Блики

Он просыпается рядом с Кирой в номере 703. Пододеяльник неприятно льнет к его вспотевшему телу. Кожа чешется, но чешуйниц вроде нет. Шторы не закрыты, над залитыми оранжевым светом улицами нависла пепельная темнота неба. Он переворачивает одеяло сухой стороной к себе, смотрит на Киру: она лежит голой, спиной к нему, ее волосы струятся по подушке. Артур пододвигается к ней поближе и вновь засыпает.

2

Уже полдень, из открытого окна доносится монотонный шум машин, заполнивших улицы города. Вся эта ежедневная бесцельная суета, бесконечно повторяясь, пытается вобрать в себя как можно больше человеческих душ. Озлобленные люди, так и не понявшие, в какой момент своей жизни они допустили ошибку, и кто обрек их на такую жалкую судьбу. Артур открывает глаза, зевает. Кира стоит под душем, направив струйки воды себе на лицо, и одновременно чистит зубы неудобной одноразовой щеткой.

– Ты проснулся! – смеется Кира, когда он входит в ванную комнату, – Залезай ко мне! Можешь намылить мне спину?

Он сбрасывает с себя трусы, оставляя их валяться на полу, рядом с полотенцем для ног, и заходит в душевую нишу к Кире. Теплая вода струится по их телам. Он переводит взгляд с красивого не накрашенного лица Киры на ее грудь с бледными сосками и обратно. Заметив восхищение в его взгляде, она улыбается, не обращая внимания на его возбужденный член, потом дает ему кусок мыла и поворачивается к нему спиной, отвернув головку душа в бок. Артур намыливает её плечи, лопатки, пространство между ними, бока, поясницу, постепенно спускаясь к ягодицам. Несмотря на возраст, ее тело сохранило подростковую угловатость и худобу. Смыв мыло, Кира выходит из душа первая, оставляя Артура одного. Она накидывает себе на плечи большое банное полотенце, смотрит на себя в зеркало над раковиной, потом включает фен и начинает сушить волосы.

– Может тебе тоже посушить волосы феном? Они у тебя такие длинные, как у девочки! – издевается Кира, когда он выключает воду и выходит из-за стекла душевой кабины. Артур вспыхивает от обиды, чем еще сильнее веселит её. – Иди ко мне, я тебя поцелую! Ты такой милый!

3

Одевшись в купленные Виктором вещи, они заказывают завтрак в номер – омлет с сыром и ветчиной, пудинг, кофе с молоком. Порции большие, все вкусно и они едят с аппетитом. Продолжая обижаться, Артур молчит, слегка насупившись. Ему вспоминаются вчерашние порно-сценки: монотонный ритм механических движений где-то раз в двадцать-тридцать минут прерывается судорогой доведенных до экстаза тел, затем смена позы, новая причудливая конфигурация плоти, новый механизм удовольствия, постепенно набирающий обороты, словно двигатель внутреннего сгорания: много пота, спермы, влажные хлопки, стоны, крики, мычание заткнутых членами ртов. Артур гонит от себя эти мысли, но не может забыть выражение лица Киры, ее лукавый, полный озорства и, в то же время, томления, взгляд, который она то и дело бросала на зеркало, зная, что Артур сидит там, за его гладкой поверхностью, и смотрит, как на нее надевают ошейник с цепью, как она покорно стоит на четвереньках, пока ее ягодицы и бедра стегают плеткой.

Понимая в глубине души, что никогда не сможет укротить ее, он, тем не менее, испытывает сильное желание быть рядом с этой женщиной. Он готов тратить всё время, всю энергию на нее, лишь бы она иногда позволяла ласкать себя, давала ему соприкоснуться с её телом и с мятежной душой. То, как она ведет себя с ним, постоянно подшучивая и не воспринимая его всерьез, причиняет ему боль, но эта боль кажется ему такой сладкой, неизбежной, даже желанной, что он не в силах свернуть с этого пути и чувствует, что ему придется испить сию чашу до дна, познать крайнюю степень унижения. Он заставляет себя посмотреть Кире в глаза, улыбнуться ей:

– Какие у тебя планы на день? – спрашивает он.

– Ну, как отделаюсь от тебя, встречусь с парой друзей. Они вернулись из Амстердама вчера, расскажут мне о своих приключениях. А у тебя?

– Мне нужно домой, меня потеряли, наверно… – он уже хотел сказать, что его мать, наверное, сходит с ума, но передумал.

