Блики

– Хватит валяться как тюлень, иди поплавай! – голос его жены, еще молодой. Что она испытывает к нему сейчас, ее голос кажется мягким, но вдруг она уже решила, что с ним всё кончено и не разводится только потому, что им нужно платить ипотечный кредит.

Он встает, снимает очки, затем футболку – его спина, плечи и грудь сгорели еще вчера и теперь его кожа розово-красная от солнечных ожогов. В глазах слегка темнеет, голова кружится – он слишком долго лежал без движения, да и пара коктейлей сделала свое дело. Неуклюже ступая босыми ногами по песку, он плетется к воде – ее прохлада заставляет его внутренне встрепенуться, но он заходит в море медленно, иногда останавливаясь, чтобы привыкнуть и только когда вода доходит до его пупка, он пускается вплавь.

12

Маленькая, грязная квартира. Дочь не приезжает по полгода, он никому не нужен, жалкий, беспомощный старик. Большую часть времени он проводит в виртуальной реальности, надевает на себя шлем… Господи, всё это смахивает на кошмар. Танцующие вокруг школьницы, модифицированное тело. Какой сейчас год на дворе? В один из вечеров ему сделалось плохо. Одышка усилилась, ему стало не хватать воздуха, грудь пронзили спицы боли. Он позвонил дочери, кое-как описал свое состояние – она еле разбирала его слова, они были такими нечеткими, аморфными, он с трудом выплевывал их в трубку, и в итоге она решила вызвать скорую. Врач приехал через двадцать минут и засвидетельствовал его смерть. Артур просыпается в поту, дышит так, как будто ему только что удалось выбраться из собственной могилы. Где он, кто он? Он молод, полон сил, ему не шестьдесят, а шестнадцать, у него нет жены и дочери. У него стройное тело, многие называют его симпатичным. Но тот старик из сна словно притаился за углом и только ждет удачного момента, чтобы забрать у него молодость и превратить в брюзжащего неудачника. Лучше умереть молодым, чем всю жизнь пресмыкаться. Подушка с комками, его шкаф напротив кровати, запах разложения. Какие нечеткие границы, как легко здесь потерять себя. Эти сны, наслоения мягких кошмаров, в которые тебя пеленает Создатель, через них все время приходится прорываться в поисках подлинной жизни, но если ее уже нет?

13

Он оказывается в лесу, но этот лес не реален, он даже не пытается казаться таким. Это игра в мультипликационном стиле, в них раньше играли малолетки. Яркие цвета, гипертрофированные формы. Коренастые упитанные стволы деревьев, глянцевый пластик их листвы. Такой же он видел на венках, когда хоронили его отца – если приглядеться, то можно понять, насколько грубая это работа: прожилки толстые и не достаточно разветвленные, по краям есть заусеницы. Он выходит на опушку, продираясь сквозь кустарники, оглядывает раскинувшуюся перед ним поляну. Некоторые детали отсутствуют вообще, на некоторых сделан преувеличенный акцент. За его спиной каркает ворон, по высокой траве пробегает волна, хотя он не чувствует ветра своей влажной от жары, чувствительной кожей. Он вспоминает реальный лес: уходящие ввысь сосны, шелушение их коры, сухие частицы которой подрагивают на ветру, жирная грязь под ногами, покрытая бледно коричневыми иглами хвои. Кривые оградки в потеках ржавчины, кресты и каменные стелы с выцветшими овалами. Незнакомые ему люди несут гроб к свежевырытой могиле. Слои дерна, торфа, глины, песка. Лужицы воды на дне, рассеченный лопатой червь. Используя грязные веревки, гроб, этот грубо сколоченный деревянный ящик, опускают вниз.

