Порочные короли

Все эти размышления об отношениях между мужчиной и женщиной натолкнули Гундомара на мысль: «А не пора ли и мне жениться?». Гундомар, лёжа на лавке чертога, настолько увлёкся этой мыслью, что даже не заметил, как деревянная кружка с тёмным пивом опрокинулась у него в руке, а напиток из неё начало течь на пол.

– Драугр (что-то типа зомби из скандинавской мифо-логии) забери! – от этой утраты приятной жидкости выругался он.

А ведь действительно, наследнику престола уже сорок один, летом должно исполниться сорок два, а под-ходящей «кандидатуры» для такого «красавца» так и не нарисовалось… Не то, что бы у Гундомара не было отношений с женщинами. Как раз наоборот, он имел в сексуальном смысле очень много женщин… Правда, эти «любовные» связи происходили чаще всего под угрозой убийства, нередко же эти убийства действительно случались даже после успешного и не очень соития. Впрочем, Гундомар имел также много наложниц, у него никогда не было недостатка в сексе, но тут он вдруг осознал, что совсем не умеет разговаривать с жен-щинами… От женщин ему всегда нужно было только одно – удовлетворение своих животных потребностей – на этом всё. А вот разговор… Прогулки… Разве с женщиной вообще о чём-то можно разговаривать? Видимо, он не создан для отношений, но создан богами для войны!

От этих всех размышлений о женщинах Гундомара отв-лекла как раз… женщина! Это была его мать.

– Сын, твой отец ждёт тебя.

Вот уже больше часа Гундомар торчит в этом короле-вском чертоге, и наконец.., свершилось! Он уже давно ждал этого приёма. Его, как наследника короля, зачем-то вызвал сам король. Наследник послушно повиновался зову матери…

Пройдя в потайную нишу слева от королевского дере-вянного трона, в ближайшей к нему стене, Гундомар оказался перед испытанием в виде деревянных уме-ренно-крутых ступенек, которые он преодолел без особого труда в силу своей боевой закалки.

Поднявшись по ступенькам на деревянный балкон пе-ред покоями короля, с которого открывался вид на весь первый этаж чертога с пиршественным залом, Гундомар увидел самое неожиданное для себя, что он только мог только увидеть перед собой здесь и сейчас… Перед ним во всей своей арианской красе показался достаточно резво, не по годам (упомянутому далее епископу было уже 62 года), движущийся в его направлении арианский епископ Арий, облачённый в белые одежды с бордовой широкой каймой на рукавах и высоком воротнике, окаймления пестрели золотистыми письменами. Его статный вид всегда вызывал в приземистом, немного коренастом, Гундомаре некое ощущение собственной неполно-ценности. Высокий, с тонкими конечностями, коротко стриженный голубоглазый блондин, хоть и морщи-нистый в силу возраста, с высоким черепом в этих белых религиозных одеждах смотрелся поистине божественно… Гундомар поймал себя на мысли, что он таращит выпученные глаза на епископа, при этом немного приоткрыв рот.

– Привет тебе, дитя короля. – проговорил епископ Арий и приветливо улыбнулся.

Гундомар понял, что краснеет. Ну нет, он не будет пока-зывать слабость перед этим самодовольным попом… Гундомар решил промолчать, рот прикрыл, глаза сузил.

Епископ в ответ на молчание, не сбавляя ход, рассме-ялся, по пути похлопав Гундомара рукой по плечу, шелестя мантией, скрылся в ступеньках, по которым не так давно ещё поднимался и сам Гундомар.

«Так бы и вырвал тебе эту твою руку, жрец, и забил бы ею тебя до смерти, которой ты только что меня похлопал…», – подумалось вдруг Гундомару, из-за чего он даже сжал кулаки и стиснул могучую челюсть, но тут его гнев снова прервала мать:

– Сын, ты идёшь? – спросила в дверном проёме покоев короля королева-мать.

Гундомар молча двинул к своей цели, предварительно ещё раз смерив взглядом пространство лестницы, где скрылся не так давно епископ Арий, и отвернулся.

Гундомар застал своего отца сидящим на постели в це-нтре достаточно просторной комнаты, мать стояла чуть справа рядом.

– Я ждал тебя, сын. Мы уходим. – такими словами встретил наследника король. Голова его тряслась, он был дряхл и стар.

– Отец, что здесь, драугр его возьми, происходит? – озадаченно спросил Гундомар, – Какого турса (разно-видность великана в скандинавской мифологии) тут делал этот треклятый жрец…

– Дорогой мой, ситуация патовая… – начал объяснять король, сидя на своей пастели в одной простецкой домашней тунике германского типа, заканчивающейся снизу на уровне колен, – С востока доносятся тревожные вести… Конунг наших восточных соседей и союзников ругов, Флакк, передал нам информацию о продвижении неимоверных орд азиатских кочевников в нашем на-правлении… Ему вторит Кирий, вождь племенного союза лугиев, что живут прямо к юго от наших земель. По нашим данным, гунны решили миновать земли антов, племён персидского происхождения, которые довольно успешно сдерживают гуннов некими, как их называют, «Змеиными валами», а венеды же, эти проклятые нищие шавки!, присягнули гуннам на верность вместе с другими такими же собаками, и движутся прямо на нас! – тут король закашлялся, и в кадре появилась Грим-хильда, напомнив о своём присутствии, с золотой рюмкой воды, – Спасибо. – отозвался король, вытирая рот с небольшой, тронутыми сединой, бородой и усами рукавом своего домашнего платья, руки короля также тряслись, – По моим данным, и тюринги готовятся напасть на нас. Эти ублюдки заключили военный союз с квадами и маркоманами, и хотят удавить сначала лугиев, чей вождь, Кирий, как раз и поведал мне об этом.., далее они пойдут и на нас. Это конец…

– Но мы разобьём их, отец!.. Как всегда били.

– Не перебивай, – поднял ладонь король Гибика, которая у него тряслась, – мы действительно разобьём их, но не всех. Ты уведёшь весь наш народ на запад, в земли Римской империи. Ты поведёшь всю нашу армию на запад за славой и новым жизненным пространством подальше от междоусобиц варварских окружающих нас племён, в более тёплый климат – иначе нас всех перебьют. Ты пройдёшь огнём и мечом через земли ублюдков-тюрингов, если потребуется, и остальных, кто преградит вам путь. Войск у нас достаточно на такой поход, но не на длительную оборону от нападений с разных сторон. Это твоя судьба, сын мой…

– Почему ты говоришь лишь обо мне, отец?.. Как же ты?..

– Я умираю, сын мой… Я чувствую это по своему состо-янию. Ты и сам мог заметить…

Действительно, многие из окружения короля уже давно стали замечать исхудалость короля, отсутствие аппе-тита… Король стал всё реже появляться на публике и давать пиры. Это снижение энергии короля окружающие зафиксировали ещё три года тому назад – болезнь приближалась к своему печальному исходу.

– Упреждая твои возражения, сын, – стал продолжать вести речь король, – отмечу: я не собираюсь убегать… Я останусь в Аскаукалисе с небольшим гарнизоном, и в бою я встречу свою смерть…

– Но позволь спросить… Что здесь делал этот проклятый жрец?

– Скоро сам всё узнаешь, пойдём со мной. Сейчас только, я оденусь… Помоги мне встать.

Не прошло и получаса, и не сказать, что правитель бо-леет!, как король уже был облачён в своё традиционное охотничье облачение бургундских вождей древности: спину покрывала медвежья шкура бурого цвета, поверх достаточно скромного германского мужского короткого белого платья, подпоясанного кожаным поясом такого же бурого цвета. Завершала эту композицию шапка из почти цельного убитого и засушенного енота на голове с болтающимся туда-сюда при движениях чёрно-белым хвостом. Само-собой на поясе со стороны сердца болтался туда-сюда одноручный германский меч с богатой позолоченной крестовиной и навершием и с обёрнутой кожей рукоятью. С противоположной стороны пояса висел королевский традиционный бургундский рог, часть охотничьего королевского бургундского облачения. Эта странная, со стороны меланхоличная, процессия, во главе которой шёл больной король в троице с женой и сыном-наследником, охраняла которых верная свита, направлялась, похрустывая снегом под обувью, из королевского чертога Аскаукалиса, располагающегося немного выше всех других построек этого города, непосредственно в сторону центра города. Нельзя назвать этот набор строений эталоном удобств, тем не менее, нынешняя столица Бургундии имела небольшие земе-льно-деревянные стены и свою церковь, единственное каменное строение в столице, куда, как понял Гундомар чуть позже, приближаясь к ней, они и следовали: он, король, Гримхильда и королевские стражники числом сотню. Все двигались пешком. Все были при оружии, кроме королевы. А при кольчуге только свита.

Подходя к арианской церкви Аскаукалиса, Гундомар из-дали завидел ещё двух других королевских особ: Гунтера и Гизельгера, своих братьев, в богатых зимних шубах настолько, насколько позволяло раннесредневековое время.

«Очевидно, эти двое посвящены в нечто, что должно ско-ро произойти…», – подумал Гундомар.

Наследник престола даже заметил среди собравшихся бледнокожую Кримхильду в такой же бледного цвета богатой шубе, обитой белым бархатом с меховыми изящными отворотами, которую могла себе позволить только очень знатная дама той эпохи, блестящую своими красными губами, очевидно, подкрашенными в красный какими-то ягодами, стоящую между своими братьями, но ближе всётаки к Гизельгеру… Голову её украшала такого же, как её шуба, белого цвета шапка, по краям которой вдоль всей окружности красовался серо-белый мех. Вообще, из всех своих братьев Кримхильда всегда оказывала наибольшее расположение Гизельгеру, что ужасно бесило Хагена, особенно с началом у последнего половой зрелости. Но Гизельгер был явно далёк от порочного влечения к своей сестре, которое к ней испытывал Хаген.

«Любопытно даже было бы посмотреть, как этот жалкий человечек Гизельгер, едва умеющий держать меч, захоти Хаген взять Кримхильду силой, в случае схватки «защищал», если это можно так назвать, свою любимую сестру… Молись своему богу, чтобы подобной дилеммы не произошло», – не скрывая злобную улыбку, так подумал Гундомар, пристально глядя на Гизельгера, коротковолосого и русоволосого красавца с ярко-зелё-ными глазами и густыми русыми бровями, с такими же красными, как у его и не только его сестры, губами, но не от краски ягодами или чем другим, но от прилива крови, самодовольно стоящего у входа в церковь, словно какой-то рыцарь с девичьих средневековых книжек. Вероятно, Кримхильда была вдвойне привязана к Гизельгеру ещё и потому, что тот встречался с её лучшей подругой. Или Кримхильда дружила с любимой Гизельгера… Точно и не скажешь, как правильнее это было бы сказать. Даму сердца Гизельгера звали Эмма. Пожалуй, следует пару слов сказать и о ней… Вон она, кстати, стоит, чуть поодаль от Гизельгера, справа. Она тоже была весьма красива, но, бесспорно, не красивее Кримхильды. Хотя, это смотря на чей вкус… Шуба её отличалось от шубы принцессы не только богатством (у Эммы она была всё же «победнее»…), но и цветом: если у принцессы оно было из белого бархата, то, не смотря на то, что Эмма происходила не из здешних, она надела шубу в традиционных бургундских цветах, тёмно-зелёных: шуба её была обита тёмно-зелёным блестящим бархатом, с местами золотистой вышивкой и с мехом светло-коричневого цвета в области отворотов – но такую шубу всё-таки не могла себе позволить надеть бургундская простушка. Её кашта-новые волосы, постриженные в длинное каре (чёлка доходила до уровня чуть выше густых, по меркам женщины, каштанового цвета бровей, а длина остальных волос достигала до уровня начала плеч), ниспадали из-под небольшой тёмно-зелёной шапочки с таким же, как и у её шубы, светло-коричневым мехом по краям окру-жности шапки не сильно большой ширины. Губы её также отличались от губ Кримхильды: у последней прямо сейчас тонкие губы были ярко-красного цвета, Эмма же чем-то придала своим губам попухлее каштановый цвет, в цвет своих волос.

Спешу немного отвлечь читателя, у которого возникают вопросы касательно внешнего вида некоторых персо-нажей. У автора этой книги не стоит цели показать историчность в полной мере, потому некоторые атрибуты могут быть взяты из других эпох… В частности, тот же бархат – вряд ли бургунды раннего средневековья знали о такой ткани. А также, в некоторых эпизодах, женщины могут носить распущенные волосы, что считалось нонсенсом в раннем средневековье, если только не имеется дело с опозоренной женщиной. Но вернёмся к повествованию.

«Жалкая шлюшка… И как только отец позволят нахо-диться этой простушке в королевской среде», – завидя эту самую Эмму у церкви, подумал Гундомар. И действ-ительно, эта девица не имела благородного прои-схождения, а была, по мнению некоторых, в том числе и Гундомара, «нагуляна» епископом Арием. Да, она была его дочерью. Правда, следует отметить, что такой точки зрения придерживались в основном бургундцы-языч-ники, мягко говоря, неблагосклонно настроенные к христианам. Всё бы ничего – и у Гундомара полно наложниц, захваченных им в военных походах или проданных за долги – но ведь этот принц всерьёз намерен на ней жениться… Такое, скажем так, не сильно прибавляет авторитета правящей семьи Бургундии. Нет, с этим точно надо что-то делать…

А отец королевского семейства Гибика вовсе не был благосклонно настроен к такому союзу, но из-за любви к среднему сыну спускал это ему с рук. Гундомар же решил для себя, что как только придёт к власти, сразу разберётся и с ней. Он сделает то, что не хватило духу сделать отцу.

Гундомар вдвойне же ненавидел эту Эмму по причине того, что она являлась также единственной дочерью ненавистного им епископа Ария. Гундомар в тайне мечтал выкрасть эту девку, и изнасиловать её… Но всему своё время. Всему своё время… Он ещё покажет этому жалкому попу и его ублюдине их место. Да, насколько же темны помыслы наследника Гундомара…

Сам же этот Арий заслуживает, чтоб на него вылили отдельный котёл с кипящим маслом. Этот епископ, насколько было ведомо Гундомару, сам по происхо-ждению был германцем из племенного союза ругов, с которым, впрочем, бургунды никогда не враждовали, хоть эти руги и были родственны готам, которые некогда и выбили бургундов из Скандзы. В молодости он увязался за таким же попом, каким и стал он сейчас, и отправился на юга, в северную часть Африки, в Александрию, для научения своему ремеслу арианского жреца в том числе. Странствовал он также и по другим краям. В одном из таких «краёв» он и зачал с некой кельтской девушкой по имени Аллуйре свою дочь Эмму. Судя по всему, эта Аллуйре была из народа ирландцев, уж не знаю, как Ария и туда занесло, а главное – зачем. Судьба Аллуйре Гундомару и многим другим осталась неведома. Но вернёмся к эпизоду у церкви.

«Очевидно, должно произойти нечто торжественное, раз даже эту нежную особу удалось растолкать», – подумал Гундомар, глядя на Кримхильду. Как ранее было замечено, Кримхильда весьма опасалась «ухаживаний» Хагена, которые в последнее время становились всё более настойчивыми, изза чего старалась не покидать свой дом без должной необходимости. Тем не менее, сейчас она была здесь.

Также кронпринц сразу приметил отсутствие помимо самого Хагена и его матери-язычницы Уте. Но вот разглядел над собравшейся толпой у располагающейся на небольшой горке церкви, стоящего недалеко от двух принцев и принцессы, епископа Ария…

«Вот куда он направился прямиком из королевского чертога…», – мысленно осознал Гундомар, и почуял, как луковицы волос на его голове начинали твердеть и чесаться, а лицо краснеть от ярости.

– Да здравствует король! – послышались первые голоса присутствующей толпы, заметившей приближение короля в окружении своей свиты и других членов семьи.

– Да здравствует король! – подхватили другие.

– Дорогу! Дорогу королю! – прокричал некто из королев-ской свиты, принявшийся расчищать проход до един-ственного каменного сооружения в этом городе с дюжиной своих подчинённых.

Первым вышел навстречу Арий.

– Приветствую Вас снова, Ваше величество! Да благосло-вит вас Фрауйя… – сделал непонятные крестообразные жесты правой рукой жрец Арий сначала снижу вверх, а затем слева направо.

«Это что ещё за Фроя такой?», – подумал в связи с этим Гундомар, недоумевая.

Далее епископ взял слово для обращения к толпе со-бравшихся. Следует заметить, Гундомар это сразу приметил, среди собравшихся не было видно языческого «электората» Бургундии практически совсем. Эти лица ещё не коронованный принц никогда не встречал на церемониях жертвоприношений богам, которые всё равно происходили на территории Бургундии, в частности, и в Аскаукалисе: небольшое капище было также установлено в другой части города от церкви, в которую Гундомару придётся сейчас заходить по долгу службы. Из при-верженцев старых традиций, наверное, среди собра-вшихся был лишь один он, Гудомар. разумеется, сам король, ну и несколько дюжин из свиты короля, которым также приходилось здесь быть только из-за служебной необходимости. Даже Хагена не видать, хотя сегодня дол-жно произойти нечто особенное.., судя по всему, как уже неоднократно заметил кронпринц. Вот такое вот двое-верие установилось в Бургундии на момент описываемых событий. – Сыны и дочери Бургундии! В этот солнечный воскресный день помимо основных дальнейших воск-ресных служб Господу произойдут также весьма важные события для дальнейшего будущего бургундцев! Большего вам, дети мои, я пока сказать не могу. Да благословит вас Фрауйя! – снова произнёс это имя Арий. Снова сделал перекрестие правой рукой снизу вверх и слева направо, только теперь эти манипуляции епископ произвёл в сторону собравшейся толпы. В левой руке он держал посох из красного дерева с круглым нако-нечником размером с апельсин, покрытый позолотой, а поверх этой позолоченной сферы на небольшом столбике торчал золотой крест с длинным вертикальным стволом. Сам же епископ был облачён в свою белую мантию с бордовыми отворотами, в которой сегодня чуть раньше Гундомар и застал его в королевском чертоге.

Закончив этот короткий монолог, обращённый к толпе бургундов и солнцу, раскрасневшийся на зимнем полуденном холоде епископ Арий обернулся к стоящему ближе к церкви чуть позади себя королю, и жестом посоха указал следовать рядом с собой.

Первыми в церковь вошли епископ Арий и король Ги-бика, словно в паре. Наряды их были совершенно не похожие один на другой, словно некий цивилизатор в лице епископа заводил «дикого» короля в охотничьей звериной одежде кудато в иной мир. Вслед за ними в храм вошли королева Гримхильда в своей в тради-ционных цветах, тёмно-зелёных, богатой шубе, со своей дочерью Кримхильдой, которая была облачена во всё ту же белую богатую шубу, символизирующую своей белизной девственность и благой нрав носительницы – пришлось разлучить её с Гизельгером и Эммой.

Далее очередь дошла до Гундомара…

Гизельгер

Он был самым красивым из бургундской знати и всей королевской семьи, да и вообще среди всех бургундов. Не уступала в красоте ему разве что Кримхильда – с которой он был практически неразлучен всегда и везде – чуть ли нужду не справляли вместе. В этой балтийской стране парадокс был ещё и в том, что два самых красивых человека в этой стране были ещё и из одной семьи, разных полов, являлись братом и сестрой – и прекрасно при этом ладили. Румянец его бледных щёк то и дело заставлял женскую половину Аскаукалиса постоянно обращать свои взгляды на Гизельгера, младшего из принцев. На этом морозе этот румянец предал щекам этого красавца поистине цвет спелых красных яблок. Участь младшего из сыновей короля носила, скорее, подчинительную функцию, нежели правящую. Особенно, когда от престола его отделяют ещё два наследника и конкурента. Впрочем, он и не думал с ними конкурировать и бороться за престол… – это, по его собственному мнению, было непосильное бремя для него. Вот и сейчас пришла пора младшему из принцев подчиняться чужой воле – сопровождать королевскую чету в церкви. Он и не был против, потому что являлся образцовым христианином и всегда любил посещать церковь. Увы, это красивое романского архитектурного стиля строение не могло уместить в себе всех собрав-шихся возле этого строения, но Гизельгер особо и не беспокоился по этому поводу. Не смотря на отсутствие у него амбиций в политических играх, он отличался тщеславием по отношению к «простым смертым», иначе говоря, простолюдинам. Гизельгер не мог вести игру во власти, зато любил указать простолюдину на своё превосходство над ним.

Население Аскаукалиса, столицы Бургундии на тот момент, было около восьми тысяч человек обоих полов и всех возрастов. За пределами столицы обитало примерно ещё пять тысяч. Так мало людей раньше заселяло полные фауной просторы Энетии!, или по-другому Европы.

Распрощавшись долгим и влюблённым взглядом со своей возлюбленной Эммой, Гизельгер должен был подчиниться воле долга – войти в дом Божий. Но это долгое удержание руки возлюбленной при отдаление от неё с пристальным на неё страдальческим взглядом выглядел весьма эффектно и довольно романтично… Должно быть, завистницы Эммы со стороны «простых смертных» среди толпы собравшихся в этот момент ненавидели её всем сердцем и желали просто выцарапать той глаза и оборвать волосы.

Пришло время. Вслед за Гундомаром в единственное ка-менное строение в Аскаукалисе парно вошли Гунтер и Гизельгер, два брата, от престола которых отделял их старший брат Гундомар, уже скрывшийся во тьме обители христианских мистерий. Далее последовала вереница пар и одиночек из других знатных бургундских семейств в окружении слуг, входящих в церковь, к нашему повествованию сейчас не имеющие никакого отношения. Вооружённые свиты короля и других семейств остались вне церкви.

Церковь эта не была богато украшена, подобно церквям империи (Римской, Восточной и Западной). Свет внутри был вполовину тусклее, чем на солнечной зимней улице, производимый красивыми разноцветными рисунками четырёх виражей: по два в каждой длинной стене этого прямоугольного, местами скруглённого, сооружения. Гизельгер много раз бывал в этом здании, поэтому выучил эти рисунки, как свои пять пальцев. На первом из них, по часовой стрелке с ближнего к входу слева, была изображена некая синяя рыба на голубом, явно подводном, фоне. На втором, левом дальнем от входа, человекообразная птица на человеческих ногах. На третьем, в дальнем правом углу церкви от входа, было изображение дракона-ящера красного цвета на зелёном лугу на фоне синего неба. На последнем же, справа у входа, красовался всегда пугающий Гизельгера рисунок – изображение волосатой красноволосой твари с тёмно-красными глазами, напоминающее обезьяну, но Гизе-льгер и другие бургунды едва ли могли раньше видеть в своей жизни обезьян вживую. В остальном же это здание ничем не отличалось от других романского типа скромных церквей той эпохи. На дальней полукруглой каменной стене красовался деревянный крест, перед которым на полу высился каменный алтарь с зажжё-нными в некоторых местах по краям свечами. Укра-шением этому алтарю служил и епископ Арий, уже приготовившийся вести службу. Для большей мисти-ческой атмосферы свечи были зажжены по всей церкви то тут, то там, в нишах и по краям церкви в стенах и на полу.

Гизельгер, как до и после него другие, ступал по красивому длинному богатого вида бордовому ковру вдоль всего пространства церкви, проложенного от самого порога изнутри здания до самых двух ступенек возвы-шенности, на которой располагался алтарь. Правда, этот ковёр уже изрядно поднамок из-за кусочков талого снега, который прихожане заносили в храм в небольших размерах, хоть и предварительно перед заходом отбивали обувь от снега. На потолке церкви помимо рисунков с религиозными сюжетами весели ещё две люстры, покрытые позолотой: одна ближе к входу, другая ближе к алтарю – на каждой было по дюжине свечей.

– Приветствую вас, братья мои! – взял слово епископ Арий, когда все знатные рода бурдунгов собрались под крышей арианской церкви, закрывшись тяжёлыми дверями от черни и окружающего мира изнутри, – Сегодня состоится чрезвычайно важное событие, а вернее будет, череда событий: королевское покаяние, обряд Крещения и коронация.

Услышанное нисколько не удивило Гизельгера, стоя-щего в первых рядах в церкви, ближе к алтарю, в окружение других представителей королевской четы. Впрочем, услышанное не удивило и других пред-ставителей королевского рода, которые были заранее посвящены королём о предстоящих событиях, кроме разве что Гундомара, который даже вздрагивал чуть ли не на каждом слове, особенно на последнем слове, «коронация». Гундомару вторила в своих удивлениях собравшаяся толпа знати, которая начала перешё-птываться ещё на слове, а вернее, словосочетании «королевское покаяние», а на слове «коронация» уже перешла на откровенный местами громкий говор, услышав столь неожиданное для них событие. Епископ Арий, словно бы предвидя такой скромный для церкви «взрыв» удивления собравшихся, решил выждать небо-льшую паузу, пока все стихнут. Обычно такие события, как коронация, заранее планируются и оглашаются. Почему коронация? Король, вроде бы, пока ещё жив, а это значит, коронация не должна была скоро состояться, поэтому почти все из собравшихся весьма удивились услышанному. Внимательный же взор, каким и обладал Гизельгер, мог сразу угадать «сюжет» сегодняшней церковной службы, просто оглянувшись по сторонам. Слева от входа стоял большой деревянный чан со святой водой – признак предстоящего обряда крещения. Чуть поодаль от чана со святой водой, в левом дальнем углу здания от входа, на небольшом, украшенном белой скатертью, столе виднелась лежащая бургундская золотая корона с пятью красными инкрустированными в неё рубинами небольшого размера. Впрочем, массы, даже знатные, как правило, внимательностью не блещут.