Полигон

Так что это было? Предзнаменование, интуиция, предчувствие? Или подсказка, скрытая в глубинах моего подсознания? Стоит ли ломать голову и искать во всем этом смысл? Что, если тот кошмар – всего лишь ряд случайных эпизодов, набор запомнившихся фраз, отголоски тяжелых эмоций, требующих выхода?

В наших разговорах Теа упоминала о подготовительных секциях, где она тренировалась с Шоном и Заком. Мозг вполне мог запомнить эту информацию и, исказив ее, выдать совершенно другие образы. И «Аристей» – тоже всего лишь созданный спящим сознанием мираж, воплотившийся в пугающий образ человекоподобного хищника. До сих пор чувствую ледяной холод, который пронизывал меня, когда в лесу я впервые услышала это слово…

«Аристей».

Оно не просто звучало в голове – оно резонировало в каждом нерве, словно что-то чуждое. Как жуткое послание или угроза. Может быть, таким образом мутант искажал мое собственное имя на своем зверином языке? Но почему он обратился именно ко мне, и никто другой его не слышал?

А что, если они просто испугались и промолчали, как и я?

– Не спи, Дерби. Мы выезжаем, – резкий голос Харпера выдёргивает меня из воспоминаний.

Повернув голову, с легким недоумением отмечаю, что он уже сидит рядом и, вдавив педаль газа, выкручивает руль. Его тон, как обычно, уверенный и твердый, но я улавливаю едва заметную нотку напряжения, заставляющую меня насторожиться.

– Прости, что наорала на тебя, – поддавшись необъяснимому импульсу, тихо проговариваю я.

Сквозь прозрачный визор он бросает на меня удивленный взгляд и вопросительно прищуривается.

– Я понимаю, что ты не мог поступить иначе, – осторожно добавляю, стараясь быть искренней. Слова даются тяжело, со скрипом продираясь сквозь плотный комок в горле. – Обещаю, что впредь буду держать эмоции под контролем.

– Посмотрим, Дерби, – коротко кивает он, переключая взгляд на разъезжающиеся ворота.

Гидравлический механизм с громким шипением размыкает створки бронированных заслонок, открывая перед нами холодный, погружённый в ночную тьму пейзаж. Лучи прожекторов прорезают густую мрачную темноту, выхватывая застывшие груды камней, редкие искорёженные деревья, едва заметные следы от шин на промёрзшей земле. Сквозь толстое бронированное стекло видно, как порывы ветра кружат по земле облака пыли и мелких обломков, словно желая проникнуть внутрь машин. Высоко над нами раскинулось ночное небо, похожее на мозаичное полотно с россыпью мерцающих звёзд, пробивающихся сквозь редкие островки облаков.

Позади нас раздаётся тяжелый гул. Колонна техники оживает: сначала медленно, затем, перейдя на уверенный ритм, громоздкие броневики один за другим начинают движение. Когда последний «Тигр» покидает ангар, шлюзы со скрежетом начинают смыкаться, отрезая нас от временного убежища.

Массивные колеса военной техники глухо грохочут по старому асфальту трассы, изрытому выбоинами и воронками от прежних сражений. Каждое повреждение – след от ударов дронов или артиллерийских залпов, напоминающий о былой ярости боёв. Порой колёса ударяются о ржавую обшивку заброшенных машин, вросших в землю, словно окаменевшие призраки некогда ушедших колонн. Серпантин узкой дороги уходит вдаль, извиваясь сквозь синеющие тени гор и таежных лесов, где время, кажется, застыло на месте.

– Амара… – беззвучно срывается с моих губ имя Лароссо.

Почему она решила остаться? О чем Амара вообще думала, принимая такое решение? Бесконечные вопросы роятся в моей голове, но ни на один из них я не могу найти ответа.

– Амара знала, что делала, – негромко произносит Харпер, снова считав мои мысли, даже ни разу на меня не посмотрев. Его взгляд остается прикованным к дороге, но в голосе проскальзывает едва уловимая нота сожаления. – Она сделала свой выбор.

– Или просто испугалась, – отзываюсь я. – Потеряла надежду, отчаялась, сломалась… Но не понимаю, как? После всего… Она была самой сильной из нас.

