Боарикс

– Всё зрю, древлянин! Но и милосердие проявлять волхву надобно к народу своему! Не то ведь обидишь Ладу и неможно знать, чем она тебя вознаградит!

Смущённый древлянин уселся на корягу, насторожённо поглядывая из-под густых бровей на других волхвов. Вятич же продолжил:

– Я за энту зиму принёс в жертву Перуну и пожёг две сотни младенцев, но то были детки, в которых Вседержитель не захотел вдохнуть огонь жизни и имён, родовых оне ещё не иметь быти! Ведаю, што и вы такожде поступаете! Однако прирост люда славянского идёт неуклонно, хоша и гибнут соплеменники наши, яко мухи от болестей всяческих, а паче тово в битвах и ратоборствах с иноземными народами, да и меж собою! Вон улич, дулеб, да и ты, кривич, не дадите соврать мне! Собрал я вас, братья, штоб решить, яко нам бы счесть сколь народу в племенах наших – энто зело важно дело!

Радимич, вскочив со своего места, вскричал:

– Да мыслимое ли энто дело, Ратибор?! Народу у нас, што гороху в куле! Рази, сочтёшь? Да и дело сие Сварогу угодно, но не нам!

– А можно ведь сотворить и тако! – заявил представитель дреговичей. – Пущай кажный тиун в городище, што выдаёт по осени жито семьям, кладёт в мешок палочки по числу едоков, а посля посчитает с волхвом местным, да и свезёт те мешки во двор князю – вот и будет общий счёт! Я тако мыслю!

– Ты прав, Суходрев! – в знак согласия вятич пристукнул своим посохом. – Давайте тако и поступим и вождям своим донесём решенье наше!

– Хай, буде тако!! – единодушно вскричала поляна.

Когда установилась тишина, вятич заговорил о наболевшем:

– Доколе, братья, драки меж собою допускать быти? Пошто словены ильменски на кривичей, аль на отморозков кидаютси, аще псы подзаборныя, а те на них? Чево поделить-то не могёте? Реки слово своё волхв отморозков, да и ты тож, волхв росов!

Отморозок первым встал, подал голос обидчивый:

– Росы в наших угодьях бобра, кунку, соболя промышляют, а словены ильменски им потворствуют, да и сами грабежом в наших землях не брезгуют!

– Да вы што?! – рассердился вятич. – В лесах ваших, непроходимых, столь дичи пушной, што хватит на кажнова, да ещё с избытком на сотни лет! Лови зверя, да продавай за море Варяжско! Гости торговые чистым серебром за рухлядь пушную платят, – живи, не хочу! А рыба! Рыба в ваших озёрах толпами ходит! Вам даже рожь сеять не надо, всё одно она у вас плохо родится! Вам же на одной рыбе, лосях, да ведмедях прокорму хватит! А грибов, а ягод-то хоша лопатой греби! Набирай, полны кадушки, да и ешь себе вволю зиму-то!

– Откель тебе, вятич, ведомы богатства наши, лесныя? – спросил отморозок.

– Не откель, а откуль! – поправил малограмотного отморозка Ратибор. – В молоди любознатство меня по миру толкало! Бывал я и в странах ваших полуночных, и в странах полуденных, и в землях на восходе Ярила, и в землях моравских на заходе светлова щита Даждьбога, иже хотел я увидеть очами своими земли предков, откуль мы, вятичи, произошли! Так-то!

– А я ведаю, – вернул разговор в прежнее русло Ратибор, – пошто вы себя тако драчливо ведёте! Жадность вас всех заела! Запомните! Запомните все! – вятич сурово посмотрел каждому в глаза. – Энто ещё предки наши сказывали: нет для человека меча боле опасного, чем его жадность и нет щита боле надёжнова, чем его бескорыстие! Энто в перворяд вас отморозки, вас росы касаемо, да и вас словены ильменски!

Долго шумели волхвы, вспоминая старые обиды. Каждый считал, что его племя притеснил сосед, на его угодья позарился.

Помолчав, послушав перепалку своих собратьев по вере, Ратибор протянул левую руку в сторону угорских волхвов, заговорил убеждающе:

– Вон тута сидят волхвы народа меря! Мы, вятичи, живём с имя бок о бок, в вечном дружелюбии, делить нам с ними нечево! Рази, их девушки не стали в избах наших парней жёнами? Рази наши красавицы не вошли в их домы хозяйками? Мало ли мы с угорским волхвом молодых пар округ ракиты и священнова дуба обвели, венки из дурман-травы, водрузив на них? Егда наши предки пришли в энти благодатныя края, тутошние скифы-фиссагеты, и народ меря не стали прогонять нас, а прямо указали, што простору хватит на всех! Вот в мире и живём, а времени с той поры утекло боле трёх веков….

На поляну, где заседали ещё с победья волхвы, незаметно спустились вечерние сумерки. Кто-то из волхвов подбросил в костёр сухих сучьев и от вспыхнувших языков яркого пламени по лицам собравшихся забегали красноватые блики, а чёрные тени только подчеркнули напряжённое сверкание их глаз.

На обросший мягким мхом пень, где сидел до того вятич, не спеша, влез большой уж, деловито свился в кольца и уставил головку в сторону горящего костра, беспрестанно щупая вечерний воздух своим раздвоенным языком. Такое странное явление напугало волхвов.

– Што энто, Ратибор?! – возопил волхв радимичей. – Пошто на сиденье твоё взгромоздилси сей гад, да ишо уставилси на священный огнь сына Сварожича?! Што энто за знаменье? Толкуй нам, волхв вятичей!

Ратибор глянул на пень, посохом своим спихнул змея и тот бесшумно ускользнул в ближайший куст верболозы. Посмотрев в напрягшиеся лица собратьев по вере, он неожиданно спросил:

– Сколь колец свил змий энтот? Кто углядел?

– Четыре! – ответил кривич.

– Четыре с половиною! – поправил дулеб.

Вятич устремил свой взгляд в ночное небо, что празднично сверкало мириадами колючих звёзд в прогалызинах среди крон мощных дубов, окружавших поляну, после чего, пытливо глядя в тревожно блестевшие глаза собравшихся, изрёк странные слова:

– Чрез четыре с половиною столетия придёт на земли наши вера ромейска, народы наши отринуть быти древнюю веру дедов наших за ненадобностью! Единобожие будет!

– Да ты што, Ратибор! – вскричал росс. – В своём ли ты уме?!

– В своём, братья! В своём! Оттуда! – он протянул посох в сторону юга. – Из стран полуденных придёт сюды, та нова вера! Из Кустантинии!

– Тако, а яко ж мы-то? – растерянно произнёс кривич. – Великий Сварог и сын ево Громовержец Перун рази, допустят то? Не могу я, вятич, поверить, што устои веры нашей, столь древней, пошатнуться быти!

Ратибор протянул руку к костру, заговорил пророчески:

– То не скоро ещё! Но хоша и пришагать быти та вера неотвратно на земли сии, в народы наши, а токмо одно промолвить хочу вам, братья! Наша древняя вера исчезнуть быти не могёт, яко снег по весне, яко листва по осени! Ей быти сидеть в головах, в печёнках, потомков наших вечно! Она неистребима, яко то Ярило, золотой щит Даждьбога, сына великова Сварога, иже скачет на колеснице своей по ясному небу с утра до ночи, егда уходит на другу сторону, дабы дать свет щита свово и тамо. Она впитываться быти в младенца с молоком матери! Верьте тому, братья. Многия обряды сохранятси покуда очи человеков глядеть быти, на мир сей с удивленьем, буркала свои вытаращив. Возьми хоша песни наши обрядовые? Сам дух песни неможно вытравить из сознанья человеков! А свадьбы? Рази ж можно забыть торжественный обряд свадьбы, што приносит в сердца людей неистребимый дух праздника, продолжения рода, вечный круговорот обновления природы? А яко мы встречаем рождение нового года, аще даёт нам надежду на новый урожай, на добро, на новых людей? Нет, не смочь потомкам нашим забыть древние обряды и обычаи, традиции и верования наши! Верьте, братья, тако и быть тому, аще я, верховный волхв вятичей, поставленный народом на пост сей, вовсе умы и души людей не ведаю, и гнать меня надобно отсюдова, куды подале, за тридевять земель, поганой метлой, дабы я боле соплеменникам своим головы не морочил….

Глава 5. СЛАВЯНСКИЙ КАЛЕНДАРЬ

– Вот, Родька, гляди на диво сие, понеже соорудили энто деды наши в незапамятные времена для пользы человеков!

На холме, по периметру большого круга были вкопаны мощные брёвна из почерневших от времени лиственниц высотой в три сажени (6,5 м.). Внутри круга, окружённого этими столбами, виднелась выложенная из камней разной величины замысловатая спираль. Вокруг холма разлеглось вычищенное от дикороса и лесной поросли поле, только вездесущие ромашки скромно украшали равнину, но на почти равном удалении от поля чёрной плотной стеной стоял неподвижный лес вековых елей вперемежку с огромными соснами.

Родий, с интересом рассматривая странное сооружение, недоумевал, что бы это значило, зачем оно здесь, в пяти поприщах от Туманного. Наконец спросил невпопад, стоявшего рядом волхва Ратибора:

– Яко ж энти столбы не сгнили за давностью лет, дядя Боко?

Седые усы волхва шевельнулись, скрывая ироничную улыбку, но ответил:

– Брёвна энти, Родька, сделаны из вековых листвянок, и, первым делом, их пять лет вымачивали в озёрной воде, понеже приобретают они твёрдость и долговечность камня! Посля комель бревна обжигают на костре и вымачивают цельный год в дёгте, дабы гниль не могла сожрать древа сего! То деяли пращуры наши на века, твёрдо ведая, што потомки их высоко оценят великий труд их! А вот пошто ты не пытаешь меня, зачем деды содеяли городьбу энту?

– И зачем же, дядя Боко? – поинтересовался Родий.

– А затем, сынок, дабы я сообщал вам, неразумным, што наступил такой-то месяц и пора приступать к тем или иным работам! Вот гляди, тень от энтова столба коснулась вот энтова камня, значит, наступил цветень-месяц! А егда тень от тово вон столба дойдёт до тово камня, наступит месяц изок и пора приступать к сенокосу! А тамо вересень, серпень, листопадник наступят! Внял ли?

– Внять-то внял, дядя Боко, – с долей сомнения заговорил Родий, – да токмо старики наши и по приметам разным, природным, познают месяцы энти!

– Познают, да не совсем точно! Зри, круг из городьбы энтой вытянутый, яко курье яйцо! Острым концом он, круг сей, направлен на земли полуночныя и тень от тово вон столба доходит до головного камня улиты, что означает равновесие между днём и ночью. Наступает равноденствие, а уж посля, чрез три, месяц капель и новый год приходит. Вот столб, иже даёт самую длинную тень! Он указует на месяц студень! Сооруженье сие чисто наше, у ромеев зовётси чудным словом – календарь! Округ холма сего всегда должно бысть чисто! Помощники мои следят за тем…. Слышь, Родька тишина яка? Место сие любой зверь поприща за два стороной обходит, ни одна птица сюды не залётыват, древо не скрипнет без воли Отца небесного, Великова Сварога! Небо здеся завсегда чисто! А улиту энту по то и выложили предки наши, што прилетел с небес камень, ударил в холм энтот и лес, што тута рос, сгорел начисто и боле не растёт здеся! А камень тот небесный в землю ушёл, но не совсем! Зри, навершие виднеетси! С него и начинается глава улиты. Видать большой силой Перуна, старшева сына Сварога, обладает энтот камень! Смекай, сынок!

Родий зябко поёжился, но любопытство перевесило:

– Зело интересно ты сказываешь, дядя Боко! А пошто улита энта в центре городьбы тако замысловато закручена? Для якой-такой надобности?

Глаза волхва из добродушных мгновенно превратились в суровые, чёрные, они стали жгучими, как угли, пронзительными, как иглы. Несколько другим голосом он заговорил:

–– Лучше бы ты, Родька, и не спрошал про сие, да уж коли спросил, утаивать от тебя не буду, да и привёл я тебя сюды, дабы вопросы свои ты задавал без боязни! То есмь самое загадочно, што содеяли предки наши, а може и не они вовсе! Може то фиссагеты сложили, што жили здеся допрежь нас! Дед мой, по прозванью Карабор, што означает Чёрный лес, был вождём вятичей и ходил с гуннами на Великий Рим во главе дружины своея! Тому прошли немалые года, семь десятков, а то и боле годов! Многажды чево сказывал он нам про земли те и народы тамошни, да и добра всякова диковинного немало привёз он оттудова….

– Я ведь пошто волхвом-то содеялси? – продолжил старец. – По свету походил, земли разны повидал. Лет мне было уж довольно, егда дед привёл меня к улите энтой. А привёл он меня в тако время летом, егда шибко коротка, ночь выдалась. Гляжу я, а в ночи, из главы улиты, столб света слабенький виднеетси, ну, такой, егда в глубокой яме костёр горит, огня не видно, дыма нету, а свет от горенья тово идёт вверх, зеленоватый, такой, быдто берёзка светится по весне, егда лист проклюнулси. Дед посылает меня в голову улиты, приговариват, што, мол, познаешь суть времени, да ещё много чево. Аще што, тако, мол, выдерну тебя оттудова. Я и стал в главу ту. Што тута содеялось, Родька!? Глава моя закружилась, чую, што в другом мире я очутилси! Музыка яка-то чудна, да замысловата заиграла. Узрел я умом своим, яко Перун цельными народами себе жертву берёт, да не сам берёт, а люди-дураки чуть ли не силком пихают ему в костры громадныя, страшныя, собратьев своих! Ужаснулси я, а поделать ничево не могу, быдто руки мои связаны сзади вервием зело крепким. Много чево узрел я, сынок! Внимал я музыку дивную – у нас тако-то и не играют, а понять не могу. Ум за разум у меня зашёл. Страх меня зело великий обуял, а ведь я николи никово не страшился во все времена! Чую, што ухожу, в мир сей навсегда, а возврата в свой мир не хочу. Благо, а може и нет, токмо дед выдернул меня из столба света тово чуднова! Сказывал, што пробыл я тамо совсем мало, а мне показалось, што прожил я тамо цельну вечность и много чево познал….

– Вот с той поры, Родька, ведомы мне языки ромейски, арабски и иные! Познал лекарско дело, травы разны от болестей человеков и скотины, погоду предсказать могу на десятину дней вперёд, а то и боле! Колдованцем люди меня прозвали, клудом, знахарем! По то и стал с той поры верховным волхвом всего племени вятичей!

Родий завороженно слушал рассказ старика и мыслями унёсся в какие-то миры. Наконец очнулся, несмело спросил:

– Сколь же лет тебе, дядя Боко?

Старый волхв положил невесомую руку на плечо Родия, ответил просто:

– Про то один Вседержитель ведает, Родька! Я не считал! Твой отец, Светозар, самый младшой в семье нашей был, мне уж летов где-то пятнадцать, а може боле, стукнуло, егда он народилси! Сей час он вождь, а посля ты будешь….

Родий обомлел:

– Яко ж то можно? Рази мало у нас мужей достойных? Ково уж народ изберёт, тот и возглавить быти племя наше!

Волхв жёстко глянул в глаза наивному парню, сказал твёрдо:

– Не твово ума энто дело, Родька! Яко скажу, тако и будет! Аще б ты ведал, сынок, сколь люда нашева я от болестей всяких избавил! Моё слово тяжелей всево железа, што в городище нашем имеетси! Вот понеже и посылаю тебя с караваном торговым в страны полуденные, на Кавказ далёкий, в Таматарху и Боспор, дабы познал ты, народы тамошни! Завязал бы дружбу с вождями племён кавказских, понеже говоришь по-гречески и по-тюркски, а и делу ратному зело хорошо обучен отцом своим! Завтрева и отправишься! А сюды привёл я тебя, дабы ведал ты место сие удивительно и загадочно, понеже окромя меня, да помощников моих, здеся никто не быват! Страшатся люди места сего…. Заповедно оно….

Родий ещё раз посмотрел на священный холм, спросил, вдруг, совсем не о том, о чём думал:

– А яко ж зимой-то? Камни сии снегом ведь заносит?

– Не заносит! Ветер, дыханье Стрибога, среднего сына Сварога, не даёт! Всё, што случайно сверху нападает, ветер божественный сносит в одночасье! Тута, на холме энтом священном и трава-то не растёт, птица не свистнет, зверь не рыкнет! Ты давай, хоша и полудень, не время ещё быдто, а всё одно становись в главу улиты сей!

После всего, что здесь рассказал старый волхв, Родий, со смешанным чувством некоторого опасения и любопытства, вступил в каменный лабиринт улиты.

– Смелей, Родька! – раздался сзади подбодряющий голос волхва. – Говорю же силы в ём на сей час нету, не то што будет потом, в коротку ночь, в месяц вересень, да и день ведь покуда ноне! Ну, вот ступил в главу? Повернись на восход Ярила! Повторяй за мной священные слова три раза! Хай пай бо! Всё! Теперя закрой очи и молчи!

Родий закрыл глаза. Через мгновение он почувствовал, как ноги его налились непонятной тяжестью, а голова, наоборот, стала свежей, будто её промыло внутри чистой родниковой водой. Где-то внутри, в мозгу, зазвучали удивительные, мелодичные аккорды какой-то неземной музыки. Ничего подобного Родий в своей жизни никогда не слышал. Хотелось слушать эту божественную музыку вечно, а ещё хотелось взмыть в синее небо, в глубочайшую даль и медленно парить, парить куда-то, словно орёл. Родий и поплыл в стихии величайшего, ни с чем не сравнимого, блаженства, в волнах космической музыки…. Откуда-то из далёкого далека настойчиво пробивался голос. Он был слабым, как шелест листьев при слабом порыве ветра, да и доносился откуда-то, будто из-под земли, но в нём слышался приказ:

– Ступай в сторону! Ступай в сторону, сынок!

Родий, безвольно подчиняясь этому, такому далёкому, приказу, кое-как отодрал одну ногу от тверди камня и с величайшим трудом переставил её в сторону. Вторую ногу переставить было уже легче. Родий открыл глаза и мир показался ему тусклым, серым, хотя вокруг разливался яркий весенний полдень. Душа его яростно сопротивлялась этому возвращению, хотелось оставаться там – на вершине блаженства…. Непонимающе он посмотрел на стоявшего рядом улыбающегося волхва, лицо его излучало, невиданное ранее, сияние. Он заговорил каким-то возвышенным, торжественным голосом:

– Поздравляю тебя, сынок!

– Што энто было, дядя Боко? – деревянным голосом спросил Родий.

– Ты общался с вечностью! Тебя приласкал сам Вседержитель вселенной! Это большая честь для смертного! Пошли скореича отсель, не то будешь быти умом яко младень о трёх годах!

Родий послушно пошёл за волхвом. Откуда было знать парню из раннего средневековья, что он почти минуту стоял на вполне обычном метеорите, госте из космоса, в столбе гамма-излучения и подверг свой организм, своё сознание, хоть и на короткое время, мощному удару космических сил. И в результате получилось так, что, если его иногда и посещали некоторые сомнения в силе славянских богов, то теперь он, как говорится, на собственной шкуре убедился в их неограниченном могуществе.

На окраине леса стояла пустая телега, запряжённая всего одной лошадью, на которой Родий с волхвом сюда и приехали. По пути к этой повозке волхв проникновенно внушал задумчивому парню:

– Одному тебе токмо доверил я тайну улиты! Даже отцу твоему, моему младшому брату, славному Светозару, я не показывал чуда энтова, понеже зрю в тебе великое будущее! Теперя где бы ты ни был, в какие бы земли, куда бы не забросила тебя по воле богов судьба, душу твою всегда будет тянуть в родные края…. Нияки соблазны, нияки богатства мира, лжа и наговоры, не смогут удержать тебя на чужбине! Тако-то вот, сынок….

Уже возле телеги, бросив разбирать вожжи, Родий, давно мучимый любопытством, спросил старого волхва:

– А яко твоё родовое имя-то, дядя?

Волхв Ратибор строго посмотрел на парня, раздельно, чётко и твёрдо произнёс:

– Дядя Боко!!!

*****

Глава 6. ТАНАИС, ТАМАТАРХА

На огромных просторах, от рек Угры и Оки на севере, до верховьев рек Дона на юге и Цны на востоке располагались владенья вятичей. И повсюду леса, леса и леса. Хвойные и смешанные, непроходимые, заваленные буреломом, дикие эти леса давали вятичам всё, что им было нужно для безбедной жизни: мясо и шкуры зверья, которого в этих лесах больше, чем людей, материал для постройки изб, не говоря уж о ягодах и грибах, которых хоть косой коси. Многочисленные реки и озёра давали столько рыбы, что ею одной можно было прокормиться. Да какой рыбы? О такой сейчас приходится только мечтать: осётр, севрюга, сёмга. Какого-нибудь окуня с чебаком, карася, и даже щуку, за рыбу-то не считали – так сорная рыба. Но без пышного каравая хлеба, без каши овсяной, гречневой или просяной, вятичи считали себя голодными, а потому постоянно расчищали, отвоёвывали у леса, участки земли для выращивания жита. А сеяли на этих полянах овес, рожь, пшеницу, гречку, просо, и ячмень с горохом. Неприхотливые, росли эти злаки в здешних местах хорошо, а потому, собрав урожай себе на еду, даже на продажу южанам, или уграм на севере, или буртасам на востоке, оставалось немало. Но больше всего южане любили пушную рухлядь, но пшеница им тоже была нужна, также как тележная мазь и сами телеги. Вот торговые операции и сближали народы. Обмен товарами развил ремесленное производство. Мало того, именно торговля породила племенные союзы и государства.

От Туманного до судоходного русла Дона надо проехать не менее стапятидесяти поприщ с тремя, а то и больше, с ночёвками в лесу, с обязательным разведением костров и варкой каши, да и уставших за день лошадей напоить, накормить надо.

Караван из пятидесяти телег с поклажей растянулся по извилистой лесной дороге чуть ли не на полпоприща. Сзади караван сопровождала сотня вооружённых всадников. Это был обычный торговый караван, который вятичи каждую весну отправляли на юг по Дону к черноморским портам Таматархе и Боспору. Товар был простой: зерно в кулях, медвежьи и лосиные шкуры, мёд, воск и тележная мазь в бочонках, телеги и колёса, льняное полотно в рулонах, резная деревянная посуда, берестяные туеса и кружки. Но самый важный товар был зашит в кожаных мешках. То была драгоценная на юге пушнина, за которую греки и арабы, да и иные народы, платили серебром в слитках или серебряной посудой, золотыми византиями, шёлковыми, шерстяными и хлопчатобумажными тканями.

Всё это добро, прибыв к реке, вятские торговцы перегрузят на большие десятисаженные (23 м.), многовёсельные лодьи. Освободившиеся повозки торговцы отправят в обратный путь домой, а сами, принеся жертву духу воды и богине всей земли Макоши в виде пригоршни пшеницы в реку, пойдут на этих лодьях по Дону до самого Танаиса, что расположился в устье реки, впадающей в Меотийское озеро (Азовское море).

Охранная сотня будет сопровождать караван лодий обязательно по правому берегу реки до прибытья на место торжища, в город и порт Танаис. Лодьи на ночь пристают к берегу на известных уже стоянках, где их дожидается охрана с костром. Хотя опасность грабежа по сравнению с далёкими прошлыми годами значительно снизилась – без охраны всё равно нельзя. Раньше, ещё сто и больше лет назад, торговцам было совсем худо: в Диком поле бесчинствовали остготы. Но после того, как пришедшие с востока гунны в изнурительной войне оттеснили племена алан далеко на юг и вышибли остготов за Дунай, самих гуннов, союзных вятичам, через несколько лет после гибели их вождя Атиллы разгромили и рассеяли сарагуры с Северного Кавказа. Дикое поле надолго осталось пустым, и даже относительно безопасным. Печенеги придут много позже. Нападения грабителей можно было ожидать только с востока. Иногда в большой излучине Дона и ниже по течению на караваны наскакивали буртасы и гузы, а ближе к Танаису промышляли грабежом шайки разбойников из аланских и булгарских кочевых племён.

Пограбить торговый караван на воде дело далеко не простое. Таких безумцев с кривыми кончаками в зубах, плывущих наперерез, расстреливали в воде из луков с лодий торговцы и гребцы, сами в кольчугах и шеломах больше походившие на воинов, да, по сути, они ими и были. Безумцы среди кочевников всё-таки находились, поэтому надо было держать ухо востро. Важно добраться до Танаиса, где уже патрулировала береговая охрана византийцев.

Сплавиться вниз по реке обычно хватало десяти дней, а то и меньше. Весной, когда полноводный Дон несёт перегруженные лодьи быстро, гребцы отдыхают, но и когда возвращаются осенью – тоже не шибко тяжко, потому как течение реки совсем слабое, а лодьи почти пустые. Весь груз – это выручка за проданный товар, соль в мешках, ткани в рулонах, масло оливковое в амфорах, подарки для женщин, да дорожная еда для себя и коней охраны. Основная работа для гребцов на море, но и там помогает парус.

Настоящие опасности подстерегают торговцев на стоянках во время ночёвки на берегу – вот тут-то значение охраны очень велико. Окольчуженным конникам при сопровождении водного каравана приходится тяжелее всех. Скинуть железо с себя нельзя, иначе свистнет стрела, и ты уже покойник. А весенняя жара, обильный пот и проклятые слепни с мухами доводят до изнурения, как всадников, так и их коней. Искупаться бы в Дону, да отстанешь от каравана. Заросший густой верболозой, камышом и осокой берег, не даёт хорошего обзора реки, а рядом подступает лес, откуда в любое время жди нападения грабителей.

Леса в те времена, бескрайние, густые, ещё не вырубленные человеком, тянулись почти до середины нижнего течения не только Дона, но и других рек поменьше, стекающих в Азовское и Черное моря. В основном, леса эти состояли из дубов с берёзовыми перелесками; из сосновых боров вперемежку с елью и лиственницей, не считая разношёрстного подлеска из рябин, березняка, дикого ореха и верболозы. Ближе к воде теснились заросли черёмухи, среди которой возвышались громады ясеневых деревьев. В данном случае лес заканчивался после большой излучины Дона, дальше южные суховеи не дают ему роста.

Обычно больше всего в походе страдают кони. Поесть сочной весенней травки они могут только рано утром, когда лодьи ещё не отошли от берега, ну, может быть, ещё ночью. Правда, вечером, на общей стоянке, коней кормят овсом, но рассёдлывать нельзя. Спит охрана по очереди, в пол-уха, выставляя конные дозоры далеко к востоку, откуда могут подобраться степные разбойники. Уж очень соблазнительно пограбить торговый караван.