Русь святая – 2

– Аааааа! – И стало слышно, как звякнуло лезвие топора об каменный пол.

– Что, котлет решила нарубить топориком к обеду? – Прошелестел Владимирский, жутким голосом.

– Я, нет! – Глаза ключницы наполнились ужасом.

– Да милая, это только первый раз страшно убивать. Покайся как на духу? – Каким-то утробным голосом вещал жандарм.

– Клянусь Богом я её не убивала! Я… – Татьяна испуганно зажала себе рот рукой.

– А откуда тебе известно что она убита!? Я тебе об этом не говорил. Поздно, рот разевать словно рыба, ты уже на крючке и если хочешь горячей сковородки избежать, колись как было дело? Что молчишь словно рыба об лёд? Не поделили любовника? В глаза смотреть!

– Татьяна, бухнувшаяся на коленки, все так же зажимая рот руками закивала головой, затем затрясла отрицательно, по её щекам покатились большие слезы.

– Страшно? – Голос жандарма значительно смягчился. Ключница закивала головой: – Страшно на каторге. – После такого замечания нашего героя, обильность слез Татьяны увеличилась в двое: – Ты что кивала? Не поделили пана Стаса с Зинаидой Ивановной? – Наша онемевшая ключница активно закивала головой в знак согласия: – А не согласна с чем? Хочешь сказать, что не причастна в смерти госпожи Федькиной? – Ключница вновь закивала головой в знак согласия. – Как же тебе верить, раз ты врёшь всё время? – Татьяна отрицательно закрутила головой. Владимирский погладил её по голове как маленькую: – Разберёмся. Откуда узнала, что Федькина мертва?

– Сани перед крыльцом.

– Она?

– Её одёжа.

– Врать мне не будешь, спасу от цугундера.

– Все как на духу.

– Ступай.

– Владимирский гонимый азартом, вновь приступил к исследованию погреба, обнаружив там почти столетние коньяки, пока до его чуткого слуха не донёсся некий звук. Наш герой не раздумывая кинулся на зад и обнаружил что дверь в погреб закрыта снаружи, и он теперь пленник этого подземелья, которое может стать ему склепом, если его не обнаружат вовремя.

– Топор. Вдруг она не взяла его с собой. – Наш пленник вернулся назад и обнаружил на полу лежащий топор.

Дверь оказалась на удивление крепкой и нашему узнику пришлось неустанно потрудиться около часа, что бы прорубить небольшое отверстие, между металлическими полосами, которыми была обита вся дверная поверхность. Владимирский прислушался. Тишина. Посветил в отверстие, никого. И только после этого засунул туда руку. В задвижку за место замка, была засунута кочерга. Наш затворник не без усилий вынул кочергу и подвесная петля звякнув, предоставила ему свободу. Владимирский взлетел по ступеням на верх, очутившись в зале, сразу почувствовал запах гари. Он бросился к спальням, где из двери комнаты хозяйки дома, сочился едкий дым. Заскочив в помещение, взору его предстал ужасный вид того, как заживо горит на кровати Наталия Фоминична. Владимирский поднял с пола ковёр и накинул его на огонь. Затем схватил какой-то халат и стал им сбивать пламя. Оборвав загоревшиеся занавески, затоптал огонь. Наконец с трудом сбив огонь, вытащил обгорелое тело из под ковра и положил его на диван. Затем позвал урядника и мужиков топтавшихся перед домом, которые залили тлеющую кровать водой.

– Как же такое случилось, где ж Таньку бесы носят? – Возмущался местный староста.

– Действительно где? – Произнёс Владимирский, заглядывая в её спальню. То что он там увидел, ему не понравилось совсем. Там на люстре висела ключница, удавившаяся прямо на шнуре спуска и подъёма люстры, нужного при зажигании свечей. С её ноги свалился башмак и лежал на полу. За спиной он услышал голос урядника:

– Надо же, какое совпадение.

– Вы верите в совпадение?

– Пожалуй нет ваше высокоблагородие. – Задумчиво ответил урядник.

– Странная картина происходит Силантий Петрович. – Произнёс Владимирский не глядя на урядника, в голове же его происходили логические построения: – С утра обнаруживаем тело утопленницы. Везём на опознание, где меня запирают в погребе. Не освободись я из заточения чудесным образом, пламя поглотило бы весь дом. А тут у нас ещё и висельник. И так удачно, что все концы в воду.

– Уж больно как-то всё… – С сомнением ответил урядник и сразу перешёл к делу: – А какой у нас мотив?

– Мотив у нас любовь. Некий художник, загадочная личность.

– Так, так, так. – Урядник задумчиво зачесал подбородок.

– Выкладывайте коль есть мысли. – Подбодрил Владимирский.

– Вы думаете подпихнула соперницу с крутого бережка? Затем испугавшись вашего появления, вас же закрыла в подполе. Опять же, для какой надобности старуху поджигать, раз сама решила повеситься? Не резон.

– Вопрос. – Наш жандарм посмотрел, на лежащий на боку стул, обтянутый потёртым бархатом и подняв его подставил под ноги висящей Татьяны. Ноги свободно доставали до стула. Затем он вернул стул на прежнее место, пояснив уряднику: – Ничего не трогать, сначала нужно все сфотографировать.

В соседней комнате послышались крики и вбежавший староста сообщил о том, что хозяйка очнулась. Владимирский поспешил туда. Та лежала на диване, её тело практически полностью обгорело, покрывшись ужасными волдырями, а на лице и руках, вовсе отсутствовала кожа. Жандарм опустился перед ней на колени:

– Наталия Фоминична, вы меня узнаете!?

– Больно. Дайте мне выпить. – Едва разборчиво просипела пострадавшая обгорелыми губами и она выпучила глаза, со сгоревшими веками в сторону секретера.

Владимирский махнул рукой уряднику и тот мигом подскочив к секретеру, открыв его обнаружил пол дюжины пыльных бутылок шотландского виски, как мы уже знаем невероятной выдержки.

– После того как обгоревшая с жадностью выпила целый стакан, наш жандарм задал ей вопрос:

– Наталия Фоминична, с кем уехала ваша дочь?

– Одна в город. – Еле слышно произнесла пострадавшая, указывая глазами на бутылку.

– Наталия Фоминична, а художник когда уехал?

– Стасик? Никуда не уезжал. По просьбе Зиночки, я оставила его истопником. Зиночка его очень ценила. Зиночка, была всегда такой не посредственной. Как меня всегда это умиляло, когда она была ребёнком…

– Заговаривается. Наталия Фоминична, так значит художник и теперь находиться в усадьбе?

– Месье Вольдемар? А ведь это вы погубили мою девочку… – Пострадавшая стала нести всякую ахинею и потихоньку затихла.

– Представилась сердечная. – Крестя лоб сказал урядник.

– Да. Жаль. Мало что от неё узнали. Силантий Петрович, найдите мне этого истопника и немедля.

Через двадцать восемь минут, он делал снимки в комнатах с покойницами, когда к нему ввели истопника барского дома. Это был среднего роста невзрачный мужичок, с округлым лицом и хрящеватым тонким носом, лет двадцати восьми. Одет он был в плисовые штаны заправленные с сапоги и стёганый кафтан. Было очевидно, такой фрукт что-то не тянул на красавца любовника.

Нашему герою из его усадебного дома доставили фотоаппарат и он делал снимки, так как криминалисты из Новгорода прибудут только завтра. В его жандармском отделении был заведён строгий порядок, обязательное фотографирование мест происшествия, снятия отпечатков пальцев, если есть труп, осмотр его патологоанатомом, всего этого ещё не было принято повсеместно в правоохранительных органах царской империи.

– Вот ваше высокоблагородие, доставили. Истопник Колчин. – Доложил урядник, добавив: – Скрывался в баньке.

– Значит истопник? – Собирая треногу спросил наш жандарм.

– Выходит что так.

– Да ты не робей, подойди. – И когда истопник подошёл ближе, Владимирский добавил с иронией в голосе: – Да ты у нас ещё и художник. Как тебе такое художество. – Колчин растерянно уставился на висящую Татьяну, Владимирский же продолжал: – Говорят вы с ней были чрезмерно близки.

– Кто говорит?

– Давайте снимем тело. – Обратился Владимирский к истопнику: – Ну же, придерживайте тело. – У истопника заметно дрожали руки, когда тело клали на пол: – Ну что господин Колчин, так таки и не хотите рассказать о ваших художествах с покойницей. Зря молчите, вы у нас подозреваемый в убийстве.

– Погодите! В каком убийстве!? Она ж… Вы думаете что это она из-за меня в петлю полезла? Клянусь, я здесь ни с какой статьи. Ну да, в художествах мы с ней участвовали, так то когда было. Я обычно ранним утром начинаю топить, сначала снизу зал, а уж как все встанут так и в доме. Стало быть однажды подкидываю я дровишки в печь, те что под домом, чуть только воздух прогрелся, глядь а передо мной ключница Танюха. Я аж зевоты лишился, от такого дивного представления. Как она капот распахнула, а там… – Колчин с грустью покосился на труп лежащий на полу.

– А там шибко роскошное тело. – Помог рассказчику Владимирский.

– Откуда вы… – Но увидев что жандарм смотрит на фотографии на стене, стал каяться: – Клянусь, не устоял я. Как себя не бранил, а поделать не в силах чего. Танюха она девка ничего, да вот с изъяном, из-за того изъяна и старой девой осталась. Я вроде как вначале себя обманывал, дескать Танюху жалко, а потом вижу привык к её срамному поведению, да к тому же и сам стыд потерял. И то сказать, почитай три годка она меня навещала, даже Надюха моя почувствовала неладное.

– Постойте Колчин, вы с покойницей три года знакомы?

– Ну да, как пристроил меня сюда бывший управляющий. Я то в семье самый младший. Тятя со старшими братьями землицу пашут, теперь то вы им землю то дали без процентную, а я все равно в семье лишний рот. А тут какой никакой приработок…

– Так вы живете здесь в деревне?

– А где ж ещё?

– Почему же три года знакомы с покойницей?

– Три, как Садом с Гамморою, апосля того как Надюха моя взбеленилась, я уж к Танюхе ни ногой. Почитай с весны прошлой. Да я с тех пор и видел её редко. Утром пришёл натопил, если нужно дров натаскал и ушёл. По указанию барышни, в доме я вовсе не топлю.

– По указанию барышни, или барыни?

– Барышни. Они ещё с опрошлого года, как ночи студёные стали, повелели.

– Владимирский посмотрел на изразцовую печь в комнате, и спросил:

– А эти печи кто топил?

– Раньше я справлялся, апосля господа совсем затворниками жить стали. А мне это на руку, лишний раз с Танюхой встречаться нет нужды.

– Выходит, что эти печи внутри дома топил другой истопник?

– Выходит так.

– Что ты можешь сказать о другом истопнике?

– Ничего я о нем не слышал.

– Так что же выходит, барыня с прошлой осени жила в доме только с ключницей?

– Не ведаю. Только в доме у них гостил какой-то франт, деревенские сказывали, то глядь в саду, или там в леску, с этим как его.

– С мольбертом.

– Во, во, очень уж похоже природу малевал. Да я слыхал иной раз, будто энтот франт, к девкам нашим приставал. Ему парни наши хотели бока намять, да куда там, бугай здоровенный оказался. Мишке задире вдарил знатно, тот аж чувств лишился. А когда его ребята хотели кольями отходить, сунул руку в карман, этак угрожая, коли кто первый колом замахнётся, тут то он и вынет револьвер и пальнёт в кого. А был у него там револьвер, не было, кто теперь знает. Тёртый калач, коли наши сдрейфили.

– Выходит он мог жить в доме и топить печи.

– Выходит мог.

Дом был обследован целиком, только в доме ничего подозрительного не обнаружили, впрочем как и художника-истопника. По описаниям садовника и истопника, это был лет около тридцати, светло-русый, и холеный господин, плотного телосложения, с тонкими пальцами аристократа, без бороды и усов.

Пока повсюду искали художника, Владимирский аккуратно исследовал спальню ключницы, что бы не испортить отпечатки пальцев. Шкатулка на тумбочке оказалась пустой, – странно здесь женщины всегда хоронят какие-нибудь безделушки, – размышлял наш герой: – Выходит их кто-то забрал. Тот кто задушил ключницу. Для чего? Что бы молчала. Я с ней говорил здесь о… – Владимирского осенила догадка: – Я в начале подумал, что она не хотела впускать меня в спальню из-за этих двух, слишком смелых для этого времени фотографий. Как же, этот не поддельный испуг. – Наш жандарм взял лампу и откинув покрывало посветил под кровать, затем он это сделал с другой стороны. Забравшись сам под ложе, он обнаружил приличный слой пыли, и только с его стороны пыль отсутствовала: – Вот почему она с удивлением смотрела в комнату, через него, её таинственный дружок нырнул под кровать. Кто же это такой, я хочу с ним познакомиться.

– Художника нигде не нашли, но зато урядник доложил:

– В лес ведёт свежий след. Он прихватил с собой санки.

– На конюшню. – Владимирский достал из кармана золотой брегет, подарок жены, открыв крышку сказав: – У него фора более четырёх часов.

Заседлав лошадей, наши правоохранители бросились в погоню. Хоть и стемнело, наш урядник легко находил след в лесу, будучи хорошим охотником и следопытом. Местами следы вели в чащу, где нашим конным приходилось спешиваться, но затем вышли на тропинку и тут наши конники прибавили ходу, перейдя вскачь. В результате, наконец следы их привели к соседней усадьбе, прямо к барскому дому, где на громкий лай собак, дверь им отворил лакей в ливрее с серебряными позументами. Лакей окинув их взглядом, не спешил впускать в дом:

– У барина ипохондрия***, пускать не велено.

– Начальник Новгородского жандармского отделения, подполковник Владимирский. Скажи ка любезный, не заходил ли к вам некий господин лет тридцати от роду? – Наш герой отстранил ливрейного и теперь тот семенил за ним.

– Были с. Очень уж дерзкий, обещали мне зубы выбить.

– Ну и…

– Отбыли. – Лакей посмотрел на напольные часы в гостиной: – Почитай как от полутора часу уж отбыли. И главное, барин им свой экипаж отдали. Да как же это так быть может?

– А барин-то где?

– Сергей Георгиевич у себя в кабинете, с утра пьют. Не в себе они, вот этот мошенник и воспользовался, экипаж увёл. Вы уж ваше высокоблагородие разберитесь, виданное ли дело, что бы экипажи раздавать.

– Действительно. – Тут наш жандарм почувствовал, что-то не ладное: – С какого перепугу, не весть кому свой экипаж завещать. – После слов завещать,

Владимирский потребовал срочно вести его в кабинет барина. Когда лакей хотел постучать в дверь, жандарм резко отпихнул его и сам заскочил в кабинет. Это была большая комната со старыми портретами на стенах, где лицом к ним за резным, дубовым, письменным столом, сидел импозантный**** гвардейский полковник, с обильно посеребрёнными висками и засунутым в рот стволом револьвера.

– Сергей Георгиевич! – Заорал Владимирский врываясь в кабинет:

– Простите за нетактичность! Поверьте, я вас долго не задержу. – Жандарм размахивая руками стремительно приближается к гвардейцу: – Буквально пару слов.

От такой неожиданности полковник даже поперхнулся, лязгнув зубами о ствол револьвера:

– Ну это свинство, вы что все охренели, чуть, чуть не подавился… – И гвардеец пьяно уставился на свой револьвер в руке. И вдруг, он с гневом обратился к своему лакею: – Ты что же это, старый дуралей, я же велел чтоб никого, а ты скотина орангутангом сел на ветку, и лицезришь вместо службы. Да я тебя в бараний рог, иль пристрелю скотину! – Полковник стал метить из револьвера в своего слугу, который с рыданием бухнувшись на колени, стал жалобно вещать:

– Они, отец родной Сергей Григорьевич, из жандармерии, господин Владимирский, по вашу душу, как же здесь не пустишь, тем более вы такое удумали, это зачем же?

– Жандармы! Долгорукий подослал! Трясётся будто долг не верну! Вы что же узколобые питекантропы, думаете что вот так можно прети и помешать благородному человеку спасти свою честь!? Да вы знаете, что после этого я с вами могу сделать? – И распылившийся гвардеец наставил револьвер на Владимирского, в этот момент его бешеный взгляд блуждал по кабинету.

– Прошу прощения господин полковник, мы здесь по другой причине.

– По другой? – Гвардеец вновь посмотрел на свой револьвер и когда в его взгляде появилась осмысленность, икнул: – Пардон господа, сами понимаете не до гостей и моё дело не терпит суеты.

– И вы нас извините полковник.

– Позвольте, мой старый дурень произнёс Владимирский. Дайте я на вас взгляну. Клянусь честью Вольдемар! Вот эта встреча! Ты изменился и эти шрамы, сразу не узнать. И то сказать, последний раз мы виделись перед войной, ты помнишь как мы кутили тогда с князем Лопухиным?

– Да было время. – Не определённо ответил жандарм: – Видите ли сударь, сегодня из реки мы выловили тело Зинаиды Федькиной, чуть позже сгорела её мать Надежда Фоминична. Затем повесилась ключница и пропал их истопник. Так вот, нам известно что этот истопник недавно побывал у вас и вы предоставили ему свой экипаж.

Полковник наконец бросил свой револьвер на стол:

– Вот значит как. А мне представился местным агрономом, дескать решил всё бросить из-за безответной любви и ехать в город. Пристал как клещ, дескать продай мне экипаж. Да мне на что этакая сделка? А погодя думаю, – пожалуй экипаж мне уж не пригодится. К тому же двести целковых оставил мне за экипаж в золотых полуимпериалах. – И гвардеец вынул из стола ящичек инкрустированный моржовой костью, с золотыми монетами внутри.

– Новенькие. – Владимирский взял и повертел одну из золотых монет: – Что скажете урядник? – Обратился наш герой, к робеющему в дверном проёме полицейскому чину.

– Тот покрутил монету в руке, перекинул в другую руку, затем назад, ещё раз проделал такие перебросы, потом попробовал на зуб:

– Простите господин подполковник, я конечно не специалист, но по моему весит легче. Выходит фальшивая.

– Я посчитал, здесь только сто рублей, где другая половина? – Спросил Владимирский заинтересованный сообщением урядника.

– Выплатил долг и жалование Антонычу, слуге своему преданному.

Антоныч услышав это, схватился за сердце и стал оседать:

– Как же это барин. Вот тать разорил, по миру пустил разбойник. Он мне ваше высокородие сразу не понравился, одет просто, а смотрит барином, да нахально.

– Мы, Сергей Георгиевич, монетку эту вашу на экспертизу возьмём. А вы их пока не извольте куда употребить.

– Да извольте, хоть… – Полковник поперхнулся глядя на золото и револьвер лежащие на столе. Вдруг его стал бить озноб, видимо он вспомнил к чему здесь готовился, от этого в его глазах ожила тоска: – Превратности судьбы, кто мог подумать, баловень судьбы Владимирский – жандарм. – В его глазах вдруг блеснула надежда: – Постойте Вольдемар, я слышал, теперь уж не упомню от кого, что будто вы кажись женились славно на приданном, теперь у вас заводы пароходы! Иль врут завистники? Нет, нет не лгут, у вас здесь баржа, я прошлым летом, на ней в усадьбу прибыл за деньгами. Вольдемар, мне нужно поговорить с тобой тет а тет.

– Простите Сергей Георгиевич, давайте завтра. У нас погоня нынче. – Догадываясь, что разговор пойдёт о деньгах, заявил Владимирский.

Полковник замахал руками на присутствующих в комнате, заставляя их удалиться:

– Вольдемар, мы ж с тобой хоть и далёкая, но все таки родня. – Действительно, когда-то в далёком 1570 году, Иван Грозный, обрушил свой гнев на Новгородские и Псковские земли, обвинив местную элиту в том, что они хотят принять подданство литовского короля. Именно после этих событий, он раздаёт освободившиеся земли опальных бояр, своим преданным боярам и дворянам, отличившимся у него на службе. Так что эти все земли в округе, принадлежали когда-то их общему предку. Федькины не имели кровного родства с Владимирским, а вот полковник, был женат на двоюродной тётке нашего героя.

– Полковник осмотрелся и извлёк из резного комода старинной работы, бутылку початого коньяка. Рядом с комодом, на полу стояли и валялись пустые бутылки, из под игристого вина, крымского разлива, а в пепельнице богемского хрусталя, лежали окурки дорогих сигар. Из-за этого натюрморта, Владимирский про себя с грустью усмехнулся:

– Шампанское, коньяк, сигары, решил уйти из жизни по-гусарски.

– Усмехаетесь, и правильно. Я достоин презрения. Я! Кто всю жизнь мнил себя благородным человеком, сдувавший пылинки со своей чести, с не запятнанной репутацией перед самим императором, являющийся старшим офицером, лейб-гвардии гусарского полка, который возглавляет сам наследник Николай Александрович. – Полковник выдернул зубами пробку и налил себе грамм сто в бокал. Жадно выпив продолжил, обведя рукой свой парадный мундир: – Всегда с отменной выправкой и лоском перед всеми, я был пример для подражания и дамских вздохов с юности своей. С деньгами и даже с самой жизнью, я был готов расстаться, словно с парой изношенных порток. Пускался в тяжкие, женщины, вино и карты. Затем женился вот на вашей тётке и вроде бы остепенился. Ведь ваша тётушка строга была, и тяжела на ручку. От этого я больше пристрастился к картам. Сам не заметил, как стал рабом игры с судьбой. Да, да с судьбой, я проиграл все и даже приданное жены с её родовой усадьбой. Вот этот тлен ха, ха. – И полковник достал из стола шкатулку инкрустированную перламутром и вынув оттуда бумаги, бросил их на стол. Это были закладные на землю и дом: – Во, во и тётка ваша покойная, тоже всегда была расчётлива и меркантильна, что ей когда в чужой душе нет мира. Среди лощёных лиц, в расшитых золотом мундиров и милых дам в брильянтовом сиянье, я нахожусь в темнице закованный страстями. Вот. – И Гвардеец указал пальцем в закладную: – Три дня я просидел за сукном зелёным, домой вернувшись был просто ошарашен, ведь я то думал что к утру вернулся дня того же, что начал я игру. Я уговаривал себя не брать карт в руки, все напрасно. Выигрывал большие суммы, но бесы путали и я спускал все до копейки. Не знаю сам на что надеясь, приехал я сюда в деревню. Три тыщи управляющий набрал, а мне нужны ещё двенадцать. Тебе открылся Вольдемар, долгов мне не вернуть, так ты купи хотя бы лес.

– Не куплю. В этом году пилить уж поздно, а на следующий год если проценты не внесёшь по закладным, лес уплывёт с имением вашим за долги к ростовщикам. И потом, нет у меня сейчас лишних двенадцать тысяч, я и вправду покупаю пароход.

– Как ты похож на тётку Ольгу Алексеевну, расчёт холодный, и ни капли сострадания. Да, да, не скрою, что сам женился на деньгах. А как гусару жить без денег, традиции такие, коль денег нет, переводись в уланы. Смешно что мне на днях должны присвоить генерала. Поверь мне, я не сожалею, что не доживу до дня такого. Жалею что долги оставлю дочке. Именьице моё под Курском в приданное пошло ей, слава Богу спустить я не успел. А это, своё родовое, жена оставила для сына, ты помнишь Сашу, он тебе ровесник был. Погиб на той войне, с который ты вернулся. И Ольга Алексеевна того никак не пережила, буквально через год пошла за сыном. А впрочем, я добавил свою лепту в её горе тоже. Не скрою, я тогда уж состояние уменьшил в двое, как и остаток её жизни. Послушай Вольдемар, выходит ты не дашь мене надежды? Жизнь дяди, променяешь на пароход. Хотя о чем я говорю, я променял бы сам, вполне возможно. Тону, хватаясь за соломинку любую.

– Вы дядюшка с усадьбой шибко продешевили, она вдвойне дороже. – Разглядывая векселя, заметил Владимирский.

– Так Вольдемар, кому не знать как вам, что карточный долг, долг чести. Вольдемар, я перед вами как на исповеди, как будто накатило. Ну что мне делать, хотите имение на вас перепишу? А что, ты сам сказал, что стоит вдвое.

– Вы дядюшка вот что, на обед ко мне завтра приезжайте с нотариусом, там все решим. Ко мне сам губернатор обещался. А сейчас простите, нужно мне в дорогу.

Покинув дядюшку, Владимирский с урядником, навёрстывая упущенное время, погнали лошадей, И уже под утро увидели бричку, хозяин которой скрылся за стенами Свято Юрьевского монастыря, что стоит на Ильмене и Волхове.

В монастыре, наш жандарм нашёл беглеца сразу, хотя тот не особо и прятался. Владимирский подошёл сзади к широкоплечему господину, в подбитом мехом кафтане и громко произнёс:

– Не вы ли будете господином Станисласом?

– Я! ха-ха! Станислас Грабовский! А ты самозванец! – И смеющийся господин плюёт в лицо нашего жандарма. В этот момент сквозь сон, доносится женский голос:

– Барин вставайте, подымайтесь уж, губернатор пожаловали с супружницей.

– Где этот мерзавец! – Проснувшийся Владимирский сел на кровати и ошалело ото сна стал возвращаться к реалиям жизни, как-то тупо уставившись на свою ключницу, бабу Сашу.

– В гостиной они. К нам ещё пожаловали княгиня Глинская. – Удивлённо хлопая глазами ответила баба Саша: – Там вас сосед Сергей Георгич дожидаются, поди уж час, пол графинчика смирновской скушали.

– Наш герой в пятнадцать минут привёл себя в порядок и спустился в низ, услышав голос своей ключницы:

– В усадьбу барин вернулся к полудню. После заутрени пересуды слышала, будто барин всю ночь за убивцами гонялся. Горе то какое, соседка то наша приживалка Наталья Фоминична сгорела, дочка её утопла, а ключница повесилась.

– Добрый день господа. Прошу простить за опоздание. – Владимирский поспешил приложиться к дамским ручкам.

– Добрый, добрый, надеюсь что добрый. А то знаете ваша ключница меня огорошила. – Произнёс губернатор разглаживая усы.