Нити судьбы: Погоня за счастьем

– Мне стоит беспокоиться? – смеётся.

– Нет, я подумала, ты хотел выставку, и я готова к ней. – Выпалила, вот так просто, запустила механизм под названием Ярослав, и его теперь не остановить.

– Ты серьёзно? – удивлён.

– Да, вполне. Я привезу некоторые его детские фотографии отсюда,– подкурила сигарету. Здесь особенный табак, терпкий и горький.

– Давай прилечу, хочу поснимать тебя, – осекся.

– Да, можно. Извини, вторая линия, Рус,– переключилась.

– Слав, ты в Грузии? – резко. – Где отчёт, я спрашиваю? – орет на кого-то, стук каблуков.

– Ты это мне, какой? – не завидую ответчику.

– Нет, сейчас,– послышался шум и крики на английском, требует какие-то отчёты.

– Всё в порядке? – пытаюсь привлечь внимание.

– Бардак у тебя тут, Вольная. Полный! – выдохнул.

– Не трави душу, знаю, – стыдно, конечно.

– Так, ты в Грузии? – чётко, грубо, куда-то спешит, шуршит бумагами.

– Да, здесь до конца недели, Петров думает прилететь.

– Это хорошо. Я тоже вылетаю к тебе,– хлопают двери.

– Зачем? – ощущаю снова груз, будто встаю в рабочий строй.

– Кое—что проверить нужно. Скажи мне, ты сейфы Бесарионовича открывала?

– Какие сейфы? – прокручиваю в голове весь кабинет, и никакого сейфа там не было. Только сейчас осознаю, что не рылась нигде за эти четыре года.

– Понятно, у тебя, Славка, тут есть то, от чего нужно бы избавиться. Прилечу, расскажу. До завтра, – резко бросил трубку.

– Петрова прихвати… – говорю гудкам.

Не люблю такие прерывистые диалоги; от них появляется много тревожности, старые страхи начинают вновь овладевать мной, от чего порой становится тошно.

Здесь даже ночью достаточно шумно. Затушила окурок в пепельнице – нужно бросать. Пахну морем, чувствую себя спокойно после поездки, готовой выйти замуж за мужчину, который остаётся без ответа уже несколько суток. До сегодня не задавалась вопросом, зачем я это делаю; казалось, так должно быть. Он спас меня, и это чувство долга или, всё же, любовь? Мне хорошо с ним, пора признаться в этом.

***

В обед мы с Матвеем сидим в аэропорту. Этот маленький парень угостил нас молочными коктейлями. В городе зной, не спасают даже джинсовые шорты и свободная белая футболка на одно плечо, а мой малыш подсел на гавайский принт.

– Мам! Папа звонит, – улыбается.

– Да, да, – начинаю заметно нервничать, сама не знаю, почему.

– Лана, – надул губы.

Беру телефон, делаю вдох—выдох. – Да, дорогой, – приторно, сладко.

– Привет, дорогая, – он что-то хочет. – Почему не отвечаешь на звонки? – вздыхает.

– Занята была. Слегка. В понедельник вылетаем к тебе…

– Не играй со мной, Лана, – говорит спокойно. – Я знаю, что Руслан полетел к тебе, – серьезно.

– Да, он сказал про какие-то документы…

– Я просто прошу тебя: не делай резких движений… – перебивает меня четко и грубо.

– Что происходит? Не хочешь объяснить? Или я так и буду в неведении? Никто ничего не говорит. Ты знаешь, что там? Ты всё эти четыре года знал? – выдыхаю с облегчением, что могу хоть с кем-то поговорить про это.

– Матвей! – Петров отвлёк меня, парни обнимались.

– Але, Тугуш, – в трубке гудки.

Ко мне подошла моя делегация серьёзных парней в чёрном. На Петрове шорты и рубашка в любимом стиле итальянца. Рус в слаксах и поло, волосы, как всегда, стриженные под ёжик.

– Ну привет, парни, – обнялись в куче.