– Это не так, – тихо, но уверенно возражает Кайлер, словно взвешивая каждое слово. Его пальцы крепче сжимаются на руле, и он ненадолго замолкает, давая мне время переварить услышанное. – Сила – это не то, как долго человек выдерживает. Настоящая сила – умение признать, когда ты не можешь больше идти вперёд, способность понять, где твоя черта.

– Черта? – раздражённо фыркаю я. – Это звучит как оправдание.

– Это реальность, Дерби, – спокойно отвечает он, всё так же смотря на дорогу. – Никто не может жить в постоянном страхе смерти без последствий. Психика человека – хрупкая штука. В какой-то момент мозг просто перестаёт справляться. Он либо отключает эмоции, либо заставляет принимать решения, которые в конкретном состоянии кажутся логичными и верными. Это не слабость, а защитный механизм.

– Но она так долго держалась, – шепчу я, чувствуя, как в груди поднимается тяжёлый ком. – Почему теперь?

– Ты видишь только то, что на поверхности, – мягко отрезает Харпер. – У Амары могло быть множество причин. Возможно, она устала чувствовать, устала терять и не видела смысла идти дальше. Или, возможно, она верила, что её выбор спасёт кого-то другого. Иногда… самая большая борьба – это остановиться, Дерби. И если ты этого не понимаешь сейчас, то осознаешь потом.

Слова Кайлера пробирают меня до глубины души, заставляя задуматься о том, что я так упорно старалась игнорировать. По-моему, это самая длинная и, пожалуй, самая искренняя его речь, которую я когда-либо слышала. В ней нет привычного пафоса, нет командных интонаций или дежурных фраз, за которыми он обычно скрывает свои истинные мысли. Всё звучит удивительно честно, без прикрас, словно он на мгновение позволил себе быть просто человеком, а не бескомпромиссным майором. И именно это выбивает меня из равновесия, но в глубине души я понимаю, что Харпер прав. Сила Амары не исчезла – она просто приняла иную форму.

– А ты уверен, что мы успеем? – нарушаю повисшее в салоне молчание. Причем режим абсолютной тишины соблюдали не только мы. Шон и бойцы тоже подозрительно притихли. – Это… временное окно, когда шершни бездействуют. Как вообще учёные смогли его определить? Откуда такая точность? – засыпаю майора вопросами.

Харпер переводит взгляд с дороги на панель с тепловыми датчиками и лаконично объясняет:

– Наблюдения и статистика. Несколько лет экспериментов, тысячи часов записи их активности. Они действуют как часы – в одни и те же периоды, с минимальными отклонениями. Пока что всё сходится.

Я тоже опускаю глаза на панель, пытаясь уловить хоть что-то, что подскажет, насколько мы близки к спасению. На экране мерцают красные огоньки – это они. Шершни. Сравнительно небольшое их скопление всё ещё движется в нашу сторону, но заметно медленнее, чем мы. Сердце на миг отпускает ледяная хватка страха. Мы действительно можем избежать столкновения у подножия горы, если всё пойдёт по плану.

– А что если Эванс… – задумчиво начинаю я. – Что, если он и его группа где-то затаились? Может, они выжидают, пока шершни утратят активность? Это ведь могло быть частью его плана, чтобы безопасно добраться до «Крыла Орла» без лишнего риска?

Харпер раздумывает над моими вопросами несколько секунд, но за этот короткий период я почти успеваю увериться в своей теории.

– Если это его план, – наконец отзывается майор. – То он взвешенный, но чертовски рискованный. Шершни хаотичны, Дерби. Даже в периоды их «сна» они представляют угрозу. Да, вероятность столкновения ниже, но их инстинкты срабатывают быстрее, чем мы можем просчитать. Особенно в тех зонах, где уровень активности мутантов выше.

Я хмурюсь, переваривая его слова.

– Но это лучше, чем сражаться с ними в полную силу, – упрямо возражаю я.

– Если группа Эванса выжидает, значит, они либо уверены в своем укрытии, либо отчаянно надеются на удачу, – сдержанно отвечает Харпер. – Шершни – не просто хищники. Их поведение слишком сложно для простого анализа. Они могут проскочить рядом с укрытием и не заметить его, а могут сорваться на малейший шум, даже во время относительного затишья. Любая мелочь – вибрация, тепло, вспышка – может стать катализатором атаки.

