Заметки конструктора

И уж совсем удивительно у Шаляпина. «Наши российские строители никак не могли унизить себя до того, чтобы задумать обыкновенное здание по разумному Человеческому плану, а непременно желали построить башню до небес – Вавилонскую башню… И, главное, « удивительно знали всё наши Российские умники. Они знали как горбатенького сапожника сразу превратить в Аполлона Бельведерского, как научить зайца зажигать спички, знали, что нужно этому зайцу для его счастья, знали, что через двести лет будет нужно потомкам этого зайца для их счастья… Они знают! И так непостижимы в этом знании, что самое малейшее не согласие с их формулировкой жизни они признают зловредным и упрямым кощунством и за него жестоко карают». И дальше: «Строительство приняло форму сплошного разрушения и любовь к будущему человечеству вылилась в ненависть и пытку для современников». Опять сверх кратко и правильно. А кто пишет? Не историк, не философ – артист.

Как все повторяется! Как критиковали и воевали вчера, так критикуют и собираются воевать сегодня. Также одинаково и держат оборону. Феномен! Люди познают сложнейшие науки, а простейшие житейские истины – нет, или с трудом, достойным удивления. Часто склонны восхищаться не полезностью сделанного, а его внешними атрибутами, затраченными усилиями, их продолжительностью, размерами, весом и прочими характеристиками, легко действующими на человека, когда ему не хочется думать. Масса вещей восхищает массу людей только благодаря моде и рекламе. Из поколения в поколение поют им песни о добре, справедливости и совести. А ведь они для того, чтобы проще и свободнее их, дураков, эксплуатировать.

В жизни всё относительно. Хорошее уживается с плохим, красивое с противным, добро со злом, верное и правильное с ошибочным. Но человек через свое высокомерие возводит довольно часто и многое в абсолют, буквально навязывая человечеству свои представления о нем, как единственно допустимые, единственно верные и даже для него обязательные.

В истории всегда были периоды, когда люди изображались в виде неких штампованных ярлыков, хотя они всегда были и оставались людьми, и потом приходилось долго счищать с каждого этот налет мишуры. Кем писалась и пишется такая история? Бездарными писаками, не уважающими ни себя, ни своих героев, ни саму историю и никого в ней. Людьми, продающими душу за кусок мяса.

Любой мыслящий человек не против идеологии, он против насилия. Все, что навязывается, трудно воспринимается. Человек из творца превращается в исполнителя, а то и больше – в раба.

Жизнь во всем ее многообразии как-то запрограммирована. Поэтому все потуги человечества «сознательно» ее изменить(что также запрограммировано) есть продукт естественного природного, а отнюдь не сознательного совершенствования жизни. Нравоучительные сентенции изменяют общественные формации примерно так, как размножается и гибнет стая саранчи. Коэффициент полезного действия «активной» деятельности преобразователей мира в стратегическом плане действительного движения вперед исключительно мал и если бы ее возможно было изъять из жизни, то последняя развивалась и совершенствовалась, возможно, значительно быстрее.

Революция, которая погубила миллионы жизней, не может закончиться вчерашним и сегодняшним ее обсуждением. Оно будет повторяться и уточняться еще много, много раз. Современная ее история сочиняется людьми в значительном числе в ней заинтересованными. Отсюда недавно черное становится вдруг розовым и наоборот. Дела же, кажется, таковы, что не было ни правых, ни левых, а только толпа и преступники (последние тем больше, чем ближе к власти) и редкое исключение. К тому же творить зло не надо ни ума, ни изобретательности. Лишь желание и готовность. Способы, как его делать – давно известны.

Революция любая в ее прямых последствиях для тех, на кого она распространяется и кем совершается, есть акт разрушения. Конечно, это не означает, что в ней нет совсем элементов созидания или, по крайней мере, стремлений к ним, но, в главном, она сопровождается разрушением среды и человека. Однако в отличие от физического процесса разрушения, вроде поджога дома, революция социальная содержит в себе позитивные косвенные последствия..

