скачать книгу бесплатно
Моциклетка тарахтит,
В ночь веселенько бежит.
Пусть все слышат – это я,
Идиотская свинья!
***
– Юста, Юста, что с тобой?
Она услышала эти слова и спросонья никак не могла сообразить, кто к ней обращается.
Он погладил ее по голове и прошептал:
– Совсем заработалась – уже ночью кричишь. Сон страшный, наверное, напугал?
– Пора вставать? – спросила она.
– Куда вставать? Спим. Сегодня воскресенье, еще очень рано, – ответил он.
Она повернулась на другой бок, и сон явился снова.
Серые стены коридора с редкими плакатами по бокам движутся навстречу ей всё быстрее и быстрее. Она уже не успевает прочитать, что там написано. Иногда черные буквы на белом фоне складываются в слова «профилактика», «симптоматика», «сердечно-сосудистые», которые она успевает разобрать, но темп движения нарастает, и буквы сливаются в длинные полоски. Коридору нет конца, только где-то далеко еле различим его темный конец, напоминающий черную точку, куда сходятся серые стены, белый потолок и скользкий грязно-голубой пол. Коляска – инвалидная коляска, в которой она сидит, – разогналась так быстро, что скрип колес превратился в сплошное шуршание, как обычно шумит старый вентилятор.
Постепенно она догоняет генерала в коляске и Ньюку, который изо всех сил катит деда туда, в конец коридора. В голове у нее промелькнула мысль: «Пока не поздно, я могу их остановить».
Она просит кого-то сзади:
– Быстрей, быстрей, еще быстрей.
А он – тот, который сзади, – тормозит, и генерал с Ньюкой ускользают от нее. Они уже далеко, еле видны и почти сливаются с черной точкой в конце.
Она открыла глаза. Слабый молочно-серый рассвет только-только проявился за окнами. Он сладко спит и, наверное, тоже видит сны.
«Эх, поэт! Не помог мне, – думает она, глядя на его русую шевелюру. – Даже никакой стишок мне во сне не прочитал!»
Она, потягиваясь под одеялом, вспоминает, что сегодня никуда бежать не надо, и, улыбаясь, снова закрывает глаза.
Ньюка с пустой коляской движется ей навстречу. Они медленно, очень медленно (она даже успевает заметить капельки пота на его лице) проезжают мимо друг друга. Она хочет что-то ему сказать, что-то объяснить, машет руками, но он не замечает ее. Его лицо, строго сосредоточенное, обращено вперед. Широко раскрытые глаза не моргают, что-то видят впереди, и он не хочет ни на что отвлекаться, обращать внимание. Она что есть силы пытается кричать, открывает рот, но звуков нет.
Он гладит ее лоб и держит за руку.
– Ты снова что-то пыталась кричать.
За окном утро. Вот-вот поднимется солнце и наступит новый день. Она смотрит ему в глаза. В глазах его тревога. Тревога за нее.
– Всё будет хорошо, – шепчет она. – Я не буду больше кричать, поцелуй меня…
***
Наши-Ваши сделал недовольное лицо.
– Ты считаешь, следует допросить Ньюку и провести следственный эксперимент с этой подозреваемой?
– Да, – ответила она.
Наши-Ваши поморщился, постучал указательным пальцем по столу и заявил:
– Ньюку они тебе не отдадут. Разве что с адвокатом попробовать. А эксперимент – это можно с этой… как ее… с Пуэлой. Я, конечно, тебя понимаю. Тебе хочется собрать всех в госпитале – так сказать, прямо на месте, – шеф на минутку задумался и продолжил: – Осталось два дня. Я им отвечу, что формально мы обязаны провести эти следственные действия. Может, что-то и выгорит, а ты уж без меня всё это провернешь.
– Спасибо, – сказала она и вышла из кабинета.
***
– Что-то не сходится у вас? – спросила Юста, не глядя на Пуэлу. – Передо мной копия выписки из журнала посещений. Вот здесь: вы вошли в госпиталь в восемнадцать тридцать, а Ньюка вышел в восемнадцать сорок, через десять минут. Вы должны были с ним встретиться. Странно, а в протоколе записано с ваших слов, что вы с сыном в тот день не встретились. Как вы это можете объяснить?
Пуэла молчала. Она опустила голову и, казалось, не слушала следователя или делала вид, что не слушает. Юста, выдержав паузу, снова спросила:
– Вы отказываетесь отвечать или вам нечего сказать?
Пуэла никак не отреагировала. Единственное, что заметила Юста, – это еле заметное покачивание головой.
– Тогда я запишу в протоколе: «Подследственная отказалась отвечать на этот вопрос».
– Я всё уже сказала, – прошептала Пуэла. – Мне нечего добавить.
– Вы генерала посещали в последнюю неделю каждый день. О чём вы говорили с ним?
Пуэла подняла голову, повернулась к зарешеченному окну – наверное, пытаясь вспомнить, о чём она беседовала с бывшим свекром.
– Не могли же вы, находясь в палате, по часу молчать? Генерал вам что-то рассказывал еще, кроме этого эпизода с расстрелом дезертира?
Пуэла молчала. По ее скованной, скрюченной позе можно было понять, что сегодня, похоже, беседы не получится.
– Мне кажется, что вам истина не нужна, – сказала Юста. – Вас истина пугает, страшит своей безысходностью. Истина многих пугает, не только вас. Вот и генерала истина могла напугать. Ее от него скрывали, и вы тоже скрывали?
Пуэла вздрогнула и тихо, почти шепотом ответила:
– Доктор не велел. Они считали, что его не надо огорчать.
– Да, я знаю. Я говорила с врачом, – подтвердила Юста. – Но ведь кто-то мог проговориться. Например, Ньюка. Он неопытен, и дед мог на него надавить, как-то повлиять. В конце концов восемнадцать лет – это еще не мудрость.
– Нет-нет, – встрепенулась Пуэла, – не мог он это сделать. Дед его так любил, – и она заплакала, закрыла рот ладонью, пытаясь сдержать эмоции. Не удержалась – слёзы обильно проступили на ее глазах.
Юста налила ей стакан воды.
– Успокойтесь, расскажите всё, как было на самом деле. Вот, попейте водички.
Отпив пару глотков, Пуэла затихла, растерла влажные глаза, повернулась к окну и снова замолчала.
– Слушаю вас. Расскажите все по порядку? – Юста надеялась, что эта женщина всё-таки заговорит, но Пуэла молчала. Успокоившись, она повторила несколько раз одну и ту же фразу:
– В протоколе всё есть.
Юста поняла, что сегодня беседы не получится, и отпустила подозреваемую.
***
Сегодня она поздно вернулась домой. Наши-Ваши задержал ее и долго внушал ей, что на него давят, что дело надо передать в суд, что зачем нам эта головная боль с генералом? Генерала уже не вернуть, а у нас (он имел в виду себя и Юсту) будут неприятности.
Она долго слушала его и думала: а действительно, зачем ей эта нервотрепка с Пуэлой? Да еще эта затея со следственным экспериментом. Послезавтра всё надо сделать, а ничегошеньки не готово. Ньюка со своим адвокатом не оповещены. Главврач предупрежден всего лишь по телефону. Персонал госпиталя наверняка не подготовлен. Завтра ожидается сумасшедший день.
Он встретил ее загадочной улыбкой, словно получил «Буккера» за свою последнюю книжку. Она сразу же заметила его радостно-возбужденное состояние и, едва раздевшись, спросила:
– У вас в редакции был пожар и сгорели все графоманские рукописи?
Он, улыбнувшись ее шутке, ответил:
– Надо бы сжечь, но страшно: вдруг из непрочитанного найдется обалденно-гениальное? Жалко, если сгорит!
– Читайте, читайте, господин редактор, не всё же самому чиркать бумагу, надо и чужих посмотреть, – ехидно продолжила она. – А что же всё-таки случилось? У нас что, сегодня праздник?
Он, приготавливая легкий ужин, заговорщицки ответил:
– У нас сегодня культпоход в одно место.
– Нет, нет и еще раз нет, – устало ответила она и закапризничала: – Ни голова, ни ноги не слушаются. Умоляю: никаких походов, никакой культуры! Что-нибудь погрызть и на боковую. Завтра у меня чёрт-те что будет на весь день.
– Хорошо, хорошо, – как-то уж слишком быстро согласился он. – За ужином я тебе расскажу, от чего ты отказалась.
Они молча чаевничали уже минут пятнадцать, и Юста не стала тянуть, спросила:
– Ну, и чего я лишилась сегодня? Какая такая звезда залетела к нам и дает единственный концерт?
Слово «концерт» она произнесла с четкой артикуляцией, активно выделив букву «О».
Он, догрызая свое любимое печенье, спокойно и даже как-то равнодушно ответил:
– Я хотел пойти с тобой в ночной клуб.
– Ну и зачем это? Мы и в дневной-то не ходим, а ты предлагаешь в ночной. Что там нам делать? Дрыгаться среди теней и идиотов? А утром с больной головой мчаться чёрт-те куда?
– Юстинка, это не простой клуб. Там мальчики специфические отдыхают, но дело даже не в них. Там сегодня мы сможем увидеть одного экземпляра, который тебя очень интересует по генеральскому делу.
– Фу, ну какой же ты противный литератор! Сразу не можешь объяснить, интригуешь, – ответила она. – Говори немедленно, что ты затеял, дуралей!
– Мы сегодня, то есть ты сегодня ночью сможешь увидеть твоего мальчика – Ньюку, – очень серьезно ответил он.
– Ну и слава богу, что не тень его деда! – выдохнула она. – Это интересно. Как это ты сподобился организовать?
– У нас, у противных литераторов, тоже есть свои приемчики и агентурная сеть. Не всё же вам, пинкертонам, хозяйничать. Нам тоже иногда хочется всё знать, да и побольше.
– Это что же – мы с тобой так прямо туда и ввалимся как есть, без маскировки? – удивленно спросила она. – Этот мальчик сразу тебя и меня узнает, расшифрует.
Он сразу ответил, как будто ждал этого вопроса:
– Мы, дорогая, конечно, замаскируемся. Что ж, у нас не найдется косметики и темных очков? И станем мы нетрадиционалами.
Через полчаса она, глядя в большое зеркало, иронично произнесла:
– Ну, ты, пожалуй, за голубого и сойдешь, а вот я – крашеная курица, хоть сейчас на панель.
– Ты будешь розовой кошечкой, попавшей к голубым мальчикам, а может, и трансвеститкой, – ответил он. – Едем, такси ждет.
Минут пять водитель крутился в промзоне, выруливая по сумрачным переулкам, пока не нашел указанный адрес. Машина остановилась у глухой стены из красного кирпича. Когда такси исчезло за поворотом, они огляделись. Здание без окон напоминало огромный склад или пакгауз с двумя одинаковыми железными дверьми по центру. В переулке, прижавшись к стенам, стояло множество машин разных марок. Ощущалось, что внутри здания кипела какая-то жизнь.
Он выбрал правую дверь и нажал кнопку. Через полминуты за дверью послышались некоторое движение и глухие звуки ритмичной музыки. Дверь распахнулась, и их впустили в слабо освещенный коридор. Крупный мужчина молча провел их до поворота, за которым их встретила пухленькая дамочка.
– Ну разве можно так опаздывать – являться к самому концу? Быстренько, быстренько идите за мной! Вас только двое? – и она, увлекая за собой, вывела их в большой зал, ярко расцвеченный прожекторами.
Гремела музыка. По стенкам стояли столы, загроможденные яствами и различным питьем. В центре зала торжествовал пляс – народ веселился как мог. Плотная толпа ритмично дергалась под глухой ритм ударных. Лысоватый мужичок, видимо, разогретый веселыми напитками, перехватил их от дамочки и, легонько подталкивая, подвел к одному из пустых столиков.
– Немедленно штрафную, немедленно! – мужичок наполнил два емких бокала.
Сидящие за соседними столиками поддержали мужичка:
– Опоздавшим штрафную, штрафную обязательно!
Сухенькая дама обратилась к Юсте:
– Вы с чьей стороны будете?
Юста, пытаясь отбиться от штрафной, спросила его:
– Дорогой, мы с какой стороны: с левой или с правой? Я что-то не соображу!
Он наклонился к ее уху и, стараясь перекричать дикий ритм музыки и шум веселящихся, произнес фразу, которая ее удивила:
– Кажется, мы не туда попали.
Она, тщетно пытаясь где-нибудь пристроить штрафной бокал, усиленно вертела головой, надеясь понять, что здесь происходит.
– Вы чьи гости? – вновь прокричала сухонькая дама.
Крео мотал головой, изображая человека, не понимающего вопрос.
– Очень шумно, просто невозможно говорить! – улыбаясь, прокричал он.
Сухонькая дама отстала от них – ее увлек весельчак, вывалившийся из пляшущей толпы. На некоторое время Крео и Юста остались за столом одни. Шумное веселье не утихало. Она громко сказала ему прямо в ухо:
