Кабул – Нью-Йорк

Кошкина занозило, что война, прожитая им и осевшая на душе тяжеленным камнем, для Балашова служит пластическим материалом, из которого он лепит фигурки для своего смешного театра. В этом театре ему, Васе Кошкину, отведена скромная немногословная роль. А Васе захотелось самому определить свою роль. Почему это Андреич сам может приютить в своей истории пигмея писателя, а он – нет? Вот тут-то, как ему стало казаться, мешала служба. «Частному» Рафу проще «скрыться» от Балашова, улизнуть от него… Но большой начальник, генерал Востриков вернул Васю к действительности.

– Василий Брониславович, – генерал заметно отделил отчество от имени, – не залежался ли на лаврах? Полковник – это полковник, товарищ Кошкин. Полковник – еще не генерал. Понимаешь? Помнишь наш последний разговор, полковник? Я говорил, что не надо поперек батьки в пекло!

Кошкин устремил глаза в потолок. Чего хочет от него случайный этот человек, оказавшийся на ответственном месте? Хотя, как с Горбачева пошло, все они теперь такие, эти новые генералы…

– Ты, Кошкин, разбудил зверя… – продолжил сановник Востриков, – теперь там, на самом верху, у меня выясняли…

Кошкина раздражала и манера недоговаривать предложения, и перст, указующий в небо. На самом верху… Тоже мне, да кто тебя туда пустит!

– Товарищ генерал, если вы о заложниках, то ведь освободили, как того требовала поставленная руководством задача. Наше дело маленькое. Но важное.

– Ладно, Кошкин. Дурку тут не валяй. Умельцы вы тут дурку валять. У тебя татар в роду нет? Вот так-то. А то хитрый, как татарин. Ты мне о заложниках, а я тебе об этом, как его. Афганец этот. Шах Масуд.

«Деревня, – выругался про себя Вася, – жаль, что когда генеральские звезды „кабинетным“ дают, то теоретический экзамен не принимают. Типа канминимума».

– Вы имеете в виду главнокомандующего Северным альянсом Ахмадшаха Масуда? – уточнил он.

– Да, главнокомандующего. Меня теперь наши главнокоманующие трясут, отчего это мои люди в обход внешней разведки с Масудом сносятся и арабскими террористами занимаются.

– Террористы, непосредственно угрожающие России, – наш профиль. Как я понимаю. А арабские они, чеченские, солнцевские или коптевские – это вопрос статистики для теоретиков из аналитических отделов.

Востриков поднял голос, и Вася вдруг догадался по ломкой ноте, что начальник – существо несчастное, затравленное, одинокое.

– Тебе незачем понимать, Кошкин! Ты что себе думаешь? Тут покруче твоих дружков люди есть… Ветераны! Родина знает, кого в генералы… Побегаешь у меня в служках-дружках! Ты мне чтоб через месяц все об этих хулиганах раскопал, чтоб ни днем позже. А то я тебе звезды укорочу, узнаешь меня!

– Слушаюсь! – буркнул Вася.

«Узнаю. Кишка у тебя тонка меня разжаловать». Опытный Кошкин предположил, что общие разговоры о том, что освобожденные его группой заложники как-то связаны с Масудом, докатились до верха, там проявили интерес, и теперь Востриков хочет прошустрить, выслужиться вперед разведки. Вот и стоит трехзвездный Вася Кошкин на ковре, как нашкодивший школьник в кабинете директора. Стоит и думает, кому же он теперь служит, какой «внутренней родине»? Впрочем, спорить с генералом бесполезно. Вася просто махнул рукой и решил забыть на неделю о вздорном генерале. На Руси обещанного три года ждут. А теперь даже и в ФСБ.

Однако Востриков напомнил о себе гораздо раньше, чем ожидал Василий. Уже в тот день, когда Паша Кеглер бежал со своими пленками в московское бюро ZDF и готовился брать приступом эксперта Балашова, Кошкин снова отдувался в кабинете генерала. На этот раз Вострикова будто подменили, из него сдули воздух, так что тело обвисло на худой душе, что тебе тряпье на заборе.

– Ну вот, Кошкин. Дождались. А я ведь просил вас. Просил ведь разобраться… Просил…

Кошкин понял, что так изменилось в Вострикове: тот приобрел нечто сугубо штатское. «Может, опять переводят? Куда-нибудь в Газпром или НТВ укреплять?» – предположил Вася.

– Работаем, товарищ генерал. Не покладая рук.

– Работаете. Знаю, как вы работаете… Генерал… Знаю, какой я вам генерал… – Востриков встал из-за стола и подошел к Кошкину так близко, что тот даже отступил на шаг – иначе он смог бы упереться взглядом в желтенькую, размером с восковой пятачок, макушку.

– Говорят, у тебя, Кошкин, всегда фляга с эликсиром при себе. Вместо табельного…

– Кто такое говорит, товарищ генерал? Слуховщина это. Врут завистники.

– Брось, полковник. Не простые здесь вы, а мне в простоте острая потребность.

Вася заметил, что Востриков изрядно пьян. Зная способности начальника по «этому делу», он предположил, что генерал не просыхет минимум с их предыдущей встречи. Глубокие морщины на пиджаке подтверждали эту догадку.

– Что разглядываешь? Доставай свое табельное.

Кошкин после секундного размышления полез в карман. Было утро, фляжка приятно, полновесно и послушно легла на ладонь. Генерал чмокнул и пригубил из горла.

– Вот ты, полковник, тоже знал? – с капризной ноткой в голосе спросил Востриков и покрутил на кошкинском пиджаке пуговицу. – Все у нас, оказывается, всё знали… А я…

Генерал произвел еще один жадный глоток, вернул фляжку, вскинул птичью головку и пронзительно посмотрел на Кошкина.

– И как вы все с этим жили, а? Ты скажи мне, Кошкин, как вы жили, если знали, что все вот так…

Василий вдруг понял – у Вострикова не дома беда и не разжаловали его пока, тут другое: Вострикова смял каток истории. Бывают такие люди. Вася в своей боевой жизни видел, как генералы запивают на недели, как пытаются стреляться или адъютанта пристрелить. Но чтобы так развезло? Из-за американцев, из-за пиндосов, что получили для острастки на другой щеке земли?

– А когда дома в Москве грохнули, не пробило? – спросил он, уловив, что генерал ручной и не опасный сейчас. Кошкин понял нечто важное о жизни: и в маленького, ничтожного, по сути, человечка, навроде Вострикова, может вместиться огромное. История вмещается разом, как рояль в пустую гостиную, и делает это существо значительным и, что еще острее и важнее показалось Кошкину, – свободным. Ему стало досадно и завидно.

Васю Кошкина «американская трагедия» нисколько не впечатлила.

«Людей много накрошило. Но зато не будут теперь гладить по головам чеченских „повстанцев“, как после московских взрывов. И службы безопасности их – туфта. У нас бы размолотили чертей до черты города. Думали, они земли пуп, а теперь получили урок физики с географией». Так говорили коллеги в «фирме», такие разговоры вели пассажиры в метро, так рассуждали соседи по дому, так считала очередь в булочной. Кошкин соглашался с этим, но соглашался так же, как согласился бы, что клуб «Ювентус» лучше «Баварии» – очевидно, но издалека.

Только теперь, глядя на Вострикова, Кошкин подумал, что событие это огромно, поскольку может коснуться его судьбы. Чертов Балашов с его миллениумом. Востриков напрягся и сумел угадать его мысли.

– Ты военный человек, бывалый, дело я твое смотрел. Кожа у тебя дубленая, толстая как у апельсина. А я здесь по разнарядке, так сказать. Из пожарной охраны. А тут – колесо. Чертово колесо. Наверх думал… Осуждаете? А кто не думает? Ты вот не думаешь? А я… Да что с вас, «афганцев»… И вдруг вниз… Вся жизнь…

Востриков жадным глазом устремился на фляжку. Он был жалок.

– Да почему вниз? Наше время поспевает! Сейчас все кинутся террористов ловить, пиндосы грузинам помогать перестанут. Вам с нами в самую гору!

– Ты, полковник, не понял ни черта. И они, «там». Тоже, говорят, скачок в карьере… Но пойми ты, из шкуры не вылезешь… Не могу. Не хочу. Вот играешься в шпионов, а потом – такое. Я уже рапорт подал.

«А с чего меня вызывал? Из-за фляги, что ли?»

– А тебя я вызвал, чтобы сказать: твоих друзей теперь всех шерстить будут. Новый придет, там за спиной не забалуешь. Я-то к тебе по-доброму. Вспомните еще меня.

– Какие друзья? – прикинулся все же простачком Кошкин, протягивая тем временем генералу фляжку.

– А такие. Которые про боевиков Назари много по телевизору говорят. Которые от Шаха Масуда к тебе как к оперу на докладки бегают. Всяк сверчок знай свой шесток. И ты узнаешь, Кошкин.

Да, Вострикова все же тряхануло начальство. Но не насмерть, поскольку тот, благодаря генеральской интуиции, «нахлестался» заранее до частичной невменяемости. Вася представил себе, как начальник, дыша перегаром в пол и заметно раскачиваясь на носочках, докладывал по «делу Кошкина», к примеру, самому директору.

– Что там у вас по взрывникам афганским? Чтобы срочно передали всю информацию вашу, всю эту лабуду, во внешнюю разведку! Что вы там тянете, Востриков! Это сейчас валюты ценнее. Понимаете? Так разъясните вашему Мышкину, Кошкину и прочему зоопарку… Сам президент интересуется!

При слове «президент» воображаемого Вострикова зримо качнуло.

– А что Кошкин, ваше высокородие, – вдруг возьми да и скажи он, – Василий Кошкин – тот же солдат родины. Скажут заложников освободить – освободит. Скажут небоскреб взорвать – и взорвет. Тем горда и почетна служба наша Отечеству.

Воображаемый генерал согнулся в поклоне и зычно икнул.

– Но-но, вы мне еще ковер изгадите! – поднял голос глава ФСБ на уже, считайте, схарченного генерала. – Распустились тут сами, оттого и офицеры самоволом занимаются. Расследуют. Все все знают, все о Назари говорят, а директор ФСБ – как теща в Саратове, последним… Сам президент…

Кошкин одернул себя. Настоящий Востриков вернул ему фляжку. Там на донышке еще плескался остаток коньяка. «На глоток», – оценил Вася на слух.

– И что теперь? – просто спросил он.

– Что, что… – генерал вернулся за стол и плюхнулся в кресло, – служить будете. Родине нашей. И как полагается служить будете, полковник Кошкин! – вдруг взвизгнул Востриков и хлопнул с силой по столу подвернувшимся журналом «Солдат удачи». – Так, чтобы ни один враг! А потом и тебя скрутит в бублик!

Кошкин решил, что надо срочно встретиться с Мироновым. И в консультанты. В консультанты. Поскорее. А на душе было до странного легко: будто он сам хирург, вынувший у тяжелобольного острый камень из почки. Маленький и острый, как совесть.

Кошкин с Мироновым обсуждают 11 сентября и паритет с Ютовым

Вася Кошкин намеревался приехать к Миронову домой, но тот сослался на ремонт и назначил встречу в кафе Домжура. Вася желал поговорить с Андреичем тет-а-тет, но тот, как назло, притащил за собой целый выводок родственников из Питера. Кто б мог подумать, что у Миронова могут быть родственники… Но те охотно пили пиво, нагло разглядывали Кошкина и никак не уходили.

– Это мои практиканты. Обучаются тонкостям аналитической работы. Готовлю будущее… Моя Настя[22] ведь понесет. Когда-то и от кого-то, – представил их Миронов.

«Дрожжи они у вас учатся расщеплять. Печенью», – подмывало съязвить Кошкина, но он смолчал, поскольку на одного молодого любителя мироновской аналитики приходились две спелых практикантки. «Откуда он их берет? Не время сейчас». Вася замкнулся… Наконец, молодежь исчезла, получив от Андреича немножко долларов – как он сказал потом, на мороженое.

– Агентура будущего! Не замутнены сексуальными комплексами и излишним образованием! – приступил было к объяснениям Миронов, но тут появился Раф[23]. Он подошел к их столику и вместо приветствия сообщил:

– Говорят, Василий, ты небоскребы в Нью-Йорке грамотно грохнул?

От Шарифа привычно потянуло коньяком. Люди в кафе с интересом обернулись к Кошкину.

– Собака брешет, ветер носит! А с меня погоны рвут в генеральских кабинетах. Из-за ваших, между прочим, авантюр! – взвился Вася. Увидеть здесь Рафа он также не рассчитывал. Он понял, что Миронов заранее догадался, о чем поведет речь Василий, потому и вызвал на подмогу Шарифа.

– Ты что кричишь? Вспомни правило номер два: настоящий штатный сотрудник не пьет без боевых товарищей. И еще одно вспомни, – Миронов повысил голос, – звездами на погонах ты обязан этим товарищам. А отсюда вывод: не генералам их и снимать.

– А я погоны не ношу, – буркнул Кошкин и нырнул в бокал с пивом. Последние слова так и потонули на дне подбоченившейся емкости. «Почему он, тоже, кстати, полковник, и полковник действующий, – почему он должен выслушивать поучения двух отставников?» Миронов же порадовался, что первая атака отбита, можно приступать к беседе.

– Кто взорвал? Что коллеги говорят? Посвяти нас, Василий.

– Коллеги говорят, у нас смена кадров скоро пройдет. Писатели и журналисты получат чины майоров и подполковников. Говорят, что писатели теперь в большей цене, чем источники. А Нью-Йорк – с этим пусть ЦРУ и ФБР разбираются. Меня лично больше тревожит судьба героя нашего времени Василия Кошкина. А также одного не знаменитого афганца и одного знаменитого Ингуша. Знаменитого Ингуша, которого пришла пора сливать. Или сольют Васю Кошкина, 100 лет ему жить на зарплату!

Кошкин вопросительно посмотрел на Миронова, а Раф – на Кошкина. Ясно стало, что Вася всерьез пришел за Большим Ингушом, народным депутатом Русланом Ютовым, – тем единственным человеком, который связывает их судьбу с взрывниками, ушедшими на Запад.

– А что удивляться, уважаемые отставники? Господин Балашов по телевидению выступает, дева его немцам историю про террористов Назари сливает, а к этому балагану в придачу какой-то хмырь из балашовско-логиновской группировки дает интервью о взрывниках на германщине. А кончик ниточки от этой банды интеллигентов к кончику Васи Кошкина привязан. И об этом в нашем сугубо засекреченном мире всем, конечно же, известно. Такой ход мысли, Андрей Андреич, под силу не только вашим практиканткам, но даже генералу Вострикову. Я предупреждал, с писателями хорошим не кончится!

Он снял, протер и снова пристроил на переносице огромные очки, которые он надевал редко и больше для важности, чем ради остроты зрения.

– Рано кипятишься. Береги дыхание. Еще все только началось, Василий. Для нас еще все только начинается. Последствиям человеческой глупости не дано превзойти трагичностью последствия человеческого ума, – глубокомысленно сообщил Миронов.

– Когда будешь расхаживать в генеральских погонах, товарищ Василий, не забудь о том, что говорил о генералах в чине полковника, – добавил Раф.

– Положение стратегически изменилось, – лицо Миронова вдруг приняло сосредоточенное и даже сердитое выражение, и Кошкин помимо воли ощутил прилив энергии и веры в то, что Андреич снова знает, как ловчее класть по ветру истории их кораблик…

– Сдавать Руслана не будем. Теперь Руслан – последний рубеж, который мы можем сдать. Не считая нас самих. Но о присутствующих по русской традиции не говорят. О них пишут. А мы теперь для Руслана Ютова – единственный естественный союзник. Это раз. А он для нас – последний буфер между нами и темными немарксистскими силами, поддерживающими международный терроризм в его агрессивнейших, мать их, формах. Это два.

Кошкин задумался и медленно произнес:

– Что мешает нам передать Ютова моим коллегам и спать спокойно? Пусть ищут взрывников, если такие вообще существуют. Пусть торгуются за них с немцами. Не наше это дело, хоть и жаль немцев.

– А пиндосов не жаль? – поинтересовался Раф.

– А тебе?

– Да, помню. Тебе никого не жаль. Ты ведь жизнь воспринимаешь в философском, так сказать, смысле. А я нет.

– Ответ неверный, потому что не полный. Жалость проистекает либо из сострадания, либо из справедливости.

– Либо из целесообразности, – добавил Миронов. Из соленых палочек, принесенных к пиву, он соорудил на столе конструкцию, напоминающую Пентагон.

– Целесообразность в высшем смысле я, как человек сугубо буддистский, отрицаю столь же уверенно, как и справедливость, а сочувствие – зверек сугубо домашний. Я чужим на руки его не даю. И заметьте, никакой философии, геостратегии и антимарксизма.

Миронов причмокнул. Вот в таких мелочах проблескивает истинная радость жизни. Приятно думать, что Раф как-никак его ученик.

– А знаешь, Василий, что порадовало меня в твоем предложении?

– Что?

– Там не было слов о государственных интересах России. И об офицерском долге. Потому что если эти глупости, я бы решил, что новые погоны свели тебя до прожиточного минимума. Или коньяк в излишне малых количествах. Запомни главное: государственные интересы России – это мы. Мы трое и еще пара столь же отвратительных типов. Особенно сейчас, в нынешние времена развала биполярной системы… Вот. В нынешние времена предложенные тобой действия приведут к следующим незамедлительным последствиям. Первое: твои коллеги продадут тебя Ингушу за умеренную мзду, а если повезет, то и подороже – самому Зие Хану Назари. Напрямую. И не мне тебе рассказывать, как просто это сделать через посредников, которых в отличие от всего остального ваша фирма не растеряла за десять лет беспредела. Еще схема: твои генералы из страха передадут выше и выше, в администрацию, в аппарат президента, в какой-нибудь думский комитет. А там сам знаешь кто сейчас заправляет. Тля!

Кошкин опять снял очки. Печально, что Миронов мог оказаться прав.

– А далее действия противоположной стороны отработаны до естественности. Полковника ФСБ Василия Кошкина сливают и затем нейтрализуют. Но то – полбеды. Потому как сам виноват. Но вместе с ним «двинут крюком» и нескольких господ, нисколько не повинных в его глупости. Вот этого допускать никак не желательно. Тупиковая ситуация, но! Сила ютовых пока только в том, что они купили и кровью повязали тех, кто у нас наверху, но наша сила в том, что мы – в самом низу. В нашем бардаке у нас есть еще время для маневра.

– Значит, снова встреча с Ютовым? – коротко спросил Раф.

– Незамедлительно.

– Андрей Андреич, – взмахнул рукой Кошкин. Воздушная волна докатилась до Пентагона и скособочила его старательно выровненные стороны, – все бы хорошо, все бы складно, если бы не Кеглер да Балашов. После треклятого интервью в чем вы будете убеждать Ютова? Нет, наш единственный способ уйти от удара, под который ваши разговорчивые писатели-практиканты нас подставили, – это передать эстафетную палочку дальше. Это же чукче понятно!

– Не обижай чукчей… Это тебе не понятно, что тут не Ютов раскинул сети и не он их тянет. А тот, кто тянет, тот не со дна рыбу берет. Если Назари будет зачищать след, то с Ютова и начнет! Мы должны решить, сколько отдать из того, что нам известно. И неизвестно! А если ты тину поднимешь, то Назари или те антимарксистские силы, которые скрываются за этим брендом, и тебя, и Ютова как раз съедят. Не подавятся, Василий, ни погонами твоими, ни грозными очками!

Миронов тоже обозлился. Он принял решение, а после принятия решения уже не терпел возражений. И его решение было правильным. Не по логике мысли, а по логике судьбы. Но этого не понять Васе Кошкину. Вот Балашов – тот бы мог понять. Потому и влип…

– Ютов разумен. И разумно жесток. Когда ты ему станешь не нужен, он не позабудет тебя по-русски, а уберет, аккуратно вычеркнет. Пока у нас было равновесие, он терпел. А после 11 сентября равновесие нарушено, и еще как нарушено. А ты мне про какого-то Кеглера. Что он Гекубе… Соринка в глазу. Все и без него, в силу объективных причин, не раз мною указанных, но упорно игнорируемых некоторыми особо преуспевшими по службе в период политического беспредела товарищами, решительно переменилось. И теперь генерал Ютов – наш естественный, хотя сугубо временный, союзник. В силу наличия не общих целей, но общих опасностей. Ты вспоминай, Василий, навыки выживания в геополитических катаклизмах. Сейчас некто, чье имя нам неизвестно, потенцию перевел в движение. Этому «некто» больше не нужна «серая зона», типичным представителем коей является наш оппонент Ютов. Некто вознамерился как можно шире распахнуть фронты войны и желает Большого Джихада по всей дуге кризиса. В том числе и на вотчине Руслана. А Ютову вторая Чечня не нужна. Иначе из Назрани уже шли бы «двухсотые» и «трехсотые». Руслан хочет стратегически другого. Теперь ему с ними не по пути и без всяких Кеглеров, а в силу объективных обстоятельств. Руслан должен смекнуть: время открытой войны – не его время. А если еще не смекнул, то я должен ему втолковать. Ему надо помочь, чтобы он прошел с нами всего несколько шагов. И мы будем прикрыты его политическим трупом. А иначе он прикроется нашими. Ты хоть понял, Раф?

– Вопрос имею, – Шариф отвлекся от созерцания своих аккуратно выровненных ногтей, за которыми виделась культура, сравнимая с историей ухода за английскими газонами, – чтобы убедить Ютова, нужен калым. Отдавать придется. А что нам отдавать, Андрей Андреич? Опять же погоны Васины или очки?

– Отдать бы ему акулу пера! – брякнул Кошкин.

– Молодец! Не утерял! Ютову точно нужен этот выскочка. Кеглер. Мы совершим сделку с Большим Ингушом. Деловую сделку с деловым человеком. Мы пообещаем Кеглера! И поищем Кеглера! А Ютов пусть даст нам выход на немарксистские силы, устремившиеся на родину создателя «Капитала».

– Все равно авантюра, – Кошкин распустил узел галстука, стянул его через голову и погрузил в карман.

– Любое действие без соответствующей подготовки – авантюра. А мы подготовимся. Вопрос у Рафа иной – в логике. В логике нашего пациента.

– Кто чей пациент, еще поглядеть надо.

– Хорошо. Пока оппонента. Психотип – ключ к логике. Поскольку ее определяют не факты, а цели. Факты только выправляют траекторию, как бег в блиндаж под минометным обстрелом. Чего хочет оппонент? Желания, выходящие за круг обычных, выделяют из толпы Героя, Злодея и Праведника. Что сделало из генерал-майора Ютова, имя коим – легион, Большого Ингуша?

– Деньги, Андрей Андреич. Не усложняйте. Деньги и еще раз деньги. Деньги плюс география. Скопил с Афганистана капитал, собрал банду, выстоял в лихие времена – вот и пользуется теперь географией. Как таможенник своим постом. Как кто России какую гадость – это через него. Гуманитарка – к нему. Кавказцев замирять – к нему. Вот и весь Большой Ингуш. Вся премудрость. Его давно уже «двинуть крюком» пора, как вы на редкость верно сформулировали.

– Тише, тише, товарищ будущий генерал. Ты что расшумелся? – одернул Кошкина Раф.

– А что, господин частный сектор, не прав я? Сдавать его пора, и на дно.

– Для Ютова деньги – средство. У него дальняя перспектива власти. Выборы.

– Ну и что? Вот он нас завалит и выберется. Президентов субъектов Федерации у нас не судят, как известно.

– Ты не понял. И выборы – не цель. Наш объект, к счастью, имеет другие амбиции. Я полагаю, он не президентом автономии хочет быть. Он не страну, а народ хочет вести. Цари от президентов чем отличались? Тем, что о наследниках думали. «Афганские» генералы наши – порода особая. Широкое, но дисциплинированное мышление, привычка постепенного преодоления рубежей карьеры умеренным сочетанием героической жестокости и знания привычек начальства. Уважение к врагу. Плюс устойчивость к алкоголю и идеологии любого сорта. Это не диктаторы по природе. Самые настоящие демократы в наших палестинах – это они и есть. Несостоявшиеся наши пиночеты национальных окраин. Рухнувшей империи Добра и Зла, – при этих словах Раф привстал и почтительно отсалютовал Миронову пивной кружкой. – А Руслан Ютов – еще и стратег, склонный к математическому мышлению. Я его личное дело как следует изучил. Автор целой теории создания множественных союзов ко взаимной выгоде всех сторон. Название говорит об особой черте в характере оппонента: теория небесной астролябии. А ты ярлык клеишь – авантюра. Сейчас все его детище поставлено под топор! Ему, как и нам, невооруженным глазом видно столкновение геоисторических пластов. И он – в середке. С исламистами ему не по пути, уж он-то понимает, что они его, с его географией и его астролябией, теперь в миг проглотят. Это даже узбеки поняли, а Ютов и подавно разберется. С Западом ему тоже трудно. Не до него пока Западу. Даже с «Хьюман Сенчури» и то какой-то Картье, ноль без палки, а помешал. Что о политике говорить тогда? У Запада своя программа, трудом и потом выверенная, распланированная на годы, утвержденная парламентами. Бюрократия! Чечни и Грузии им пока хватает, чтобы нас за ухо держать по-учительски… Только чтобы с Россией идти, да под нее не лечь, мандата мало. А народная волна – аванс кратковременный, им распоряжаться надо умело и в нужный момент. Так учил нас и Руслана Владимир Ильич Ленин. А иначе получится слава Джохара Дудаева, которая нашему объекту не нужна. И Ютов не станет спешить. Он знает, что одной жизни не хватит, чтобы крепкий дворец поставить. Для наследника старается. Ему сейчас в Большом Джихаде определяться рано… И вот что я тебе еще скажу, Василий: бастарды от сочных любовниц – хваткие ребята. И благодарные, если им отцы дают путевку в жизнь. Благодарны, умны и злы. Два поколения – это срок закрепления династий на троне. А секретарши у Ютова спелые…

– Вы, Андрей Андреевич, такой сравнительной философией пособника международного терроризма Ютова убеждать намерились? – поинтересовался Кошкин. Неожиданному скачку в рассуждениях Миронова он уже не удивился в силу многолетней привычки.