Первопричина революции и ее неизбежность – в глупости и ограниченности предшествующего правления. Потенциально у власти есть масса способов и средств обращения людей в свою веру, но так, видимо, устроен пока мир, что наипервейшими из них оказываются ложь, обман и устрашение. Именно поведение власти создает условия для того самого всплеска на кривой медленной эволюции. Он начинается под воздействием конкретных личностей, одержимых страстью к самоутверждению, но готовится, повторяем, прежде всего глупостью и недальновидностью власти, ее окружения и удовлетворенных ею отдельных групп людей. Именно они с их мышлением от живота, а не от головы, являются главными стимуляторами последующих событий. Выводят атмосферу возмущений на уровень, выше которого борьба естественная выливается в катастрофу – бунт или революцию. Именно они предоставляют в руки новых одержимых богатейший материал для критики, популистского воздействия на массы и обращения в свою веру обещаниями справедливости, быстрых перемен и светлого будущего.

Используя критику, веру и впечатлительность акта разрушения, готовят и проводят революцию. Идея ее начать не рождается на расчетах. Она появляется интуитивно. Доказательства и обоснования придуманного строятся после – они эфемерны. А потому закрепляют революцию и реализуют ее планы неизбежно с опорой на силу и страх. Но даже при всей правильности революционной идеи, из-за огромной инерционности социальной системы, она не может срочно сделаться действительно сознательным достоянием потенциально способного к созиданию общества, его подавляющего большинства. Устремления одиночек и в этом случае не могут не вылиться в элементарное насилие меньшинства над большинством. Кроме того, ошибки предшествующего правления настолько грубы и впечатлительны, что собирающиеся их капитально устранить теряют голову и за ними не видят уже ничего положительного. Формируют свою программу на одном отрицании существующего, а потому столь же успешно, как и их предшественники, начинают готовить базу для очередного возмущения, критики и бунта. Мир строится из редких талантливых крох. Революция же с ее разрушением и злом – порождение людей, гениальность которых – их маниакальность и нахальство. Весь смысл ее состоит, похоже, только в захвате власти и последующем перераспределении общественных благ, да разве еще в одном подтверждении повторяемости событий, связанных с деяниями человека.

Революция – трагедия для конкретного ее совершающего сообщества людей и может быть полезна для других лишь в плане уже чисто эгоистического ожидания отрицательных последствий ошибочного эксперимента, а потому «лучше» проведенного кем-то, а не нами. Вместе с тем она естестественна. Порожденная волей людей не очень далеких, но властных и бесстрашных, она вызывает затем вполне объективную критику состоявшегося и оставляет после себя только то, что может остаться в пределах, определенных законом эволюции. В этом движение – и больше ничего. Старое должно умереть и уступить место новому тихо, или в агонии борьбы. Для того чтобы это происходило по первому сценарию, нужно подняться массе по сознательности и культуре до уровня полного игнорирования и неприятия пошлой болтовни, какими бы красивыми лозунгами, обещаниями и предсказаниями она не сопровождалась. Масштаб революции есть функция увлекаемости массы сей болтовней в силу ее глупости и способности верить. Вот, пожалуй, и все, что нужно знать о революции и ее бессмысленности, в том числе о революции 1917 года, об организованной затем нашей революционной перестройке, а теперь еще и о состоявшемся фактически контрреволюционном перевороте с возвратом к капитализму.

Хотя с другой стороны известно, что возможности человека уже давно и видимо опережают необходимый для него уровень оптимальных потребностей. Общество все больше и больше позволяет себе тратить энергию на противостояние одного другому и всех вместе природе в целом. Жизнь явно приобретает кажущуюся искусственность. Но почему? Так надо. И в этом великая двойственность мира. Воспринимаемая нашим разумом искусственность есть настоящая естественность, также и в части революционных потрясений. И тогда, перевод их в более приятную для нас форму развития может быть опять следствием, кажется, только повышения общей культуры общества.

