Заметки конструктора

Нужен естественный ход движения на основе признанных обществом ценностей, как продукта эволюционного его развития, отбора этих ценностей, их пропаганды и отрицания всего того, что им противоречит. В принципиальном плане мир разделен на две группы людей: честных тружеников (их подавляющее число) и тех, кто жаждет (осознано или нет – не имеет значения) использовать первых в своих эгоистических интересах. Поэтому речь здесь идет только о ценностях этого большинства. Насколько мне кажется, однозначно признанных, давно известных, вполне определенных и позволяющих абсолютно точно характеризовать любые события, любые решения и конкретные поступки людей, партий, движений. Вот и вся программа строительства, которая нужна людям.

Мы же играем в детский сад. Вместо конкретных дел огромная армия наиболее способных и природой одаренных людей (политиков и прочих государственных мужей) растрачивает силы на сочинение разного рода программ и прожектов будущего. Жизнь устроена так, что для оптимального ее течения нужно только слегка ее подправлять. Иначе сплошные зигзаги. И чем больше в одном направлении, тем сильнее затем приходится крутить руль в обратном.

ПРИРОДА И ЧЕЛОВЕК

Перефразируя Л. Толстого о похожести друг на друга счастливых семей и несчастливости каждой по-своему, в части характеристики человека я бы сказал иначе: все люди похожи в своих недостатках и различны, даже сверх, в достоинствах (способностях, знаниях, умении). Человеческие слабости, недостатки не только похожи – они достаточно ограничены по виду, очень устойчивы и, кажется, повторяются из поколения в поколение с очень маленькой их изменяемостью. Достоинства – многообразны и безграничны. От того, видимо, что первые от основы чисто физиологической, вторые от ума природного и приобретенного. Подкрепляю сказанное приведенным ниже из своих личных впечатлений.

Насколько различны характеры людей, настолько могут быть различны их мнения. Не часто ли мы информацию от храбреца воспринимаем точно так же, как таковую от самого последнего труса? И только когда обстоятельства позволяют поставить две личности рядом и попросить их дать оценку одному и тому же событию, нам известному, становится очевидным насколько же она, одна, может отличаться от другой и от нашей собственной. Почти геройский поступок превращается в заурядное движение человеческой души. Вещь, которая привела одного в изумление, для нас не представляет почти никакого интереса. Придерживаясь разных взглядов, люди имеют разные мнения даже при одинаковой заинтересованности тем или иным предметом. Представляете, что они могут представить, если один будет задет, что называется, за живое, а другой безразличен? Возникает вопрос. Как люди, резко отличающиеся по своим взглядам, делают вполне прилично общее дело? Строят его по разному, с различной эффективностью, качеством и полезностью, но отнюдь не в такой степени, в какой расходятся их мировозренческие и прочие позиции. Это многих успокаивает. А должно ли? Ведь хуже, с меньшим КПД делают, а значит выброшенные на ветер деньги. Философская примиримость – вред. Свобода нужна, но в меру. Дело, конечно, обязывает и дисциплинирует. Но не всех. Встречаются люди с такой гнилой философией, что она разъедает их, как ржавчина железо. Такие люди годами, десятилетиями не могут найти себя и занимаются абсолютно бесполезной для общества работой.

Не наличием ли такой категории определилась бюрократическая карусель, что захлестнула нашу страну в 70-е годы? Ведь если бы не было исполнителей, если бы люди не были воспитаны и подготовлены к никчемному труду, то, вероятно, никакие глупейшие постановления партии и правительства не могли привести к той ситуации: просто ее некому было бы создавать.

Вместе с тем за всю свою жизнь не встречал ни одного крупного ученого, ни настоящего большого руководителя, которые бы проявляли хоть малую толику бюрократии. Бюрократизм должностного лица – это верный признак или малого ума, или низкой компетенции. Самодурство еще могло иметь место, но никак не бюрократство. Интересно, что самодурства тем меньше, чем чаще руководитель встречался с прямыми исполнителями, способными сказать правду, не взирая на должностное положение начальника.

Не зная уровня компетентности человека, его честности, можно ли из его «одобрямс» сделать какой-либо вывод? А ведь таким образом писались и пишутся вагоны всяких заочных заключений по законам, положениям, стандартам. С известной легко сочиняемой фразой «Замечаний нет» 99% согласий выбивают любое обоснованное заключение самого знающего специалиста. Не зря в здоровом деловом мире установлена практика очного оппонирования, когда перекрестными вопросами сразу выявляются разные соображения, которые просто нельзя принимать во внимание, как бы внешне эффектно они не представлялись. В серьезных делах оппонент всегда был только консультант, а решения технических советов носили рекомендательный характер. Окончательное решение оставалось за тем, кто ответственно отвечал за дело. За разработчиком, главным конструктором.

В годы нашего тоталитарного государства мы умудрились и эту очевидную истину поставить с ног на голову и стали решать всё методом подсчета голосов, числом положительных и отрицательных заключений. Получили, конечно, быстро то, что и должны были получить. Сделали еще один вклад в общую «копилку» развала экономики страны.

А метода голосования, о которой я уже упоминал. Когда не известно, кто конкретно стоит за тем или иным голосом: честный или вор, работящий человек или бездельник? А любая, угодная власти пропаганда?

Пропагандисты не врут. При советской власти они печатали и говорили о том, что нужно и можно, не пропуская ничего из «нельзя». Сейчас пишут и говорят (как у них) всё. Внешне, безусловно, красивее, корректнее и объективнее, но не менее тенденциозно. Способы хорошо известны. Мнение десяти преподносят, как мнение тысяч. Говорят больше о тех, кто за и меньше о тех, кто против. Акцентируют внимание на плюсах и замалчивают о минусах. Или, например, призывают, как американский президент, запретить противопехотные мины – акт прямо миротворческий! Будто у всех одна пехота и убивать одним способом прилично, а другим нет. Когда научимся все не воспринимать всякую чушь и ложь, от кого бы и когда бы они не исходили?

Человек слаб, даже большой, даже тобой уважаемый. Петров рассказывает про Иванова, что тот делает неправильно: рассчитал конструкцию только на активную нагрузку без учета собственного ее веса, который соизмерим с первой (и судя по всему, он ему об этом уже сказал). Через час приходит Иванов и спрашивает в полуутвердительной форме: Как Вы полагаете, в этом конкретном случае при расчете ведь нужно учитывать собственный вес. Достаточно большой, наверное, будет иметь значение? – Я тоже так полагаю, – заключает Иванов. О том, что Петров ему подсказал, – ни слова.

Докладываю директору завода о ходе монтажа объекта. Говорю о трудностях, о том, что наши люди там здорово работают, не считаясь со временем. Директор дает согласие на их поощрение. Назавтра мой непосредственный начальник между прочим замечает, что был у директора и добился издания приказа о поощрении.

Предложение (весьма нестандартное) исходит полностью от конструктора. Мне о нем хорошо известно из рассказа коллег. Через несколько дней руководитель того конструктора докладывает Главному о разработке. Получается: он не только активно поддержал идею своего конструктора (чего не было), но даже чуть ли не ее автор.

Ловлю себя, что и сам не раз, может разве более тонко и хитро, чего-то умалчивал, не договаривал в ублажение своего Я. Человек слаб. Слава Богу, когда в житейских мелочах. Но! Не зря говорят, что плохие идеи умирают с уходом их авторов.

На заре эпохи автоматизации, когда она еще была больше модой, чем потребностью, мы активно ею занялись, под лозунгом «Даешь блюминг-автомат». Занялись на стане, явно не приспособленном и не отвечающем в то время данной постановке задачи по своему технологическому существу. Как у всякого крупного дела были у него авторы, были и решительные оппоненты. Но первые больше начальники, вторые их подчиненные. На автомат мы истратили десяток, не менее, лет и миллионы государственных денег. Еще один десяток лет, правда, все слабее и слабее, защищали красивую идею, хотя практически ничего не работало по задуманному плану. Отказались от нее после того, как ушли с завода все ее главные авторы. Но если их, кого из живущих, спросить – они и сейчас будут отстаивать свои прежние позиции. Подтверждение сему попавшая мне недавно свежая книжка одного из активных участников той эпопеи, которая прежде чем оно станет уделом всех, кого может и должно касаться. Расчет на легковесное реагирование, осознанное, а не формальное признание чего-либо, даже однозначно полезного, большим коллективом людей – есть крупная ошибка, в психологическом плане, любого руководителя. Но и вариант распространения посвящается памяти других конструкторов и ученых – создателей этого неработающего в автоматизированном режиме первого блюминга 1300.

Человек одержим собственной идеей! Психологически каждый, если не совсем считает, то во всяком случае настраивает себя на особую значимость и полезность своей работы. Но какова дистанция, когда на одном полюсе действительность, а на другом одно воображение, бесполезность и даже вред? И все трудятся.

Заметим, к слову, что всякое новшество воспринимается на первых порах одиночками и требуется немалое время, нововведения под начальническим нажимом, что отчасти имело место в нашем случае, прямо хотя и возможен, но косвенно, чаще всего, также вреден для всего дела.

Иные товарищи здорово умеют рассказывать про свою работу. Про то, как они в поте лица трудились, выполняя ее. Слушаешь, слушаешь, потом спросишь: а сделано то, все-таки, что? И оказывается – ничего не сделано. И начинается такое же длинное пояснение, почему ничего не сделано. Так происходит почти всегда, когда вам начинают втирать очки рассказами о процессе работы, а не ее результатах.

Почему необходимость в корректировке каких-либо планов, ранее имевших место договоренностей, обещаний порой объясняют разными «объективными» обстоятельствами и почему у одних такое чуть не норма, а у других – редкое исключение? Потому, что одни умеют работать, а другие нет. И это неумение прежде всего заключается у них не в самом неумении чего-либо исполнять, а в неспособности предвидеть ход событий.

Люди бросаются выполнять указание по первому сигналу вместо того, чтобы сначала подумать и пробежать всю цепочку возникающих при любом деле «да» и «нет». Каждый, вероятно, в обычной жизни ловил себя на такой непродуманности, например, при ремонте, строительстве. Затем рассчитывался за нее переделкой сделанного ценой затраты в два раза большего времени, чтобы поставить на место уже полностью собранной машины одну забытую при этом детальку. Тут люди, конечно, не оправдываются, а кроют себя соответствующими случаю известными словами. На службе же считают чуть ли не долгом ссылаться на «объективные» причины.

Постоянно слышу критику в адрес начальников по поводу неправильных их действий. Затем довольно часто устанавливаю, что действие-то проистекало от проблемы, полностью относящейся к компетенции критикующего, да и проводилось в его присутствии. Так не есть ли эта критика в собственный адрес. Не сообразил, не доказал, не убедил, а то и не оспорил, испугался, а потом начал размахивать кулаками и жаловаться на кого угодно – не на себя.

Способность валить вину на всех, кроме себя, у нас у русских удивительна. Вы мне так сказали сделать, я и сделал. Так делали раньше или так сделано у Петрова. Не выдержишь, спросишь иногда у такого ссылающегося на дядин авторитет: А что, если я попрошу тебя пробить вот эту стену головой: Петров раз проломил. – Нет. Не пробить. – Ну и не ссылайся тогда на чужой авторитет. Слушай советы, а принимай решение сам, думай своей собственной головой: чужая не крепче. Поразительно и второе свойство российского человека – придавать значение форме чего-либо, а не содержанию. О чем, кстати, очень образно писал Шаляпин. В наши же годы сплошного повального голосования «За» оно превратилось почти в болезнь. Согласны слушать любые нелепости, лишь бы они были правильны по форме, соответствовали принятым процедурам. Согласны и выполнять их.

Но исполняли много формально. А почему? Да потому, что исполнять так легче, проще и безответственней. Или знали, что плохо, знали, что ничего полезного не состоится, а все-таки делали. Не сделав, надо отвечать, показать, что без этого исполнения наша работа улучшилась, по крайней мере, не ухудшилась. Показать трудно, особенно для больших систем, перевод которых из одного состояния в другое – штука не простая. Следовательно, и не очень просто доказать целесообразность отказа от выполнения глупого указания. Куда проще продействовать по приказу, прикрыть тем собственную плохую работу еще и ссылкой на выполнение требований вышестоящего руководства.

Прежде чем лечить ( в буквальном и переносном смысле), надо бы всех больных пропустить через психологический практикум и разбить их на несколько категорий. Среди них есть такие, которым достаточно одного слова, что они здоровы, и они тут же таковыми станут. Есть сомневающиеся, которых надо убеждать. Есть верящие – их только и можно лечить так, как нас лечили, лечат и, пока не поумнеем, будут пытаться лечить дальше.

Всем нам нравятся удобные люди из тех, кто беспрекословно выполняют указания и беспрекословно бросаются на любую даже бессмысленную работу. А знаем, что производят хлеб и металл и, тем более, изобретают и создают новые полезные вещи люди другого склада: вздорные, спорящие, с которыми нужно обращаться осторожно и заставлять убеждением, а не приказом. Но мои современники воспитывались на философии нетерпимости к инакомыслию и недостаткам других при много большей очевидности своих собственных.

Упрямство, не упорство – черта характера малоприятная. Однако, какая разница в проявлении этого качества у разных людей. У одного она на грани искусства, когда человек в защиту своей позиции, может и неправильной, выдвигает всё новые и новые доводы и удивляет нас изобретательностью и заставляет активно думать: возражать или соглашаться, превращая упрямство в умный спор. В другом случае упрямство обращается в тавтологическую защиту чести мундира и вызывает у оппонента одно раздражение и чувство неловкости за человеческую ограниченность. Ну, не глупость ли в ответ на вполне здравую критику защищать свою позицию, как это делал один директор, ссылкой на то, что его институт «наиболее полно и всесторонне изучает охотничье-промысловое хозяйство страны и располагает для этого обширной научной информацией и громадным заделом во всех отраслях».

Человек по природе собственник и эгоист в хорошем смысле этих слов. Свое родное ему всегда ближе, хотя бы из-за свойства самосохранения и защитной на него реакции. Он готов приложить неизмеримо большие усилия для удовлетворения собственных желаний, чем тогда, когда точно такое же вершится под давлением или по инициативе другого. Если таковое делается только для себя, только в рамках личных, никого не затрагивающих интересов – нормально. Совсем другое, если подобный образ действий касается общества, группы людей, их интересов. Здесь свобода «творчества» должна быть ограничена, уровнем возможностей и способностей конкретного человека. Коллективные заботы требуют оптимальных решений и, в пределах определенной, связанной решением группы людей, право принимать их должно быть предоставлено только наиболее способным, вплоть до полного ограничения по отношению к тем, кто не может требуемое сделать удовлетворительно. Понять подобные ограничения нормальному человеку психологически трудно. И здесь, пожалуй, мы сталкиваемся с одной из труднейших задач, которую приходится решать руководителю коллективной работы, памятуя, что «самая надежная опора любого правления – личные интересы».

С одной стороны надо бы предоставить каждому максимум самостоятельности для его совершенствования и профессионального роста. С другой – лишить его такой возможности с тем, чтобы обеспечить наиболее верные действия, к которым подготовлены только единицы. В инженерной практике больших творческих коллективов трудно определить, что важнее в руководителе: его чисто инженерный талант или умение своевременно и максимально безболезненно отвести исполнителя от творческих поползновений, не обрекая его на полный отказ от самостоятельности.

Наиболее эффективно данная задача правильного восприятия действительности с учетом общественных интересов решается в молодом возрасте специалиста. Поэтому очень важно, чтобы он в годы своего становления попал в руки умного руководителя (особенно это касается людей менее способных и менее по природе самостоятельных, по характеру ведомых). В противном случае приобретенный когда-то «чужой» опыт становится собственным, не прошибаемым уже никакими мощными аргументами. И тогда, дабы не убить в человеке достоинство и поддержать его форму, надо предоставлять ему для проявления самостоятельности работу, во-первых, по силам, а, во-вторых, такую, в которой сделанное им ниже возможного приносило бы минимальный ущерб общей задаче движения к цели.

Эгоизм многообразен. Иногда выливается в такую форму, что от него просто невозможно отделаться. Родственники в корыстных целях ( может и от непонимания) годами, десятилетиями эксплуатируют имя своего родного – погибшего Героя, заботясь при этом не столько о его памяти, сколько о своем фактически участии в прославлении имени. Другой случай. Заболел человек, заболел серьезно. Близкими, по чьей-то из них инициативе, начинается кампания по сбору средств для лечения. Задействованы радио, телевидение, расклеиваются объявления. Открывается банковский счет. На нем, объявляется, – сотни тысяч рублей и валюты. О судьбе одного – забота целого города! А многим другим, может даже рядом с этим молодым человеком, лежащим? Каково им? Для них нет и рубля. Ну, как тут вести себя в такой ситуации? Не участвовать, не помочь – плохо. И участвовать вроде негоже. А что творило окружение президента ( проповедовавшего нам лечение в районной больнице) в связи с его операцией. Стыд, срам перед здоровыми. А перед больными, обездоленными, погибшими и умирающими? О меркантильной стороне не говорю. Хотя ведь истрачены, наверное, на всё миллиарды.

Человек воспринимает окружающий мир истинно согласно своему в данный момент настроению, настрою своей души. Он по натуре тенденциозен. Настрой на прекрасное – всё воспринимается в розовом цвете, внимание в восприятии и в передаче акцентируется на красивом, приятном. Настрой на мрачное – наоборот, но также тенденциозно. В доказательствах и обоснованиях своих поступков, действий он также односторонне подает информацию. Если требуется что-то принять – только плюсы предлагаемого. Если отторгнуть – один негатив и ничего положительного. Среди данных крайностей может иметь место и некая объективность, даже сверх объективность – это когда начинают проповедовать ее, отвергая всё субъективное, причины и следствия тех или иных событий и оставляя на вооружении одни только факты, что также плохо. Настрой на определенную волну, безусловно, в пределах главных определяющих черт характера, часто проявляется самым нелепым образом.

Особенно подвержены сему политики, журналисты и другие подобной категории люди, призванные по роду деятельности заниматься пропагандой и обращением масс в какую-либо веру. Тенденциозность их слов иногда умопомрачительна и достигают они прямо противоположного ими желаемого. И это тем более дико, что делается так не от настроения духа, но часто совершенно осознано. Глупость же воспринимается «хорошо» только в ажиотажной обстановке бунта, когда масса становится стадом, идущим туда, куда его гонит пастух.

Радио и телевидение преобразили мир. Они ликвидировали эффект обратной связи при прямом общении людей и сделали мир циничным. Позволили одним – произносить и показывать для миллионов и от их имени любые пошлости. Другим – их воспринимать, издеваясь, смеясь и скабрезничая над услышанным и увиденным. И, в силу свойственной многим ограниченности, быть убежденным, что всё в мире также лживо и ничего в нем нет прекрасного. Эти гениальные изобретения человечества – уникальная находка для политиков.

Политика – необходимое, но гнуснейшее в глазах нормального человека занятие. При всех даже самых нужных обществу ее делах она построена на повальной лжи, обещаниях, одностороннем освещении фактов и такой же односторонней критике, устрашении и наказании. Причины сему явлению не нужно искать в каких-либо специфических особенностях, характерных чертах политиков. В общем плане они такие же, как и все остальные стремящиеся к чему-нибудь люди с их жаждой власти, целеустремленностью и желаниями собственного благополучия. Разница в другом – в масштабности задач. Трагедия многих политиков, особенно, в переходные периоды истории, заключается в том, что они взваливают на себя непосильный воз и, попадая в цейтнот, становятся объектами прямой спекуляции ближайшего окружения, эгоистически их подталкивающих к внесистемным решениям и поступкам. Достаточно четко проявляется общая лозунгово-политическая направленность действий власти. Конкретные же результаты как были, так и остаются функцией естественного хода истории.

Чрезмерно глобальные желания руководителя не могут быть быстро выполнены из-за неадекватной им реакции общества, его инерционности. Политик, как и любой человек, жаждет скорого, во всяком случае, в пределах его жизни, воплощения своих замыслов, а они не отвечают духу и настрою подопечных. Чем большего он хочет и чем более он одержим переделкой мира, тем дальше его желания расходятся с действительностью и тем в большей степени его поступки подпадают под известное Гегелевское изречение: люди хотят одного, а получают совсем другое. Формула не безупречна и касается, пожалуй, действующих вне опыта политиков. Но как не странно именно они остаются в памяти, ибо толпу больше всего впечатляет скоротечные процессы бойни, пожара и разрушения.

