Грязные руки

Быть педагогом – это ответственность; это, едва ли не в прямом смысле слова, взять ручонку ребенка в свою и вести его, пока он сам не сможет уверенно ступать по дороге жизни.

*****

Мастерская, повидавшая не одно столетие, тихая и незаметная толпе, раскрыла двери для своего старого мастера. Работа предстояла долгой и интересной. Мастер-гончар нашел необычный кусок глины. Она отдавала в нежный серый оттенок. Мастер, посвятивший всю жизнь гончарному искусству, сразу увидел в этом неотесанном, загрязненном землей куске удивительно прекрасный сосуд, который будет служить и радовать. Гончар отыскал эту глину у обмелевшей из-за сильной жары реки. Вода прятала под собой все эти годы материал на вес золота по своей ценности. Мастер не замедлил и вырезал из берега несколько кусков для работы.

Благодаря водам реки глина была отстоянной и созревшей для дальнейшего труда мастера. В мастерской он прощупал каждый вырезанный кусок. Плотность и консистенция впечатляли чувствительные руки гончара и вдохновляли на творчество. Хороша глина. Мастер бережно очистил материал от листочков, земли и мелких веточек, которые успели прилипнуть к поверхности.

Воды пригодится много. Гончар бросает всё и спешит с ведрами к колодцу. Не жалея воды, он смывает с глины все лишнее. Она должна быть чистой, без ни одной лишней примеси.

В окно мастеру заглядывают первые лучи солнца. Рассвет. Теплый свет играет на его измученном и спокойном лице. Лампа в мастерской тускнеет, уступая место небесному светилу. Гончар встал ещё засветло, чтобы найти эту особенную глину. Он знает: его труд будет ненапрасным. Работа кипит. Гончар суетится, под ногами скрипят старые половицы. Он нашёл струну и режет найденный и отмытый материал на более мелкие куски.

Мастер переходит в своему столу. Столешница совсем истёрта. Тут побывал не один кусок глины. Гончар берет отрезок и, поэтапно увлажняя его, начинает вымешивать. Каждый миллиметр должен быть продавлен его пальцами. Ещё немного воды, совсем чуть-чуть. Здесь нужны точность и мера. Ещё промять. В противном случае ничего не получится. Глина должна быть готова к работе. Сначала движением «бараний лоб», затем «спираль». Опять «бараний лоб», затем «спираль». Это изгоняет воздух, распределяет равномерно влагу. Повтор. Опять повтор. Глина должна стать плотной и приятной словно шёлк. Ни один пузырь не должен нарушать ее плотность.

Мастер прорабатывает так каждый кусочек. Бережно, нежно, верно. Это как настройка инструмента перед первым аккордом. Это как расправить крылья перед полетом. Полет должен выйти плавным, а звук – кристально чистым.

2

С пяти часов утра Михаил Немов был на ногах. На работу ему и матери нужно было явиться ровно в восемь, приходили домой они поздно, а опавшие листья отказывались сами собой убираться. Он видел, как мама тяжело охает и огорчается, когда видит такой беспорядок вокруг дома, и когда понимает, что ни сил, ни времени у нее не хватает на уборку. По этой причине, Миша встал засветло, чтобы хоть немного облегчить материнские заботы. Выгребая каждый уголок от мокрых разноцветных листьев и срезая сухие стебли летних цветов, Немов наводил чистоту вокруг своего скромного жилища. Он очень любил этот домик, он очень любил свою маму, и он очень любил эту осеннюю тишину. С каждым взмахом граблей, из-под слоя опавших листьев выглядывала голая сырая земля, и Миша думал о том на сколько важно и людям очищать себя от многолетних слоев грязи, чтобы белый снег чистейшей одеждой мог их полностью покрыть и согреть под собой.

Ну, а пока, до зимы было далеко. Ещё нужно будет не раз попотеть над этим золотым наследием осени, так как деревья не спешили расставаться со своими дорогими шубами и стояли в своей полной надменной красоте.

Немов собрал листья в мешки и вынес их на огород. Они послужат отличным удобрением.

Не даром Миша потрудился. Вокруг дома стало чисто и опрятно, но все же чего-то не доставало. И Немов знал чего. Его мама, Лопаткина Полина Георгиевна, обожала кустовые хризантемы. Она каждый год покупала по одному горшочку с этими цветами, и каждый год, к ее огорчению, они из-за морозов пропадали. Стоит, конечно, сказать, что Полина Георгиевна, не могла себе позволить раскошеливаться для своей прихоти, поэтому покупала цветы очень поздней осенью, когда они были совсем копеечными. День- два она нарадоваться ими не могла, а потом хризантему, не успевшую хорошенько укорениться, бил мороз.

Миша сегодня решил это исправить. Вчера на рынке он купил десять больших прекрасных кустов. Он хотел сделать для матери подарок. Теперь-то они точно приживутся и будут долгие годы радовать ее сердце. Он выкопал лунки, налил воды и начал садить.

Кусты, как яркие бусы, украсили их дворик. Маме, Миша был уверен, понравиться, и не ошибся.

Полина Георгиевна стояла на пороге в одной сорочке, накинув на плечи пуховый платок, и не верила своим глазам:

– Миша! Миша, что это?

Миша дрогнул. Он ее не ожидал.

– Мама, тебе нравится?– выпрямился он.

– Сынок, – ее глаза покраснели,– да как это? Да что это? Какая красота! Откуда?

– Купил. Для тебя. Нравится?

– Миша! – посмотрела Полина сыну в глаза.– Ну, ты ещё спрашиваешь! – она начала потирать нос и щёки и, надев первые попавшиеся шлепки, подошла к своему взрослому сыну и обняла за грудь (выше она не доставала).– Спасибо, сына! Ты всегда да что-то сделаешь для меня приятное. Ой! Только и успевай удивляться…

– Нет, мама, это Богу спасибо, что нас так любит.

– Богу завсегда спасибо,– согласилась женщина.

Они стояли обнявшись и молчали.

– И тебе спасибо, мама,– продолжил Миша, – что мамой мне стала!

– Миша,– улыбнулась Полина Георгиевна и заглянула сыну в лицо,– ты ведь это мне говорил вчера, и позавчера, и так, начиная с двенадцати лет.

– Мама, я говорил и буду это говорить тебе каждый день, потому лишь что ты моя,– Миша немного задержался и проговорил,– мама.

– Ну, и ладно,– растрогалась Полина Георгиевна, пряча лицо в его куртке. – Ну, и полно. Смотри, смотри я и расплачусь тут вся из-за тебя. Эх-хэх… Давай, давай я тебе помогу,– тут же она взялась за лопату.

– Нет, мам, – потянул к себе лопату Миша.– Я сам закончу. Сколько ж тут осталось работы? Два куста? Не надо. Не пачкай руки. Да ещё и простудишься. Холодно ведь. Иди лучше собирайся, тебе скоро нужно на работу. Там тебя уже заждались. Я тебя отвезу. Иди, иди. Не упрямься.

Полина Георгиевна, прослушав лекцию сына, поняла, что спорить бесполезно и послушно вернулась в дом.

– Бог в помощь, хозяин!– кто-то крикнул с дороги, когда Миша засыпал землей последний куст. Немов обернулся. На заборе висел мужик лет сорока у черной кожанке.

– Спасибо,– ответил Миша и принялся убирать инструменты.

– Машина вижу есть у тебя,– не уходил мужик, указывая на гольф во дворе,– а топливо найдется?

– Случилось чего?– спросил молодой человек.

– Да вот, что-то я не рассчитал. Из дому выехал, а на датчик не посмотрел. Вот и застрял я в вашем селе. Не поможешь?

– Поможем, конечно,– согласился Миша.– Где ваша машина говорите?

– На две улицы ниже твоей.

– Хорошо. Сейчас возьму канистру и лейку. Не волнуйтесь. Все сделаем.

– Вот спасибо тебе. Спасаешь меня!– положил мужик руку на грудь.

Не в долгом времени, они добрались до подгнившего белого Т5. Миша Немов, заметив знакомое авто, сразу притормозил. Со вчерашней ночи он так и не говорил с соседом. В голову Миши прокрались недобрые мысли, но, поспешив их разогнать прочь, решил во что бы то не стало, поступать по стальным Библейским принципам. Нуждающемуся нужно помочь.

Гришка Сверчок открыл бачек для топлива. Миша вставил туда лейку и полностью опорожнил свою канистру.

– Слушай, парень, спасибо тебе,– потянулся в салон мужик и достал свой худой потрёпанный кошелек.– Сколько?– открыл он его.– Сколько? Триста? Пятьсот?