– Жрать хочу невыносимо! Слав, вези нас в какой-нибудь ресторанчик, – ворчит, чем-то недоволен.

– Ты его весь полёт терпел? – повернулась к улыбающемуся Яру.

– Представь! – скорчил лицо.

Позже мы сидим на прекрасной веранде с холодным лимонадом, а Рус с кучей национальной еды и ноутбуком перед глазами. Парни делают фотографии ниже по улице.

– Что за дела, Рус? О чем переживает Волк? Он сказал, цитирую: “Не делай резких движений” – глотаю свой мохито, состоящий из одного льда; в такую жару спасает только он.

Задумался, закрыл ноутбук, глаза бегают. Намекаю взглядом “Говори”, поправляя лямку от чёрного топа.

– Ты знала, чем занимается Тваури? – слишком далеко заходит, значит, точно что-то не весёлое.

– Да, знаю, конечно, – вспоминаю весь спектр услуг его холдинга. Да какого дерьма в собственности только нет, от машин до крупных объектов недвижимости.

– Оружие? – смотрит пристально на меня, ожидая реакции.

– Оружие? – мои глаза округлились, не смогла сдержать “восторга”, осматриваюсь вокруг. Ещё бы этого не хватало, холод прошёлся по позвоночнику. – Рус, какое, к чёрту, оружие? Только не говори, что мой покойный муж торговал оружием? – яростно шепчу.

По взгляду на последних словах понимаю, что я права: мой муж торговал оружием. Внутри всё обрывается, вот это сюрпризы. Да, я вообще не знала человека, на котором венчалась.

– Слав, не пойму, ты вообще четыре года не заглядывала ни в какие ящики? И с ним не разговаривала? Твой покойный муж был чертовски влиятельным человеком в узких кругах, – выпучил на меня свои серые глаза.

– Нет, я не знала о сейфах, как-то не до этого было. Конечно, Русик! – срываюсь на крик. – Он малолетке, дочери мента, так и рассказал про все склады с оружием и что он грёбаный торговец, – зажимаю руками переносицу, от волнения трясёт. Тошнота подкатывает к горлу, ощущается, как горькая желчь.

– Понятно. Четыре года назад ты стала владельцем компании, которая занимается автомобильными запчастями по всему миру, – отворачивается от меня, сам в шоке; видимо, наш Бес не только от меня всё дерьмо скрывал.

– Там нет никакой компании, – жестикулирую руками. – Вернее, формально она есть, но она не действующая, остались только склады, – злюсь, потому что это очень проблемная фирма. Он даже с того света продолжает подкидывать мне задачки!

– Мулька у Беса такая была, весь бизнес он с тачек начинал. Она для него дорога как воспоминание, – причитает, стараясь позитивить.

– Русик! Она убыточная, настолько что на восстановление уйдут сотни миллионов, – хлопаю по столу рукой, ища сигареты. Откинула «обещала же, что больше не буду». – Я планирую её продать к чертям; аренда складов только бюджет подъедает. Просто я не могу пока туда долететь, чтобы осмотреть их на предмет машин и запчастей…

Договаривая, понимаю, что там вовсе не машины и запчасти меня ждут.

– Что если я скажу тебе, что она принесёт тебе миллиарды? – сморщил лоб, ожидая реакции.

– Я спрошу у тебя, но? – злюсь, вертя пальцами зажигалку.

– Слав, там оно. Ну, ты понимаешь что. И это на твоём имени, и у этого всего есть покупатели. Очень странно, что эти покупатели к тебе не нагрянули, а всё потому, что Волк очень тщательно всё это время заметал следы, но прокололся. Теперь они выйдут на тебя и узнают, что ты жива, – выдает всё разом, без предупреждения.

– Волк из-за этого в бешенстве? – зло шиплю, начинаю складывать два плюс два.

– Со дня на день все узнают, что ты жива, что все активы Беса у тебя, войдёшь в теневой, – потирает ладони; вижу, что хочет еще что-то сказать, но явно колебался.

– Но? Договаривай, блядь, что я из тебя должна каждое слово клешнями тащить! – не выдерживаю, подкуриваю, дым обжигает лёгкие. В гневе я превращаюсь в яростную женщину.

– Но тебя, скорее всего, убьют. Баб не любят в этих схемах, да и ты как бы мертва. Сама понимаешь, твой отец генерал, муж предатель, остаётся Волк. Если он своим авторитетом вытянет… Ебаный пиздец, Слав! – тихо добавляет, хватаясь за голову, проводит ладонями по лицу.

– Бес, он, – запинается на каждом слове, встаёт и нервно хватается за железную спинку стула, сжимает прутья до белых пальцев.

– Никто эти дела не вел. Никто ничего не знал. Это его миллиарды, как он их там потом отмывал, хуй его знает. Даже брата туда не пускал, а они все мечтали попасть в эту часть его жизни. Я, я… мне только кажется… – размахивает руками, пытаясь что-то предположить.

Мне страшно, но с этим чувством я привыкла бороться. Ведь страх сопровождает меня практически каждый день, когда я принимаю решения о сделках в его бизнесе.

– Давай без "кажется", говори, что знаешь, – говорю спокойно, не теряя голову в безрассудстве. Тушу сигарету, она не принесла никакого удовольствия, начинает болеть голова.

– Кажется, что я был на паре таких встреч, – успокаивается, протирает лицо ладонями и садится обратно, прикуривая сигарету. – В Эмиратах и в Америке. Помню приблизительно тех, с кем придётся общаться, – выдохнул дым. – Я найду, постараюсь прежде, чем они все узнают о тебе. Будет шанс, Слав, открыться первыми, а там будь что будет.

– Хорошо, раз это дерьмо моё, надо что-то сделать с этим. Пора, значит, вступать в мужские игры, – допиваю свой потеплевший напиток.

– Для начала нужно проверить, на месте ли товар, который здесь, – докуривает до фильтра.

– Завтра, сегодня? – обречённо вздыхает, ведь не имеет смысла оттягивать неизбежное.

– Завтра давай, сегодня хочу море хоть увидеть, – мечтательно смотрит в сторону пляжа.

– А точно! Ты же в океане не накупался, четыре года на островах прожить, – удивляюсь, вставая и направляясь к авто.

– Слав, ну так-то океан, – смеётся позади. – Парни, погнали, наша дама не в духе.

В этот раз на вечернюю поездку к другу Бадри с нами подписал Яр с камерой и кучей разных вещей для съёмок. Местность он уже посмотрел на картах, вдохновлён до невозможности.

– Сегодня покажу ему твой вариант, интересно, что скажет, – Бадри с любопытством наблюдает за Петровым; видно, что ему некомфортно рядом с этим брендированным во всех смыслах Эросом.

– Да, я всё-таки предложила бы тебе на свою защиту поработать с реальным проектом, тем более ты его видел, – пытаюсь отвлечь его или себя.

– Оу, Лана, здесь проще, понимаешь? Можно ошибаться на макете, и это не будет стоить сотни тысяч долларов, – то и дело от волнения поправляет ворот синей клетчатой рубашки.

– Бадри, бизнес строится на ошибках, невозможно всё делать идеально, не в нашем возрасте, по крайней мере, – подбадриваю его, паркуясь возле магазина.

– Согласен, но я посоветуюсь для начала, – покраснел, взял свой новый рюкзак и выскочил из авто.

– Чёрт, забыл спросить у него, – цокает Яр. – Интересно, а травка у них в магазинах продаётся? – так легко об этом говорит.

– Ты не охренел, дружочек? – возмущаюсь, оглядываясь на занятого телефоном Матвея.

– Так легально же, – пожимает плечами.

– Ещё раз, Петруччо, и домой ты пешком пойдёшь. Прогулашишься, мозг проветришь. Попросим Бадри тебе карту нарисовать и потопаешь по травке, – кричу шёпотом.