– Я могу проводить тебя до метро, хочешь?

Артур кивает, он знает, где ближайшая станция метро, это же центр, но ему хочется подольше оставаться рядом с Кирой. Они выходят на улицу. Яркое летнее солнце ослепляет их, небо расчистилось, туч нет. По широкой, в десять полос, дороге движется бесконечный поток автомобилей: солнце сверкает на их разноцветных, глянцевых крышах, капотах, дверцах, вспыхивает огнем на лобовом стекле. Они идут вдоль течения до подземного перехода на углу, спускаются вниз по заплеванной лестнице. Низкий потолок, грязные, каменные плиты пола, витрины заброшенных магазинов. Какая-то тоскливая органная мелодия доносится из полумрака, ее звуковые волокна размыты гулким эхом. Где-то на полпути они замечают старика: он сидит на маленьком раскладном стуле из тех, что любят брать с собой рыбаки, когда едут на реку поудить: шум воды, ее блеск, дернувшийся поплавок… Перед стариком на пластмассовой подставке стоит похожий на игрушечный синтезатор с узкими клавишами. Старик осторожно, с закрытыми глазами касается скрюченными артритом пальцами клавиатуры и из небольшого динамика доносятся протяжные, словно выплывшие из другого измерения липкие нити нот. Все это завораживает Артура и он даже хочет остановиться, чтобы дослушать эту загадочную мелодию до конца, но Кира подталкивает его вперед, взяв за предплечье. «У нас нет налички, мы ничем не можем ему помочь».

Вынырнув на другой стороне улицы, они идут еще метров двести по проулку, прежде чем оказываются у входа в метро. Кира, порывшись в клатче, выуживает оттуда карту и они по очереди оплачивают с помощью нее проход, оказываясь в толпе на вершине эскалатора, чья ступенчатая лента уходит вниз настолько глубоко, что сверху не видно, где она кончается. Надсадное гудение мотора, вращение шестеренок, вставшие в разнообразных позах люди, словно манекены, которые изредка совершают однотипные движения: женщина в очках нажимает пальцем на сенсорный экран планшета, мужчина средних лет в строгом костюме дергает правой рукой вверх, чтобы отодвинуть манжет рубашки и посмотреть на позолоченные наручные часы, парочка студентов целуется, попеременно прикасаясь губами к шеям друг друга, старушка с покрашенными в фиолетовый цвет волосами беззвучно шевелит губами, кажется, нашептывая проклятия бренному миру и всем его обитателям. Артур продолжает разглядывать этот бесконечный поток едущих навстречу тел, старых и молодых, красивых и уродливых, пока чувство реальности не начинает его покидать. Он словно впадает в транс, его гипнотизируют мерные механические звуки эскалатора, люди кажутся роботами, лишь имитирующими жизнь, созданными неведомым мастером, чтобы обмануть Артура. Он переводит взгляд на затылок Киры и та, будто почувствовав это, оборачивается и широко улыбается в ответ на немой вопрос, застывший в его глазах.

4

Поток людей становится не таким плотным. Запах сырости и смазки, таймеры с красными цифрами под потолком. Чей-то громкий смех. Встав на краю перрона, они всматриваются в темный тоннель, из которого вот-вот должен выехать поезд. Вначале вдалеке появляется точка света, она становится всё больше, потом разделяется на несколько фар, похожих на глаза насекомого. Оглушительный лязг нарастает и на станцию с пронзительным скрежетом тормозных колодок влетает состав. Двери с шипением разъезжаются в стороны, открывая переполненное нутро вагона, чтобы выпустить наружу тех, кто в спешке проталкивается к выходу, боясь не успеть, и поглотить новую порцию нетерпеливых нервных людей.

Кира подталкивает Артура вперед и, когда он оказывается в вагоне, резко делает шаг назад, оставаясь на станции: двери закрываются, разделяя их навсегда, поезд трогается с места. Почувствовав, что ее больше нет рядом, Артур оборачивается и успевает увидеть через стекло, как она машет ему рукой, стоя на перроне и смеясь. Почему она просто не сказала, что ей не нужно ехать по этой ветке, думает уязвленный Артур, почему не попрощалась с ним нормально. Он не знает о ней ничего, кроме имени и даже не сможет найти ее профиль в соц. сетях. Перестук колес на стыках рельс, громыхание и стоны набравшего большую скорость поезда. Ему ехать до конечной, довольно долго и он садится при первой возможности, с юркостью заняв освободившееся место и разозлив дородную тетку с кулями, зажатыми в руках. Артур закрывает глаза, чтобы не видеть ее искаженное злобой лицо – наверное, она работает в мясной лавке и хорошо орудует тесаком. Он чувствует, как тоска начинает наполнять его, словно та органная мелодия из перехода оказалось заразной. Что это был за старик, какую жизнь он прожил?