– Нет, ничего не нужно,– ответил Миша, выстукивая последние капли топлива с лейки о стенки бака машины. – Я хочу вам просто помочь.

– Нет, парень. Это же денег стоит.

– Знаю, что стоит, но для вас это подарок.

– Эй! Что за философия? Заработать не хочешь?

– Нет, не хочу,– улыбнулся Миша.

Гришка вытаращился на него с кошельком в руках:

– Кто ж тебе такие мысли в голову вбил? Любой бы нормальный пацан не отказался бы.

– Мастер. Он меня так учит,– сказал Немов, закручивая крышку бака.– Он говорит, что мы созданы для добрых дел.

– А!– понял Гришка, рассмотрев его руки. Они были пропитаны мазутой, кожа далеко не светлая и не далеко не гладкая, один из ногтей был подбит и выделялся от остальных фиолетовым цветом. Сверчок понял, что перед ним типичный автомеханик; молодой, поэтому и глупый, поэтому и добрый, поэтому и верит своему начальнику- мастеру.– Ну, как знаешь,– спрятал Гришка свой кошелек, в котором от силы наскреблась бы двухсотка, и сел в свой Т5. – Как же тебя зовут, добрый молодец?

– Миша.

– Как?

– Миша Немов.

– Спасибо тебе ещё раз, Миша! Очень мне помог!– Сверчок закрыл дверь и завел двигатель. Бус засвистел.– Да, и передавай привет своему мастеру!– крикнул Гришка, опустив стекло.– Толковый мужик!– Сверчок быстро переключился и помчал дальше.

Миша забежал в дом и посмотрел на часы. Они показывали 7:30. Миша понял, что он опаздывает на работу и кинулся быстро переодеваться.

– Мама, закругляйся и выходим!– крикнул он на кухню.

– А как же завтрак? Миша, ты же не ел ничего. Где ты так задержался?

– Человеку одному нужно было помочь,– натянул Немов на себя вязанный свитер, защелкнул комбинезон и вышел в коридор.

Мама печально вздохнула.

– Мам, ты не переживай,– сказал Миша, завязывая шнурки.– Ты мне в контейнер собери. Я на работе поем.

Минут через двадцать, Михаил Немов привез Полину Георгиевну на работу.

– Мама, прости. Сегодня немного опоздала. Уверен, там без тебя уже воют на луну.

– Ничего,– сказала женщина.– Они поймут. Но ещё пару минут… Самое главное…– она заглянула в лицо сына.– Сыночек, ты у меня настоящее сокровище! Не знаю чем таким я заслужила, что у меня есть ты. Миша, молюсь за тебя каждый день,– прикоснулась мать к его руке и прослезилась.– Сыночек, будь всегда верен Богу, никогда не отступай от Слов Его, никогда не забывай о благих делах Его и о милости Его. Будь верен Ему и Он тебя не оставит. Он тебя не покинет. Да благословит Он тебя своею Рукою. Пусть она тебя ведёт, оберегает и покрывает…

– Мам, – улыбнулся Миша,– ты ведь это мне говорила вчера, и позавчера, и так, начиная с двенадцати лет.

– Миша, я говорила и буду говорить это тебе каждый день, потому что ты мой сын и я люблю тебя.

– Мам, и я тебя люблю,– признался сын.

Мать выдохнула.

– Ну, ладно… Пойду я, Миша,– сказала она.– С Богом!

– С Богом! Мам, скажи там всем, что я к ним сегодня загляну,– сказал Немов на прощание.

– О, они обрадуются! Будут ждать. Хорошо, что заедешь,– Полина Георгиевна закрыла двери и Миша поехал дальше.

Автосервис был открыт через полчаса. Находился он в тихом, отдаленном квартале города. Движение здесь было не сильным, но работы Михаилу Немову всегда хватало с лихвой. Очередь всегда была на пять дней на перед, и не зря. Многие водители Мишу уже хорошо знали, знали качество и надёжность его работы и доверяли своих железных коней только его рукам, не смотря на то, что приходилось выжидать его свободное время. Работа молодого человека всегда ладилась и ее он ни капли не боялся, а, напротив, любил.

Сейчас перед ним была Тойота Кэрролла. Нужно было сменить масло и поменять летнюю резину на зимнюю. Дело несложное, но время займет. Миша долго не ждал. Он засучил рукава и принялся за работу.