Артур возвращается в солнечный искусственный мир игры, идет через поле поросшее колосьями дикой пшеницы. На плече у него висит лук, длинные волосы развеваются на ветру. Энергия переполняет его изнутри, он предчувствует приключения. Затаившаяся в зарослях крыса смотрит на него с иронией, но он ее не видит, он старается забыть обо всем плохом и сосредоточиться на задании. На прекрасное королевство напали темные силы, и он должен дать им отпор, должен стать героем-спасителем, а для этого он должен найти какой-то ебучий мост хер знает где. Он останавливается у лужи, встает на колени, чтобы зачерпнуть воды ладонями и попить. Интересно, есть ли тут микробы или зародыши паразитов, которые только и ждут, чтобы оказаться внутри его тела. На миг он замирает, глядя на отражение, слишком четкое и яркое, чтобы быть настоящим – он словно смотрит на полупрозрачный экран трехмерного монитора: можно сфокусироваться на коричневатом глинистом дне, а можно на зеркальной глади лужи, в которой отражается его голова, шея и часть нагого торса на фоне безоблачного голубого неба. Его уши заострены, глаза неправдоподобно большие, черты лица слишком правильные, по ним нельзя сразу понять, к какому полу он относится. Он переводит взгляд на набедренную повязку, на никелированный гульфик. Продолжая разглядывать себя, Артур чувствует, как его грудь начинает сотрясаться от приступа неконтролируемого смеха.

Создавая будущее

Большой, покрытый зеркальной смальтой шар медленно кружится над расположенной за танцполом сценой. Озаряясь разными цветами, он отбрасывает квадратные радужные блики на затенённые поверхности стен, на призрачный экран потолка: они двоятся, растягиваясь и искажаясь, и их синхронное скольжение как будто заставляет комнату вертеться. Сделав заказ у бара, девочка стоит в нерешительности, выбирая, где бы сесть. Прямоугольный остров желтоватого света, окружённый полумраком зала, его зыбким, тёмным пространством… Он словно плывёт в пустоте: пухлые, кожаные диваны стоят вдоль его кромок так, что линия тени проходит по самому краю их толстых спинок. Стеклянные столешницы, ряды низко подвешенных ламп… Присев на один из диванов, девочка ждёт свой ликёр. Металлические абажуры, похожие на опрокинутые чашки, их бледное отражение на столе.

Напротив, метрах в трёх от девочки, сидит высокий парень, неплохо одетый, с коротко остриженными, курчавыми волосами и большим, изогнутым носом. Его взгляд то и дело пронзает наполненный сигаретным дымом воздух, впиваясь в неё и заставляя дышать чуть чаще. Ему около тридцати и девочке льстит его внимание. Электронная, ритмичная музыка: яркие аниматоры на небольшом танцполе, их сложные, механические движения… Стройные, почти обнажённые тела, высвеченные вспышками света. Правда, никто не следует их примеру, предпочитая сидеть за столиками и попивать коктейли. Девочка слышит, как бармен, перекрикивая музыку, болтает за её спиной со своим знакомым: «мы вытворяли с ней такое, ты не поверишь!». Его звонкий смех где-то в промежутке между барабанными ударами, глубокими, низкочастотными.

Она – стройная, нервная, с копной осветлённых, уложенных воском волос и большими внимательными глазами – закуривает так, что парень чувствует, как кровь приливает к его члену. Он ёрзает, машинально продолжая говорить, но его фантазия уже спешно создаёт будущее: сочные образы проплывают перед его взором среди лоскутков дыма: её взгляд снизу вверх, её заголённое тело, цвет её сосков. Совершив головокружительный ритмический переход, музыка на мгновение умолкает: они, наконец, встречаются глазами и девочке кажется, что он знает все её мысли, всё её прошлое, что он проникает в неё всё глубже… Его чёрные, чёткие брови, грубоватые черты лица.