Неожиданно, где-то на середине одного из самых длинных переездов между станциями, свет в составе гаснет и он, лишившись электрического тока, начинает терять скорость, замедляясь до тех пор, пока не остановится совсем. В темном вагоне повисает тишина, лица многих людей подсвечены снизу экранами смартфонов и планшетов, у остальных – скрыты тенью. Все молчат, словно делая вид, что ничего не произошло. Артур вглядывается в их неподвижные силуэты, в гротескно искаженные светом лица и ему приходит в голову, что это поезд-призрак и все эти люди – мертвецы. Время растягивается, каждая секунда длится вечность. Стук сердца в ушах, нервная дрожь. Он боится пошевелиться и привлечь к себе внимание.

Напротив себя он замечает мужчину лет сорока, похожего на программиста-хакера старой закалки: бритая голова, космы плохо расчесанной пышной бороды, очки с толстыми линзами, свитер, словно доставшийся в наследство от деда, мешковатые штаны. На его коленях лежит открытая толстая книга, которую он продолжает держать правой рукой. Рядом с ним, уставившись в яркий экран планшета, сидит молодая женщина в модных зауженных джинсах и футболке; света от ее устройства хватает, чтобы Артур смог разглядеть, что мужчина внимательно смотрит на него и только ждет подходящего момента для начала беседы. Тиканье механических часов, чей-то приглушенный кашель. Встретившись с ним взглядом, мужчина жестом приглашает Артура следовать за ним, затем встает, убирает книгу в тряпичный рюкзак и идет по проходу полупустого салона к расположенным в начале вагона дверям.

Помешкав пару секунд, посмотрев на оставшихся сидеть пассажиров, застывших в ожидании, когда вернется электрический ток, Артур решает пойти за мужчиной: тот внушает ему доверие детскостью глаз, увеличенных линзами, стилем старой одежды.

– Нужно выбираться отсюда, парень, пока не поздно, нужно выбираться! Но это не просто сделать, поверь! Нужно долго тренировать себя, свой мозг! Ты ведь понимаешь меня, на вид ты вроде не такой дурак, как все они, ты должен понять, что это… – продолжая тараторить, мужчина вначале ударяет кулаком по кнопке рядом с боковыми дверьми, затем пытается открыть их руками: от напряжения его голос становится громче и надсаднее, он вынужден замолчать и набрать в грудь больше воздуха, но и это не помогает – двери сдвигаются только сантиметра на два. Артур не совсем понимает, о каком выходе идет речь – о выходе из вагона в тоннель, из тоннеля на станцию или о чем-то другом. Попыхтев еще какое-то время, мужчина оставляет попытки открыть створки дверей, озирается в полумраке, словно загнанное в угол животное, потом шепчет:

– Пойдем вперёд, там есть аварийный выход через кабину машиниста.

Они находятся примерно в середине состава и, чтобы дойти до машиниста, им нужно пересечь четыре стыка между вагонами. Мужчина распахивает первую дверь и им в лицо ударяет сырой прохладный ветер из тоннеля. Тихий, похожий на крики похороненной заживо толпы, гул. Артур вспоминает, что на этой ветке лет пять назад был масштабный теракт, несколько сотен смертей, и ему становится не по себе. Он представляет, как в вагонах раздается череда взрывов: шрапнель из гаек, шурупов, гвоздей со свистом разрезает воздух и нашпиговывает тела пассажиров, превращая их в фарш. Те, кто умер не сразу, пытаются ползти, скользя в крови, натыкаясь на оторванные конечности.

Артур моргает, трясет головой. Мужчина тем временем светит в проем между вагонами встроенным в телефон фонариком: защитный кожух-гармошка изорван в лохмотья, но пытаться пролезать через него не хочется, слишком узко и можно застрять. «В старых составах мы могли бы выпрыгнуть с торца вагона, они цеплялись так, что было достаточно места», почти с ностальгией говорит мужчина и открывает дверь следующего вагона. Они идут быстрым шагом по салону, Артур косится на силуэты людей: почти все сидения заняты, некоторым пассажирам даже приходится стоять, прислонившись спиной к поручням или створкам боковых дверей. Запах, как в кабинете у дантиста. Наконец, они оказываются в головном вагоне, почти пустом. Дверь в кабину машиниста приоткрыта: погасшие экраны, разноцветные кнопки. Самого машиниста нет, и Артур спрашивает, не ездит ли этот поезд в автоматическом режиме. «Не должен, хотя, всё может быть, всё! Они постоянно обманывают нас, скрывают правду, понимаешь? Хотят выставить нас параноиками, безумцами, чтобы люди отвернулись от нас. Но их усилия напрасны, напрасны, они ничего не смогут сделать, не смогут нас остановить, ибо с нами…». Из окна видно несколько метров тоннеля: слабое тление аварийных ламп вдоль контактного рельса, чугунные ребра, толстые кабели, подвешенные по бокам.

Они спускаются по откидной лестнице, оказываясь снаружи, на дне тоннеля, рядом с колесами поезда, на противоположной стороне от контактного рельса. Света недостаточно и мужчина достает допотопный громоздкий телефон с фонариком, затем карабкается на узкую бетонную опалубку, оборачивается, подает руку Артуру. Они проходят метров сто, когда раздается первый мощный взрыв, видимо, в одном из последних вагонов: взрывная волна проносится по тоннелю, чуть не сбивая с ног Артура, больно ударив в его барабанные перепонки. Вспышка на мгновение заставляет тени от их тел метнуться прочь. Потеки черной жижи, просочившейся сквозь плотно пригнанные чугунные плиты, лианы проводов. Они ускоряют шаг. Опалубка сменяется жестяным настилом, кое-как приваренным к опоре из стальных уголков, и звук их шагов начинает эхом разноситься вдоль гулкой трубы тоннеля.

Мужчина опять начинает бормотать: «Это не живые люди, их не нужно жалеть. Это роботы, рабы, пустые оболочки! Они даже не пешки в этой игре, они вообще никто, симулякры, их плоть ничего не стоит, понимаешь? Системные ресурсы, статистическая погрешность, разменная монета в финальной сделке по приобретению…» и не останавливается, пока их не нагоняет звук второго взрыва. Уж не этот ли человек заложил взрывчатку, задумывается Артур. Этот мужчина говорит так, как будто повторяет за кем-то слова, как будто они принадлежат не ему, а авторитетному оратору, проникшему с помощью своих речей в его голову, словно паразит, и превратившего его в носителя Идеи. Артуру и раньше попадались фанатично настроенные люди, но не в таких обстоятельствах. Жестяной настил под ногами сменяется решетчатым, который метров через триста обрывается, вынуждая их спрыгнуть на дно.

5

Они идут уже почти час, пешком по шпалам, но так и не добрались до станции. Чтобы перевести дух, они садятся на блок из горной породы, оставленный здесь, видимо, специально для этого. Мужчина долго не может справиться с одышкой, и молчит до тех пор, пока в тоннеле не загорается яркий свет: развешенные вдоль него гирлянды фонарей вспыхивают, заставляя зажмурить глаза. Мужчина чертыхается. Они сидят еще минуту, моргая и озираясь.

Из глубины тоннеля, с той стороны, откуда они шли, начинает нарастать нестерпимый скрежет и через несколько мгновений они понимают, что на них несется поезд. Вначале у Артура мелькает мысль, что можно встать на каменный блок и прижаться к стене, но, взглянув еще раз на сильно приблизившийся состав, он видит, что тот разворочен взрывами: разорванные листы стали, словно зазубренные лезвия торчат во все стороны, задевая округлые стены тоннеля и разбрызгивая снопы искр. Артур разворачивается и бежит, краем глаза замечая, что его спутник упал плашмя на грудь, спрятавшись за каменным выступом, на котором они сидели всего минуту назад. Пробежав метров двадцать и уже чувствуя кожей спины, как поезд быстро приближается к нему – еще мгновение, и он разрубит его на части или затянет под колеса и намотает на ось – Артур в последний момент ныряет в проем в стене с ржавой дверью и падает у ее порога, забиваясь в пыльный угол. Скрежет больно режет слух, искры скачут перед лицом так, как будто к нему поднесли бенгальский огонь. Он чувствует, как что-то тяжелое, мягкое ударяется о его спину, но осмеливается повернуться и посмотреть, что это, только когда звук проехавшего поезда начинает затихать. Рядом с ним валяется оторванная по плечо рука с зажатым в кисти смартфоном: он продолжает работать, несмотря на треснувшее стекло, и показывает последнее сообщение, оставленное в чате собеседником его владельца: «Ты куда пропал?».

Артур отодвигает от себя этот обрубок, встает, не до конца веря, что остался жив, открывает ржавую скрипучую дверь, за которой оказывается залитая светом лестница. Слышит смех и ругательства мужчины. Судя по всему, он тоже остался целым. «Идите сюда, тут лестница!», кричит Артур и удивляется детскости своего голоса, такого чистого, звонкого, но как будто чужого. На стене висит старая, в советском стиле керамическая табличка с надписью «Женская уборная» и стрелкой. Поднявшись по лестнице, они останавливаются перед небольшой деревянной дверью, покрытой многими слоями растрескавшейся краски. Где-то вдалеке в тоннеле срабатывает сирена. Мужчина дергает ручку, но дверь закрыта каким-то допотопным замком. Тогда он просит Артура отойти и с разбега пинает дверь – та хрустит, но с первого раза не подается, и ему приходится повторять эти удары несколько раз – до тех пор, пока древняя дверь не упадет на пол, сорвавшись с петель. Артур замечает, что ступни мужчины обуты в ботинки с высокими берцами, похожие на армейские или те, что носят спецподразделения полиции. Этот человек не так прост, как ему показалось вначале. Скорее всего, это один из активистов Сопротивления, или как там они теперь себя называют.

Сразу за дверью и в самом деле оказывается туалет, но, судя по всему, он уже не используется по назначению: на полу свалены кучи строительного мусора, из-под которого выглядывают зелёные деревянные ящики со стальными ручками по бокам. Артур видел такие в новостных выпусках, когда там показывали сюжет про нейтрализацию очередного подполья боевиков, и в видео играх. Обычно в них хранились боеприпасы. Желтый свет от пары лампочек, повисших под потолком на черном, заново проведенном со стороны тоннеля кабеле.

Не останавливаясь, они выходят из уборной, идут в почти полной темноте по коридору и попадают в гардероб, где чуть больше света: погнутые стойки с крючками для одежды, кресла и диваны с выпотрошенной поролоновой набивкой, зеркала в нишах стен. Дневной свет падает сверху, с широкой мраморной лестницы, поднявшись по которой они оказываются в фойе. Многие окна выбиты, у входа в зал свалена куча бумажных мешков с цементом. Одна из высоких дубовых створок входной двери сорвана с петель и валяется на полу, другая поскрипывает на сквозняке.

6

Оказавшись на улице и взглянув на здание снаружи, Артур видит, что они вышли из заброшенного Театра юного зрителя. Кажется, мать водила его сюда на новогодние представления, когда он был совсем ребенком. Стаи детей с зажатыми в руках коробками конфет, их писклявые голоса, слившиеся в монотонный гам. Театр стоит на холме и, чтобы оказаться на тротуаре и слиться с прохожими, им нужно спуститься по руинам широкой гранитной лестницы, некоторые ступени которой отсутствуют. Стараясь скрыть волнение, он медленно спускается с холма, отставая от бородатого провожатая, оглядывается по сторонам, словно на экскурсионной прогулке и лишь пройдя метров двести по тротуару вдоль шумной, заполненной автомобилями дороги, он чувствует себя в относительной безопасности.

Артур постепенно приходит в себя после шока и ему хочется задать кучу вопросов спутнику, но он боится показаться просто любопытным ребенком, которому, конечно же, нельзя доверять, и поэтому молчит. Взрывы в метро, оторванная рука с зажатым смартфоном, деревянные ящики с боеприпасами. Они идут по улице, первые этажи домов которой занимают разнообразные мелкие магазины с крикливыми вывесками: модная одежда из Японии, чайная лавка, салон роботизированной бытовой техники. На углу улицы, в подвале дома, расположен бар и мужчина жестом показывает ему, что они должны зайти внутрь. Тяжелая кованая табличка над входом с названием, написанным белой краской с помощью плохо прижатого трафарета: «Штаб». Интерьер бара в стиле милитари, главный зал – почти аутентичный блиндаж: стальные тяжелые двери, столы и стулья из грубо сколоченных досок, лампочки без абажуров под потолком. Красные полотна со значками, похожими на свастику, оружие времен второй мировой. Еще рано, бар только открылся, и в нем нет других посетителей.