Холод осеннего утра он не ощущал. Добрый труд прогоняет любую стужу. К осени у Миши были особенные чувства. И сейчас, занимаясь в автосервисе, в его памяти снова воскресли очень знакомые и очень болезненные картины. Он хорошо помнил ту холодную осень, когда он был двенадцати лет отроду. Первая сигарета и первая рюмка были давно пройденным этапом за его сутулыми плечами. Джексон, так его звали ребята из двора, был уличным воспитанником. Дома он только ночевал, но в последнее время и это стало редкостью. Целыми днями он со своими друзьями шатался по всему городу в поисках «приключений», еды и лёгких денег на курево и водку. Не раз ему предлагали уколоться, но он, по неведомым причинам, отказывался на отрез. Он признавался перед собой, что это отличное средство для того, чтобы окончательно забыться от всех проблем и боли, но где-то в подсознании Миша чувствовал мощный якорь, который не давал ему, бесстрашному Джексону, сдвинуться с места. Он насмотрелся на обколотых или обкуренных ребят, и их поведение его пугало. Что бы Миша не пережил в своей жизни, оно не стоило такого позора.

За свой недолгий срок, мальчик поведал, что такое взрослая жизнь. Из дому он убегал с пяти лет при любой возможности, и возвращался обратно совсем без никакого желания. Его родители никогда не замечали его отсутствия, и никогда не волновались о своем ребенке. Им родительские чувства были чужды. У них всегда находились дела по-важнее. Возвращаясь домой, Миша точно знал, что застанет одну и ту же картину. Мама в порванной ночнушке, которую она не снимала с себя больше месяца, и свежеиспечённый папенька, только отчаливший от своего постоянного места пребывания, из тюрьмы, в одних трусах, куняют перед стопками за единственным в их доме столом. Миша аккуратно на цыпочках прокрадывается по пустой, грязной и обкуренной хрущевке до зловещей кухоньки, и выжидает, когда, отпив ещё по «сотке», папаша и мамаша окончательно не брякнутся своими головами на стол и не захрапят. Теперь путь свободен, но и сейчас нельзя издавать ни звука. Любое неправильное движение может вызвать бесконечное эхо в их пустой квартире и разбудить предков, а хуже катастрофы, чем разбуженные пьяные родители, быть не может. Миша это знал не понаслышке. Болючая поясница, не сходящие синяки на руках и ногах и глубокий отпечаток от горячего утюга на животе были на то мальчику хорошим уроком. Такие уроки он часто получал.

Несколько дней назад Миша, как всегда ночью прокрадывался по квартире, но там, на удивление, было шумно. К компании мамы и папеньки присоединился ещё одни мамин друг. Миша Немов случайно застал их в самых некрасивых позах. Мамины ухажеры приняли появление мальчика, как дерзость и тут же принялись за его воспитание. Два мужика бросили его на пол и начали колотить ногами. Немов решил, что ни за что не сдастся, не заплачет, не покажет свою слабость. Когда воспитатели уставали от процесса воспитания, Миша изловчался и, пытаясь подняться, полз на четвереньках в свою комнатушку, очерчивая дорожку каплями крови из носа. Но ему не давали далеко сбежать. Налетев, мужики снова бросали его на пол и пинали. Было больно, но кричать Миша не мог. На это не оставалось ни сил, ни воздуха в лёгких. И только когда его очередной раз бросили на пол, от отчаяния он закричал: «М-м-мама!» А мама… Она все это время сидела на полу в своей порванной, засаленной ночнушке и хохотала. Миша не помнил чем все это кончилось. Он проснулся в обед следующего утра и увидел, что все трое верных друзей спят одной кучей. Тогда мальчик встал и убежал прочь.

Эти воспоминания теребили душу. Сегодня же Мише, выждав храп из кухни, удалось прокрался по коридору до другой комнаты. Здесь стоял невыносимый тяжёлый запах. Очевидно, кто-то не дошел до туалета… Мальчику пришлось с этим смириться. Стены и пол в комнатушке были абсолютно голыми. Уличный фонарь заглядывал в единственное окно и его свет падал на пол разбитым на три прямоуголька пятном. В углу валялся матрасик для детской кроватки в темных пятнах вместе с детским одеяльцем. Миша скрутился щенком на матрасе и накрылся. Для рослого мальчишки все это давно не подходило по размерам и не могло согреть осенними ночами, но другого ничего не было.