Освободившись, время замедляется до тех пор, пока излучатели акустических систем вновь не начинают вибрировать, заполняя пространство волшебными волнами. Усилием воли она отводит глаза, делая вид, что хочет получше рассмотреть наполненный мятным ликёром стакан: его хрустальные грани то и дело ловят луч света, ярко вспыхивая, ослепляя. Тонкие, стальные нити нот, повисшие в воздухе над барабанными буграми, её воспоминания, её сбивчивые мысли. Не удержавшись, прежде чем поднести стакан к губам, она снова мельком смотрит в его сторону, и это заставляет парня улыбнуться. Глаза девочки, её движения вроде бы говорят о её опытности: скорее всего она совершеннолетняя, хотя в ней и есть что-то детское, наивное. Тоже улыбнувшись, она делает глоток: сладкое тепло растёт, расцветает, пронизывает в ней каждую клетку…

Допив ликёр, она поднимается, и, увлекая за собой волокна дыма, уходит, постепенно растворяясь в тёмной глубине зала: её упругие ягодицы, плотно обтянутые короткими, джинсовыми шортами, её длинные, стройные ноги, в движениях которых столько грации… Парень чувствует, как его сердце сжимается от сожаления. Впрочем, выход из клуба в другой стороне и она, скорее всего, вернётся.

Чил-аут зал: развалившиеся на диванах люди, какой-то бесконечный фильм. Она садится между двух довольно юных, пёстро одетых парней: они отрываются от просмотра, косятся на неё; их пустые глаза постепенно наполняются смыслом. Какое-то время они делают вид, что продолжают смотреть фильм, лишь изредка переглядываясь. Её тело, аромат её духов, её шея, смуглая от загара… Парень справа, словно невзначай, кладёт руку ей на колено, затем, немного раздвинув ей ноги, скользит горячей ладонью по внутренней стороне её бедра, всё выше, ребром кисти упираясь в промежность: её шелковистая кожа, грубая джинсовая ткань. Пальцы парня ловко справляются с большой, золотистой пуговицей шорт, с молнией ширинки – он лезет к ней в трусы. Гладко выбритый лобок, нежные, чувствительные складки плоти. Лёгкая дрожь, пробежавшая по её позвоночнику, его плавные, но уверенные касания. Девочка сползает по спинке дивана, поворачивается лицом к другому, сидящему слева от неё парню: их губы всего в нескольких сантиметрах друг от друга, короткое движение его головы, его настойчивый язык, его дыхание… Представив всё это, тридцатилетний парень решает пойти на её поиски.

Прикрыв глаза, позволяя двум молодым парням (они её сверстники или чуть моложе) ласкать себя, девочка вспоминает взгляд парня постарше, самоуверенный, немного наглый, заставивший её дыхание участиться. Его чёрные, жёсткие на вид волосы, его большой нос с горбом. Она уже жалеет, что ушла из того зала. Неожиданно для соседей по дивану, девочка отстраняется, скидывает с себя их руки – пёстрые парни смотрят на неё с недоумением, пытаются её остановить, но их усилия напрасны: полная решимости, она уже застёгивает шорты. Растерянность на их лицах соединяется с любопытством, слегка насмешливым: они вновь переглядываются, словно затевая что-то забавное за её спиной. Девочка встаёт, оправляет на себе одежду – она вот-вот уйдёт. Слабый свет бра, пустые лица… Бесконечный фильм с давно умершими актёрами. Чил-аут зал.

Столкнувшись с ним в узком, сумрачном коридоре и немного оторопев от неожиданности, она прислоняется к стене: слева от неё туалетная дверь, облитая зеленоватым светом лампы. Он обхватывает её за талию, привлекает к себе: её запрокинутая назад голова, её остренький подбородок. Их соединённые объятием тела, его жадные поцелуи… Когда она понимает, что уже ничего не остановить, она чувствует ещё большее возбуждение. Ей не хватает воздуха, и она начинает дышать ртом: её разомкнутые губы, то и дело облизываемые, но всё равно сухие, её большие, внимательные глаза со зрачками, почти полностью скрывшими райки. Он проталкивает её в туалетную кабинку и закрывает за собой дверь. Тут чисто, пахнет цветочным ароматизатором; флуоресцентный свет делает акцент на мельчайших деталях их кожи. Она пытается рассмотреть его, но не успевает: парень прижимает её к стене, целует шею; его сильные руки довольно грубо ласкают её грудь, её ягодицы. Глянцевитая краска, нанесённая прямо на покрытую неровностями бетонную поверхность, ванильный запах её кожи, её податливое, послушное тело…

