Сестра самозванца

Петро дождался проезда государыни. Знал он, что ездила Мария Годунова на богомолье. И решил рискнуть, хотя не знал, чем все закончится. Нрава была царица крутого и могла приказать засечь батогами. Ведь знал Петро, чья она дочь.

Впереди бирючи разгоняли народ, приказывая дать дорогу проезду государыни-матери. Петро приготовился.

Проехали мимо конные стрельцы в белых кафтанах европейского типа с петлицам из золотого шнура, в шапках бархатных с высоким колпаком и меховой опушкой. У всех сабли и пистолеты.

Затем показался возок царицы с золотыми орлами на дверцах. С каждого бока возка ехал боярин в дорогой шубе.

Петро метнулся к возку и пал на колени. Конь одного из бояр попятился и тот замахнулся плетью на дерзкого.

Царица увидела все это и приказала остановиться.

– Что там, Семен Елисеевич? – спросила она боярина.

– Батожьем надобно холопа дерзкого! – ответил боярин.

– Погоди, Семен! Чего он стоит на коленях? Спроси его!

Стрельцы схватили Петра и подтолкнули к боярину.

– Кто таков? Как смел?! Холоп!

– Да погоди ты, Семен! – осадила его царица Мария. – Этак он со страху языка лишится. Ко мне его!

Боярин отворил дверцу возка. Мария выглянула наружу. Петра бросили к ногам царицы.

– Кто таков?

– Твой раб, матушка-царица. Петро имя мне недостойному. Прости бога для!

– Чего тебе надобно?

– Упредить хотел, матушка-царица.

– Упредить? – не поняла Годунова.

– Слово и дело знаю государевы. И сказать про то могу лишь тебе!

Боярин Семен схватил Петра за ворот кафтана.

– Дозволь мне его, матушка, в Приказ Разбойный…

– Да отпусти его, Семен Елисеевич! Я сама говорить с ним стану. Доставить его во дворец!

Дверца закрылась, и проезд царицы помчался далее. Рядом с Петром остались боярин Семен и два стрельца.

– Пропала твоя голова, холоп!

– Я токмо услужить хотел матушке-царице.

– Надобно было вести свои в Приказ нести! – сказал боярин.

– Боялся я, что не дойдет до государыни!

Семен Елисеевич засмеялся. Он сменил гнев на милость.

– А ты стало, сам хочешь награду загрести от царицы?

– Не про награду думаю я, боярин, но про жизнь государыни- царицы и великого государя Федора!

– Ох, и рожа хитрая! – вскричал Семен. – Знаю я таких верных! Повидал таких на своем веку. Но коли есть приказ доставить тебя в покои государыни – то будешь там, холоп!

***

Петра доставили в годуновский дворец в покои царицы-матери. Ждать не пришлось совсем. Он заинтересовал царицу, и она хотела знать, что такого может сказать ей этот человек. Ведь решился он на отчаянный поступок. Не каждый рискнет остановить проезд царицы. За такое можно голову потерять. И ежели человек отважился на подобное, то у него есть, что сказать.

Двери отворились, и боярин подтолкнул Петра.

– Иди, чего столбеешь?

Петро вошел. Комната царицы была небольшой. Не любила она большие покои. Еще батюшка её Григорий Лукьянович передал ей это. «В малом покое оно способнее думать, Машенька» говаривал он.

Стены комнаты царицы расписаны яркими цветами. Было много икон в золотых и серебряных окладах. Государыня-мать сидела в заморском обитом красным бархатом кресле с подлокотниками. Рядом был стол, заваленный бумагами.

Она поманила Петра пальцем. Он подошёл и рухнул на колени.

– С чем пришел? – строго спросила она. – Говори!

– Я раб твой Петро. Матушка-царица.

– Говори!

– Измену знаю на великого государя.

Царица побледнела.

– И молвить страшно, матушка-царица, но должен сказать. Братан мой Михайло ездил к самозванцу и имеет от вора поручение на Москве.

– Брат? – переспросила царица.

– Брат, матушка-царица. Но не могу я скрыть того. Ибо верен государю великому Федру Борисычу.

– Так и следует. Не забудет государь твоей службы, Петро. Говори далее.

– Знаю я, матушка-царица, про девицу Отрепьеву, что в застенках томиться.

– Отрепьева?

– Так, матушка-царица. Елена Отрепьева. И она сестра вора и самозванца Юшки Отрепьева. И оную девицу есть повеление самозванца освободить.

– Вот как?

– Боится самозванец, что говорить она учнет и раскроет истину кто он на деле.

Царица усмехнулась.

И так все знают, кто есть самозванец. И сила его вовсе не в том, что не знают кто он. Все бояре из тех, кто переметнулся к нему, знают, что он никакой не царевич. Но служат ему и кланяются ему в ноги!

– Сие не сильно дорого стоит, Петро. Может, еще что скажешь?

– Скажу. Имел Михайло разговор с самим Мнишеком.

– И что говорили?

– Дал Мнишек задание брату. И будет скоро на Москве важный посланец самозванца. Он и станет Елену Отрепьеву спасать.

– Спасать говоришь? – царица задумалась.

– Истинно так, матушка-царица. И может еще какие поручения будут у того посланца.

– Как опознать его ведаешь ли?

– Брат Михайло ведает, матушка-царица.

Она поняла, что этот Петро может ей пригодиться.

– Я награжу тебя за службу, Петро! За верность и за то что крови своей не пощадил ради государя великого!

По её приказу тяжелый кошель с золотом упал к ногам Петра. Тот пал на колени и схватил кошель.

– Здесь триста золотых! – сказала царица. – Великий государь Федор Борисович не скуп!

Петро снова ткнулся лбом в пол, выражая преданность…

Глава 17

Царь Фёдор Борисович.

Вам кланяться царевич приказал.

Вы знаете, как промысел небесный

Царевича от рук убийцы спас;

Он шел казнить злодея своего,

Но божий суд уж покарал Бориса.

Димитрию Россия покорилась…

А.С. Пушкин «Борис Годунов».

***

Москва.

Царский дворец. Новый царь Федор.

Апрель 1605 года.

Молодой государь Федор Борисович в роскошном царском облачении восседал на троне своего отца. Вокруг трона располагались царские телохранители-рынды в белых с серебром кафтанах.

Рядом с троном поставлен стул для матери нового царя вдовой царицы Марии Григорьевны Годуновой. Она была в черном монашеском одеянии в знак траура.

Рядом со стулом царицы Марии стоял боярин Семен Годунов глава Разрядного Приказа. Царица подала ему знак.

Боярин заговорил:

– По повелению государя нашего царя и великого князя Федора Борисовича!

Бояре и думные дворяне внимали словам нового повелителя.

– Повелел милостивый государь наш пожаловать князя Андрея Телятьевского воеводой большого полка!

Князь Андрей, бывший опричник, сделал шаг вперед и низко поклонился царю.

– Благодарю за честь, великий государь.

– Надлежит тебе, князь Андрей, – продолжил говорить зычным голосом боярин Семен, – отбыть в лагерь нашей армии вод Кромами и привести войско к присяге, подавать мятеж черни и захватить беглого монаха Гришку Отрептева и доставить его на суд в Москву!

– Все исполню, как велишь, великий государь! – сказал князь Андрей.

– Повелел великий государь увеличить число пушек твоего наряда, князь. С тем тебе будет сподручнее стоять противу самозванца!

Телятьев снова благодарил государя за честь.

После этого вызвали боярина князя Василия Шуйского, прибывшего из военного лагеря под Кромами. Тот приблизился к трону и низко поклонился молодому царю и вдовой царице.

– Скажи нам, князь, что доносят из Путивля? – строго спросила Мария Годунова.

Шуйский еще раз поклонился и ответил:

– Чудовские монахи, матушка-царица, что прибыли в Путивль подтвердили истинность царевича. Сие донес верный мне человек из посадских города.

– Они признали самозванца? – брови царицы взметнулись вверх.

– Да, матушка-царица. Сказывает мне мой человек, что вор Гришка Отрепьев выставил на обозрение некоего человека, которого нарекли Отрепьевым. И монахи признали в нем Гришку, того кто из монастыря сбег.

– Стало быть, самозванец не Отрепьев? – спросила царица. – И кто поверил сей лжи?

– Многие верят, матушка-царица. По Москве те слухи уже ходят.

– То надобно пресекать! – вскричала Мария. – Сии слова есть измена! Хула на государя и хула на бога! Во всех церквах Москвы провозглашают анафему47 вору Гришке Отрепьеву!

– Дак сие народ черный говорит, матушка-царица. Сколь ловили тех, кто имя вора Гришки упоминает, а всё говорят и говорят. Такой народ.

Семен Годунов предложил:

– Надобно из монастыря инокиню Марию Нагую призвать! Она ведь жена Грозного царя и мать убиенного царевича Димитрия! Путь она скажет народу, что убит Димитрий и не может того быть, что он выжил!

Царица возразила:

– Нет! Марию Нагую сюда не привозить! Нет в том надобности! Вора Гришку Отрепьева надобно изловить и привезти в Москву! И здесь, признания его в воровстве добившись, казнить! И князю Телятьевскому то исполнить!

Князь поднялся со своего места и сказал:

– Исполню, матушка-царица.

– А нынешнего воеводу боярина Мстиславского возвратить в Москву! Я найду для него дело в столице.

– Да, государыня!

Во время совета молодой государь почти ничего не говорил. Он лишь одобрял решения своей матери. Бояре поняли, кто взял на себя заботы по управлению царством…

***

Мария Григорьевна удалилась в свои покои и велела призвать оружничего Клешнина. Только теперь она поняла, как он нужен в делах разоблачения заговоров. Потому оставила личную неприязнь. На Семена Годунова надежды было мало. Этот вельможа не блистал талантами. А вот Клешнин мог оградить сына от опасностей.

Оружничий явился в покои царицы. У государыни-матери были несколько помещений в которых она принимала гостей. Для оружничего она приготовила большой кабинет, а не малую комнату, где говорила с Петром.

Мария Годунова сидела в высоком кресле и её окружали ближние боярыни. Она была в чёрном. В последнее время царица предпочитала именно этот цвет.

Клешнин низко поклонился царице.

– Рада тебя видеть, Семен Андреевич. Много недоразумений было между нами ранее. Но нынче ты нужен царю.

– Готов служить, государыня.

– Почивший государь Борис Федорович всегда верил тебе. И я, и мой сын, также верим тебе во всем. Мне сказали, что есть в темнице некая девка из роду Отрепьевых. То верно?

– Да, государыня. Но она в темнице Приказа Разбойного у дьяка Патрикеева.

– И вправду она Отрепьева?

– Точно, государыня. Она дочь Богдана Отрепьева, который был пожалован поместьем в Коломенском уезде. До него, до Богдана, тем поместьем владел Матвей Отрепьев. Стало быть, дед Юрия (Григория) и Елены Отрепьевых. А до Матвея Третьяк Отрепьев. Приписаны они были во времена Третьяка к детям боярским, но уже Матвей назывался дворянином и поместье его было до дворянского расширено.

– Роду они не шибко знаменитого? – спросила царица.

– Отец Юрия и Елены Богдан служил во стрельцах и был сотником. Но был убит в пьяной драке в Немецкой слободе.

– И что вы с той девки хотите?

– Показать она должна, что брат её самозванец и не царского роду.

– Показать? Сие надобно ранее было делать. А нынче, самозванец показал всем в Путивле некоего беглого монаха. И сказал, что вот есть Отрепьев, а он истинный сын Грозного!

– Но сестра самозванца обратное показать может, государыня.

– В том более нет надобности. В стане нашем под Кромами собралось больше 25 тысяч войска. И скоро князь Телятьевский приведет туда еще 5 тысяч. С теми воинами они самозванца приволокут нам на цепи. Сестра же самозванца виновна в воровстве брата своего и злоумышлении на царя!

– Это так, государыня.

– Потому повелеваю тебе поставить девку на пытку! Пусть палачи все жилы из неё вымотают! А только затем, коли она милости станет просить у нового царя, её можно будет в монастырь сослать до скончания дней!

– Стало быть, просто так пытать девку? – спросил Клешнин. – Без особенной надобности?

– Ты о чем, Семен Андреевич? – спросила царица.

– О том, матушка-государыня, что пытка есть средство узнать истину. Но коли узнавать ничего не надобно, то стало быть и пытка будет пустая.

– Пытка значение имеет и в этот раз, Семен Андреевич. Пусть знают все недруги царя, что их ждет! Но девка Отрепьева от пыток помереть не должна. Про то помни. Полагаюсь на твое мастерство.

Клешнин понял, в кого царица столь кровожадна. Отец-то её Малюта Скуратов сколь человечков пытал самолично в застенках. И дочка по отцу.

– Все сделаю, как велишь.

– И надлежит тебе, Семен Андреевич, иных ворогов государя захватить.

– Про кого говорит государыня?

– Ведь еще при жизни мужа моего стало известно, что боярин Романов и брат его повинны в злоумышлении на здравие великого государя Бориса.

– Но сам Борис Федорович повелел сие дело прекратить.

– А я велю его снова начать и всех врагов царя имать48! Все понял, Семен Андреевич?

– Понял, матушка-царица…

***

Москва.

События.

На другой день.

Пан Ян Нильский переоделся в кафтан стрелецкого пятидесятника, который доставил для него Шишкин. Также шляхтич получил пропуск во дворец. Дьяк узнал, что по приказу царицы охранную сотню стремянного полка сменили на стрельцов полковника Протопопова.

– В этом полку коренных москвичей мало. Так что никто тебя не опознает.

– Но что я смогу во дворце?

– Я укажу тебе, куда идти надобно. Слуги во дворце жадные. Особливо те, кто при Клешнине служит. Слишком жаден царский оружничий. И я не поскупись на золото.

– В этом недостатка нет, – сказал Нильский.

– Есть среди дворни царицыной некий человечек именем Семён Умойся Грязью. Прозвище у него такое. Был он в прежние поры в истопниках. И коли не помер, а такие сразу не помирают. То и ныне состоит при царицыном дворе.

– И зачем мне сей истопник?

– Он ещё при Грозном служил и многие тайные места знает. Слишком любопытен и слишком любит золото. Такой тебе и надобен.

Ян все сделал, как ему указал дьяк. И скоро он знал все, что поручила царица Клешнину. Не было тайн от слуг на половине Марии Годуновой. Ещё при царе Иване Васильевиче, который всюду подозревал измену стали строить тайные слуховые комнаты. И царь Борис Федорович от того не отказался. Хотел знать, что в его дворце происходит. Но сейчас это стало работать против Годуновых…

***

Слуга Семён Умойся Грязью бывал во дворце ещё при царе Иване Васильевиче.

– Затем при Фёдоре Ивановиче служил истопником, да и при Борисе Фёдоровиче такоже. Потому знаю много.

Стрелецкий пятидесятник показал слуге золотой. Тот схватил его и попробовал на зуб.

– Дельный золотой. Так чего тебе?

– Коли знаешь все, что и помочь мне можешь.

– Я-то?

– Али нет? – спросил пятидесятник.

– Я-то могу, но чего тебе знать надобно?

– Что деется на половине царицы.

– Марии Григорьевны? Ныне все хотят знать, про что там говорят. И князь Василий Шуйский, и боярин Романов, и иные разные. А вот тебе оно зачем, стрелец?

– Я пятидесятник.

– Но зачем оно тебе?

– Поручение имею.

– От кого? – спросил истопник.

– О большого господина. Но имени тебе его знать не надобно.

– Тогда ещё десять таких монет.

– Сколько? – изумился пятидесятник такой наглости.

– Ты полусотский велишь мне не спрашивать от кого послан. Тебя самого я вижу здесь впервые. А коли кликну стражу? Тогда и двадцати монетов не жаль будет. А?

Пятидесятник вытащил десять монет. Благодаря щедрости Мнишека золото у него имелось.

Слуга внимательно осмотрел золотые. Это были польские тернары с буквой «S» с аверса, короной и гербом династии Ваза с реверса.49

– Монеты со знаками ляхов.

– А тебе есть разница? Такие ходят на Москве наравне с немецкими талерами.

– Вчера слыхал я, что царица наша Мария Григорьевна одарила золотом некоего холопа именем Пётр.

– И что? – не понял Нильский. – Что мне до Петра твоего?

– А донёс тот Пётр царице, что в приказе Разбойном содержится некая девица именем Елена. Ты ведь про сие знать желаешь, полусотский?

– Говори далее!

– И сия Елена есть сестра Юшки Отрепьева. Того самого. Чуешь про что я?

– И что?

– Повелела царица наша, Мария Григорьевна, поставить сию девицу на пытку.

– Как?

–Ты разве не знаешь кто она наша царица? Мария Григорьевна дочь самого Малюты Скуратова. Али не знаешь, кто он был?

– Знаю. Но мне нужно знать все о Елене.

– Желает царица дабы девку Отрепьеву пытали сильно, но не до смерти.

– Когда? – спросил пятидесятник.

– Дак приказ отдан, а как его исполнят, кто знает?

***

Пан Нильский срочно вернулся к Шишкину. Тот совсем не ждал шляхтича столь скоро.

– Ты уже вернулся? Видал Семку Умойся Грязью?

– Видал.

– Так и знал, что не сдох еще.

– Беда, дьяк.

– Что такое? Али не получилось?

– Получилось, и я узнал то, что должен был. Мария Годунова повелела Елену подвергнуть пыткам.

– Проклятая баба! Истинная дочь палача Малюты Скуратова.

– Нужно спасать Елену!

– И как это сделать? – спросил Шишкин.

– Это ты мне скажи, дьяк.

Дьяк задумался. Все выходило совсем не так, как ему хотелось. Что делать в таком случае? Кто поможет? Князь Шуйский? Нет. Это сразу донесет. Но кто тогда? А если…

Спасительная мысль пришла на ум дьяка. Не зря он много лет в Приказе сидел. Кое-что понял.

– Патрикеев! – сказал он.

– Что? – спросил пан Ян.

– Дьяк Разбойного приказа Патрикеев поможет! Иначе Елену не вытащим.

– Но Патрикеев служит Годуновым. Разве нет?

– Надобно сделать так, чтобы он бросил им служить. Для того я напишу письмо, а ты его доставишь, пан.

– Письмо?

– Да. И то письмо будет подложное. И опасность тебе угрожает великая, коли возьмёшься доставить его. Но если Патрикеев тому письму поверит – Елена спасена.

– Я доставлю письмо.

– Вот и отлично, пан шляхтич. Сейчас же сяду его писать…

***

Люди Марии Годуновой тайно пришли за Михайлом и Петр сам двери им отворил.

– Он спит, – сказал Петро. – Подсыпал я ему сонное зелье в питье и до утра не проснется.

– Хорошо. Спеленаем и доставим в Приказ.

– В Приказ?

– В пыточную Разбойного приказа. А ты заместо брата здесь останешься.

– Как прикажет матушка-царица, – ответил Петро.

– С тобой здесь будут три моих человека. Коли посланец от вора придет, они тебе помогут. Сделают все как надобно.

– Стало воровского посланца вязать?

– А то не твого ума дело. Ты токмо примешь посланца заместо брата.

– Как прикажет царица. Я готов служить…

***

Михайло все слышал. Не зря он не стал пить того питья, что принес брат. Слишком хорошо знал он Петра, и заметил трусливый блеск его глаз, когда говорил о приказе Мнишека. Но не думал, что отважится Петро донести на него.

«Продал! Продал братец родный. И вот пришли за мной. Надобно из этой ямы выбираться. Но отсюда мне хода нет. Я в этой горнице словно в ловушке. Надобно было ранее бежать. Замешкался. Не думал, что так скоро они явятся».

Михайло был уже одет.

Что делать?

Завалить двери лавками? Нет! Что это даст? Только задержит их ненадолго. Потом все равно скрутят. Нужно вниз прорваться.

Он вытащил большой нож из-за голенища сапога.

Люди Годуновой поднялись наверх. Их было трое.

– Заходим и вяжем вора, – послышался голос за дверью.

– Вдвоем зайдите. Я здеся обожду.

– Веревку давай. Вдвоем управимся.

Двери скрипнули.

Первый вошел. Под его сапогами скрипели половицы, и Михайло понял, как звучат шаги смерти.

«Но помрет ныне не тот», – подумал он про себя.

Человек увидел лавку, на которой лежал кожух. В сумерках не разглядел, что тела под кожухом нет.

Михайло убил его сразу. Широкое лезвие распороло ему горло, и мужчина, обдав Михаила фонтаном крови, упал лицом вниз.

Затем последовал второй удар. И снова по горлу. Умел Михайло пользоваться ножом. Двое даже не вскрикнули.

Третий сразу не понял, что произошло, и спросил из-за двери:

– Чего там? Али проснулся вор?

Михайло придержал тело второго, дабы не было шума.

– Чего там? – снова спросили из-за двери.

– Делаем, – глухо ответил сам Михайло, дабы голос не узнали.

– Поспеши.

Отворилась дверь.

– Готово? Спеленали уже?

Ответом ему был удар. Лезвие вошло в живот, и человек захрипел. Он хотел закричать и упредить остальных внизу, но не смог. На его губах появились кровавые пузыри и глаза стали стекленеть.

Михайло вышел из горницы и усмехнулся. Теперь у него был путь для отступления. Он быстро спустился и ушел через второй ход. Пусть теперь его братец объяснит все людям Годунова…

***

Москва.

Разбойный приказ.

Апрель 1605 года.

Через два дня.

Царский оружничий Клешнин прибыл в Приказ к Патрикееву.

Он вышел из возка и приказал доложить о себе. Подручные дьяка то исполнили.

– Прибыл окольничий Клешнин, – доложил слуга.

– Кто? – переспросил Патрикеев, отрываясь от чтения бумаг.

– Клешнин, господине.

– Вот принесли черти!

– Прикажешь звать, господине?

– Зови! Куда его девать, коли приперся!

Дьяк принял окольничего с неохотой. Сейчас дружба с ним не была выгодной. Пошатнулось положение этого человека. Но и прямо отказать ему еще опасно. Мало как все повернется.

«Все как упреждали меня! Приперся этот оружничий. Пес! Прикажут мне девку пытать, а потом меня люди самозванца со свету сживут. Все на меня повесить желает волчица Годунова. Но не дам я головы своих детей под топор положить!»

– Здравствуй, дьяк. Давно не говорили мы с тобой, – сказал Клешнин.

– Дак все дела, Семен Андреевич. Служба царская.

– Знаю. Принес тебе приказ от государыни. Матушка-царица помнит о твоей верности.

– Готов служить, Семен Андреевич.

Клешнин рассказал все, что велела Годунова.

–Что это такое, Семен Андреевич?

–К пытке девицу снаряжай не медля.

– Я?

– Ты, дьяк. А кто же еще?

– Сие не в моем Приказе делать надобно!

– А где?

– Дак забирай девку себе, и делай чего хочешь. Она не по разбойным делам идет. Дела изменные это у тебя, Семен Андреевич.

–Али палачей при тебе нет добрых?

–Палачи есть. Но они девку Отрепьеву не тронут.

–С чего так? – спросил Клешнин.

–Али не разумеешь? – спросил дьяк.

–А чего разуметь? Есть повеление царицы!

–Ты на улицах московских бывал? – спросил Патрикеев.

–Бывал.

–Так что говорят там?

–Дак мне нет дела до баек черни, дьяк.

–А говорят, что Борис Федорович сам на себя руки наложил в страхе перед царевичем истинным. И еще говорят, что не по закону Федора царем объявили!

–За сии разговоры надобно три шкуры спускать с изменников!

–Дак снимали десять шкур, а разговоров тех менее не стало на Москве. Не любит наша чернь семейство Годуновых. А коли завтра царевич сюда пожалует? Что тогда? – спросил Патрикеев. – Тогда те, кто шкуры снимал, и станут изменниками.

–Но у Федора Борисовича армия. И скоро самозванца приволокут к нему.

–Как бы не так! Приволокут! Ожидай! При жизни Бориса не приволокли, а нынче дело дрянь.

–Так ты приказа царицы исполнять не станешь? – спросил Клешнин.

–Семен! Ты в умели ли? – спросил Патрикеев. – Ты про кого молвишь? Это кто царица? Али позабыл, что она дочь Малюты Скуратова? Да кто её царицей признает?

–Так что делать? Нам за царя Федора держаться надобно! Али позабыл про то?

–Не позабыл. Но так получается, что не удержать Федору власти. Пока ропот на Москве тихий. Но это затишье перед бурей.

–Дак имают воров по Москве!

–Имают. Но только менее тех воров не стало, Семен. Похоже, что быть самозванцу на Москве.

–А с девкой-то что?

–Ты не про девку думай, Семен. Ты про себя подумай. Припомнят тебе службу Годунову.

–Припомнят, – согласился Клешнин. – И мою семейку не помилуют.

–Так бери своих и беги, – посоветовал Патрикеев. – Беги Семен, покуда не поздно.

–Бежать?

–Беги! Ты ведь уже думал, куда тебе бежать, Семен? Знаю, что приготовил для себя путь к спасению.

–Кое-чего приготовил. Как без того, дьяк? Кто про деток моих думать станет? Кто защитит от ворогов?

–Вот и беги, Семен.

–Но время ли ныне? Может обождать? Царь то еще на троне!

–Чего ждать? Потом поздно будет! И я сие сделаю. Но греха такого на душу не возьму. Девку пытать не стану.

–А про ворога своего в стане самозванца не забыл? – спросил Клешнин дьяка.

–Не забыл. Я кое-чего придумал! Только бы ты мне не мешал.

–А я не стану мешать. Я к дому поеду.

–И верно, Семен. Езжай к дому.

–Прощевай, дьяк.

–Прощай, Семен! Храни тя Господь!