Всякий раз перед сном Миша Немов замечал в другом углу своей комнаты затасканный школьный портфель. В этом году он явился в школу всего один раз. Нет, учиться ему нравилось, но его страшило и отталкивало совсем другое. Миша завидовал своим сверстникам. У них были красивые рюкзаки, новые ботинки, вкусный обед, а дома их ждали любящие папа и мама, бабушка и дедушка, тетя и дядя и ещё много и много родственников. И все они страшно любили своих отпрысков, а те выростали ужасными эгоистами и баловнями. Не раз Миша наблюдал, как дети «заботливых» или, по крайней мере, «нормальных» родителей гуляли с ними за ручки по парку, те им покупали мороженное, билеты на аттракционы. Дети смеялись, хандрили, в общем, делали все, что им бы в голову ни вошло.

Каждую ночь перед сном Миша вспоминал это и обещал себе сам, что он создаст самую счастливую, самую примерную, самую красивую семью, где все будет в гармонии и единстве. Он приложит все свои усилия, всю свою жизнь отдаст в жертву, но его дети, не будут сиротами при живых родителях, и не будут эгоистами при чересчур заботливых. Эти две крайности Миша в свои двенадцать принимал, по своим наблюдениям, как пропасти, из которых выкарабкаться может далеко не каждый.

Такие мысли посещали его каждый день, и каждый день, как молитву перед сном, он твердил себе обещание все в корне исправить. Кровь из носа, но исправить!

Мальчик долго не мог уснуть, планируя план реабилитации своей жизни и, наконец, полностью уставая, закрывал глаза. Сон его всегда был некрепким. Над этим старательно трудился его голодный желудок, напевая всю ночь колыбельные своим урчанием.

Следующее, что Немов хорошо помнил, это был похорон бабушки, маминой мамы. Она жила за городом. Родители, конечно, не могли прийти. Они от горя ушли снова в запой. Из всех близких родственников проводить бабушку пришел только один Миша. Он до конца не понимал, что происходит, но точно знал, что прийти нужно. Бабушка была единственным человеком, который его поглаживал иногда по головке и угощал редким деликатесом- пряником. Теперь она лежала бледной и присохшей в дешёвом гробу. Хоронили ее соседи, скинувшись кто сколько мог, чтобы провести старуху «по-человечески». Они собрались все в одной комнатке, все в черном, все плакали, вздыхали и причитали. Миша подошёл ближе к гробу и, ошеломлённый, оглядел во что превратилась его бабушка. Ее руки были перевязаны и положены на грудь. Они были такими слабыми и сухими, но единственными, ради которых Миша пробегал через весь город и загородные территории, лишь бы те погладили его. Больше эти руки не смогут его гладить. Больше прибегать не к кому. Немову стало вдруг очень страшно. Он понял, что, начиная с сегодняшнего дня, он остаётся в этом мире совершенно один, совершенно никому не нужен. Он прикоснулся к холодным рукам, провел пальчиком по остывшим жилам, прочувствовал каждую складку дряблой кожи и заплакал.

Миша не хотел плакать. Особенно не хотел плакать у других на виду. Но не мог. Слёзы лились сами по себе. Складывалось такое впечатление, что просто где-то треснула плотина, которая собирала эти слёзы все его двенадцать лет. Выглядело это нелепо. Он, в коротких штанишках и курточке, с широковатой и сутулой спиной, ревёт над бабкой своим ломающимся голосом. В тот момент соседские вопли приутихли. Все глазели на подростка и только одни руки внезапно окутали его.

– Тише, мой маленький,– прошептал теплый голос.– Тише, родной мой!

Миша ткнулся лицом о чьи-то мягкие плечи, и под влиянием нежных объятий его плач успокаивался. Мише стало, действительно, так хорошо и так спокойно, что он не хотел никогда прощаться с этим чувством.

Женщина, убедившись, что мальчик перестал плакать, хотела отпустить его. Немов почувствовал ослабление в чужих руках, но не желал их отпускать и вцепился в это чужое, незнакомое существо ещё сильнее. Плечи мальчика редко и устало вздрагивали после борьбы со слезами, сам же он стоял тихо-тихо и, закрыв глаза прислушивался к стуку сердца его спасителя. Оно билось мягко, нежно, спокойно. Миша знал, что так может биться только любящее сердце. Но он заметил ещё кое-что. Его, Мишино, сердце, которое до сих пор все двенадцать лет билось через раз словно дробь барабана, вдруг стало биться по-другому. Оно приняло такой же мягкий, нежный и спокойных ритм, как и у этого неведомого чужого добродетеля. Мальчик понял: никакой это не чужой, а самый настоящий, самый родной человек во всем белом свете.

