Звезда Декаданса

Нью-Йорк, Америка, наше время

Мир искусства в Нью-Йорке ассоциируется с самым узнаваемым арт-кварталом на северо-западе Нижнего Манхэттена, и это Челси, самое удивительное скопление сотен художественных галерей в окружении красивейших красно-коричневых домов и самая знаменитая достопримечательность и жемчужина Нью-Йорка.

Именно здесь коллекционеры и знатоки искусства могут найти новые имена, и именно здесь Герберт Хаас-Вебер решил открыть галерею современного искусства в стиле модерн, объединив множество движений, от минимализма и поп-арта до концептуального искусства и знаковых сольных инсталляций.

К огромным дверям из зеркального стекла с цветными витражами в верхней части на углу восьмой и девятой авеню Манхэттена подъехало такси. Из него вышел молодой светловолосый человек в стильных узких брюках чёрного цвета, светло-серой рубашке; на смуглой шее красовался ярко-жёлтый шёлковый пластрон в сюрреалистическом стиле Сальвадора Дали (1904—1989, испанский живописец, график, скульптор, один из самых известных представителей сюрреализма) – это был самый колоритный штрих в облике. Мужчина быстро поднялся по трём гранитным ступеням, и величественные двери модерна открыли перед ним грандиозный портал незримого таинственного мира современного искусства. Войдя в галерею, юноша оглянулся. Перед его глазами открылась живописная картина небольшого помещения – примерно пятьдесят квадратных метров: пол был выложен чёрным и белым гранитом, создавая перспективу и подчёркивая декор эклектики, на самой середине возвышался трёхъярусный фонтан, богато украшенный растительными элементами с позолотой, чёрная гранитная чаша была восьмиугольной формы, как и весь вестибюль.

Справа от центрального входа в нише расположилась уютная гардеробная, напротив, в нише слева, был бар; по всем углам стояли огромные напольные вазы с цветами больших лилий, и между ними – небольшие пуфы, отделанные жаккардовой тканью. На стене против входа висела внушительная, в человеческий рост, картина в золотом багете, по сторонам от неё – два напольных медных канделябра в виде нимф с факелом в руке; рядом с канделябрами открывались два портала в гранитном обрамлении. Стены светло-зелёного цвета подчёркивали розовые панели с позолоченной лепниной и росписью, ограниченные по краям расписными пилястрами; над фонтаном привлекал внимание красивый плафон с росписью, и на массивной золотой цепи спускалась каскадная люстра с изящными рожками из камня.

***

Тираническая жажда жизни обладает льющейся нежностью тихого океана, тонущей в волнах сознания. Чаша сердца наполняется пленительными мечтами и созерцанием подвижного звучания небесных жемчужин. Крылья колдовских слов упиваются собственным значением гаданья в прохладном ущелье ожиданий и встреч. Туманной тропой выстилается сложный узор на коврах радужного света, сплетается загадочный венок осязаний, осыпая лепестками роз ложе познания, но в лунном блеске шорох ветряных шагов с песней звёздного потока исканий раскрывают млечные кольца золотого Змея в звонкой лёгкости иллюзий, в трепещущем кружеве бабочки.

У бара разговаривала небольшая группа молодых мужчин. Алекс достал телефон и сделал вызов.

– Герберт, приветствую! Я на месте, – сообщил Алекс.

– Алекс, дружище! Сейчас буду в твоих объятиях!

Алекс медленно прошёлся вокруг фонтана, несколько раз бросил взгляд на картину, но рассматривать портрет не стал. Он подошёл к бару, взял бокал шампанского и, повернувшись, уже стоял лицом к лицу с кузеном. Они обнялись и направили свои шаги к порталу, именно там и начинали разворачиваться большие просторные залы галереи.

– Как я рад вновь видеть тебя, Алекс!

– Взаимно, Герберт!

– На выставке представлено много молодых неизвестных художников. Некоторые из них весьма оригинальны и самобытны, – быстро говорил Гербер. – Запоминай всё, что тебе понравится, записывай имена, угадывай стиль, – продолжал он. – Мне нужна статья сегодня не позднее одиннадцати вечера, завтра утром должна выйти публикация. Нужно привлечь внимание к выставке.

– Хорошо! – сухо ответил Алекс.

– Почему не позвонил из аэропорта? Я бы тебя встретил. Где ты остановился? Какой отель?

– Я устал, Герберт, давай потом.

– Ну, хорошо, хорошо. Я тебя ненадолго оставлю, развлекайся! – Герберт незаметно растворился в пространстве помещений.

Алекс направился по бесконечным просторным залам галереи. Что-то из представленных картин ему нравилось, мимо чего-то он шёл не останавливаясь; что-то записывал, что-то снимал на телефон: «Потом разберусь». Он доверял своему чутью и острому взгляду – интуиция никогда не подводила его на таких мероприятиях. Наконец он понял, что всё самое интересное он зафиксировал, и поспешил к выходу. У фонтана его окликнул кузен:

– Алекс! Постой, постой! – Подходя, Герберт обнял его за плечи и увлёк к картине на стене.

– Посмотри! Что скажешь?

Алекс равнодушно перевёл взгляд на изображение. Перед ним стояла очень красивая женщина с бледным лицом и огромными глазами, прикрытыми короткой чёрной вуалью, спускавшейся от большой шляпы, украшенной перьями, лентами, шёлковыми цветами, листьями и жемчугом. Коралловые губы едва сдерживали улыбку превосходства. Вокруг лебединой шеи лежало пушистое боа, словно маленький свернувшийся змейкой зверёк, мех которого покачивался, казалось, и вздрагивал от тихого дыхания сна. Тёмно-чернильный атлас её платья струился вдоль очень изящной стройной фигуры, подчёркивая внутреннюю энергию, которая скрывала бурный порыв, стремительное движение, ощущение какой-то невероятной близости, которая начинала требовательно волновать, и был декорирован изящными цветами фиолетовых и лиловых ирисов на талии и рукавах выше локтя. Тонкий чёрный газ обнимал всю фигуру и прозрачными струями стремился с шёлком вниз, к маленьким туфелькам, украшенным сверкающими каменьями в виде королевских лилий. У её ног кружились преданные чёрные псы, которых сдерживала её тонко изогнутая рука в белой перчатке.

Алекс почувствовал тошноту. Ему показалось, что он уже видел эту женщину. Он вздохнул и вдруг почувствовал запах мускуса. От портрета веяло мистической неопределённостью, казалось, что молодая женщина вот-вот засмеётся и спустит своих собак.

– Это маркиза Казати, великолепный образ своего времени, – произнёс Герберт.

– Да, да… – Алекс погрузился в свои мысли.

– Собери о ней материал, напиши книгу. Думаю, это будет увлекательное путешествие в эпоху модерна, волнующая загадка двадцатого века, – продолжал Герберт. – Не хочешь открыть вуаль? И ещё одна звезда засияет на великом нимбе искусства, а я сделаю всё остальное. Новые имена – это моё хобби, ты будешь звездой! Поверь, дружище, я умею выгодно вкладывать капитал. Согласен?

– Да, – Алекс утвердительно кивнул головой, зарывшись в свои впечатления.

– Послушай, не спеши уходить. Всё самое интересное начнётся чуть позже. Будет много интересных гостей, пресса и так далее, одним словом, настоящая вечеринка! Сейчас ты можешь подняться наверх, в мои апартаменты. Отдохнёшь немного, расслабишься. Там есть всё необходимое: рабочий стол, компьютер в твоём распоряжении, ну и бар, холодильник. Не забудь сформировать статью, я же знаю, что ты нашёл ключевые фишки. Удачи! – Герберт подвёл Алекса к лестнице и вручил ему ключи от апартаментов.

– Я в прострации… Да, да, хорошо!

– Спускайся к девяти, мы будем тебя ждать!

– Договорились.

Алекс медленно поднялся по мраморным ступеням, придерживаясь за массивный деревянный поручень, который уверенно лежал на чёрном металле литого ограждения, открыл единственную дверь на площадке и вошёл в просторную студию. Чёрное молчание времени бесшумно окружило его напряжённую фигуру. Он неуверенно шагнул, и тут зажглась светодиодная подсветка по всему периметру просторной студии, Алекс увидел своё истончённое стеклом отражение в огромных переплётах окна.

Справа, за зеркальными распашными дверями, была гардеробная, слева – угловая столешница кухни, островок, за ними бар с высокой стойкой. Центральную часть комнаты занимала диванная группа в тёмно-серой обивке, с двумя небрежно наброшенными искусственными шкурами под леопарда, и квадратный журнальный столик со стеклянной поверхностью, на которой был выгравирован геометрический рисунок. Стена со стороны правого дивана была полностью зеркальной, на ней внизу висел двухметровый электрический камин и над ним такой же огромный телевизор. Стена за левым диваном образовывала г-образную нишу, в которой расположилась библиотека, рабочий стол с компьютером и кресло. Спальня была между библиотекой и баром. Узкие оконные проёмы между трёх больших окон напротив диванов были отделаны чёрным природным камнем и декорированы большими факелами в стиле Средневековья, на окнах пристроились шёлковые портьеры тёмно-синего цвета, сдвинутые по краям.

Алекс прошёл к бару, наполнил бокал аперитивом, немного выпил, затем подошёл к центральному окну, открыл его и вышел на узкий балкон. Перед его взором открылся старый, суетливый в своих многоцветных объятиях город. На западе угадывался шумный Гудзон. Солнце зашло. Полоса заката была настолько багровой, что Алексу показалось, будто он слышит песни Мальдорора, проваливающегося в зияющую пропасть чёрной дыры неизвестности и сюрреализма, из циничных уст самого Лотреамона (1846—1870), французского писателя-символиста конца девятнадцатого века. Но мгновение это было преходящим. Огненное золото исчезало в тёмно-синей колеснице униженных облаков, пронзая их алой полосой роковой грусти, легко угасая с необузданной победой.

«Займусь статьёй», – подумал Алекс и, вернувшись в комнату, подошёл к письменному столу. Сел, открыл компьютер и стал писать: «Противоречивое искусство авангарда, представленное пёстрой палитрой молодых художников, раскрывает их внутренний экспрессионизм, ищущий формы восприятия современных идей. Находясь в поисках переосмысления, современный художник открывает способ выражения новых концепций, предлагая зрителю сюрреалистические абстракции как монументально-декоративные панно для просторных интерьеров.

Контемпорари-многообразие сегодняшнего дня завидно отличается от линий модерна, и он впитал в свою многомерную структуру все выразительные стили современности, являясь безусловным лидером популяризации новых идеалов, открывая эпоху философии мысли, как художественную концепцию мира…»

«Начало неплохо», – подумал Алекс и продолжил: «Основные первичные цвета в геометрической и экспрессивной абстракции растворяются в сознании безмерности…»

Через полтора часа статья о выставке была сформирована. «Впечатления гостей, если понадобится, внесу позже», – решил он, расправился, взял сигареты и вышел на балкон.

Вечерний город сверкал перед глазами калейдоскопом огней и рекламы, его дыхание безмолвно струилось мягким вертикальным газом, вплетая в свой священный, надменный зёв шумный гул раскрашенных улиц.

***

Иллюзорный свет заполняет печалью тихую серебряную дорожку величественной жрицы, ночной грустью слёз, далёкими одинокими искрами, мерцающими на водной глади сказочными звёздами, отражающими сердечную тоску. Призрак любви кружится в священном серпантине ожидания, в терпкой свежести туманных рос, раскручивая золотые кольца прядей бледной нимфы безмолвия, растворяя благоуханные тени встреч.

– Лу, его зацепило! Алекс будет писать о ней, – радостно сообщил Герберт.

– Хорошо, – услышал он в ответ. – Где он?

– Сейчас наверху, в моих апартаментах. Думаю, уже набросал макет статьи о выставке.

– Меня не жди. Устала и не хочу встречаться сегодня с ним, – продолжала Лу.

– Что ж, я понимаю.

«Твой светлый образ унесу с собой,

Как призрачного счастья иней,

С рассветом возникающих дорог.

Свой мир я отравляю красотой,

Но слов не слышит купол синий,

Напрасно сердце бьётся о порог,

Забыв о гордости стыдливой,

Клянясь в любви неизъяснимой

Желанной страсти не открыть замок».

Герберт перевёл итальянского поэта тринадцатого века Jacopo da Lentini (1210—1260)

– Ты меня очаровал, но всё равно не жди. До встречи!

– До встречи, Лу, – машинально повторил Герберт. Связь прервалась.

Герберт Хаас Вебер – выходец из Швейцарии, с Алексом – родственники по материнской линии. Их матери – сёстры-близнецы. Талантливый финансист нового поколения и безусловный лидер перспективных направлений в бизнесе. Молодой, независимый и решительный человек тридцати шести лет, способный решать трудные вопросы в одиночку и обязательно побеждать. Творческий потенциал его личности постоянно находится в поиске новых идей и их выражений, заражая своей бурлящей энергией окружающих людей. Неисправимый идеалист, поклонник искусства и, конечно, романтик. Сила его ума равна пылкости чувств, но бремя бытовых забот он не любит на себя взваливать, предпочитая отстраниться, ведь его высокие идеалы всегда возвышенны. Он умеет зажечь огонь в глазах других, и его особенный харизматический характер ищет новых темпераментных ощущений в искренности, внимании, в чувствах, раскручивая сложный клубок оригинальных идей и отношений.

Мысли Герберта потекли в другом направлении.

Было восемь вечера. Галерея стала наполняться гостями. Атмосфера изменилась: в вестибюле разливалась волна блюза со струн арфы.

Приглашённые и художники собирались небольшими группами.

Герберт направился за кузеном и увидел его, спускающегося с лестницы. Подойдя, он взял его за локоть и направил в сторону экспозиции.

– Жаль, что я не смогу познакомить тебя сегодня с моей прекрасной знакомой, она настоящая звезда!

– Герберт! У нас всё ещё впереди, если вокруг тебя столько звёзд кружит, то ты сам – настоящее светило! – ответил Алекс. – Послушай, я думаю об этой женщине, маркизе Казати, – продолжил он.

– О! – Герберт внимательно посмотрел Алексу в глаза.

– Да, она не даёт мне покоя. Дело в том, что она приходила ко мне в видениях, и теперь этот портрет… Это одно лицо. Она зовёт меня, она знает моё имя!

– Алекс, я понимаю, ты устал – с корабля на бал и другой часовой пояс. Тебе нужно отдохнуть.

– Пожалуй, ты прав. Три-пять дней проведу на побережье совершенно бездумно, в полном одиночестве.

Несколько минут они шли молча.

– Посмотри, картина «Мона», автор Ив Мигель, – обратился Алекс к кузену, проходя по одному из залов.

– Это работа русского фотографа-дизайнера. Очень энергична. Он использовал живописную подложку, остальное – мозаичная техника, графика. Такая вещь украсит любой интерьер. Смотрится очень выигрышно даже рядом с таким мэтром в искусстве, как Герхард Рихтер (1932 г., немецкий живописец), хотя провал поколений колоссальный. Каждый величайший творец – экспериментатор техники и стиля!

– Согласен, впечатляет! А вот и группа молодых музыкантов из Европы. Итальянцев мне настоятельно рекомендовала моя прелестная муза. Я решил не сопротивляться, и вот они здесь! – говорил тем временем Герберт. – Знакомьтесь, друзья! Александр Хаас Портманн, мой кузен. Талантливый журналист, эссеист, писатель, много путешествует, сейчас он из России. Чуть позже с нами будет грациозная Шэниел Джонс, Тесса Сотерр и очаровательная Крист Мадлен Жоли, француженка. А золотая арфа Брендины Янгерс уже поёт! Музыканты будут сменять друг друга каждый час и выступать в разных залах. Публика не соскучится, – добавил Герберт.

Поднесли бокалы с игристым вином. Алекс и Герберт медленно продвигались дальше.

– Завтра кто-то проснётся знаменитым, даже те, кого я не упомянул в статье, будут известны благодаря участию в таком глобальном проекте, – говорил Алекс.

Галерея заполнилась человеческим гулом, словно большой улей, когда снимают сладкие соты. Люди собирались группами, разъединялись и снова объединялись, но уже в другие. Присутствие художников у своих картин вызывало любопытство прессы.

Повсюду разливались джазовые композиции, человеческая речь, хохот, аплодисменты.

Пройдя три зала галереи, Алекс понял, что изнемогает, и решил вернуться в гостиницу, где остановился. Герберт незаметно растворился.

Молодой человек направился к выходу, вызывая такси.

В вестибюле, проходя мимо портрета, он бросил прощальный взгляд на маркизу, и ему показалось, что она улыбнулась, – лёгкая вуаль, за которой прятались внимательные, горящие, словно угли, глаза, чуть дрогнула и вновь замерла. «Увидимся», – пробормотал Алекс и вышел на улицу. Он закурил, голова его пошла кругом… «Кажется, я потерял Герберта, не попрощался. Как-то он незаметно растворился, словно лёгкое облако в туманной гряде, по которой прошёлся своей невидимой кистью озорной ветерок». Едва Алекс узрел присутствие этих мыслей, как ощутил вторжение других, более сильных. «Она!» – мелькнуло в его голове.

«Как глупо думать, что любовная война

На поле сердца и в душевной части

Проиграна Амуром в львиной страсти

И дух заплачет у разбитого челна», – вдруг вспомнился Франческо Петрарка в русской импровизации Сары Шлезингер, с творчеством которой он познакомился совершенно случайно, наткнувшись на её книги в интернет-магазине.

Подъехало такси. Алекс просто свалился в него и отчеканил адрес гостиницы: «Times Square, 701, 7th avenue at West, 47th street!» За стеклом замелькали весёлые тени встречных огней, словно беззвучные жёлтые мотыльки над резными листьями папоротника в танце ночного города.

***

Чувствительный шёлк иллюзий в сквозном рисунке горящих губ хранит гордость тихо скользящих нитей скрытых желаний. Сердце событий томится в ракурсе вспышек, и мгновенные искры тоски сжимают нежный источник открытий на счастливых любовных тропах, прорастая удивительными цветами зеркальных картин. Поют вечные флейты ночей, пробуждая аплодисменты любви.

Номер был на одиннадцатом этаже. Всё в бежевых тонах: удобно, комфортно, не раздражающе. Огромное угловое остекление открывало великолепную панораму бурлящего ночного опиума города. Нью-Йорк был фантастичен! Алекс открыл ноутбук, записал ещё несколько фраз о выставке и отправил письмом Герберту. «Всё, я свободен! А теперь бар».

Обнажённое побережье таинственных перемен засияло янтарной мольбой напряжения, ожидая внушительных жертв настроения. Пряди сожаления растворяются в ночных веригах и спешат укрыться от внимательного зодчего в багряной волне сердца, украшая внутренней мозаикой просторы сознания.

В баре Алекс расслабился. Он выпил чистый виски и закурил. Неожиданно сквозь сизое дымное облако в зеркалах бара мелькнула женская фигура, окутанная тёмными шёлковыми крыльями прозрачной вуали. Оглянувшись, Алекс осознал, что в помещении он один. «Пора спать», – решил он и направился в номер.

***

На выжженной равнине колдовских прикосновений возносятся счастливые небеса, сеющие в ночную купель страстей индиговые цветы вселенной, танцуют ветра в звёздных рощах наслаждения, оставляя сакральные молитвы поцелуев в постели суждённой радости тела. С сердечных уст стекает блаженный мёд бессмертия и падает на колени любви. Синий купол ночей сохраняет узорное покрывало с бисерным орнаментом чувств и открывает взору бескрайнюю кайму звёзд, сотканную временным началом неизвестности в глубинах мозаичной эмали вдохновенной жизни.

Милан, Италия, 1900 год

После продолжительных приготовлений наконец настал день двадцать второго июня 1900 года. Венчание было торжественным. Вся лестница, по которой Луиза и Камилло спускались, выйдя из собора, была усыпана лепестками роз, счастливыми лицами родственников, восхищёнными гостями, любопытствующими обывателями и просто ротозеями разного социального статуса.

Луиза почувствовала себя королевой – новый мир оваций и восхищения лежал у её ног, и она медленно погружалась в атмосферу сияющего триумфа. Калейдоскоп праздничной жизни закружил её сознание, она была счастлива. Ещё звучала, в серебристых садах камерная музыка Георга Генделя (1685—1759, немецкий композитор), исполняемая римским оркестром, когда они с мужем оказались в богато украшенной цветами спальне одни. Аромат лилий и роз, запах восточных духов, великолепное брачное ложе и сияющая юная жена – Камилло задрожал от восторга и испытал мучительное, неодолимое желание обладать этим изысканным сокровищем, её телом. Обнимая и нежно целуя, он начал медленно раздевать Луизу, освобождая её от белоснежно-лебединого кружевного оперения свадебного платья, сдерживая свою страсть, отражённую в барочном зеркале, где осыпались, как крылья, лёгкие шелка и ленты, падали жемчужины. Он терял голову от блаженства. Перед его взором рождалась богиня, и это была богиня любви. Поразившись её царской и одновременно дикой красоте – великолепные медные волосы Луизы обрамляли её тонкое девичье тело, как танцующие арабески, глаза сияли огромными загадочными звёздами, на шее сверкали перламутровые нити ожерелья, – Камилло подхватил драгоценную фигуру и устремился к постели, удивляясь пугающей нереальности происходящего, хрупким мгновением экстаза.

***

Золотые уста любви ждут свидания в багряных долинах наслаждения. Белые лилии невинности раскачиваются ритмом ожидания в ночной прохладе ностальгии, излучая лиловые лучи благоухания из кристально прозрачных листьев, влажных трав, наполненных сверкающими адамантами росы. Сладкий нектар желания вырастает и магически струится в горячих волнах внутренних ощущений, исчезая и вновь возвращаясь в нежную колыбель сердца. Блуждающий Ангел расправляет огненные крылья пробуждения, оставляя следы волнений в золотом песке чувств.

Париж, Франция, 1900 год

Во время медового месяца чета Казати Стампа ди Сончино приехала в Париж. Всемирная выставка была в самом разгаре. Эйфелева башня, построенная в 1889 году как входная арка целого города дворцов, демонстрирующая инженерный гений эпохи индустрии, поражала своим устремлением в небесную даль будущего. Огромное количество людей буквально затопили своим присутствием изнемогающий от жары Париж.

Публика восхищалась шедеврами экспозиций со всего мира и бесконечным потоком текла в изысканные павильоны на площади Согласия.

Луиза дышала воздухом загадочного города, украшенного изысками ар-нуво, наслаждалась экзотикой востока, музыкой на берегах Сены, смелой скульптурой Родена, ощущала необычайный вкус французского вина, веселья в небольших ресторанчиках, в художниках, рисующих портреты пастелью, углём, сангиной, – сердце её наполнялось необъяснимым волнением. «Я буду здесь жить!» – и она закрывала глаза от блаженства.

Молодая пара поселилась в лучшем отеле – фешенебельной гостинице, открытой в прошлом году швейцарцем Сезаром Ритцем на Вандомской площади для знатных семей.

Старый аристократический особняк начала восемнадцатого века, спроектированный Жюлем Ардуэн-Мансаром, французским архитектором эпохи короля-солнца, был перестроен в девятнадцатом веке архитектором и дизайнером Шарлем Меве. В каждом номере была ванна, электричество, телефон, и это был первый в мире отель, который удивил своим прогрессивным новшеством. Кухня была под опекой замечательного шеф-повара Огюста Эскофье, ставшего легендой времени.

Перед отелем был разбит чудесный сад, куда и выходили окна из номера молодожёнов. Яркая атмосфера жизни, царившая в Париже, потрясала сознание Луизы, она раскрепощалась и находила удовольствие буквально во всём, что окружало их стремительное знакомство в модной европейской столице. Уютные бульварные кафе, изысканные рестораны, дворцы и Notre-Dame de Paris. Центральный храм Парижа, его исторический символ, строившийся с двенадцатого века до 1345 года на месте первой христианской базилики Святого Стефана, которая поднялась на фундаменте галло-римского храма Юпитера на острове Сите, в самом сердце Парижа.

Величественная культовая готика, украшенная живописными витражами, устремлённая своим шпилем в небеса бескрайности, охраняемая символическими горгульями, – нулевой километр, от которого ведут отсчёт все расстояния во Франции, – завораживали Луизу и вдохновляли на исследование всех интересных мест города-поэмы.

Маркиз Камилло исполнял все прихоти молодой жены, а она, в свою очередь, удовлетворяла его страстные желания под покровом парижских ночей.

***

Волнующая жажда зажигает рассветные свечи нежности, обнажая девственность мгновений.

Падает волшебная пелена счастливых дней, ища земной услады сердца в искуплении сна, и звёздный Предтеча уже не прячет тайного томления грёз, тихо наигрывая на арфе чувственную мелодию бесконечности и соблазна.

Нью-Йорк, Америка, наше время

Алекс проспал сутки или больше. Находиться в гостинице и вообще в Америке он уже не хотел. Открыв глаза, потянулся, быстро встал, подошёл к столику возле дивана и открыл ноутбук:

«Александр Портманн, „Звезда Декаданса“, роман» – написал он. Облегчённо вздохнул и открыл почту. Письмо Герберта было первым: «Алекс, приветствую! Выставка на высоте! Благодарю за великолепную и грамотную статью! Гонорар у тебя на счету. Через три дня летишь в Венецию, билет можешь распечатать. Выспишься, позвони мне. Ещё увидимся перед отъездом! Обнимаю, твой Герберт».