Почему из истории не извлекают никаких уроков? Когда начинают историю «делать» ее не знают и не хотят знать, а не хотят потому, что страсть сделать превалирует у одержимого над всем остальным. Когда же срабатывает «ирония истории» оказывается уже нет сил для того, чтобы из имеющегося знания извлечь уроки. Человек начинает думать больше всего о собственной смерти.

Человеческие страсти пока настолько сильны, что всё остальное в сравнении с ними ноль. Из-за элементарного завода, обиды, оскорбления человек становится невосприимчив к любым самым сильным аргументам. Здравый смысл отступает перед ничтожным упрямством. Компромисс, достигаемый в великих делах, становится не возможным в мелочах, как только в спор включается природная страсть и человек начинает проявлять свое Я. Позиция вполне лояльного арбитра по отношению к двум дерущимся моментально меняется, как только арбитр становится активным сторонником одного, а еще больше, если вдруг проникается своей собственной позицией.

Часто говорят о естественности поведения всего живого в «дикой» природе и полностью ему противоположном якобы сознательном поведении людей. Глубокое, на мой взгляд, заблуждение. Первопричины поступков и тех и других одни и те же. То законы природы, законы борьбы. От того, что человек разумен ничего не меняется. Разум лишь усложняет форму процесса. Такая же в основе естественность как бы прикрывается словесными объяснениями.

Бесконечное множество рассуждений о будущем, различных прогнозов о нем опрокидывались действительностью и превращались в пустышку, хотя исходили они от выдающихся умов. История жизни – это наложенные друг на друга круги. Круг первый – планета Земля. По окружности его среди других круги живой жизни, а на последних круги жизни конкретного человека, и каждый из них – почти полное повторение себе подобного видоизмененного лишь в том, что связано с его местом на круге предшествующем. В остальном жизнь и деяния человека, их начало и конец проистекают по неизменным законам бытия. Нет ничего нового, всё повторяется из поколения в поколение, меняется фон. Круг человеческой сущности остается в основе постоянным. Он продиктован краткостью жизни живого.

Мы говорим о гениальности отдельных людей. Цитируем их, а фактически при этом берем на вооружение то, что согласуется с нашими взглядами, то, к чему пришли самостоятельно, и подкрепляем его упомянутым лишь для солидности, для пущей убедительности. Мир здравых идей ограничен простотой законов жизни. Они, идеи, находятся в постоянном повторении с некоей незначительной добавкой, обусловленной изменениями в мире материальных вещей, и новыми познаниями в деталях физических закономерностей, где новое есть действительно новое, а ценность его бесспорно доказана и подтверждена прямым опытом. Только занятия по настоящему научные дают нам новые знания, обеспечивают эволюционный процесс движения и расширяют наш кругозор ( хотя и не дают ответа на главный вопрос – Почему?). Занятиями философией, литературой, искусством мы подтверждаем имеющиеся знания и испытываем тем большее удовольствие, чем в большей степени почерпнутое в них отражает наше понимание или соответствует им. Если же нет собственных знаний, то они заменяются верой, а на ней главным образом и замешано зло. Вера и только она позволяет спекулировать злу, даже когда оно бывает непреднамеренным. Есть еще страх, но с ним особая статья. Он вне нашего анализа, он в чистом виде от природы. Можно лишь сказать, что он является определяющей категорией в структуре социальных систем,.

Самостоятельность среди дураков основана на силе, среди умных на знаниях и логике. Правда, есть и другие дураки, о которых писал Гамильтон, что жертвуют личными интересами во имя общественных, получая взамен поношения и неблагодарность. Но почему так действуют? – В угоду своего тщеславия Возможный при этом второй вопрос «Почему?» – остается без ответа. В самоутверждении индивидуума заключена вся сознательная часть истории человечества – ее доступная нашему представлению. Ничего общего не имеющая с теми исходными причинами законов миродвижения, которые недоступны нашему пониманию. Возможность познания первопричин устройства мира едва ли достижима. Полагаю, что Эйнштейновская скоростная ограниченность рано или поздно будет подправлена, как была скорректирована теория Ньютона.