– Мишенька,– погладила его эта же теплая рука,– с бабушкой пришло время расставаться…

Миша только сейчас смог отпустить женщину от своих цепких пальчиков и выпрямился. Он посмотрел на нее. Это была женщина с впалыми, уставшими, но добрыми глазами, обрамленными гусиными лапками и с тонкими непокорными волосами, которые покрывал тяжёлый платок. Она не была красавицей в своих годах, но для Миши она во мгновение ока стала самой прекрасной на целый свет. Он не хотел обидеть ее своим непослушанием и готов был сделать все, что она бы не сказала. Миша хотел, чтобы он ей понравился, чтобы и он смог подарить ей всё тепло, на которое был способен.

Как проходил дальше похорон Немов помнил смутно. Все свое внимание подросток сосредоточил на женщине с добрыми руками и на те чувства, что испытало его сердце. Миша не хотел с нею расставаться и ходил следом, словно хвостик. Когда могила была закрыта и люди стали расходиться, мальчик шел по пятам за этой доброй незнакомкой, как только можно замедляя шаг. Женщина заметила его привязанность. Она понимала, что мальчику очень нелегко. Ей его было от всей души жаль, но настала пора прощаться. Она обернулась к нему и сказала:

– Миша, – он остановился возле нее, вытаращив глазенки и проглатывая каждое ее слово,– ты большой умница, что пришел проводить бабушку. Сразу видно, что у тебя большое, чистое сердце,– она взяла его ласково за плечи и заглянула в глаза.– Пусть Господь благословит тебя, мой хороший. Я буду каждый день молиться о тебе,– женщина через усталость улыбнулась ему.– Прощай, Миша. Я буду мечтать снова увидеться с тобой и убедиться, что ты такой же прекрасный человек, каким я узнала тебя сегодня. Прощай.

Миша ничего не ответил. Он стоял на прежнем месте, провожая ее взглядом, пока она совсем не исчезла из виду. Миша не был знаком с Богом. Он только слышал о Нем в шутках своих дворовых друзей. Но, если она, эта чудесная женщина, так говорит о Нем, значит Он, действительно, есть и, действительно, может помочь. Миша захотел верить в существование таких прекрасных людей, как она, его добрая незнакомка, и в существование их такого же доброго Бога.

Немов тяжело вздохнул. Ему не хотелось возвращаться к прежней жизни, к прежним постоянным проблемам. Как же хотелось начать все с чистого листа, набрав полные лёгкие чистого воздуха! Как же хотелось жить!

К сожалению, от суровой реальности не убежишь. Миша опустил голову и, связав с ботинками глаза, шел по осенней слякоти домой, где опять его ждала та же картина, та же ругань, та же боль…

Однажды утром все изменилось…

В дверь их квартиры позвонили. Родители, естественно, спали. Открывать пришлось Мише самому. На пороге оказались две строго одетые женщины. Они были из органов опеки. Женщины вежливо поздоровались с Мишей и попросили впустить их внутрь. Мальчик так и сделал, восхищённый их внешностью, их голосом, их вежливостью. Сама же их работа оказалась не самой приятной. К ним поступили жалобы из школы, по поводу низкой посещаемости Миши, и от соседей, которые много чего видели и слышали; и, как убедились сами органы опеки, не зря. Исполнители закона были возмущены до беспредела, увидев состояние мамы, папы, ребенка, квартиры и несуществующего холодильника.

Не прошло и часа их внезапного визита, как всё было решено: мальчика- в детский дом, родителей- под суд. Во дворе собралось немало народу. Мишу посадили в бус. Дворовые ребята попрятались по углам так, что торчали только их макушки да глаза. Неопытному наблюдателю их бы было сложно заметить, но не Мише. Он знал: ребята вышли проститься с Джексоном. Хоть молча, хоть из-за угла, но проститься с другом.

С тех самых пор, как захлопнулись двери машины, Немов их не видел больше.

В детском доме было совсем не весело. Миша не смог сразу сдружиться с ребятами и ходил особняком. На обед мальчик не явился. Он сидел на лестнице, опершись о перила и потупивши взгляд. