Сестра самозванца

– Али не рад мне, князь?

– Весьма рад, что милости к тебе царские вернулись. Призвали тебя как бывшего дядьку царевича Димитрия53.

Бельский согласился:

– Занадобился я новому царю и вдовой царице. Сразу мне боярство сказали (пожаловали в бояре). А то ранее всё скупились. А ныне и я стал в чести.

– Садись, Богдан Яковлевич. В ногах правды нет.

Бельский сел в кресло. Шуйский расположился напротив него. Он все думал с чего это он приперся к нему так рано. Что нужно этому лизоблюду?

– Ты ведь свидетельство дал, что де умер истинный царевич Димитрий? – спросил Шуйский.

Бельский усмехнулся. Он ведь помнил, что именно князь Шуйский следствие вел по делу убийства царевича.

– Дак не видал я смерти царевича, княже.

– Что? – Шуйский не верил услышанному. – Как не видал?

– Тела царевича я не видел. Токмо на расстоянии большом. И что сказать могу? Был труп юного отрока. Но вот бы ли это царевич? Сие вопрос.

– Но тогда на следствии показал ты…

– Тогда все показали то, что хотел от нас Борис Федорович! – грубо прервал князя Бельский. – Али позабыл, что мог тогда с нами сделать Годунов?

Шуйский это хорошо помнил.

– Ведь по его приказу тогда царевича зарезали. Или хотели зарезать.

– Но…

Шуйский был удивлен такой откровенностью Бельского. Уж не проверяет ли его Богдашка по приказу Марии Годуновой? С чего ему быть столь смелым?

– Не могу понять твоих речей, Богдан Яковлевич.

– Дак понять не столь трудно, князь. А ты, видать, и мертвого Бориса боишься?

– Но нынче царица Мария желает, боярин, чтобы ты также подтвердил смерть царевича.

– Чего проще вызвать сюда из монастыря мать царевича, царицу бывшую Марию Нагую. Пусть она скажет, жив или нет сын её Димитрий!

– Так ты и сам знаешь, Богдан Яковлевич, что не позволит Мария Годунова привезти сюда Марию Нагую. Нагая ненавидит весь род Годуновых. Не скажет она истины. А скажет то, что навредит семейству умершего царя Бориса.

– От того и честь мне оказали, князь. А так, кому был бы нужен Богдашка Бельский? Но и я не прост. Знаешь ведь, что на Москве творится?

– Как не знать. Ловят посланников вора люди царицы.

– Ловят, – согласился Бельский. – И ныне на лобном месте показнили троих. Головы им снесли. Сам видал. И видал, что народ слезы лил по ним. Стало, считают царевича, который ныне в Путивле, истинным.

– Но он самозванец.

– Что из того? Польский король признал его. Король! Вельможи признали!

– Не все! – сказал Шуйский.

– Но какие вельможи признали! Вишневецкий и Острожский – дорогого стоят. Князь Вишневецкий Рюрикова рода.

– Не смеши меня, Богдан Яковлевич. Вишневецкий не царевича признал, а признал самозванца от того, что ему сие выгодно. И королю Сигизмунду это выгодно. И воеводе Мнишеку выгодно.

– И что с того? Али ты князь, не делаешь того, что выгодно тебе? Али брат твой князь Димитрий взял в жены дочь Малютину не из выгоды? Вот и сейчас надобно нам с тобой подумать, кому служить выгодно.

Шуйский побледнел.

– Ты про что молвишь, Богдан Яковлевич?

– Да ты не бойся, княже. Я не проверять тебя пришел. Не от имени Годуновой. Ныне я могу оказать услугу самозванцу. Могу признать его истинным сыном Грозного! Слово дядьки царевича дорогого стоит! И награда мне за то будет большая.

– Сие измена! – вскричал князь Василий.

– Измена кому? Годунову? Дак Годуновы меня сослали с глаз долой, как ненадобен стал. Я ли не был другом Борису? А он что сделал? Приказал меня как кота блудливого из Москвы вышвырнуть. Я того не забыл. Чем обязан я сыну его Федьке? Какой он царь? Ему Бельский служить не станет.

– А коли я донесу на тебя слугам царицы, Богдан Яковлевич? – спросил Шуйский.

Бельский только засмеялся в ответ.

– А и донеси, Василий Иванович. Чего мне бояться? Я пока нужен Марии Григорьевне. Да и родичи мы с ней близкие. Она мне, а не тебе поверит больше. Я пришел тебе предложить союз против Годуновых.

– Союз?

– Я скоро свяжусь с царевичем Димитрием Ивановичем. И помогу ему, коли он согласится мне помочь. А он согласится. Но мне надобны верные союзники. И ты мне подходишь.

– А коли не соглашусь? – спросил Шуйский.

– Дело твое. Но потом локти кусать станешь, князь.

– Ну, а ежели самозванец в Москву не войдет?

– Дак ты на улицах Москвы потолкайся в толпе. И сам уразумеешь, что Годуновым у власти не удержатся. Какое нам дело до того кто он? Самозванец али нет? Коли Бориску Годунова царем терпели и кланялись ему до земли, то и самозванца стерпим. Главное, чтобы он нам воли дал. Воли и злата! В том сила, князь.

– Оно так, – согласился Шуйский. – Но царица Мария Годунова задумала, как короля Сигизмунда от самозванца отвратить.

– Что? – Бельский этого не знал.

– Она думает предложить в жены королевичу Владиславу свою дочь царевну Ксению. А вместе с Ксений в приданое город Псков! Станет после того Сигизмунд поддерживать самозванца?

– Вот так поворот! – вскричал Бельский.

– Думаешь, выйдет из сего, что путное, Богдан Яковлевич?

– Сие опасно для дела царевича Димитрия Ивановича. Но скоро такие дела не делаются, князь. И когда она думает засылать послов к Сигизмунду?

– То мне не ведомо. Может, уже отправлен от неё тайный посол.

– Тайно? Для чего тайно?

– А кто знает, что на уме у Марии Годуновой? Она тебе сродни, Богдан Яковлевич.

– Сего допустить нельзя. Надобно нам гонца в Путивль отправить.

– Про сие сам думай, Богдан Яковлевич. Я тебе тайное молвил, а что делать с сим решай сам.

– И на том спасибо, князь. Не веришь мне полностью? А зря. Прогадаешь.

– Так ведь я тебя знаю хорошо, Богдан Яковлевич.

Бельский нисколько на слова Шуйского не обиделся. Он только криво усмехнулся и стал прощаться…

***

Путивль.

Стан самозванца.

4 мая 1605 года.

В стан царевича Димитрия Ивановича прискакал гонец. Он ехал, не жалея коней. И был это посланец от дьяка Разбойного Приказа Патрикеева молодой подьячий Иван Аникеев.

Он получил от дьяка Патрикеева сто рублей на дорогу и новый кафтан-терлик. Под кафтаном была крепкая кольчуга от лихих людей.

Коня подьячему подбирал сам Патрикеев из своей конюшни.

– Доедешь до первого яма. Коней меняй не жалея. Плати! Не жалей.

– Все сделаю, господин.

– Назад не возвращайся. На Москве будет опасно.

– Как прикажешь.

– Грамоту в шапке держи.

– Зашита крепко, господин. И шапка неказистая никто не посягнёт.

– Грамоту сию токмо в руки царевича Димитрия Ивановича.

– Так он царевич, господин?

– Ты про что?

– Да говорил ты ранее, что самозванец он.

– Тише! Хватит болтать. Отныне он царевич истинный. Про то помни, а то тебе в Путивле язык отрежут.

Бог уберег Аникеева в пути. Ни разбойников, ни беглых стрельцов он не встретил.

Но попасть к царевичу гонец сразу не смог. Теперь канцелярия Димитрия Ивановича разрослась и до его особы не всякого сразу допускали.

Сам Димитрий Иванович жил на большом воеводском подворье. Охраняли его польские гусары и солдаты немецкого полка, которым командовал полковник Борша.

Допуск до наследника трона был лишь через его личную канцелярию. Пан секретарь царевича Велимир Бучинский даже говорить с Аникеевым не стал. Отправил в канцелярскую избу. Она находилась по соседству с воеводским подворьем, и заправлял там всем боярин Пушкин.

Но самого Пушкина гонец также не нашел. От его имени в избе сидел дворянин Плещёв. Он и принял гонца.

Наум Плещёв спросил посланца:

– Так от кого прибыл ты?

– Имею послание тайное! – сказал Аникеев.

– От кого сие послание?

– От дьяка Патрикеева!

– Дьяк Патрикеев верно служит Годуновым. Али напутал я чего?

– Дьяк служит в Приказе Разбойном.

– То мне ведомо. И много тот дьяк людишек отправлял в прежние дни, дабы царевича Димитрия захватить и Бориске Годунову передать! А ныне ты, смеешь требовать допустить тебя до его милости царевича?

– Но у меня дело тайное!

– Тайное? – усмехнулся Плещёв.

– Про сие могу сказать лишь его милости Димитрию Ивановичу!

– Хорошо! Я стану говорить о тебе. Но не нынче. Пока тебя сопроводят до покоев, где жить станешь. Под присмотром!

– Но…

– Я все сказал тебе, посланец. Эй! Сотник! Сопроводи сего господина до домика моего! Там держать его за крепким караулом. Но, ни в чем не отказывать. Кормовые и вино у него быть должны!

После этого Наум Плещёв отправился к Гавриле Пушкину. Тот как раз вернулся от царевича. Димитрий Иванович приказал готовить охоту на другой день.

– Тебе чего надобно, Наум? Занят я нынче.

– Дело у меня, Гаврила.

– И что за дело?

– Прибыл человек один из Москвы.

– Большой человек?

– Нет. Слуга дьяка Патрикеева.

– Патрикеева? Того что в Приказе Разбойном?

– Его.

– И чего надобно сему слуге?

– Говорит, есть послание к царевичу.

– От кого?

– От дьяка Патрикеева.

– Странно. И какое у него послание?

– Про то не знаю, Гаврила. Но до особы царевича я не допустил его.

– Ты все верно сделал, Наум. Где сейчас тот посланец?

Плещёв сказал.

– И снова верно сделал, что посадил его за караул. То дело проверки требует. Хотя, может, и привез нечто важное сей посланец. Патрикеев не дурак. Знает, что не усидеть сыну Бориски Годунова на троне.

– Стало быть, на нам сие на руку, Гаврила?

– Как посмотреть, Наум. Как посмотреть. Надобно знать, что привез сей гонец.

– Так давай узнаем? Чего проще? – спросил Плещёв.

– Все у тебя просто, Наум. Но надобно все с толком вершить…

***

Москва.

Дворец царя.

4 мая 1605 года.

Царица Мария Годунова была рада тому, что Бельский вернулся. Все же он хоть и хитер, и вероломен, но родич. И родич близкий. Помнила Мария, как появился в их доме молодой Богдан Бельский, племянник батюшкин.

Представил его тогда Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский дочери:

– А вот и моя Машенька-красавица. Смори, Богдан, какая дочь у меня младшая.

Богдан поклонился ей и сказал:

– Истинно красавица, Григорий Лукьянович.

– Выдаю её скоро замуж, Богдан.

– Такой красе-девице и жениха надобно достойного.

– Машенька мною обещана Борису Годунову. Сей юноша пойдет далеко. Знаешь ли его?

– Встречались, Григорий Лукьянович.

Так они увиделись впервые в жизни. С тех пор много лет минуло. Иным стал Богдан Бельский…

***

Царица похвалила Степана Попова.

– Ты доставил в Москву Бельского, Степан.

– Как было приказано, матушка-царица.

– Как он ехать согласился?

– Сразу, матушка-царица.

– Обрадовался?

– Еще как, матушка-царица.

– Это хорошо. Но надобно теперь приглядывать за ним. Мало ли что.

– Стало, не веришь ему, государыня?

– Хорошо знаю Бельского. Он ведь таков, что и мать родную продаст.

– Дак я уже приставил к нему людишек, матушка-царица.

– Молодец. Что на Москве?

– Да разное болтают.

– Про разное мне и без тебя есть кому рассказать. Мне надобно знать правду. Говори смело.

– Людишки черные говорят, что скоро быть Димитрию Ивановичу на Москве. Наши люди имают (ловят) воров, но разговоров о самозванце меньше не стало. Надобно нам, матушка-государыня, по-иному действовать. Одной лютостью того дела не решить.

– Батюшка мой, Григорий Лукьянович, токмо лютостью и действовал. И страх врагам царя внушал. Так и нам надобно. Но ты говори, что сам предлагаешь?

– Марию Нагую надобно привезти в Москву.

– Этому не бывать.

– Государыня! Она покажет, что самозванец не царского рода!

– Нет! Я сказала, Степан, и не спорь! Богдан Бельский сделает сию работу. Он скажет, что истинный царевич Димитрий умер. Он был его дядькой.

– Воспитатель царевича слово скажет. Это хорошо, матушка-царица. Но Нагая – мать Димитрия. Её слово больше слова Бельского стоит!

Годунова понимала, что Попов предлагает дело. Слова Марии Нагой, жены Ивана Грозного, значили много. Но не знал Попов того, что однажды Марию, уже привозили в Москву. Ещё при жизни царя Фёдора, по приказу Бориса Годунова, доставили её для допроса о смерти её малолетнего сына царевича Димитрия. И тогда Годунова говорила с ней высокомерно, и расстались они нехорошо. Теперь царица опасалась мести со стороны Нагой. Мало ли чего она наговорит. Лучше держать её подалее от столицы. Разве Богдан Бельский что посоветует.

– Скольких посланцев самозванца вчера поймали?

– Троих, матушка.

– Где они?

– Всех провели через пытку, и они во всем сознались.

– Казнить завтра же на Лобном месте при стечении народа! – приказала Годунова. – И не просто казнить! Казнить четвертованием. Дабы мучились перед смертью.

– Как прикажешь, матушка-государыня.

Попов поклонился царице и покинул палаты. Дел у него было слишком много…

***

Пыточные подвалы.

Новый палач.

4 мая 1605 года.

Много крови лилось в пыточных подвалах, и палачи жаловались Попову, что де работы много. Отдыхать они совсем не успевали. Мария Григорьевна велела железом и кровью крепить трон своего юного сына.

Дворянин царицы Попов не привык осуждать действия своей повелительницы. Он только исполнял приказы. И сам присутствовал часами на допросах и пытках. Следил, как вели «пыточные сказки». Досматривал не щадили ли врагов государя палачи и подручные…

***

Трудился в пыточном подвале и новый человек, приближенный царицей. Это был Петро. Степан Попов приспособил его к пыточному делу. Оказалось, тот жалости к человекам не ведал.

– Сколь жестокости в тебе есть, Петро.

– Дак я к тому делу издавна способен. Знаю, как жилы мотать. У меня всякий все, что надобно скажет. Вот сего вора, видишь ли, Степан Елисеевич?

Петро показал на тело человека, подвешенного на дыбе.

– И кто он? – спросил Попов.

– Ворог великого государя Федора Борисыча. Произносил поносные речи на государя великого. Хулил и матушку-царицу.

Мужик на дыбе поднял голову и с ненавистью посмотрел на Петра.

– Сам ты ворог, паскуда!

– Вишь? Лается токмо! Покуда не сказал ничего иного!

Попов подошел к человеку.

– Кто таков? – спросил он.

Тот криво усмехнулся и сказал в ответ:

– Человек божий, обшит кожей.

– Пришел на Москву именем самозваного царевича?

– Для кого самозванец. А для кого великий государь Димитрий Иванович Московский!

– А твое имя? – спросил Попов.

– А на кой оно тебе? Скоро сюда будет сам государь великий. Тогда всем вам годуновским прихвостням конец. Попомните слезы кровавые!

Петро поднялся со своего табурета и подошел к Попову.

– Доподлинно известно, сударь Степан Елисеевич, что сей вор, знает некоего посланца от вора, который на Москву прибыл.

– Откуда известно? – спросил Попов.

– Дак показали те, кто его речи слушали. И думаю я, что и братца он мово знает.

– Михайлу?

– Его.

– Коли его споймают, то я десяти рублев не пожалею. Верных он мне людишек тогда порешил.

– Этот дядя мне все скажет. Покуда молчит и лается. Но скоро говорить станет.

– А коли нет?

– Станет. Все говорят. Я ведь не до смерти пытать его устану. Он сам меня о смерти молить будет. И все расскажет.

Человек на дыбе лишь криво усмехнулся, но ничего не ответил Петру.

– Ты мил человек еще всего не ведаешь, – сказал ему Петро. – У меня ныне иного пути нет. Или я Михайлу, или он меня. И потому ты всё мне скажешь…

***

Москва.

Дом Богдана Бельского.

5 мая 1605 года.

Дьяк Василий Шишкин был наслышан о поступке Яна Нильского. Бунту на Москве быть большому с такими помощниками. Не сидеть Годуновым на троне. Мало кто был способен в толпе прокричать славу Димитрию Ивановичу вот так открыто.

Про сей случай ныне всюду по Москве говорят.

Но помощник помощником, а ему Шишкину надобен был сильный покровитель. Царевич Димитрий отблагодарит ли его? Кто знает? Много знати вокруг его особы появилось в последнее время. Вспомнит ли он про Шишкина? Тем более что в стане царевича он был не под своим именем. А коли всплывет что?

Нет! Надобен покровитель! Тот, кто поможет. Не стоило забывать, что дьяк человек малый.

Отыскался покровитель неожиданно. Не чаял дьяк, что так повезет. Прибыл в Москву Богдан Яковлевич Бельский. Это было просто подарком судьбы! Бельского Шишкин знал давно.

Еще когда он был только подьячим, встретил он молодого опричного воеводу и оценил его хитрость и упорство. Тогда еще понял, что пойдет сей человек далеко. Ведь стал Богдан Яковлевич воспитателем самого царевича. Правда потом, при царе Борисе, он попал в опалу, и многие поставили крест на его возвышении.

А ныне коли простили Бельского, то стало совсем плохи дела у юного царя и его матери…

***

Придя в дом Богдана Бельского, Шишкин попросил доложить о нем как о старинном знакомце. Сказал, что пришел по срочному государеву делу. Его пропустили к боярину.

– Здравствуй, государь Богдан Яковлевич! – Шишкин низко поклонился.

– Не признаю тебя, человече! Хотя слуга доложил, что явился старый знакомец.

– Дак бороды нет на мне, Богдан Яковлевич. От того и не признал ты меня. Дьяк Посольского приказа Шишкин.

– Васька?

– Я, Богдан Яковлевич.

– Ты ли Васька! Не признал. Что ты поляком рядишься?

– Был в стане царевича Димитрия.

– Вона как!

– Истинно так, сударь Богдан Яковлевич. Тебе только правду.

– И не боишься мне в том признаться? Я ведь боярин ныне при молодом царе.

– Дак я знаю тебя, Богдан Яковлевич. Знаю хорошо. Потому и пришел.

– Каков гусь. Узнаю подьечего по повадкам. Говори, чего надобно.

– Дак я пришел тебя о милости просить.

– Меня? Но кто я? Только из опалы возвращён царским приказом. А коли завтра снова сошлют меня?

– Тому не бывать, Богдан Яковлевич. Прими меня под своё покровительство, боярин. Мне сильный покровитель надобен. А я тебе отслужу. Ходы кое-какие знаю в стане царевича.

– Ходы? А с чего пошел служить самозванцу? – спросил Бельский.

– Не своей волей, – признался Шишкин.

– А по чьей воле пошёл ты в услужение к самозванцу?

– Дак дело было тайное.

– Тайное?

Шишкин все рассказал Бельскому по правде. Этот путь он избрал как самый короткий. Дьяк был хитер и знал, что не станет Богдан служить Годуновым. Слишком был ими обижен. И, стало, не продаст его Шишкина.

– И служил ты Клешнину?

– Служил, боярин.

– И отраву царевичу посылал?

– Посылал, боярин.

– От меня чего хочешь?

– Помоги мне, боярин. Стану не самозванцу, не Годунову, тебе стану служить.

– Мне?

– Тебе, боярин-батюшка. Трудно без покровителя.

– И всё исполнить готов?

– Всё! – сказал Шишкин.

– Смотри, Вася, коли изменишь!

– Что ты, батюшка! – Шишкин пал на колени и поцеловал руку Бельского.

– Встань! Не время на коленях ползать.

Шишкин поднялся, Бельский приказал ему сесть на стул напротив своего.

– Дело есть к тебе. Это хорошо, что ты в стане царевича знаешь многих.

– Знаю, боярин.

– И это хорошо, что хитер ты. Знаешь, что позабудут услуги твои без покровителя тайного. А коли узнают про твою службу Годуновым через Клешнина, то быть тебе на колу.

– Истинно так, боярин.

– А я смогу тебе помочь. Но надлежит тебе завтра отправиться моим послом в стан Димитрия Ивановича в Путивль!

– Готов, боярин.

– Письма тебе не дам. Но все обскажешь на словах. Благо, что пока ты для них свой.

– Что сказать, боярин?

– Богдан Бельский готов признать царевича. Я все же был дядькой его. Назначил меня воспитателем сына своего сам Грозный царь. Я могу признать истинного царевича. Но сие дорого стоит.

– Все понял, боярин.

– Но и это не все. Скажешь царевичу, что Мария Годунова намерена отдать дочь свою царевну Ксению за сына Сигизмундова королевича Владислава. И в приданое за Ксенией пойдет город Псков!

– Передам, боярин!

– И пусть сразу мне гонца шлют от царевича. Коли тебя пошлют, то возвращайся. А коли нет, то скажешь слово тайное для гонца.

– Все понял.

– С кем здесь связан?

– На Москве у меня есть доверенный человек – польский шляхтич Ян Нильский.

– Он из войска царевича?

– Да.

– То хорошо, – сказал Бельский.

– Но есть еще одно, боярин. Сестра самозванца в Москве.

– Что?

– Сестра «царевича».

– Какая еще сестра?

Шишкин все рассказал Бельскому о Елене Отрепьевой.

– Сам бог послал мне тебя, Вася. Много чего нужного рассказал ты. И того не позабуду.

– Хорошо коли так, боярин. Иначе мне смерть, коли не поможешь.

– Помогу. Будь в надёже…

***

Путивль.

Стан самозванца.

5 мая 1605 года.

В Путивль прискакал князь Сумбулов.

Его призвал к себе сам царевич и велел пост свой в крепости оставить иному воеводе, а самому срочно, лошадей не жалея, мчаться в ставку Димитрия Ивановича.

Князь Василий был удивлен срочностью вызова. Он стал расспрашивать гонца о причинах, но тот ничего не знал. Он лишь передал приказ. Это насторожило Сумбулова, но не ехать он не мог. Слишком много сил он отдал делу Димитрия Ивановича…

***

Князя встретил у городской заставы дьяк Тихон Сысоев.

– Здравствуй, Тихон.

– Здравствуй, князь. Я с тревожными вестями к тебе.

– Али чего случилось?

– Я расскажу тебе это в доме. Прошу тебя быть моим гостем.

Дьяк был отправлен в ставку царевича раньше князя. И приехав, сразу стал узнавать, что происходит в стане Димитрия. Он уже знал, что теперь многое поменялось. К Димитрию Ивановичу стали прибывать дворяне и бояре. Все хотели получить кое-что для себя. После смерти царя Бориса, знать стала верить в сына Грозного.

– Царевич пожаловал тебя? – спросил Сумбулов.

– Подарил этот дом. Ранее он купцу принадлежал, но самого купца казнили как супротивника царевича.

– Дом добрый.

– Не о доме в Путивле я мечтал, князь. Мне дом на Москве надобен.

– Думаю, что не позабудет про нас с тобой царевич.

– Ты погоди, князь. Прибыл в стан Димитрия Ивановича некий подьячий Аникеев.

– И что с того?

– Он прибыл от дьяка Патрикеева.

– Что? – удивился Сумбулов.

– От дьяка Разбойного приказа Патрикеева.

– Но этот дьяк верный пес Годунова.

– И я про сие знаю. Но с чего ему гонца слать к царевичу? Подумай, князь.

– Где гонец?

– Сидит под арестом у Плещёва.

– До царевича его не допускали?

– Пока нет. Но, сказывают, есть при нем грамота тайная.

– Тихон, Патрикеев мой лютый враг. И коли посылает он грамотку царевичу, то не просто так.

– Про тебя в ней сказано? Так мыслишь, князь?

– Нам надобно заполучить грамотку, Тихон.

– И я про сие думал. Но ждал тебя, князь. Добраться до гонца можно через боярина Пушкина, али через дворянина Плещёва. Последний весьма злато любит.

– Дадим. Сто талеров!

– Тогда я сейчас же иду искать его.

– Иди. И смотри, дьяк. Если он от Патрикеева грамоту проволок, то много пакостей от той грамотки быть может. Дьяк Патрикеев хитер…

***

Москва.

События.

6 мая 1605 года.

Степан Попов, доверенный Марии Годуновой, принимал в своем доме дворянина Лукьяна Одоевского. Тот прибыл с просьбой и приволок много подарков Попову. Узнал Лукьян про Елену Отрепьеву. А кто мог помочь вызволить её как не Степан? Ныне он в чести при дворе нового царя.

Они сидели за богатым столом, и пили хлебное вино.

– Веришь ли, Степан, как причаровала меня девка эта. Как увидал её в первый раз то и подумал, что такая жёнка мне надобна.

– И чего? – спросил Попов.

– Я посватался и её отцом про все сговорился. Ведь я не побирушка какой. Род мной хоть и не боярский, но дворяне Одоевские известны уже почитай три века! А Отрепьевы не бог весть какие господа великие. Да и имение их в разор пошло. Я же не беден, как ты знаешь.

– Дак чего не женился то, коли батька девки был в согласии?

– Сбежала девка от честного венца.

– Вона как! Дак на кой она тебя сдалась такая?

– Моя будет! – Одоевский стукнул ладонью по столу. – Все равно моя будет! Конечно, коли ты мне поможешь, Степан. Ты ныне большой человек. Сама царица слушает тебя.

Попов просиял от таких слов.

– Оно так, Лукьян. Но токмо сам знаешь, как Годуновы не любят род Отрепьевых. А Мария Годунова ныне государыня великая. Думаешь, Федька царством правит? Нет. Она всем руководит, а Федька лишь делает то, что матушка его указала.