Глаза девочки прикрываются, изо рта доносятся тихие стоны. Распалённый парень срывает с неё блузку, потом, не расстёгивая, стягивает с неё лифчик. Её грудь: тёмные, торчащие соски с широкими ареолами. Когда он целует их, слегка покусывая, девочка с шумом вдыхает сквозь зубы. Её ноги слабеют, подкашиваются, она оказывается на коленях… Её серьёзное личико напротив сильно оттопыренной ширинки: она смотрит на него снизу вверх и видит, как его губы искривляет улыбка.

Точными, резкими движениями он расстёгивает свои джинсы: огромная лиловая головка торчит наискосок из его хлопковых трусов. Приспустив их вместе с джинсами, он проводит кончиком члена по её губам: девочка открывает рот и он осторожно вставляет ей, так, чтобы не задеть её остренькие клыки. Она пытается сосать, но неимоверно раздувшаяся плоть полностью занимает полость её рта, заставляя держать его открытым предельно широко. Солоноватый привкус, его лицо, преображённое животной страстью: сдвинутые к переносице брови, мерцание тёмных глаз.

Взяв девочку под мышки, он поднимает её, разворачивая к себе спиной. Его ладони скользят по её талии, затем обхватывают её упругую грудь, то сжимая, то отпуская её, словно доя. Она стремится заглянуть назад: её затылок, её красиво изогнутая шея, полные мольбы глаза. Сняв с неё шорты, слегка надавливая правой рукой ей на спину, заставляя прогнуться, левой он массирует промежность девочки, кончиком среднего пальца выискивая клитор в складках половых губ: отросток чрезвычайно чувствительной плоти, подушечки его пальцев, прохладно-влажные от слюны. Они снуют – туда-сюда, туда-сюда – то быстро то медленно, раздражая тысячи нервных окончаний девочки, заставляя её ощущать каждую бороздку в рельефном рисунке их кожи. Её вульва сочится, становится мокрой… Девочка вновь стонет, переминается с ноги на ногу, расставляя их пошире. Она чувствует горячее прикосновение его члена впадинкой между ягодицами, чувствует, как тот скользит всё ниже, как руки парня обхватывают её бёдра, приподнимают её, как бы насаживая… С лёгким хлюпом парень входит в её влажное нутро.

Грандиозная поступь низкочастотных волн, пульсация крови: её стоны переходят в крик. С каждым его толчком ей приходится привставать на носочки, почти подпрыгивая: её соски прижимаются к прохладной, покрытой пупырышками стене, скользят по ней вверх и вниз… Ей кажется, что он смог бы приподнять её в воздух так, что она повисла бы на его члене, словно на вертеле. Его тяжёлое дыхание, его грубые, сильные руки. Гулкая музыка, хрустальная капля воды, вот-вот готовая сорваться с кончика крана. Девочка закрывает глаза: яркий спазм на несколько мгновений замыкает цепочки её нервов, пронизывая их сладкими всполохами. Он словно останавливает течение времени – тело девочки высвечивается изнутри, она замирает, её напрягшиеся мышцы подрагивают. Она перестаёт ощущать поверхность стены, медленно погружаясь, проваливаясь в неё, словно в молочное суфле.

Парень ускоряет ритм, заставляя девочку поскуливать от наслаждения: электрические разряды вновь скапливаются в низу её живота, готовые в любой момент взорваться, точно залп фейерверка в вечернем небе. Их разгорячённые, влажные от пота тела соударяются с громким отчётливым шлепком. Девочка то отталкивается от стены, наклоняясь всё ниже, почти касаясь пола кончиками пальцев и заставляя парня сделать шаг назад, то вновь прижимается к её холодноватой, уже опять затвердевшей поверхности.

В конце концов, громко застонав, парень сгибает девочку пополам, прижимает её спиной к стене: его удары становятся сильнее, он старается засадить ей как можно глубже. Струйки пота сбегают вниз по его поджарому торсу. Девочка начинает хныкать, беззвучно повторяя какие-то слова. Он вновь стонет, теперь протяжнее: сладкие, электрические мурашки покрывают головку его члена, пробегают вдоль его ствола к позвоночнику и, радужно переливаясь, искрясь, устремляются ввысь, врываясь в головной мозг, расцвечивая его блёстками. Его член ещё больше раздувается, подрагивает, вбрасывая в неё семя короткими, напряжёнными струями. Девочка с шумом втягивает в себя воздух: её губы дрожат, ресницы слегка намокли от слёз.

Помыв член над раковиной и сполоснув лицо, парень уходит. Щелчок захлопнувшейся за ним двери, резкий цветочный запах… Девочка сидит на корточках: глянцевитый блеск стен, приглушённая музыка. Её шорты на полу, её отсутствующий взгляд. Она прокручивает в голове ролики недавнего прошлого: отрывочные, но яркие, они вызывают у неё едва заметную улыбку. Его чёрные волосы, такие жёсткие на вид, грубые, уверенные движения его рук. Жужжание флуоресцентных ламп, капельки вытекшей из неё спермы… Быстро встав, она закрывает дверь на защёлку. Её лицо в зеркале над раковиной: слегка размазанная вокруг глаз тушь, небольшой засос на шее. Она всё еще чувствует его запах, его прикосновения и ей кажется, что они останутся на её коже надолго… Наконец, подтерев сперму туалетной бумагой и бросив её в унитаз, девочка начинает одеваться.

05

Православный

госпиталь

so we lay in the dark

«cause we've got nothing to say

just the beating of hearts

like two drums in the gray

i don't know what we're doing

i don't know what we've done

but the fire is coming

so i think we should run

i think we should run, run, run

1

Вечером в воскресение, перед концом смены, Алексей Геннадьевич вместе с санитаром, чьи тупые шутки уже стали ему надоедать, едет на вызов – нужно констатировать смерть. Адрес ему кажется смутно знакомым, но он понимает, что уже был здесь недавно, только когда выходит из машины и видит покосившийся козырек над входом в многоэтажное серое здание из железобетонных плит. Тот же мерклый лифт с запахом гари и мочи: нацарапанные на стенах проклятия, скрип плохо смазанных деталей подъемного механизма. Они приезжали сюда на прошлой неделе, кажется, забирали какого-то подростка впавшего в кому.

Дня два назад соседи почувствовали отвратительную сладковато-липкую вонь разложения, которая становилась все насыщеннее и терпеть которую было уже невмочь. Кто-то позвонил в полицию, и приехавший на вызов участковый с первого вздоха узнал хорошо знакомый трупный запах, распространившийся, словно выхлоп из токсичного болота, по площадке перед лифтом, и уже начавший проникать в его шахту, постепенно отравляя весь дом. Участковый, в свою очередь, вызвал специалистов из МЧС, чтобы те открыли дверь, вырезав замок циркулярной пилой. Пронзительный визг металла, завитки дыма над раскаленной раной. Пока они возились с дверью, размахивая ломом и монтировкой, участковый вышел на общий балкон – подышать свежим воздухом и покурить. До работы в полиции он воевал на Кавказе и повидал много трупов, в том числе и полуразложившихся: их деформированный вид – разбухшее мясо, восковой цвет кожи с темными трупными пятнами, сочащаяся из отверстий жижа – давно перестал его трогать, более того, когда он видел мертвеца, он испытывал облегчение от осознания того факта, что муки этого человека закончились и он, так или иначе, обрел мир. Крики живых людей, раненных, или тех, кого пытали, раздражали его куда больше, даже в воспоминаниях и снах. Правда, у еще живых людей было преимущество – они пахли дерьмом, мочой и потом, но эти запахи в сравнении с трупной вонью казались вполне сносными. Затушив окурок о бетонную стену и выбросив его с балкона в серую бездну, он достает смартфон и звонит в скорую.