Называющие себя материалистами утверждают обратное: возможность постепенного приближения к абсолютной истине. И заявляют, что это есть одна из основных категорий диалектического материализма. Похоже на идеализм, такое утверждение исходит из предположений, а не эксперимента. Едва ли правильно оно и по существу. Можно ли говорить о каком-либо приближении к конечной точке, находящейся в бесконечности? Каждое новое знание, отвечая на один вопрос, порождает другие вопросы. Отсюда, чем больше знания, тем больше вопросов и больше незнания. В этом суть бесконечности в данной частной философской концепции. Однако она только предположение, домысел, а не опыт и отсюда идеалистична.

С другой стороны опыт материален. Но новый опыт сначала в нашем представлении, а оно может подтвердиться или быть ошибочным. Материализм, настоенный на чистом опыте материальных связей существующего означает застой. Для движения нужны мысли, воображение. В споре между идеалистами и материалистами нет практической полезности. Есть удивляющая нас способность человека спорить долго длинно и, часто, талантливо. Не потому ли при разных философских школах реальные полезные достижения людей практически одинаковы? Хотя причисление к какой-либо школе не более, как навешенный ярлык, не имеющий никакого значения там, где идет речь о действительно полезных для общества делах.

В философии есть одни утверждения, которые могут или не могут быть приняты нами в их исходной постановке. Любые попытки словесного доказательства данных утверждений напоминают мне Ламетринское: «Если благо общества требует поисков истины, значит все люди… обязаны это делать», как будто недостаточно просто самой истины. Она и так хороша, если действительно хороша. Вопрос в другом: кому хороша, а кому плоха? Вся же метода доказательств заключается лишь в том, что голова автора в силу каких-то причин оказалась настроенной на волну, сползти с которой он уже никак не может. Ему кажется логично и убедительно, вроде того же Ламетри. Его идеи о свободе и доказательства типа: раз черное не белое, значит оно черное – наивный лепет. Каждый играет свою игру. Только у одних она более скрыта, у других – меньше. У Ламетри – очевидно. У Канта на том же принципиальном уровне, но сложнее: «…Это настолько не вызывает сомнения, что можно смело сказать… и утверждать, что в природе… не может находиться скрытым достаточное основание для возможности организмов, порождение которых не обосновано намерением.., было бы с нашей стороны дерзким суждением…». И далее: «Мы можем положить в основу возможности этих целей природы не что иное, как разумное существо». Можно было бы сбросить сколько-то на неточность перевода (сколько раз перепечатывалось и переписывалось), но ведь в таком духе сотни страниц и все будто для объяснения нам мира, как «продукта разумной причины» (Бога). Это вместо моих трех слов о непознаваемости исходных причин того же мира. Или вот, как четко и кратко у Сталина, человека дела и власти. «Советская власть обобществила средства производства, сделала их собственностью всего народа и тем уничтожила систему эксплуатации». Ясно. И никаких тебе также словесных доказательств и разъяснений. Нужны ли они? Конечно, нет. От наличия их, словесных, ничего не изменится. Ни у Канта, ни у Сталина, ни у меня.

Истина – в плане данного контекста – относительна, а потому всегда спорна. Конечно, разум может действовать (проявляться), как только хочется его хозяину, но это совершенно не значит, что таким же образом должен действовать и мыслить любой другой разум. У Канта же – одного, на мой взгляд, из зачинателей современной тенденциозной философии – в дополнение к той неописуемо усложненной чисто философской манере изложения – еще и сверх настойчиво метод мышления и собственные представления выдавались за некие общие сверх научные обобщения. Маркс имел вполне достойного учителя.

Мир подвигают вперед формулы законов природы. Слово, как катализатор, может лишь ускорять ход к последним. Я не говорю здесь о другом его значении в жизни общества. Хотя порой оно и там пишется тонко и ушло, как будто специально для издевательства над будущим его читателем, либо для подтверждения способности автора передать объемно и гладко любую возникшую в его голове идею. Правда, есть и прямые глупости – сколько их написано и наговорено! Ошибка в формуле быстро выявляется и ошибочная теория (в настоящем, не фискальном смысле этого слова) тут же низвергается, а если когда и упоминается, то как досадный исторический казус. Ошибка в философской «теории» может успешно обсуждаться столетиями. В качестве объекта критики или доказательства очередной философской ограниченности. Для сознательного эгоистического обращения человека в какую-либо веру или подчинения его власти, подкрепленной данной верой. Классический пример тому Мао Дзэ-дун, который пришел к престолу на платформе марксизма-ленинизма. Но мог, будь (в его оценке, конечно) расклад сил после войны иным, прийти к нему на прямо противоположных установках. Кого мы знаем из великих ученых естественников, которые только бы и делали, что создавали ошибочные построения? А вот Кант и другие, с их массой надуманных измышлений, многократно перепечатывались, цитировались, восхвалялись и критиковались по разным поводам согласно вышеприведенному правилу.

Мир человеческих представлений о сущности настолько одинаков в основе и многообразен в частностях, насколько одинаков в основе и разнообразен в частностях мир всего живого. Истина непостижима. Гносеологический идеал – заблуждение многих даже великих людей, полагавших, или в силу одержимости отстаивавших, те или иные исходные принципы существования мира. Правда была только в констатации того, что есть, а отнюдь не в том, почему оно есть. Кажется, здесь усматривается еще один момент. Часто люди много пишущие – не от мира сего. Они заражены своим собственным видением мира. Мира ими придуманного, совсем не похожего на действительность. Эти люди – рабы схем.

Легко дать оценку придуманному, но как тяжело придумать. Да , если еще не частичку чего-то, а в целом, в комплексе всей проблемы. Просто придумывается какая-нибудь частность, да еще не по заказу – спонтанно. Но чем шире задача, тем сложнее решение и каждое добавление к ней еще одной частности увеличивает сложность решения в геометрической прогрессии. Но если в природе все просто в общем и сложно в конкретности, то здесь как бы наоборот: чем шире круг конкретного, тем сложнее решение общего. Противоречия нет. С определенного объема сама конкретность начинает терять свои качества и постепенно переходить в общефилософскую проблему. Чем крупнее последняя, тем проще решение. Когда, конечно, оно возможно принципиально.

Человеку нравится точность. Цифру он фетишизирует, он верит ей и старается свои качественные оценки и представления подкрепить для пущей убедительности именно цифрой, если не в полном виде подтасованной, то во всяком случае часто получаемой таковой, какой нужно для обоснования наперед сложившейся качественной картины. Чем меньше и значимее для него события, тем легче он вступает в сделку с совестью. Только в делах великих человек не позволяет себе такого удовольствия. Там главное – истина. Или, вернее, там главная цель – сама истина, сама правда жизни.

Любая религия, в том числе и марксистская, есть философский идеализм , настоенный на свойственной человеку мечте о прекрасном будущем и используемый дельцами в чисто эгоистических целях. Сознательно последнее делается или неосознанно – не имеет значения. Направленность христианского учения понятна любому критически мыслящему человеку. Интересует нас в нем, естественно, не та бутафория, как был создан человек и звери и кто из них вперед, а те идеи, которые позволяли тысячелетия отуплять народ и одним использовать их, а другим поддерживать первых активным участием в ритуально-культовых сборищах. Особенно тогда, когда человек устремлен, когда его эгоистические импульсы, по Кестлеру, обращаются в «интегральные тенденции» и «кровопролитие совершается во имя Бога, короля или счастливого будущего».

