Сестра самозванца

Первый ярыга с досадой плюнул под ноги подьячему…

***

Подручные палача усадили женщину в кресло. Вязать её руки веревками не стали.

Патрикеев сел напротив Елены.

– Попалась пташка. Попалась в силки.

– Могу я узнать твое имя? – спросила она.

– Спрашивать здесь могу лишь я. Но имя тебе свое скажу, красавица. Я дьяк Патрикеев.

– Знаю тебя. Ты верный пес Годуновых.

Дьяк усмехнулся.

– Смелая баба. Но я ведь не так прост, голубка. Я умею развязывать языки и мужикам, и бабам. И у меня все поют соловьями. И ты станешь петь.

Елена промолчала.

Патрикеев снова усмехнулся.

– Ждешь стану пытать, кто такова есть?

– Дак ведь знаешь сам кто я.

– Верно. Знаю имя твое, красавица. Ты Елена Орепьева, сестра вора Гришки и заслужила за воровство твое смерть лютую от великого государя.

Она снова промолчала в ответ. Дьяк продолжал:

– Была ты в стане самозваного царевича, который есть беглый монах Гришка Отрепьев. И против воровства его ничего не сказала и не донесла до людей великого государя. Больше того, ты помогала самозванцу в его воровстве противу великого государя. Что скажешь на сие?

– Я сестра Юрия Отрепьева. То верно. Но кто сказал тебе, дьяк, что царевич Димитрий Иванович и есть Отрепьев?

– Царевич Димитрий давно умер, Елена. Про то тебе известно. А самозванец, что сидит в Путивле есть не царского рождения.

– Про то мне не ведать. Я верила, что он царевич истинный.

– Я не хочу слушать твою ложь, Елена. И я не хочу тебя пугать понапрасну. Я желаю предложить тебе жизнь и почет.

– Жизнь?

– Государь простит тебя и наградит.

– За что?

– Ты должна показать, кто есть самозванец. И с тех твоих речей будет записано всё и зачитано во многих городах. Надобно сказать лишь правду.

– Если я скажу все что надобно?

– Тогда сразу получишь свободу. И твой будущий муж будет пожалован в думные дворяне.

– Мой муж? – удивилась Елена.

– Ведь был у тебя жених, и он до сих пор желает на тебе жениться. Это дворянин Лукьян Одоевский. Роду доброго старого.

– Значит, если скажу, что надобно, то выйду замуж за Одоевского?

– Да, – кивнул дьяк.

– Хороша награда! Но я сбежала из дома, чтобы не выходить за Одоевского! А ныне мне сие как награду обещают?

– Тогда чего хочешь? Скажи!

– Я мужа себе сама избрать желаю.

– Сама? Дак коли девки станут сами мужей себе избирать, что с державой станет?

– А может от того одно благо державе будет?

– Голова жене муж. Вот оно благо и основа всего! Но хватит про сие. А у тебя, девка, есть несколько дней для раздумий. Пока держать тебя станут за крепким караулом.

Дьяк приказал лекарю смазать ушибленное место девицы мазью и отвести её в отдельное помещение.

Елена поняла, что у неё есть несколько дней, а потом нужно будет сделать выбор. Смерти она не боялась. Но боялась, что палачи уничтожат её красоту.

Однако просидела она взаперти дольше, чем ожидала…

***

Патрикеев приказал привести всех, кто панну поймал. Их сразу привели.

Грозный дьяк внимательно смотрел на них. Те робели под его взглядом и глаза опускали.

– Вам что велено было? – наконец спросил дьяк.

– Дак мы девку поймали и доставили.

– Поймать! – вскричал дьяк. – Поймать! Но не болтать! Она не должна была знать, что мне известно кто она такая! Но она знает! Кто велел её бить?

Все опустили головы.

– Отчего вы творите то, что вздумается? Али умнее меня стали? Так?

Те снова не ответили.

– Всех сечь! Батогами! – приказал Патрикеев. – До тех пор, пока шкуры со спин не спустят!

Соглядатаи повалились в ноги дьяку.

– Прости нас. Батюшка!

– Прости!

– Виноваты! Не вели казнить!

Патрикеев плюнул под ноги и приказ отменил. Верных людишек было не столь много…

***

Москва.

Дом соглядатая.

24 февраля 1605 года.

Соглядатай Петро много лет состоял на службе в Приказе. Сколь услуг оказал он Патрикееву. Был среди доверенных лиц и служил верно.

Но ныне вернулся он домой иным.

Его встретил у порога родной брат Михайло. Он увидел разбитое окровавленное лицо Петра и испугался.

– Чего случилось, брат?

– Рожу мне разбили.

– За какой грех? – спросил Михайло.

– Да за службишку мою верную. Тако ныне награждают. Али не слыхал?

– Чего? – не понял Михайло брата.

– Рожу разбили и грозились жизни меня лишить. Вот те и награда. Шиш им теперя! Не стану служить!

– Тише, брат! – одёрнул его Михайло. – Чего говоришь, Петруха? Еще услышит кто.

– А и пусть!

– Тише!

– Пусть слышат! – не унимался Петро. – Пусть слышат! Я ли не ловил ворогов государевых? Кто первый соглядатай на Москве? Кто кого хошь сыщет? Петруха! А он меня в рыло!

– Дак за что, брат?

– С девкой поиграть хотел.

– С девкой?

– Ох, и хороша зараза! Я таковских и не видал еще. Потому и приказ нарушил. Хотел коснуться губ, а она укусила меня. Ну, я и вдарил.

– Дьяка? – Михайло побледнел.

– Какого дьяка, дурила? Девку вдарил.

– Никак в толк не возьму, брат. Каку девку?

– Ну, дурак! Я тебе толкую про что? Девку одну стерегли три дни! И я выследил! И споймали её. А девка та красоты невиданной. Что твоя царевна!

– Ну! – сказал Михайло.

– Вот те и ну!

– А кто такая? Посадская?

– Сестра вора.

– Чего?

– Сестра самого вора. Еленой кличут.

Михайло схватил брата за руку. Он слышал об этой девице. Болтал один человечек о ней на Москве.

– Отрепьева? Девка, что служит царевичу?

Петро стукнул брата кулаком по лбу.

– Какому царевичу, дурак? Совсем башкой ослаб?

– Да ты тихо, брат! Дай сказать.

Братья зашли в горницу и сели за стол, на котором стояла сулея с перцовой водкой. Они выпили. Закусили солёными огурцами и продолжили разговор.

Михайло высказал, что, дескать, сия девица, по слухам, вору дорога.

Петро не понял его:

– И что?

– Дак то, брат, что с того дела много рублев получить можно.

– Рублев?

– С тыщу! – сказал дородный Михайло.

– С тыщу?

– Самозванец даст нам за сии новости тыщу!

– Самозванец?

– Дак когда такое в наши руки попадет еще, брат? Сам смекни! Сколь тебе твой Патрикеев денег ныне дал?

– Денег? Рожу разбил. Сказал «благодари бога, что жив остался». Вот и вся награда.

– А так мы с тобой на сем можем столь денег скопить, что батька наш и за жизнь не скопил. Такое идет к нам в руки.

– Ты не играй с огнем, Михайло!

– А коли не играть, то в бедности и животы скончаем…

Глава 15

Смерть царя Бориса.

Москва.

Дворец Годунова.

1 марта 1605 года.

Оружничий Клешнин явился к государю, который почувствовал себя легче и стал принимать советников.

Борис Федорович стал странным и пугал своих приближенных. Они боялись, что государь сошел с ума. Ведь царь, обычно щедрый, стал в эти дни чрезвычайно скуп.

Родственник царя боярин Семен Годунов пожаловался Клешнину:

– Ночью этой сам ходил и все клети с припасами проверял.

– Сам царь? – удивился оружничий.

– А то кто же? Только с одра болезни встал и заявил, что его обкрадывают. Затребовал все ключи и печати.

– Не было того ранее, – проговорил Клешнин.

– Совсем ума лишился.

– Знать не до меня ему?

– Отчего? Спрашивал про тебя с утра. Иди к нему.

Клешнин вошел в палаты царя. Годунов в халате сидел на стуле и изучал какие-то бумаги.

– Ах, это ты, Семен? Давно ждут тебя!

– Прости, государь, замешкался! Всё служба.

– Что нового? – спросил Борис.

– Поймали девку Отрепьеву!

– Споймали? – царь оживился. – Это хорошо! Что показала?

– Пока ничего, государь.

– Как ничего? Она в Разбойном приказе у Патрикеева?

– Там, государь.

– И ничего не сказала? Странно!

– Пытку еще не применяли, государь.

– Почему?

– Думаем девку склонить на нашу сторону. Ведь коли она покажет, что он не есть царевич, но есть Гршка Отрепьев, то нам лишь на руку!

– И что она?

– Пока ничего. Но скоро скажет все, что надобно. Про то не беспокойся, государь. Мы с Патрикеевым свое дело знаем.

– Самозванца еще не поймали, Семен! Не поймали. Не хотят мои воеводы его ловить. Мои войска под Кромами стоят и ничего противу вора не делают!

Семен Клешнин видел, что царь начинает горячится. Он хорошо знал, что раздавить самозванца не столь просто. Подле него поляков около шести тысяч, да немцы наёмные, да казаки. Слышно атаман Корела с Дона новое пополнение привел. Но говорить это Годунову бессмысленно. Ничего слушать не желает. Все твердит про измену.

– Продадут они меня, Семен! Все продадут! Повелел я своих верных стрельцов в войско отправить.

– Охранный полк, государь? – удивился Клешнин.

– Эти мною многократно награждены и потому верны. И с ними пусть вся челядь, и сокольничие и псари на коней садятся. Пусть докажут верность!

Царь немного помолчал. Он жестом приказал Клешнину подать себе кубок с питьем. Клешнин подал. Царь сделал несколько глотков.

Клешнин снова принял кубок литого золота и поставил его на стол.

– Отвратителен на вкус этот бальзам лекаря моего. Но мне от того легче.

– Господь милостив, государь. Поправишься.

– Мне надобно дождаться смерти самозванца. Я должен укрепить трон своего сына. Династия Годуновых много славы может принести державе. Про то помни.

– Всегда помню, государь.

– Мало верных людей. Ох, и мало. Все предать норовят. А того не понимают, что самозванец им на шею поляков посадит! И потому тебе, надобно быть опорой для сына моего!

– Я всегда буду верен и тебе, государь, и царевичу-наследнику Федору Борисовичу…

***

Путивль.

Стан самозванца.

20 марта 1605 года.

Пан воевода Юрий Мнишек не любил сам принимать соглядатаев из черни. Это делали его приближенные. Но в этот раз отступил от своего правила.

Стража доставила к нему в кабинет оборванного московита. Он был высок ростом и крепко сложен. Одет как простой горожанин.

Мнишек кивнул ему и тот повалился воеводе в ноги.

– Встань. Не стоит тебе ползать на животе. Мне доложили о тебе. Как твое имя?

– Михайло, господине.

Горожанин поднялся на ноги. Мнишек усадил его в кресло.

– Говори. У тебя есть важные вести?

– Да, господине. Я, как и мой брат, состоим в людях у дьяка Разбойного приказа Патрикеева.

– Вот как? И ты пришел ко мне?

– Хочу служить истинному царевичу, господин. И мне есть что сказать.

– Говори.

– Мой брат недавно изловил на Москве девицу одну. Имя ей Елена.

Мнишек сразу понял о ком речь.

– Она во власти Годунова?

– Да, господине.

Мнишек усмехнулся.

– И ты решил получить за сие золото? Ты подумал, что мне есть дело до Елены? Кто она? Она не царского рода.

– Я понимаю, пана воеводу, – сказал Михайло. – Пан думает, что Елену станут пытать и скоро казнят на Москве?

– А разве это не так? Ведь ваш дьяк Патрикеев знает о делах сей девицы. Что же она заслужила от царя Бориса? Только смерть.

– Господин воевода знает не всё, – спокойно заявил Михайло. – Патрикеев не велел пытать Елену. Он и окольничий Клешнин решили использовать девицу инако. Она покажет, что де царевич Димитрий не царевич, но Юшка Отрепьев.

Мнишек вскочил с кресла. За ним поднялся Михайло.

– То правда?

– Святая истина! – Михайло перекрестился.

– И она согласилась?

– Когда я покидал Москву – нет. Но Патрикеев сумеет заставить. Сие дело времени, господине. А царь Борис Федорович весьма плох. Не сегодня-завтра помре! И для наследника Федора Борисыча сия Елена просто клад!

–Ты прав! И я озолочу тебя! Тебя и брата твоего! Если Димитрий Иванович войдет в Москву быть тебя дьяком! Тебе и брату твоему! В том даю тебя слово шляхтича.

–Рад служить, господине.

–Да ты садись, Михайло. Не стой.

Тот снова сел.

–Я уже сейчас дам тебе 300 злотых! Ты вернёшься в Москву и сделаешь то, что я прикажу.

–Да, пан воевода. Готов служить.

–Ты отправишься на Москву уже сегодня. Я дам тебе надежное сопровождение из казаков. В дороге с тобой ничего не случится, Михайло.

–Что мне делать в Москве, пан?

–Следить за Еленой. Знать все, что она делает в застенках у Патрикеева.

–Сие возможно, пан воевода.

–Я потом пришлю к тебе человека…

***

Путивль.

Стан самозванца.

21 марта 1605 года.

Шляхтич Ян Нильский прибыл в Путивль.

Город был на военном положении и кишел войсками. Всюду ходили караулы из немецких наемников. Польские гусары гуляли в кабаках города и пели военные песни. Иногда они задирали казаков и на улицах происходили кровавые поединки.

На стенах крепости дежурили пушкари – наемники, приведенные воеводой Юрием Мнишеком. Местным царевич не доверял. Он пожаловал всех, кто принес ему присягу, но знал, что жители города при случае могли и предать его. Подозрительность царевича усилилась после поражения под Добрыничами. Теперь он желал иметь охрану только из наемников…

***

Пан Ян сразу направился к воеводе Юрию Мнишеку. Более числиться в отряде Бучинского он не желал.

Воевода принял шляхтича сразу, хоть время и было позднее.

– Пан Нильский? Вот радостная встреча.

– Я прибыл в стан царевича от воеводы Сумбулова. Нарвался на разъезд дворянской кавалерии. Едва ушел.

– Ты не ранен, пан?

– Немного. Пустяки.

– Проходи, пан Ян, садись и налей себе вина. Слуг я удалил, так что сам ухаживай за собой.

Нильский не заставил просить себя дважды. Вино у воеводы Мнишека было отменное.

– Ты голоден должно быть? – спросил воевода.

– Признаюсь да.

– Тогда не стесняйся. Мой ужин в твоем распоряжении, пан Ян.

Нильский был удивлен любезности Юрия Мнишека. Он понял, что воеводе от него что-то нужно.

– Я вижу руку судьбы в том, что ты, пан, прибыл именно сейчас. Только сегодня я получил вести из Москвы.

– Я немного задержался в пути, пан воевода. Это из-за раны. Пришлось пролежать в лесной сторожке у одного пана. Но лишь только рана затянулась я сразу в седло и в Путивль.

– Твоя рана еще беспокоит тебя?

– Нет, пан воевода.

– Это хорошо. Я только сегодня получил вести от моего человека. Панна Елена поймана на Москве людьми Годунова.

– Что? – Нильский вскочил со стула.

– Её поймали и посадили в застенок.

– Но как же?

– Сядь, пан Ян. Слушай меня внимательно. Я ведь знаю, что ты желаешь взять панну Елену в свои законные жены. Это так?

– Так, пан воевода!

– И ты, пан, готов выручить её?

– Готов! – вскричал Нильский. – Я того желаю всем сердцем, пан воевода. Я на все готов ради этой женщины. Но её уже пытали?

«Эк, его разобрало! – подумал Мнишек. – Очаровала она шляхтича так, что он ныне и своего князя Замойского ради неё продаст. Вот они сила любви».

– Её пытали, пан воевода? – повторил вопрос Нильский.

– Мой человек передал, что нет. Она им нужна неповрежденной. Но это лишь до поры. А что станет потом? Одному богу известно!

– Я готов отправиться в Москву!

– Доверяю пану кавалеру. И сумею воздать ему по заслугам.

– Я сделаю все, чтобы спасти Елену и без наград. Она сама для меня награда.

– Все это так, пан кавалер. Но панна Елена слишком вмешивается в дела своего брата. Ведь для пана не секрет, что она родная сестра царевича.

– Того кого называют царевичем.

– Именно так, пан Ян. Для нас нет дела до того, кто такой Димитрий. Мы сделаем его царем. Мы! Но и он для нас должен будет многое сделать.

– Я это знаю, пан воевода. Но Елена?

– Она имеет влияние на своего брата. И она может уговорить Димитрия, не выполнять своих обещаний перед нами. Потому она стала мешать. И Орден может принять меры, дабы она умокла навеки. Ты меня понимаешь, пан?

– Да, пан воевода.

– А ты знаешь о могуществе Ордена! Отцы Иезуиты не любят шутить.

– О том я знаю, пан воевода.

– Сейчас русские хотят, чтобы она публично назвала настоящее имя своего брата. А сие не будет способствовать нашему делу.

– И потому они пока не тронули её?

– Именно так, пан Ян. Я вручу тебе две тысячи злотых. И твоя задача – не дать Елене сказать то, чего хотят русские. Вырви её из их лап и делай, что хочешь.

– То есть мы можем с ней уехать?

– Тебе даже нужно будет её увезти. Оставаться в Москве Елене небезопасно, даже после того, как Димитрий войдет туда. После того как ты это сделаешь, я пришлю тебе, в указанное тобой место ещё пять тысяч злотых! И вы сможете начать новую жизнь. Итак, пан Ян?

– Я согласен пан воевода. Когда мне отправляться?

– Завтра вечером. До тех пор тебя никто видеть не должен. Я скрою тебя в одном из моих покоев. Выспись, пан. Дорога опасная…

***

Царевич Димитрий Иванович скучал на военном совете. Бояре его ближней думы пока ничего стоящего не предложили. Воевода Мнишек и гетман Дворжецкий совет не посетили, сказавшись занятыми.

Так и прошло время в пустой болтовне. Все ждали известия о смерти Годунова. По мнению многих это была бы победа без крови. Младший Годунов на троне не усидит, считали они.

Гаврила Пушкин после совета сопровождал царевича.

– Мне донесли, государь, что на Москве заговор против Годунова, – сообщил он.

– Заговор?

– Вельможи желают его скорой смерти.

– Вельможи? И кто среди них?

– Бояре Шуйские да бояре Катыревы-Ростовские. Слышно, они хотя ускорить смерть Борискину.

– Неужели эти знатные вельможи стоят за меня? – удивился самозванец.

– Пока нет, государь. Они желают на троне царевича Федора Борисовича.

– Как? Годуновых оставить на троне государства Российского? Возможно ли сие? Я законный наследник моего отца великого государя Ивана Васильевича!

– Но нам сие на руку, государь. Мы сможем перетянуть их на нашу сторону. Бориску боятся на Москве. И сын его вьюнош совсем.

Царевич вдруг предложил то, чего Пушкин не ждал:

– Послушай, Гаврила, а что, если нам сообщить о поимке нами беглого монаха Гришки Отрепьева?

– Что, государь?

– Я сказал, а что, если нам сообщить о поимке нами беглого монаха Гришки Отрепьева? Мы выставим его на обозрение народа в клетке. Пусть видят ложь Годунова. Пусть видят, что я царевич истинный!

Пушкин отметил про себя, что это предложение не лишено смысла. Он сумеет подобрать человека, которого можно будет выдать за Отрепьева…

***

Москва.

Дворец Годунова.

13 апреля 1605 года.

Царь Борис Годунов почувствовал себя лучше. Он приказал себя одеть и сказал, что сегодня выйдет к подданным и станет заниматься делами государства.

Глава Дворцового Приказа боярин Степан Васильевич Годунов первым явился к царю. Он сообщил о бегстве части дворян ополчения к самозванцу и о погоне, что была снаряжена.

– Догнали? – спросил царь.

– Нет, государь. Не догнали. Дак, сказать по правде, и не старались догнать. Много измены кругом, государь. В самой Москве она не переводится.

Царь ничего не сказал родственнику. Он пошел в палату для торжественных приемов. Нужно было показать всем, что он, Борис, снова крепкой рукой держит в узде государство…

***

Борис сел на трон. Стали говорить бояре.

Но он слушал рассеянно. Он вспомнил день смерти Грозного. 18 марта 1584 года. Тогда больной государь призвал его к себе. Он помнил, как выглядел царь Иван. Худые впавшие щеки, обострившийся нос, глубокие морщины и пятна на лице. Ныне и он выглядит не лучше.

«Сколько лет минуло, а все стоит перед глазами, словно вчера было» – думал он.

Царь Иван тогда сказал ему:

– Видать пришел мой час, Бориска. Помру в скорости.

– Что ты, великий государь. Бог милостив.

– Одно гнетет меня. Кому оставляю трон? Федор мой умишком слаб. А Дмитрий еще в возраст не вошел. Что будет с державой?

– Да ты, государь, оставил при Федоре душеприказчиков, что помогут новому царю державу крепить.

– Всё это так. Но не ошибся ли я в душеприказчиках? Верные ли они люди?

– Все мы рабы твои, великий государь. Как велел, так и будет…

***

И вот теперь он стоял у порога смерти. И его занимали те же мысли. Конечно, его сын Федор Борисович не юродивый как был Федор Иванович. Но сын Грозного был древнего Рюрикова рода. А Годуновы род на Руси не столь знаменитый.

«Кого поставить рядом с сыном? – думал он, глядя на бояр. – Басманова? Кого-то из Годуновых? Князя Василия Шуйского? Годуновы не сильно любимы народом. Шуйский слишком хитер. А Басманов любим войсками и на Москве популярен. Чернь его ценит. Но что в его мыслях? Вот он сидит на лавке в дальних рядах. Не по чину ему высовываться».

Борин Степан Васильевич Годунов тем временем говорил о необходимости покончить с самозванцем и положить конец возмущению на окраинах русского государства.

Иностранные послы переглядывались и слушали своих толмачей (переводчиков). Посол короля Англии Якова Первого смотрел то на царя, то на его наследника царевича Федора. Еще вчера во время аудиенции Борис говорил ему о сыне. Как тот умен и образован. Каким хорошим повелителем он станет для державы.

«Что сообщить моему королю? – думал посол. – Этот юноша может наследовать трон уже скоро. Но обстановка не в его пользу. Его ждет судьба нашего короля Эдуарда Пятого. Тот также сел на трон в юном возрасте и был низложен дядей герцогом Глостером. Юного короля заключили в Тауэр и там умертвили».

Царь Борис вдруг почувствовал головокружение и жестом позвал лекаря. Тот бросился к государю. Царь схватился за грудь. Его лицо исказила гримаса боли.

Лекарь поддержал его.

– Государь…

Борис вытянул руку. Его перст указал на сына.

Боярин Степан Годунов спросил:

– Что, государь?

– Сын…, прохрипел царь. – Вот он…

– Государю плохо!

Лекарь кликнул слуг, и Бориса унесли в его покои. Были срочно созваны иные придворные врачи…

***

Царь Борис Федорович Годунов был разоблачен и уложен в постель. Вокруг него были придворные и суетились лекари. Вельможи смотрели на бледное лицо царя и понимали, что это конец. Могущественный человек умирал. Кончалось его время и это внушало чувство тревоги. Все думали, что последует за его смертью? В государстве смута, на подступах стоит войско самозванца и в самой столице неспокойно. Может начаться открытый бунт.

Молодой наследник был тут, и все видели его. Царевич страдал, ему было жаль отца. Не хотел он высшей власти, и ему было вольготно за спиной Бориса, который был ему крепостью. Да и не только ему, но всему роду Годуновых.

Что же ждет их теперь? Этот вопрос засел в головах многих. Скольких врагов они нажили среди вельможной и сановной знати. И понимали Годуновы, что вот в этот самый миг рушится их мир. Хотя еще вчера казалось им, что это они служили опорой Борису и возвели его к вершинам власти. Степан Васильевич Годунов часто говорил жене, что Борис ему слишком многим обязан. Он утверждал, что он опора трона. И лишь теперь осознал старый боярин, что не было среди всех Годуновых никого, кто мог сравниться вот с этим умирающим человеком. Не было у них ни его ума, ни его силы, ни его хитрости.

Царь захрипел. Лекарь влил ему в рот свой настой. Но умирающий не принял его. Он закашлялся, и лекарственная жидкость пролилась на затканное золотыми цветами одеяло.

К постели умирающего подошли иные врачи.

– What will we do? – спросил один по-английски. (Что станем делать?)

–This is agony. Now his time is comeing. (Это агония. Теперь приходит его час.)

– But it was a week ago. (Но и неделю назад было тоже.)

– No. Then my elixir helped. Now, it will not help (Нет. Тогда мой эликсир помог. Нынче нет.)

Царь захрипел и горлом у него пошла кровь. Он выгнулся всем телом, его руки вытянулись, и тело его замерло на месте. К его губам поднесли зеркальце. Оно осталось чистым.

–He's dead, – сказал лекарь. (Он умер)

***

Боярин Шуйский первым услышал весть о смерти царя. Англичанин лекарь подошел к нему и произнес:

–The king is dead, long live the king! (Король умер, да здравствует король!)

Шуйский принес весть другим боярам.

– Великий государь отошел!

Бояре зашептались:

– Царь умер!

– Где царица?

– Борис Федорович умер.

Но Мария Годунова уже была в покоях своего мужа. Она склонилась над телом царя и зарыдала.

– Царь умер, – тихо повторил кто-то рядом.

– Царевич-то наш каков? Бледен как полотно.