, чем этого требовал статус чинопочитания. И вдруг в одно мгновение, Охлабыстин превратился в усталого человека, а в глазах затаилась грусть.

– Рано вы Иван Макарович почувствовали что Эверест взят. Поверьте моему четырёх летнему супружескому опыту, главные трудности ещё впереди. А спуск с вершины окрыляет, притирая и сглаживая совместный путь.

– К тому же у нас призвание, Родине служить. – Охлабыстин потёр свои руки, как бы в предвкушении чего-то интересного, в глазах его зажглись огоньки: – А что Владимир Владимирович, это пожалуй вызов. В нашей-то губернии, где гимназистка не купит ваты в аптеке для гигиены без нашего ведома, следует столько смертей и наконец дерзкое нападение на конвой.

– Вы уже в курсе.

– А как же, и с нетерпением наконец жду вашего доклада. – Вновь полицмейстера было не узнать, он был предельно собран и будто бы не он ещё минуту назад разглагольствовал о своих амурных делах и страхах.

– Что мы имеем на сегодняшний день. Некий криминальный субъект, живёт буквально у меня под носом, в моей усадьбе. Он либо прячется, либо чего то выжидает. Судя по всему, это фальшивомонетчики. – И Владимирский положил на стол золотой полуимпериал, изъятый у гвардейского полковника.

– Да это конфуз если пронюхают сверху, или наши бумагомараки. – Разглядывая монету говорил Охлабыстин: – Представляете заголовки в газетёнках: – У шефа Новгородской жандармерии, в усадьбе живёт и процветает фальшивомонетчик! Может умышлено он поселился у вас под носом. Есть же поговорка, – положи на самое видное место и не найдёшь.