– Лан, ты и так смущаешь паренька, – пожурил друг, попытался перевести всё в шутку. – Трогай выше – откашлялся, понял, наверное, по взгляду, что не прокатило.

– Я не специально, он правда очень умен, – подхватываю тему, пока Мот не опомнился, поехала вверх по улице, проезжая мимо двухэтажного белого дома учителя.

В который раз восхищаюсь природой вокруг и размеренному темпу жизни. Меня привлёк силуэт высокого седого мужчины с широкими плечами. Его волнистые волосы зачесаны назад, он опирается на трость и хлопает Бадри по плечу. Сердце защемило, напоминая об утрате.

– Лана! – крикнул Яр.

На дорогу выскочила собака, я резко ударила по тормозам, привлекая к нам внимание.

– Ты в порядке? – около меня оказался Бадри; его руки подняли моё лицо. – У тебя нос кровоточит, ты ударилась?

Какие-то крики на грузинском языке. А я ничего не чувствую; перед моими глазами только он, мой мёртвый муж.

Тамара с аптечкой, все что-то говорят, не могу разобрать, нахожусь в полусознании.

– Разойдитесь, перегрелась, наверное, – женский звонкий голос, что-то холодное и мокрое ложится на лоб.

– В больницу везём? – грубый голос, родной, рядом.

– Амир, – пытаюсь сказать и подняться, что-то сказать; руки свинцовые. – Амиран! – кричу, хочу услышать.

– Детка, его тут нет, – говорит Петров.

Тошнит, голова кружится.

– Парни, идите в дом, занимайтесь, я приведу её в чувства. Коба, забери мальчика, а ты, парень, помоги мне. Она не беременна?

– Тома, точно не нужно скорой? – снова он, где-то далеко.

– Амиран, – из последних сил проваливаюсь в темноту.

– Мать, давай, пугаешь! – взволнованный, дрожащий голос друга.

Резкий запах в нос. Открываю глаза, щурясь от алого солнца на закате. Полулежу в авто на заднем сиденье. Рядом Тамара и Ярик.

– Что со мной? – пытаюсь сесть.

– Помоги ей, что стоишь! – командует женщина.

Друг помогает мне сесть, снимает с меня бежевые босоножки на высоченной танкетке. Тамара подает воду, жадно пью, захлебываясь, струйки бегут по груди.

– Что произошло? – голова раскалывается.

– На, выпей, сознание потеряла, – подает мне таблетку, – долго на жаре была?

– Не знаю, – признаюсь, страх и осознание бессилия накрывают волной, не контролирую поток слез. – Спасибо вам большое.

– Не садись лучше за руль, девочка, – подает еще одну холодную тряпку для моего лба.

– Спасибо, – плачу, прижимаясь к ней, вдыхая такой родной запах молока и выпечки, запах дома, которого у меня больше нет. Осознание её жалости ко мне произвело комбо из чувств, что взрываются в моей груди, словно салюты.

– Ну что ты, дочка, – прижала к себе. Её белый сарафан с вишнями пахнет ванилью, и это отпечатается в моей памяти, кажется, надолго.

– С ней всегда так, родителей потеряла, – шепчет друг, стыдясь моей реакции.

– А где Матвей? – материнский инстинкт начинает работать.

– Он с мужчинами, с ним ничего не случится, не переживай. Тебе нужно отдыхать и больше пить воды, – посмотрела на меня с добротой в глазах, убрала волосы со лба.

– Давай, садись на пассажирское, я поведу, – друг помог мне расположиться рядом, опустил кресло и закрыл лицо холодным полотенцем. – Завтра поснимаем.

– Яр, – хриплю, усталость навалилась, оседая свинцом в конечностях.

– Да, детка, ты его звала, – обреченно говорит, смотря на дорогу.

Знаю, что сейчас он на грани, что хочет домой, хочет вернуть наши семейные вечера, но никогда не скажет об этом, не подаст вида, что сломлен, как никогда, и не покажется моей маме без меня. За своей болью я ощутила его боль, его жалость, его натянутые до предела нервы, его чулан с секретами, его потухшую страсть, и от этого мне стало невыносимо. Тяжело дышать.

– Будто слышала его, – нащупала руку с длинными пальцами, схватила и крепко сжала. – На выставке в Москве быть. Я могу вернуться.

– Уверена? Я только за. Ты же видела часть, и как тебе? – оживился.

– Это часть? – удивилась.

– Обижаешь, это неудачные снимки, – хвастает. Дурачок, люблю его. Если бы не он, вообще бы загнулась в этой "взрослой" жизни.

– Не представляю, что там будет… – подыгрываю.

– Вот и не надо. Тугушев будет счастлив, Лан. Похоронит вас, – выдыхает с грустью. Знаю, что он этого не хочет, иначе давно бы уже сделал.

– Да, я тоже буду рада раз и навсегда закрыть этот вопрос, – засыпаю, прощаясь с красивым закатом.

Глава 7

– Проснулась? – у холодильника стоит Рус в одних джинсовых шортах.

– Слишком эротично, ты бы прикрылся, – усмехаюсь, в голове картинки худого парня, а сейчас передо мной сам Аполлон, раскачанный, кажется, до невозможности, явно больше Тугушева.

– У тебя есть свои боги Греции, на меня не западёшь. И максимум Персей, – смеётся, отрезая дольку от яблока.

– Даже спрашивать не буду, откуда знаешь, – сажусь за стол, поправляя волосы.

– Слишком хорошо тебя знаю, Слав, – полез в холодильник.

– Что-то ты развеселел, друг мой, – не могу не заметить его хорошего настроения.

– Еды вот купил тебе, – рассматривает меня.

Поставил перед моим носом вкусно пахнущие дольки пирогов, сыр, рулетики и пряный кофе.

– Как в лучших ресторанах Лондона и Парижа, – сел на соседний стул, развернув его спинкой ко мне.

– Спасибо, – накинулась на еду, будто сто лет не ела. – Когда поедем?

– Ты в обмороке валялась несколько часов назад, я вообще думаю, это плохая была идея тебе всё рассказать, – продолжает хрустеть яблоком.

– Ну да, вот бы рабочие диву дивились, когда бы их туда послали делегацией, – смеюсь, представляя свою реакцию на этот случай. Я бы вышла из окна, явно.

– Мы пойдём на сделку: ты захочешь поехать в Москву, если всё получится. Тугушев будет против. Чёрт, да это целая война, – усмехнулся, в его глазах надежда. Даже не думай, дружочек, что я не вижу, как ты жаждешь возвращения, и не понимаю, что сейчас ты умоляешь принять решение за нас обоих.

– А зачем мне возвращаться? Рус, всё потеряно, Амирана это не вернет, – нарочно строю из себя не понимающую дуру, хочу, чтобы он постарался решить сам, чего хочет.

Вспомнилась сегодняшняя реакция, неужели я была на грани?

– Ради мести, – предполагает.

– Тепло, мой друг, но нет. Я обещала Волку семью, насколько это возможно, и сама этого хочу с ним, – пожала плечами, допивая кофе из белой кружки, любуясь очередным рассветом.

– Ого, семью с Тугушевым, значит, – удивился. – Ладно, поедем сейчас, в такое время нас точно ждать не будут, – убрал со стола. – Иди переодевайся и обуй что-то удобное, а не эти ходули.

Мой выбор пал на черные велосипедки, длинную черную футболку и в тон к ним кроссовки, волосы зачесаны назад. Друг прав, мне надоело быть в тени, надоели эти рыжие волосы, хочу обратно, только ведь больше ничего там не осталось.

– Чего я ещё не знаю о покойном муже? – изучаю документы на пассажирском сиденье, реальные документы по грузу, который раскидан по складам в разных странах.

– Откуда ж мне знать? Я вот и не знал, что он тебе муж, – обидчиво цокает.

– Извини, никто не знал. Ты, Петров, Тугушев – волей случая. Да и не муж, мы же не расписались, – бубню, не хочу придавать этому слишком большое значение.

– Он жестокий, Слав, очень жесткий. Если что-то решил, оооо, – восхищается, окунаясь в воспоминания. – Это он всем рассказывает, что я его спас.

– А на самом деле? – складываю бумаги обратно в синюю папку.

– А на деле он позволил мне себя спасти, чтобы посмотреть, как я дерусь, как поведу себя. Не вмешивался – наблюдал. С его подготовкой он бы раскидал их на раз-два. Что тебе ещё рассказать про Беса? – стал серьёзней, словно другой Рус. Точно он вернулся туда, в Москву.

– Вы же дружили? Клубы? Бабы? Наркота? – хочу знать всё. – К чёрту иллюзии, друг мой. Я понятия не имела, с кем обвенчалась.

– Да, всё было, я видел его в разных состояниях. Забирал с оргий, где куча отборнейших самок: пьяного, под наркотой. Видел, как этот мужик отрывается. Настолько искушён, может быть, только дьявол. А на следующее утро – быть холодным, непредвзятым, расчётливым, независимым. Он сочетал в себе и семейные ценности. Как у него это получалось? Я думаю, просто у него не было до тебя женщины, которую бы он любил, – закурил.

В груди распалилась ревность, даже сейчас, когда его нет. Совсем его не знала. Неизвестно, что было бы с нами через год, два, десять. Такие мужчины не перестают быть вольными.

– Ревнуешь? – смеётся.

– А? – дернулась, вылетая из своих воспоминаний о горячем мужчине.

– Пачку сигарет в ком смяла, – забрал у меня. – Не ревнуй, хотя бы потому, что ты всего этого не видела. С тобой ему не нужно было. Мир да ему, блин, деньги не нужны были. Помню, как портрет твой ему домой привёз. Я тогда ещё заметил, что лед на сердце Амирана треснул: он показал ту часть себя, которую я никогда не видел. Да, наверное, никто её не видел никогда, – ударил по рулю.

– На долго ли? – усмехаюсь. Мне хочется обесценить своё появление в его жизни. Наверное, я до сих пор не могу принять тот факт, что этот мужчина меня любил, очень сильно любил.

– Мы никогда с тобой не говорили, но он потерял в Москве почти всё: много денег, статус, связи, брата, уважение семьи. Он пошёл на сделку с ментами, – прокашлялся, – с твоим отцом, не зная, что это ему принесёт. Твой папа, мягко говоря, непредсказуем.

– Это я и так понимала, Рус, – неприятные мне разговоры очерняют второго любимого мужчину, которого я потеряла незадолго до того, как его убили.

– Он это делал намеренно. Восхищаюсь его желанием быть с тобой, – продолжает.

– Его желания неоспоримы. Всё ради себя, – сцепляю зубы, несу чушь, но так мне легче себя успокоить, нежели признать, что я потеряла того, кто искренне любил меня и жертвовал ради любви.

– Славка, ты подарила мне друга. Последний месяц мы были близки, почти как братья, – на его лице улыбка, в голосе ностальгия.

– Значит, ты знал его планы? – пытаюсь не расплакаться, блокируя все воспоминания о красивом мужчине, но так жажду услышать: «Что было бы, если…»

– Да. Купил квартиру для вас, показывал её мне и Петрову. Тот помогал обставлять, да и я руку приложил, – пожимает плечами.

– Дурацкий комод, о который я спотыкаюсь? – тихо смеюсь, подтверждая свои догадки.

– Он, ты меня знаешь, сестрица, – улыбается во весь рот. – На очереди вилла была или квартира в Риме. Всё переживал, вдруг тебе в Париже понравится, и ты захочешь там остаться: детскую планировал, гардероб совместный. Слав, он вещи тебе покупал, всё приговаривал: «Моя гого, моя гого». В ажиотаже были мы все, чтобы успеть к вашему прилёту из Москвы, – грустит, жмуря глаза.

– Вот мы и прилетели, мне тоже его не хватает, – кидаю в рот пару мятных драже, вспомнив его смех.

– Да, мне тоже, – заглушил мотор возле большого амбара где-то в горах.

– Я его любила, – выдохнула. Не знаю, зачем и почему мне захотелось признаться, но я это сделала.

В машине на этих словах повисла небольшая пауза, в которой каждый думал о своём. Я думала о том, что он и правда любил меня, всем сердцем любил.

– Пошли, вроде никого, – засмотрелся на меня как-то странно, вид задумчивый.

– Да, иначе скоро совсем рассветет, – поправляю высокий хвост.

– В бардачке ствол, возьми, подруга, – спокойно говорит, нагибаясь к сиденью, чтобы достать ещё один черный Walther P99. – Генерал из такого стрелять учил? Или у него Макаров был?

Верчу в руках оружие. Тысячу лет не держала, очень странное ощущение, ведь сейчас мы не наденем наушники и не будем целиться по мишеням. Это как после теории выйти на практику: металл кажется особенно холодным, а тяжесть неподъёмная.

– Нет, П—96С, не знаю уж, чем он ему так нравился, – стараюсь отогнать мысли о возможной стрельбе и поднявшуюся от волнения тошноту.

Рус прихватил лом, и мы направились к большим дверям с амбарным замком. Пара минут – и преграды нет, есть только огромное помещение с сотнями деревянных и пластиковых ящиков.

– Ты только если что не пасуй, чую я что-то, – не успел договорить, как послышался шум подъезжающих авто.

– Рус, черт-черт, – сердце грохочет две сотни ударов в минуту, стараюсь взять себя в руки.

– Слав, спокойно, не пасуй, выбора у нас не будет, – взял мои руки в свои и пытается успокоить, дыша со мной: вдох-выдох-вдох.

Послышались голоса; говорят не на русском, не английском и не итальянском.

Черт! Может, это Нике? Прижалась спиной к деревянному ящику недалеко от входа, сжимаю в руке пистолет, вспоминая, как стреляла по мишеням.

– Кто там? – шепчу.

– Какие-то бородатые, – глаза бегают, следит из нашего убежища.

– Папа? – в надежде уже прокручиваю план действий.

– Нике только, – свет от фар прекрасно подсвечивает всю концентрацию на лице друга. – Да, Нике.

– Знать бы, о чем говорят. Они же засекли машину? – начинаю нервно кусать губы, чувствуя металлический привкус во рту.

– Не знаю, Слав, не пасуй, если что, хорошо? – нервничает, и нервы эти мне передаются воздушно-капельным путём.

– Я поняла, поняла, – страх отступил, в крови появились холодные нотки разума в перемешку с жаждой мести.

– Кто здесь?! Выходите, и мы вас не тронем! – с явным акцентом.

– Что делаем? – продумываю план отступления, ищу глазами окна, пытаясь разглядеть в полумраке.

Ничего не говоря, друг выходит из убежища, выставляя пистолет перед собой, целясь в противника.

– Ну привет, друзья, – останавливается в десяти метрах от противника.

На эмоциях повторяю за ним. Лица этих ублюдков надо видеть: удивлены, их застали врасплох.

Торнике и какие-то два высоченных хмыря, все одеты прилично: Armani, туфли начищены, словно они с банкета.

– Руки выше, мне терять нечего. Я вас здесь всех завалю! – ору, срываюсь, хочу стрелять, стреляю в пол, раз-два.

– Успокойся, дура! – вздрагивает Нике. Все задрали руки вверх, стоят, лупают своими глазками; справа зашевелился амбал в чёрном.

– Стоять, я сказала, – стреляю чётко, ровно в плечо, и он вопит на своём, – ещё кто-то хочет? – тычу дулом на всех по очереди.

– Ты не ахуелa ли, девочка? – возмущается Нике. – Ты как здесь? Ты должна в земле лежать. Нам всем обещали, что ты в земле покоишься с миром.