Русь святая – 2

– Ты явился не запылился, я тебе в миг денюшки отслюнявил, а твоё барахло, поди знай кто и когда возьмёт. Пять рубликов таки много, а два целковых добавлю и это последнее моё слово молодой человек.

– Эх Моисей Абрамыч, – парень взял лежащие на прилавке двадцать два рубля и только тогда выказал обиду, – кровосос Христопродавец.

– Моисей Абрамович завернул в тряпицу серебряные и золотые столовые приборы, принесённые клиентом, и сунул их под прилавок. Затем обратился к нашему герою:

– Я вижу, таки вам приглянулась эта икона чудной работы, семнадцатого века. Умели таки раньше творить мастера, где уж нынешним…

Владимирский повернулся к хозяину лавки и тот увидев его шрам запнулся.

– Икона чудесная, не скрою. – Тихо произнёс жандарм: – Но меня интересует другое.

– Клянусь мамой, я этого босяка в первые видел. – Было ясно что нашего героя узнали по шраму, поэтому он не дал времени объяснится скупщику краденного и сразу же предъявил портсигар.

– Что можете сказать о гравировке?

– Шо таки тут скажешь, гравировка вензелевым шрифтом.

– Ваша работа?

– Моя, а што не так, таки?

– Хозяйку этой вещицы помните?

– О! А как же! Это такая роскошная дама, скажу я вам. – И Моисей Абрамович закатил глаза.

– Опишите, какая она.

– Дама в теле. Лет тридцати. Холеная. И що вы думаете себе на щеках? Ямочки, когда улыбается. Вот тут приютилась маленькая родинка, – и Моисей Абрамович указал пальцем рядом с переносицей.

– Как звать величать? Где живёт?

– Нам ваше высокоблагородие таких подробностей знать ни к чему. Вы поймите таки меня правильно, Моисей Абрамыч доверяет людям, вот люди ко мне и тянуться. А пачпорта, что бы надпись накропать, нам не к чему.

– А как же насчёт скупки, краденного? – Припугнул Владимирский, что бы перейти к делу.

– Ваше высокоблагородие, у нас с этим строго, разве што пожалеешь какого сироту, себе же в убыток.

– Разве мы с вами знакомы?

– Мир слухом полнится. Кто ж не знает такого человека. Клянусь таки жизнью любимой мамы, покойной жены, про эту даму добавить ни плохого, ни хорошего не могу. Таки вы поверьте, я с утра до вечера здесь. Где мне быть?

– Значит не хочешь по хорошему. Знаешь сколько за скупку краденного огребёшь? – Владимирский откинул прилавок.

– Шо вы меня пугаете. Я таки пуганный, ещё когда служил в Одессе, у дяди Бени на побегушках. Таки я вам замечу, мне контрабандисты, в зад тарань засунули, у них там были с дядей Беней, какие-то недопонимания.

– И что тарань? – Машинально спросил Владимирский отодвигая в сторону хозяина ломбарда.

– Не знаю, может ещё там. Туда зашла хорошо, а обратно иглы раскорячила. – Моисей Абрамович дёрнул за шнурок, отойдя от нашего героя, который достал из под прилавка свёрток и уже начинал его разворачивать. Где-то в соседней комнате послышался звонок. И через мгновение оттуда выскочила ошалелая, худенькая девчонка, на вид лет тринадцать и направила на нашего жандарма дробовик. Глядя в её круглые, очумелые глаза, Владимирский произнёс себе под нос:

– С дуру сейчас шмальнет. – Девчонка закрыла глаза, этого хватило нашему жандарму, что бы переместиться в сторону. Грохнул выстрел.

– Маруся, деточка моя! Чем ты думаешь? Я таки просил тебя, без моего знака не стрелять. – Лавочник выскочив из-за прилавка подбежал к дырке в стекле, образовавшейся после выстрела, и заглянул на улицу: – Из-за твоей неосторожности, таки могли пострадать не в чём невинные люди.

– Хорошее самообладание Моисей Абрамович, значит попади она в меня и люди на улице не пострадали бы. – Скептическим тоном произнёс Владимир, забирая дробовик у девчонки: – Заботливый вы наш. – Девчонка мёртвой хваткой держащая охотничий обрез, заскользила за Владимирским. И тому пришлось, только резким рывком, оцепить девчонку от грозного оружия. Малолетняя воительница была в шоке, в следствии этого настырно тянула руки к дробовику, который жандарм положил на верхнюю полку. Владимирский легонько шлёпнув её по рукам, молвил флегматичным тоном: – Не бабское дело с волыной играться, патроны переводить. – И далее его реплика предназначалась хозяину ломбарда: – Да уж влип ты Моисей Абрамович.

– Ваше высокоблагородие, я ж тольки папужать хотел. Кто ж знал что эта малахольная пальнёт.