Дипломатия, где вроде царствует интеллект, – естественное упражнение умов, направленное на поддержание статус-кво такого уровня неопределенности и напряженности, которые бы гарантировали возможность длительного и более или менее эффектного в глазах народа, а больше, конечно, правительства, подобного упражнения. Когда же надо действовать дипломатия кончается. Остается сила.

Человек тяжело увязывает причины и следствия, касающиеся собственного Я. Но знать должен, что неприятности, доставляемые ему, есть плата за его дела и она редко бывает меньше дел. Легко играя, но не умея и не имея способностей посмотреть на себя со стороны, человек доводит игру порой до полного абсурда. Он уже виден всем, а человек упрямо продолжает тащить себя в болото, увязая в нем всё сильней и сильней. Легко не допустить ошибки ( почти так же, как и сделать ее) – исправить же трудно, а то и совсем не возможно. Бог не вытаскивает нас из беды. Это не отвечает его проекту устройства мира. Он посылает человеку испытание, иногда совсем не соответствующие ожидаемому им наказанию за содеянное. Каждый волен жить и вести себя как ему хочется, но учитывать возможные ответные шаги со стороны тех, кому оно может не понравиться.

В жизнь не вписываются никакие общие правила. Ложь недопустима, но люди лгут и каждый имеет право на неправду, хотя бы до тех пор, пока неправда касается самого субъекта и тех, кому она выгодна и приятна, и даже тогда, когда она может быть демонстративно отвергнута в силу достоверной известности ее непреемлющими. Врут все, разве по разному и в разных объемах. Правда, есть «святая» ложь. Это та, что касается одного и даже юридически не доказуема. Но, как только делается достоянием двух, а тем более трех, – она может превращаться в унизительный фарс для лгущего. Не зря говорят, что ложь должна быть до нахальства откровенной. Нормально же можно гордо отрицать лишь то, о чем ты думал или что делал один, хотя последнее не очевидно.

Люди, для которых чуть ли не главное – здравый смысл, собственное самоуважение и достоинство, плохо вписываются в общую систему установившихся взглядов и мыслят с большим упреждениям событий. Они воспринимаются, как критиканы, не нравятся своим верховным работодателям и не назначаются на высокие посты. Вместе с тем, будучи плохими политиками, в конкретном деле оказываются неплохими тактиками и умеют добиваться, и вполне быстро, своих целей и нужного им конечного результата. Умеют уговорить начальство, пользуются его доверием и привлекаются на решение крупных проблем. Как это можно объяснить? В первом случае – они не имеют желания взять на себя властные функции и ответственность и потому проявляют неконструктивный критиканский дух. Во втором – они их берут, берут с удовольствием и желанием довести им импонирующее до конца.

Мы поражаемся предсказаниям разных астрологов, хотя в принципе в них нет ничего таинственного. Все они основаны на хорошем знании истории прошлого и ясном понимании неизбежной повторяемости всего на основе закона цикличности и краткости существования всего живого. Изменяется уровень изобретений, открытий. Воздействие их на человека, впечатления от них одинаковы как в средневековье, так и сейчас. О чисто психологических моментах поведения человека, о том, что относится к категории его страстей (власти, деспотизме, добре, зле) – не говорю. Меняются формы проявления, суть же их не подвержена даже закону медленной эволюции. В этом смысл неразгадываемой тайны жизни. Будущее в общем плане (без частностей, без фона) будет копией прошлого и настоящего. Таким же неизменным, как жизнь пчел и муравьев, меняясь в чем-то, остается для нас в привычно-восхитительном постоянном виде. И если бы кто-нибудь более разумный посмотрел со стороны, то он увидел бы ее ничем не отличающуюся от того, что испытываем мы, взирая на муравейник, к которому подвигаемся, уподобляясь все больше и больше, бессмысленно бегающим взад и вперед и чего-то тащащим муравьям. Все неизменно. Микродвижение пешком и на лошади превратилось лишь в макродвижение на самолете, который завтра заменит какой-нибудь звездолет. Нужно заразиться жить сегодняшним днем, а не будущим. Жизнь должна обрести форму спокойного течения.