Они, повторюсь, элементарно просты. В основу их положена миром ниспосланная на большинство вера. По нахально откровенному признанию французского философа Мельбранша «Одни всегда готовы слепо верить, другие всегда требуют очевидности. Первые, почти никогда не пользовавшиеся умом, верят без разбору всему, что им говорят (а тем более, пишут), другие, всегда желая пользоваться своим умом, презирают безразлично всякие авторитеты. Первые «это обыкновенные глупцы и слабые умы, вторые – умы гордые и вольнодумные, каковы еретики и философы. Эти другие имеют право пожертвовать, для осуществления «великой цели», некоторой частью первых».

История говорит, что она, эта часть, как ни печально, была огромной, остается таковой и сегодня. Однако у меня здесь вызывает неудовлетворенность не появление одержимых мировыми идеями, вроде Маркса, Ленина, Троцкого, Сталина, Гитлера. Появление их запрограммировано. Обидно за народ, который под лозунгами свержения существующих идолов увлекается в борьбу, а на другой день оказывается на коленях перед повешенной над ним новой иконой. И хотя это также естественно, все же пропаганда за правильное его (народа) предназначение есть единственное, что может, кажется, способствовать обузданию одержимых.

Говорят, и те и другие, тем не менее, устремлены к новому. Но разве это тяга к иному миру материальных вещей, как самих по себе, разве она есть физическая потребность? Да, мы воспринимаем новое и пользуемся им с удовольствием, как существующим уже рядом с нами, но привержены больше миру старых вещей и, даже более, хотели бы сохранить этот мир неизменным на всю свою собственную жизнь и с величайшим удовольствием. Новое для нас хорошо на стадии детства, когда вообще всё является нам впервые и уже потому новое. Дальше стремление к новому – есть просто неуемное желание новых свежих ощущений, желаний порой не отстать, выделится среди других, по обывательски прославиться. В основе своей, из поколения в поколение всё живое совершенно четко удовлетворяется самым элементарным повторением уже известного, но только облагороженного всякой мишурой на несколько изменившейся иной материальной базе.

Можно смело утверждать, что человек был счастлив и несчастлив вчера также равно, как счастлив и несчастлив сегодня. Не новый материальный мир со всем его безумным многообразием и явным излишеством – квинтэссенция жизни, а новые, проистекающие почти целиком от возраста, человеческие ощущения. Посмотрите на себя и вы увидите, как менялись ваши взгляды, ваша философская позиция. Изменялись не столько в силу изменившихся объективно обстоятельств, а, главным образом, в силу изменяющегося вашего возрастного восприятия.

Мир живого природа организовала в целом элементарно простейшим образом и так же элементарно просто заставила его функционировать. И это как-то, хотя и с божественной удивленностью, воспринималось бы, если уникальная в основе простота не сочеталась бы с той же уникальностью в части разнообразия конкретных форм ее проявления, где рядом соседствуют ум и несусветная глупость, щедрость и непомерная жадность, правда и ложь, добро и зло, голод и обжорство, героизм и предательство, безрассудная защита ближнего и со страхом совершаемое насилие.

Вся жизнь в каких-то противоречиях. Призываем к миру, а чествуем и превозносим героев войны. Презираем склоки и сплетни в частной жизни и открыто, с чувством полного достоинства, занимаемся ими в межгосударственных отношениях. Осуждаем предательство своих и признаем таковое фактически у чужих. Делаем одно, а говорим другое. Да и вообще мало людей на свете, которые бы всегда делали только то, что хотели и о чем мечтали, хотя бы по одному – чувству страха, опасности, на худой конец, неудобства для своего Я. Лишь в критических ситуациях человек становится «сам собой» и проявляет действительную сущность в полном объеме заложенных в него природой и воспитанием качеств, в том числе и трусости. Но уже не по сознанию и анализу событий, а по внутреннему существу при полном отсутствии желания действовать вопреки своей натуре.

Одинаковые для всех рождение и смерть, и столь многообразные формы движения к последней на срединных этапах жизни в борьбе за существование!