– И тем не менее, я проведу этот случай в своём донесении, как нападение на исполняющего обязанности. Закрывай контору. А что это девчушка на тебя не похожая, никак ещё и беременная, да ты у нас педофил.

– А я смотрю вы у нас благородный. Только учтите что такой благородный и совратил её в одиннадцать лет. А я таки негодяй её с улицы полудохлую подобрал. Я старый еврей, хочу умереть в своей постели и что бы было кому глаза закрыть. Грешил таки скажу я вам много, детей Бог не дал, шесть лет назад супруга умерла. Мне самому уже скоро шестьдесят, а на мне мама и тёща.

– Сейчас заплачу. – Владимирский развернул тряпицу: – А приборы то с вензелями, это мы враз установим их владельца.

– Ну клянусь, я про эту фифу больше ничего таки не знаю.

– А про того, кто столовые приборы принёс? Колись, если хочешь умереть в своей постели.

– Я вам замечу, был он один раз, его Федька косой приводил. И кличут этого босяка Ванька щербатый, он кистень под полой всегда держит, от такого поди не возьми.

– Ты мне мозги не пудри, испугался он видишь ли. Выйди на улицу, я с Марусей непонятки перетру.

– Могу я одеть пальто?

– Одевайте. – И когда дверь за Моисеем Абрамовичем закрылась, Владимирский обратился к худенькой девчонке: – Я командир Новгородской жандармерии, Владимирский. Сейчас мы здесь одни, ты можешь не бояться и говорить только правду.

– Правда? Ой мамочки ноги подкосились. – Наш герой подставил ей стул: – Как же это, я вас чуток не подстрелила?

– Чего пальнула-то?

– С испугу. Вот те крест барин с испугу! Как вас увидела, так сердце враз и зашлось, страшный вы зраком, как есть думаю тать, обнести Моисея Абрамовича явился.

– Ты понимаешь, коли в меня не промахнулась бы, теперь на каторгу как милая пошла?

– А хоть и на каторгу, все лучше чем раньше жила.

– Лет-то тебе сколько?

– Перед Рождеством шешнадцать стукнет.

– Ты мне врать не моги, Моисей Абрамович велел годков прибавить?

– Что вы барин! Моисей Абрамович он добрый и ласковый.

– Ещё бы что бы педофил и не ласковый. Старый тебе пузо накачал?

– Акстись барин. Вот и его мамка, тётя Циля меня к лекарю водила, тоже думала, что я за брюхатила. Неа, фельдшер глянул, – сказал у меня это ди…,

– Дистрофия.

– Аха, она энта самая. Только не кака у меня дистрия, это я с голодухи у Моисея Абрамыча отъедаюсь от пуза. Голодали мы с мамкой. Она как запила, неделями к нам носа не казала.

– Ну а отец твой где?

– Тятька-то? Тятька сгинул энто когда мы ещё при барине жили. Мамка у меня дюже красивая была, вот и старому барину и приглянулась. Тогда мы недалече от Тихвина жили, барин нас с мамкой к себе в усадьбу взял. А тятьку стало быть извозом отправил заниматься, там он и сгинул. Он все хотел денюшек заработать, что бы от барина уйтить, мамка то у барина в любовницах ходила. Старый такой, седой весь, но добрый был барин, Ершов Афанасий Николаевич, може слыхали.

– Ершов, Ершов, это тот что в губернской управе сидит?

– Неа, то сынок их Валерий Афанасьевич. Афанасий Николаевич давно уж не служит.

– И что было дальше?

– Ну, как нашу мамку на барских харчах разнесло, барин её и бросил. Тогда уж меня сделал любовницей, мне тогда одиннадцать исполнилось.

– Я смотрю ты не смущаешься, неужели не стыдно было?

– За мамку стыдно было. Видать и ей, с того она и пить взялась. Не, барин добрый был не обижал, всегда гостинцы были, или там лента, даже раз мне сарафан новый справил. Это когда барыня про все прознала, тут нас и на улицу выгнали. Ох и по сиротствовали мы, упаси Господь. Мамка по рукам пошла, да и мне не сладко пришлось. Сестрёнка моя Катька, с голодухи умом тронулась. У аптекаря, того что мы в подвале угол снимали, нашла соду, и давай радоваться, дескать сахар, натрескалась и околела. Братишка у меня остался, так Моисей Абрамович и его к себе взял, к делу приучает. Пропадём мы на улице барин, не чини зла против Моисеюшки.

– Нда. Вон они благородные господа, растлевают Россию. – Владимирский не подымая глаз смотрел в пол.

– Вы скажите хозяину, може он на мне женится. Больно на улицу страшно.

– Так Абрамычу лет семьдесят.