– А какие у нас шансы добраться до «Спрута»? – внезапно доносится с задних сидений. Это Шон не выдержал затяжного молчания. – Мы точно знаем, что база безопасна? И что мы будем делать, когда истечет период пассивности шершней? В бой вступать? Или, может… – он замолкает на секунду, затем с заметным усилием добавляет: – Может, проще застрелиться?

Тишина в салоне становится почти осязаемой. Харпер, не отрывая взгляда от дороги, отвечает спокойным, но твердым тоном:

– База «Спрут» – наш последний шанс. Она оборудована для отражения массовых атак. Местное командование вышлет нам навстречу боевые дроны, чтобы прикрыть в случае опасности. Если мутанты атакуют раньше… – майор делает короткую паузу, чтобы подчеркнуть свои слова. – Тогда мы будем сражаться. До последнего. Умирать по собственной воле – это не выход, Ховард. Мы здесь, чтобы бороться, а не сдаваться. Даже если шансов мало.

Шон недовольно сопит, явно неудовлетворенный доводами Харпера, но благоразумно молчит. Харпер продолжает:

– Шершни – не бессмертны. У нас есть оружие, у нас есть мозги. А пока – не отвлекайся, Ховард. Концентрация сейчас важнее всего.

– Легко говорить о концентрации, когда хорошо расслабился пару часов назад, верно, майор? – язвительно бросает Шон, заставив меня покраснеть до кончиков волос.

Ну что за дурак! Какого черта он нарывается?

Воздух в салоне становится напряженным. Я сжимаюсь на сиденье, чувствуя, как подскакивает пульс. Харпер ненадолго отрывается от дороги, чтобы бросить на Шона быстрый, холодный взгляд через зеркало заднего вида.

– Ховард, – произносит он ровным голосом, в котором осязаемо чувствуется стальная нотка, – Если у тебя есть вопросы о моей профессиональной компетенции или о выполнении приказов, высказывай их прямо сейчас.

Шон вызывающе хмыкает:

– Просто странно видеть, как командир нарушает субординацию и установленные внутренние правила.

– Ховард, мы все под одним прицелом. И если ты считаешь, что можешь вести колонну, принимать решения и отвечать за жизни людей, – пожалуйста, вперед. В противном случае закрой рот, сосредоточься на своей задаче и дай мне выполнять мою, – ледяным тоном отрезает Харпер.

На этой ноте конфликт резко заканчивается. Шон затыкается, больше не рискуя вступать в дискуссию, я незаметно для остальных перевожу дыхание. Кажется, обошлось.

Украдкой смотрю на Харпера, его сосредоточенность и хладнокровие вызывают во мне смешанные чувства – смесь уважения и беспокойства. Его уверенность – как маяк в этом мраке, но она же давит, напоминая, что сейчас наши жизни зависят от принятых им решений.

Глава 35

Колонна тяжёлой техники медленно сползает с последнего витка серпантина. Машины протяжно и устало выдыхают напряжение вместе с густыми клубами пара, которые вырываются из выхлопных труб и растворяются в морозной тьме. Ночь за окном раскинула свое мрачное покрывало, и даже яркие лучи фар не могут победить эту густую мглу.

Я не чувствую ни капли облегчения. Да и откуда ему взяться? Поводов для расслабления нет и не предвидится. Чем дальше мы уходим от «Крыла Орла», тем плотнее становится страх перед неизвестностью. Красные точки на экране продолжают двигаться, и я отмечаю, что их траектория не соответствует нашей. Они не преследуют колонну, как прогнозировал майор, а вместо этого медленно, но уверенно направляются к оставленному убежищу.

– Шершни изменили направление, – взглянув на Харпера, озвучиваю очевидный факт. – Ты говорил, что пойдут за нами.

– Что-то их привлекло, – в его показательно спокойной интонации я улавливаю нотки напряжения. – Очень странно, что не мы, – задумчиво добавляет Кайлер. – Нас разделяет всего три километра, а у них сильно развиты сенсоры тепла и движения. Мутанты чуют малейшие колебания окружающей среды. Тепловой след, вибрация от шагов или звуковой резонанс – всё это для них как маяк. Обычно они выбирают ближайший источник активности, особенно если цель движется.

– Что их могло привлечь? Точнее, отвлечь от нас? Мы же огромная движущаяся и гремящая на всю округу мишень.

Харпер бросает на меня быстрый взгляд:

– Дерби, их слишком мало, чтобы это стало проблемой, – уходя от прямого ответа, он пытается меня подбодрить. Похвально, конечно, но волноваться я меньше не стала.

– Ты уверен? – мой голос дрожит, и я ненавижу себя за это. – Их может быть больше, чем показывает сканер, и они могут напасть раньше, чем начнётся окно пассивности.

– Дерби, – его голос звучит непреклонно и жестко, – Сканеры фиксируют точное количество, и оно не увеличивается. Если бы их стало больше, мы бы это увидели. Поверь, это хорошая новость и для нас, и для тех, кто остался в «Крыле Орла». Лароссо не одна. С ней опытный боец, и он знает, как действовать, если шершни подойдут слишком близко.

Его аргументы звучат убедительно, но тревога, сковавшая мое сердце стальными тисками, не утихает. Я отворачиваюсь к окну, пытаясь успокоиться. В свете фар мелькают причудливые силуэты скал, крупных деревьев и снежных заносов. Эти мрачные виды совсем не похожи на те, что я с рождения наблюдала в Улье. Там вечное лето. Небоскрёбы из стекла и металла возвышаются над зелёными парками, где жизнь кажется стерильной, стабильной и безопасной, а еще сытой и праздной. Здесь же – суровые, обледенелые горы, изломанные ветром деревья и снег, который я до недавнего времени видела только на голограммах. Его белизна кажется почти нереальной, словно мёртвый пейзаж покрыт мельчайшими кристаллами или серебристой пылью, отражающей свет. Не отрицаю, это по-своему красиво, но мне неуютно от этой чуждой картины. Здесь нет ни малейшего следа цивилизации, только недружелюбная дикая природа, которая давно поглотила всё, что пытались построить люди.

Эта земля больше нам не принадлежит.

Горные пейзажи постепенно сменяются руинами – мы проезжаем мимо остатков городов и поселков, где раньше, вероятно, кипела жизнь. Теперь они напоминают застывшие кладбищенские цивилизации: обрушенные крыши домов, как выщербленные надгробия, ржавеющие кузовы автомобилей – словно покосившиеся кресты, увенчанные снежной наледью. Некогда соединявшие жителей мосты теперь торчат над безмолвной пустошью, будто сломанные ребра огромных ископаемых животных. Фасады домов покрыты глубокими трещинами, похожими на шрамы старого воина, пережившего сотни сражений. Окна заброшенных зданий выглядят как пустые черные глазницы, безжизненно и равнодушно взирающие на нас – чужаков, посмевших нарушить их покой.

Время стерло краски, оставив лишь серое, белое и ржавое. Снег занес всё вокруг, нарядив улицы в ледяные саваны. Только фарфоровая кукла, валяющаяся на обломках лестницы, или вросший в землю велосипед, облепленный льдом, напоминает о том, что здесь когда-то жили люди. Любили, надеялись, смеялись, плакали и умирали… Умирали в страшных муках, убитые вирусом или растерзанные ордами мутантов.

Я не могу отвести взгляд от жутких картин тотального разрушения. Все, что мы построили, к чему стремились – города, технологии, связь между людьми – теперь стало лишь декорацией для шершней. Все прежние символы величия и прогресса, сегодня стали лишь уродливыми силуэтами на фоне пустоты.

Наш мир пал, превратившись в руины, как древние цивилизации до нас. Что, если это не закономерный конец очередного земного цикла? Люди рождаются, стремятся к чему-то, тратят ресурсы и в конечном итоге уступают место природе или новым формам жизни.

Может быть, шершни – и есть будущее нового мира? А мы – лишь выжившая горстка смертников, укрывшихся на плавучих островах. Но насколько крепки и надежны последние бастионы человечества? Смогут ли они выстоять в грядущей войне?

Тяжело вздохнув, я стараюсь сосредоточиться на дороге, но ощущение собственной ничтожности неподъемным грузом давит на грудь.

Эти руины – мрачное напоминание о том, что вся наша борьба, возможно, лишена смысла. Даже если мы каким-то чудом выживем, всё вернётся на круги своя: люди снова начнут строить города, возводить мосты, открывать супермаркеты. А потом всё это будет разрушено очередной катастрофой или вспышкой смертельного вируса. История вновь повторится, как замкнутый круг, из которого не вырваться.

Оставив позади призрачные руины, наша колонна движется по извилистой трассе, петляющей через густые сосновые леса. Разросшиеся высокие деревья мрачно нависают над дорогой: их ветви, покрытые инеем, царапают броню, словно пытаясь затормозить незваных гостей. Морозный воздух за пределами кабины кажется неподвижным, а за фильтрами шлемов этот мир охлаждается лишь визуально – как будто находишься в изолированном пространстве, отрезанном от всех внешних звуков и ощущений.

– Затишье началось, – раздаётся голос одного из бойцов. – Похоже, у нас два часа, чтобы выдохнуть.

– Никто не расслабляется, – резко отвечает Харпер, не отрывая взгляда от приборов. – Оставайтесь на чеку.

Мониторы показывают впереди чистое поле. Никаких сигналов, никаких тепловых точек. Кажется, что на какое-то время мы действительно вне опасности. Гул двигателя, постепенное покачивание машины и монотонные отчёты бойцов на заднем плане постепенно притупляют остроту моего беспокойства. Я чувствую, как напряжение, которое до этого держало меня в состоянии постоянной боевой тревоги, начинает немного отпускать. Невольно опускаю плечи, позволяя себе расслабиться.

Откинув голову на подголовник, я прикрываю глаза, уплывая в лёгкую дрему. Харпер не делает мне замечаний – ни укоров, ни строгих приказов держаться «на чеку». Это, признаться, немного странно. Обычно он не упускает случая упрекнуть меня в слабости. Но сейчас, видимо, майор слишком сосредоточен на дороге или же просто решил дать мне передышку. Этот неожиданный жест с его стороны вызывает у меня одновременно удивление и легкую благодарность. Может, я зря обзывала его сухарем и солдафоном?

Глубже погрузившись в сон, я перемещаюсь из рычащего бронированного «Тигра» в свою просторную уютную соту.

«Тёплый солнечный свет льётся через шестиугольные окна, в воздухе пахнет чем-то сладким и безумно вкусным. Я сижу за столом, чувствуя легкое прикосновение матери к своей руке. Она принесла мне сырный десерт со взбитыми сливками, который я просто обожаю. Мы смеёмся, как раньше, беззаботно и искренне, будто никакой угрозы за стенами Улья нет.

– Эрик получил еще одно повышение, – в словах звенит воодушевление, как будто весь ее мир вращается вокруг этих достижений. – Он всегда был умным, всегда стремился быть впереди, – с гордостью улыбается мама, в ее серебристых глазах мерцают счастливые искры, и голос сочится радостью и теплом. – Бесстрашный, сильный, умеющий заставить людей слушать, способный вести за собой.

– Как папа?

– Папа… твой папа совсем другой, Рина, – качнув головой, мама отводит взгляд. Ее улыбка стынет, и я не могу понять причины. – Как правителю и стратегу ему нет равных, но я не всегда согласна с методами достижения его целей.

– Я тоже, – уныло вздохнув, вспоминаю, как он в очередной раз отказал мне в поездке на Новую Атлантиду. – Но, наверное, папа хочет как лучше и переживает, чтобы с нами не случилось ничего плохого, – по-детски рассуждаю я.

– Тогда бы он не отпустил твоего брата служить на Полигон, – игриво щелкнув меня по носу, улыбается мама.

– Эрик никогда его не слушает, – подхватив, задорно смеюсь я.

– Но, возможно, все к лучшему. Твой брат стремительно поднимается по карьерной лестнице и, надеюсь, очень скоро подвинет засидевшегося генерала. Тогда я буду переживать за него чуточку меньше.

– Тебе тоже не нравится Одинцов?

– О, еще как!

– Потому что он старый?

Мама натянуто улыбается и, обняв меня, тихо шепчет в макушку:

– Потому что он всегда играет только на своем поле…»

Резкий писк сигналов вырывает меня из сна. Я вздрагиваю, как от удара током.

– Что происходит?! – срывается с моих губ, пока взгляд судорожно цепляется за красный мигающий экран.

Сканеры буквально сходят с ума. Тепловые сигналы вспыхивают один за другим, словно сама земля под нами ожила. Их так много, что невозможно сосчитать. Красные точки движутся со всех сторон, как будто пытаются нас окружить. Сердце сжимается и начинает биться так яростно, что гул крови в ушах перебивает все остальные звуки.

– Обширное скопление тепловых сигналов, – констатирует Харпер с завидным спокойствием. Ума не приложу, как ему удается сохранять хладнокровие, у меня поджилки трясутся от страха, а он… – Они движутся к нам.

– Это шершни? – голос Шона звучит тревожно и нервно. Он напряжён и напуган, как и все в салоне, кроме одного непостижимого индивида. – Откуда их столько? Период пассивности закончится только через двадцать минут!

– Заткнись, Ховард, – резко отвечает Харпер, не отводя глаз от приборов. Его пальцы едва заметно напрягаются на руле. – Сканеры подтверждают аномальную активность.

– Их слишком много, – выдыхаю я, чувствуя, как от ужаса немеют конечности. – Мы не справимся, майор.

Небо на горизонте начинает окрашиваться в багрово-красные тона, как будто сама природа предупреждает о наступающей беде. Пурпурное зарево просачивается сквозь толщу облаков, и я вдруг отчётливо понимаю, что могу не дожить до восхода солнца. Внезапно над нами раздаётся низкий вибрирующий гул, пробирающий меня до костей.

– Дроны! – кричит один из бойцов.

Я прилипаю к окну и запрокидываю голову, наблюдая, как целая стая боевых беспилотников появляется на горизонте, заполняя алеющее небо своими металлическими силуэтами.

– Это наши, – с облегчением выдыхает Харпер, слегка передернув плечами, словно скидывая напряжение. Похоже, наш железный командир тоже был на взводе, как и все мы.

В кабине раздаются тихие возгласы радости. Бойцы возбужденно переговариваются, кто-то смеётся. Даже я, чувствуя, как мое сердце возвращается к привычному ритму, невольно улыбаюсь. В порыве эмоций хватаю Харпера за руку, пытаясь рассмотреть за визором выражение его глаз, но его взгляд по-прежнему настороженно прикован к экрану.

– Что-то не так? – задержав дыхание, спрашиваю я.

– Сигналы поступают со всех сторон, – сдвинув брови, сухо отзывается он. – Они не только в небе.

– Мы почти на месте, – вмешивается кто-то из бойцов. – До «Спрута» десять километров. Это всего пятнадцать минут пути по навигатору.

– Держите оружие наготове, – стальным тоном приказывает Харпер.

Я снова смотрю на экран. Сигналы тепла мерцают, их много, но они не двигаются так быстро, как могли бы. В груди начинает затихать тревога, и я снова перевожу взгляд на небо.

В этот момент что-то меняется. Один из дронов внезапно падает.

Грохот, разрыв боеприпаса. Потом другой. Металлический корпус очередного беспилотника врезается в землю, раздается еще один взрыв.

– Что происходит?! – кричит Шон.

Четвертый взрыв гремит ещё ближе. Дроны камнем летят вниз один за другим, как сбитые птицы, их обломки поднимают в воздух столбы пыли и снега.

– Что-то со связью, майор! – нервно докладывает один из солдат. – Два «Тигра» из четырех не отвечают. Черт, третий тоже пропал.

В панике я оглядываюсь назад, пытаясь рассмотреть сквозь толстое стекло двигающиеся за нами броневики, но там только зарево пламени и клубы черного дыма.

– Не вижу остальных, – голос срывается на шёпот, когда я поворачиваюсь к Харперу.

– Они уничтожены, – произносит он хриплым почти механическим голосом.

Я цепенею, потрясенная жестокой неотвратимостью этих слов. К горлу подкатывает тошнота, холодный пот струится по спине. Уничтожены… Страшное осознание пронзает меня ледяной иглой: мы остались одни. Последние.

Майор резко выкручивает руль, и броневик тяжело содрогается, съезжая с асфальта на замёрзший, укрытый слоем снега грунт. Подвеска протестующе скрипит, а я рефлекторно вцепляюсь в подлокотники, чувствуя, как машина трясется на неровностях. Куски льда и замёрзшей земли разлетаются из-под колёс. Свирепый ветер остервенело бросает в стекла комья грязи и черного пепла.

– Мы не можем оставаться на месте, – голос Харпера звучит твердо, не оставляя места для сомнений. – Уходим к горам. Там есть пещеры – лучшее место для укрытия. На открытой местности нас слишком легко засечь.

Майор мельком бросает взгляд на карту, встроенную в приборную панель. Его пальцы уверенно водят по экрану, прокладывая маршрут. Затем он оборачивается через плечо, быстро оглядывая бойцов на заднем сиденье.

– Держитесь крепче. Сейчас нас немного потрясет, – произносит командным тоном.