Когда врач с кейсом в руке и, следом за ним, санитар выходят из лифта, дверь в квартиру уже открыта настежь. Ребята из МЧС уехали, любопытных соседей отпугнули волны нестерпимой вони. Участковый, мужчина средних лет в полицейской форме и с марлевой повязкой на лице, подходит к ним. Он уже осмотрел место происшествия вместе с понятыми, сделал необходимые замеры и набросал протокол осмотра трупа. Осталось получить заключение медиков. Алексей Геннадьевич, обменявшись парой фраз с угрюмым полицейским и надев респиратор, заходит в квартиру. Тело женщины висит в полумраке, в глубине коридора: силуэт обрамлен аркой, за которой больше дневного света – он проникает из открытых дверей комнат. Верхний конец веревки привязан к турнику, нижний плотной петлей сдавил горло женщины с такой силой, что ее язык вывалился наружу и нелепо торчит изо рта, словно у ведьмы из фильмов ужаса. Растрепанные волосы шевелятся из-за сквозняка, покрытые трупными пятнами ноги согнуты в коленях, ступни касаются пола. Синюшный оттенок предплечий и кистей рук. Узел на затылке, наложение петли типичное. Врач говорит санитару, чтобы тот помог участковому снять тело и отходит в сторону. Родных и близких нет, поэтому труповозку придется вызывать ему.

После того, как тело оказывается на полу, врач, поставив кейс к стене, светит фонариком в рот умершей, проверяя, есть ли у нее золотые зубы, но распухший язык мешает ему и он оставляет свои попытки. Да и кому это нужно: если ребята из морга что-то найдут, пусть забирают себе, ему не жалко. Закончив осмотр, он выходит из квартиры и заполняет бланк констатации смерти.

2

Марина берет опасную бритву, влажную от раствора хлорамина и кладет ее на дно почкообразного лотка из нержавейки, потом, подумав немного, захватывает с собой и ножницы. Позвякивание стали, запах средств дезинфекции. Марина относит лоток к койке Артура, возвращается, делает раствор для бритья: бросает мыльную стружку в эмалированный таз с горячей водой, добавляет глицерина, размешивает все это кистью руки, затянутой в резиновую перчатку. Затем ставит таз на столик на колесах, и, громыхая из-за неровного пола и плохо закрепленных металлических полок, везет его к постели пациента.

Артур лежит навзничь, его глаза закрыты, щеки ввалились. Наркоман на соседней койке что-то бормочет в бреду. Несколько секунд Марина смотрит на бледное, обескровленное, но по-детски красивое лицо Артура, потом начинает намыливать длинные, свалявшиеся волосы на его голове. Начав брить, Марина понимает, что лезвие нужно выправить, и, тяжело вздохнув, она идет за кожаным ремнем. Пристегнув один его конец к полой трубе изголовья кровати, она натягивает широкую полоску кожи с мелким ворсом левой рукой, а правой начинает водить по ней бритвой туда-сюда, обушком вперед, по направлению движения руки.

Закончив править бритву, протерев ее салфеткой, она добавляет еще мыльной пены, оттягивает мокрые волосы Артура назад и начинает осторожно их сбривать, стараясь не оставлять порезов. Это довольно муторная работа, и Марина возится с ней минут сорок – под конец она чувствует усталость в ногах. А ведь ей еще нужно поставить этому мальчику клизму, чтобы очистить кишечник, сделать инъекцию раствора глюкозы и много чего еще. «Бл…, когда же уже выйдет с больничного Маргарита, она уже второй раз его берет», думает она, опять вздыхает, и идет искать Джохара.