– Поди не семьдесят, Циля говорила ему в этом году шестьдесят будет.

– Сорок пять лет разница, закон запрещает такие браки.

– Ну что ж, авось и так не выгонит.

Владимирский сидел на облупившимся стуле положив ноги на подставку. Он измазал свои сапоги когда ходил под окнами кухарки и теперь молодой, конопатый паренёк усердно чистил их ваксой. От хозяина ломбарда ничего больше узнать не удалось, по поводу Ларисы Дмитриевны, но зато он банально его завербовал и обязал регулярно стучать на приносящих подозрительный товар. Взгляд нашего жандарма блуждал по праздному и деловому люду, идущему в разных направлениях по улице. Рядом какой-то важный господин, ругал хозяина сапожной мастерской. И тут его взгляд остановился на театральной тумбе, где афиша гласила: – В роли Ларисы Дмитриевны – Анфиса Кузякина.

– А что малой, давно у нас «Бесприданница» Островского идёт? – Поинтересовался Владимирский глядя на плакат.

– А кто его ведает барин, афиши второй месяц налеплены. С вас гривенник барин.

Владимирский не желая что называется светиться перед публикой, сидел на галёрке, в обществе гимназистов и скромно одетых молодых людей. Он заскочил в свой цветочный магазин и купил огромный букет роз, выращенных в его теплицах, и отправил с запиской к главной героине спектакля Анфисе Кузякиной. В букете была записка: – «Восхищён вашим талантом, прошу позволить видеть вас лично». – Кузякина действительно играла не плохо, но самое главное то, что она подходила на неизвестную, заказавшую гравировку у антиквара Моисея Абрамовича. Ближе к антракту Владимир тихо встал и стал извиняясь, пропихиваться к выходу что бы незамеченным просочиться за кулисы.

Наш герой протиснулся сквозь актёров, толпившихся за сценой, продолжив свой путь вдоль дверей гримёрных комнат и остановился услышав женский шёпот из-за не плотно прикрытой двери:

– Слушайте! Слушайте, что вы!? Что вы!? Вы не смеете! Вы гнусный человек! Вы меня прошлый раз обманули! Вы обещали мне роль со словами… – Владимирский заглянул в щёлку и увидел как мужчина во фраке средних лет, привалил девушку на столе гримёрной в откровенной позе, дав волю своим рукам и губам.

– Глупенькая, разве я не дал роль Огудаловой твоей матери. Летом будем ставить Леди Магбет и тебе роль найдётся, если будешь со мной по ласковее.

– Ну сударь! Пустите же!

– Боже сколько страсти. Непременно найду для вас роль со словами.

– Сударь. – Когда наша молодая особа уже готова была сдаться настойчивому господину, наш жандарм постучал в дверь и через мгновение очутился внутри обшарпанной комнатушки:

– Прошу прощения, мне показалось здесь кто-то звал на помощь.

– Позвольте. – Начал было распалившийся мужчина, приводя себя в порядок, поправляя свою бабочку на шее: – Как вы смеете врываться в уборную комнату без стука. Здесь посторонним не полагается.

– Вы дворянин? – Не глядя на важного господина произнёс Владимирский, подовая руку полулежащей на столе, перед зеркалом, девушке: – Прошу мадемуазель.

– Позвольте! Вы собственно кто!? – Начал было возмущённо господин, но осёкся после слов нашего героя:

– Значит не дворянин.

– Вы собственно кто?

– Я Робин. – И Владимирский нанёс лёгкий, но точный удар в солнечное сплетение нашему лощёному господину. От чего у того перехватило дыхание и глаза увлажнились: – Гуд.

– Виктория, папенька назвал, он был у нас комедиантом. – Произнесла девушка в наряде цыганки. Опираясь на руку жандарма, она грациозно соскользнула со стола: – А вы значит Робин Гуд. Отнимаете деньги от богатых и отдаёте их своим поклонницам. – Девушка изобразила равнодушие, надув свои губки.

– Остроумно. Вы мадемуазель Виктория вся в папу. – Последние слова нашего героя поглотил свистящий вздох господина, к которому наконец вернулось дыхание:

– Вы! Вы! – Только и смог тот вымолвить, начиная часто дышать.

– Робин, для близких и друзей. Для вас можно Робин-зон. – Владимирский напустил напыщенности и не скромно разглядывал юную актрису.

– А это наш импресарио. Господин Лорен. – Сообщила смущаясь девушка.

– Это вы намекаете мадемуазель Виктория, на создание цирковых отношений между хозяином театра господином Лореном и его труппой?