Они садятся в глубине зала, в затененном углу. Официант, двухметровый скинхед, ставит им на стол керосиновый фонарь и дает напечатанное на древней пишущей машинке меню: буква «о» выпрыгивает из строки и, кроме того, часто пробивает плотную бумагу насквозь, оставляя после себя зияние. Заказав ячневую кашу и чай, они дожидаются, когда официант отойдет достаточно далеко, чтобы не расслышать их разговор.

– Можешь называть меня Хасан Сербедар или Висельник, это одно из моих имен в подполье, – говорит мужчина. Теперь он не тараторит, как в метро, а произносит слова размеренно.

– Что там произошло? Это вы взорвали поезд? – не выдержав, шепотом спрашивает Артур. В глазах Хасана промелькивает тревога, которую почти сразу сменяет ехидная насмешка. Он еще раз обводит пустой зал взглядом, потом нехотя отвечает:

– Нет, не я. И даже не мои люди. Но я знал, что он взорвется.

– Зачем вы сели на него?

– Хотел убедиться, увидеть своими глазами тех людей, обреченных. – Он замолкает, сидит в задумчивости минут пять.

– Мы проиграли битву. Мир, этот мир, теперь принадлежит Даджалю, понимаешь? За все нити реальности теперь дергает только Сатана. – Артур вглядывается в собеседника, пытаясь найти хоть намек на иронию в его лице, но тот абсолютно серьезен. – Отдельные сражения продолжаются, но они уже ничего не смогут изменить, ничего. Все делается по инерции, а скоро и она иссякнет. Я хочу выторговать для себя право перейти в другой мир, где исход битвы еще не предрешен. Там я могу быть полезным, понимаешь? Мы должны покинуть поле боя, передислоцировать остатки сил.

Официант-скинхед с подносом выходит из кухни и идет по направлению к ним. Они замолкают, наблюдая, как он расставляет перед ними еду: две алюминиевых миски с кашей, тарелка с толсто нарезанными кусками черного хлеба, чай в граненых стаканах.

Артур задумывается, почему этот полубезумный человек, внешне похожий на безобидного программиста-холостяка, ведет с ним беседу на религиозную тему здесь, в баре для неонацистов. Хасан продолжает говорить, все дальше углубляясь в спутанные дебри своей веры, но Артуру кажется, что он уже схватил главное и дальше можно слушать вполуха. Язычок пламени в фонаре, запах керосина. Где-то минут через пятнадцать Хасан начинает рассказывать о священном огне, с помощью которого можно избавиться от власти Антихриста, обмануть его слуг и перенестись прямо на их глазах в один из потусторонних миров. Артур понимает, что в некотором роде это продолжение речи, начатой бомжом со свалки: много мутных намеков, громкие слова о спасении и самопожертвовании, уверенность, что мир разваливается под властью приспешников Сатаны.

7

Выпив чай, Артур чувствует легкое головокружение. Хасан Сербедар продолжает говорить и его спокойный, уверенный голос словно погружает в гипноз. В зал в сопровождении нескольких здоровых, наголо обритых парней заходит какой-то низкорослый плюгавый мужичок в странной форме, с боевой нагайкой на бедре, сплетенной из черной сыромятной кожи. Кажется, сейчас так выглядят казачьи атаманы – что-то похожее Артур видел по ТВ, но тогда он подумал, что это ряженые актеры, нанятые Правительством. Плюгавый мужичок издалека кивает Хасану, потом показывает подчиненным, как нужно сдвинуть столы, громко отчеканивая команды, заставляя в унисон своему зычному голосу резонировать и дребезжать весь зал. Прервавшись на минуту и подождав, пока новые посетители не рассядутся, Хасан продолжает говорить, но голос его становится еще тише и он то и дело переводит взгляд с Артура на казаков. Запах свиного жира, которым смазаны их сапоги.

– Не бойся боли. Это ложный страх, одна из уловок Даджаля, – Хасан закатывает рукав кофты, показывая Артуру исковерканную шрамами плоть, – Даджаль специально внушает страх перед болью и смертью, чтобы контролировать твое тело, ему нужно, чтобы ты боялся смерти, понимаешь?