Когда они заканчивают с основными предоперационными приготовлениями, Марина вспоминает, что врач сказал ей дозвониться до матери мальчика и вызвать ее в больницу, чтобы она подписала необходимые бумаги.

3

– Плохие новости. Его мать повесилась, – дает отчет о проделанной работе Марина: ей удалось узнать номер телефона соседей этой женщины и те рассказали, почему она не отвечала на звонки.

– Почему плохие? Теперь мы можем оперировать его со спокойной душой. Никто не вчинит нам иск! – смеясь, отвечает ей врач отделения реанимации. Его гладкие седые волосы, морщины на лице, выцветшие райки глаз. – Дай мне его карту.

– Я побрила ему голову, вы видели?

– Да, да, я видел. Спасибо.

Врач листает историю болезни Артура, то и дело отвлекаясь и поглядывая на Марину, которая раскладывает по полкам лекарства: картонные упаковки с ампулами, бутыльки из темного стекла. Она излучает энергию, как и всякая влюбленная женщина, и он думает, что ее новый роман отличается от отношений, которые у нее были с мужчинами до этого – возможно, он станет ключевым в ее жизни. Ему нравится следить за метаморфозами молодых сотрудников. В старости становишься всё больше и больше сторонним наблюдателем и все меньше и меньше действуешь сам, размышляет врач, – готовишься к небытию. Эта мысль веселит его, хотя это веселье – мрачное.

– Знаешь, тут до тебя работала медсестра, сорокалетняя матерая тетка, так она верила, что души умерших, когда просачиваются сквозь потолок, оставляют на нем серый налет! – Врач продолжает усмехаться, но что-то в его голосе заставляет Марину слушать внимательно – Поэтому, говорила она, в палатах реанимации такие грязные потолки!

– Но вы то, Николай Николаевич, в это не верите? – спрашивает Марина, косясь через стекло на серый потолок над койками пациентов.

– Не знаю, не знаю, – Николай Николаевич хитро улыбается, – Еще она говорила, что души часто путают божественный свет с электрическим и летят на лампочки, застревая внутри них до тех пор, пока лампочку кто-нибудь не разобьет и не освободит их из стеклянной тюрьмы… Ее, кстати, сбила машина, и она умерла на улице, не дождавшись скорой помощи.

– Ладно, мне некогда, – вздыхает Марина и идет к койке одного из пациентов – ВИЧ-инфицированного наркомана, который то впадает в беспамятство, то приходит в себя, уже на протяжении нескольких дней – Все это похоже на бред.

– Да, жизнь похожа на бред! Вот только чей это бред? – смеется ей вслед Николай Николаевич, и Марине кажется, что он не врач, а чокнутый шаман, наделенный знанием о других мирах, иных ипостасях. В отделении ходят слухи, что ему не так долго осталось: около года назад у него диагностировали рак, прооперировали, но, говорят, лечение не помогло, и случился рецидив. Именно эти слухи о его скорой смерти придают вес даже самым пустым его словам, кажется, как будто за ними скрыто нечто важное. Хотя она и понимает, что его внутренний мир останется для нее чем-то чуждым, он никогда не сможет ей ничего передать, её женское любопытство заставляет ее внимательно слушать его речи. Но иногда Марина чувствует, что он специально запутывает ее, и тогда она, чтобы успокоиться, убеждает себя в том, что он всего лишь эксцентричный старый пердун и она не должна ломать голову, пытаясь разгадать его дурацкие шутки. Седые волосы, такие тонкие, прилизанные, словно кошачья шерсть. Серые радужки, холодный взгляд, в котором все больше безразличия и все меньше доброты.