– Не ваше собачье дело! – Пришедшего в себя господина Лорена накрыла волна возмущения и злобы и он будучи на вид таким лощёным и упитанным проявил чудеса резвости, борцовским приёмом положив нашего жандарма на лопатки. И тому пришлось изрядно повозиться, что бы взять руку на излом господина Лорена. Ещё мгновение и рука Хозяина театра была бы неотвратимо покалечена, но Владимирский вдруг услышал над своим ухом грудной женский голос:

– Ну словно дети малые. Сударь, пустите уж, вы так ему руку сломаете. Я теперь же пошлю за городовым.

– Наш герой поднял глаза, над ним стояла дама красивой наружности, в возрасте до сорока лет.

– Этот благородный человек, для сведения, заступился за вашу дочь! – Пафосно заявила девушка.

– Заступился? Что это значит Жак? – Жак Лорен не обращая внимания корчил гримасы, обнимая пострадавшую руку. Видимо такое безразличие к своей особе и вызвало гнев у нашей актрисы: – Жак свинья, ты же мне обещал! Ты клятвенно заверял, что это было в последний раз! – Возмущалась Актриса.

– Натали, не устраивай балаган, я тебе все объясню.

– Не устраивай балаган!? Это ты мне предлагаешь в своём балагане!? Мерзавец! – И звонкая пощёчина достаётся хозяину театра: – Извращенец! – И правая щека Жака, познает позор левой ручки актрисы.

– Ну это уж слишком Натали! Ты говори, да не заговаривайся! – Наконец возмутился господин Лорен, подымаясь на ноги: – В конце концов, мы здесь не одни. И ты между прочим не единственная претендентка на роль Огудаловой.

– Жак, что ты такое говоришь!? Опять намекаешь на эту бездарность Петровскую?

– Да! Мне ваша семейка уже вот здесь. – И хозяин театра провёл рукой себе по горлу.

– Жак, это просто недоразумение, мы все уладим. Вика извинись перед господином Лореном.

– Ма!

– Виктория, вспомни чем мы обязаны своему благодетелю. – Настаивала мать: – Жак поверь, она сожалеет и впредь будет более покладистой.

– Маменька! Вам что же меня совсем не жалко!? Вы же меня как рабыню на невольническом рынке продаёте. – При этих страшных словах девушка выгнула спину и то ли гордо, то ли обиженно вскинула голову.

– Ну ты матери то не перечь. – Строго ответила актриса. И далее смягчая тон, обратилась к нашему жандарму: – И вам молодой человек следует удалиться. Тут у нас дела семейные.

– Вы так, вы маменька у меня всех поклонников отобьёте. – В голосе девушки чувствовалась не поддельная обида.

– Поклонников, ха-ха! Это Анфискин поклонник, целую корзину роз ей послал, почитай рубликов на тридцать. – В глазах и голосе актрисы сквозила зависть.

– Я действительно являюсь поклонником таланта госпожи Кузякиной и явился засвидетельствовать ей своё почтение. – Перешёл к делу Владимирский, но хозяин театра посрамлённый нашим героем тут же запротестовал:

– К ней нельзя, у них во втором действии смена гардероба.

– Ах перестаньте Жак! С каких это пор ваша Анфиска стала такой стеснительной. Виктория проводи молодого господина.

Действительно, в гримёрке актрисы Кузякиной толпились поклонники, пока она переодевалась за ширмой. Это не входило в планы нашего героя и он стал действовать:

– Господа! Имейте совесть господа! Прошу на выход господа. Начинается второе действие, возвращайтесь на свои места. – Наш жандарм буквально выпихивал посетителей: – Ну же господа, нашей диве нужно войти ещё в образ. – Наконец Владимирский закрыл дверь на ключ, избавившись от поклонников актрисы.

– Благодарю вас, вы не представляете как это все утомительно. – Произнесла наигранным тоном Кузякина и тут же раздражённо вскрикнув, шлёпнула девушку помогавшую ей переодеваться: – Полегче корова, ты меня уколола!

– Увидев вас на сцене, был покорен игрою и вашей красотой. Надеюсь вы смогли прочесть мою записку.

– Так это от вас розы. – В голосе Кузякиной послышалось некое разочарование, что дало повод предположить нашему герою, – она надеялась что это от Бжезинского.

Дальше Владимирский действовал по разработанному им плану. Он достал из серебряного портсигара сигарету, безразлично обронив слова:

– Вы позволите? Двугривенный за сигарету. – Как будто стоимость сигареты позволяла курить в обществе дамы: – Анфиса?

– Потаповна. – Произнесла та рассеяно, увидев в руках его, несомненно свой подарок, портсигар.

– Анфиса Потаповна, вы гениальная актриса, и вы… – Начал было жандарм, но его перебили:

– Ах оставьте. Какая у вас забавная безделица.

– Милая вещица, считайте что она ваша. – И Владимирский бросил портсигар на её гримёрный столик, делая вид что тут же забыл про него: – Анфиса Потаповна вы восхитительны!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.