Наследство Монсуара

Стекло задрожало. По нему пошли трещины.

Сосед по палате проснулся, сел на кровати, испуганно глядя на окно.

– Что… Что это?! – прохрипел он.

Бруг не мог ответить. Он смотрел на окно, на этот безумный птичий дождь, и чувствовал, как ледяной ужас сковывает его тело.

Птицы бились о стекло, словно пытаясь прорваться внутрь. Их маленькие тельца ломались, кровь брызгала во все стороны, перья летели, как черный снег.

Раздался треск. Стекло… треснуло. Оконная рама задрожала под напором обезумевших птиц.

Бруг вскочил с кровати, отшатнулся к стене. Он хотел закричать, позвать на помощь, но… не мог. Ужас парализовал его.

Птицы… Десятки, сотни птиц… Они кружили за окном, как черный вихрь, и бросались на стекло, снова и снова, в самоубийственной атаке.

Их глаза… Бруг увидел их глаза. Маленькие, черные, блестящие… И в них не было ничего птичьего. Только… безумие. И… злоба. Та же самая злоба, которую он видел… в глазах оленя.

Раздался оглушительный треск. Стекло… не выдержало. Оно разлетелось на тысячи осколков, посыпалось внутрь палаты.

И вместе с осколками… в палату ворвались птицы.

***

Утро встретило Бруга серой, гнетущей усталостью. Он не спал всю ночь. Жуткая картина обезумевших птиц, бьющихся об окно, стояла у него перед глазами. Крики раненых птиц, хлопанье крыльев, треск разбитого стекла – все это звучало в ушах, не давая уснуть.

Персонал больницы всю ночь наводил порядок. Санитары выметали осколки стекла, собирали мертвых птиц в мешки, пытались разогнать тех немногих, что еще кружили у разбитого окна. Окно временно забили фанерой. В палате стойко пахло кровью и… страхом.

Его сосед по палате, пожилой мужчина, тоже не спал. Он сидел на кровати, закутавшись в одеяло, и тихо молился.

Бругу поставили утреннюю капельницу, но она не приносила облегчения. Он чувствовал себя разбитым, опустошенным. И… напуганным.

Он достал телефон, дрожащими пальцами набрал в поисковике: "массовая гибель птиц", "птицы врезаются в окна".

Интернет выдал несколько статей. Явление, когда птицы внезапно теряют ориентацию и массово врезаются в здания или падают на землю, имело научное название – "орнитологический коллапс" или "авиакатастрофа птиц". Ученые связывали это с различными факторами: магнитными бурями, загрязнением воздуха, ярким светом городов, который сбивает их с толку, вирусными заболеваниями…

Бруг вчитывался в статьи, пытаясь найти… рациональное объяснение. Загрязнение воздуха… В Монсуаре оно было аномально высоким. Может быть, в этом причина? Птицы просто… отравились? Потеряли ориентацию?

Эта мысль принесла некоторое облегчение. Да, скорее всего, так и было. Загрязнение. Никакой мистики. Никакого… зла.

Он отложил телефон. Он не хотел думать о шкатулке. О словах отца. Об олене. О… Гобратсе.

Ему был тридцать один год. Он был взрослым человеком. Он не верил в призраков, демонов и прочую чушь. Всему должно быть научное объяснение. Всегда.

Он заставил себя поверить в это. Потому что… альтернатива была слишком страшной. Слишком… безумной.

Он снова посмотрел на окно, забитое фанерой. За окном было тихо. Птицы… улетели. Или… погибли.

Но… почему они бились именно в его окно? Почему… с такой яростью? С такой… злобой?

Он снова тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли.

"Загрязнение," – твердо сказал он себе. – "Просто… загрязнение."

Но где-то глубоко внутри… сомнение оставалось. Червячок сомнения, который… грыз его душу.

Капельница закончилась. Медсестра вынула катетер, заклеила место укола пластырем. Бруг почувствовал себя еще немного лучше физически, но морально он был истощен. Картина ночного кошмара с птицами не выходила из головы.

"Хватит," – решил он. – "Я не могу больше здесь оставаться."

Ему казалось, что стены этой убогой больницы давят на него, что сам воздух Монсуара пропитан безумием и страхом. Мысли о шкатулке, об отце, об аномалиях становились навязчивыми. Он начал сомневаться в собственном рассудке.

Он подошел к врачу, который как раз делал обход.

– Доктор, я… я хочу выписаться, – сказал Бруг.

Врач удивленно посмотрел на него.

– Выписаться? Но… мы же договаривались на пару дней. Вам еще нужно наблюдение…

– Я чувствую себя нормально, – соврал Бруг. – Голова не болит, тошноты нет. Я… я просто хочу домой.

Врач покачал головой.

– Понимаю, больница – не санаторий, – сказал он. – Но… после такого срыва… резкая смена обстановки может быть… нежелательна. Вы уверены?

– Уверен, – твердо сказал Бруг.

Он не мог объяснить врачу истинную причину своего желания уйти. Не мог рассказать о птицах, о тени, об олене… Его бы просто сочли сумасшедшим.

Врач вздохнул.

– Ну… хорошо, – неохотно согласился он. – Насильно держать вас никто не будет. Но… будьте осторожны. Никакого алкоголя. Больше отдыхайте. И… если что-то покажется вам странным… не тяните, обращайтесь к специалистам.

– Хорошо, доктор, – кивнул Бруг. – Спасибо.

Он быстро собрал свои немногочисленные вещи, оделся и вышел из больницы.

Свежий воздух ударил в лицо. День был пасмурным, но тихим. Никаких птиц. Никаких аномалий. Обычный, унылый Монсуар.

Бруг пошел по улице, не зная, куда идти. В отцовский дом? Нет. Он… боялся туда возвращаться. Особенно… один.

Мысли его снова вернулись к предложению Отто. Работа… Зарплата… Новая жизнь… Здесь?

Стоит ли оно того? Оставаться в этом городе, где творится такая… чертовщина? Где прошлое смешалось с настоящим, а реальность – с безумием?

Но… зарплата. В два раза больше, чем в Устаке. Возможность… выбраться из нищеты. Начать все сначала.

И… Меля. Тихая, спокойная девушка с грустными глазами. Ему хотелось… узнать ее получше. Может быть, даже… помочь ей? Защитить от отца-тирана?

Эта мысль… придала ему решимости.

Ему нужен был… смысл. Смысл остаться здесь. И, возможно, Меля… могла стать этим смыслом.

Он остановился. Он стоял недалеко от дома Мели. Того самого, где вчера он видел эту ужасную сцену.

Он колебался. Идти туда? После того, как старик так орал на нее? После того, как он… запретил ей приближаться к дому Клекла?

Но… что ему терять?

Он глубоко вздохнул и… решился. Он перешел улицу и направился к дому Мели.

Он подошел к калитке. Сердце его колотилось. Он не знал, что скажет. Не знал, как его встретят. Но… он должен был попробовать.

Он толкнул калитку. Она со скрипом отворилась. Он вошел во двор.

На крыльце, в том же плетеном кресле, сидел старик. Он курил папиросу и смотрел… прямо на Бруга.

Взгляд его был холодным, злым, полным… ненависти.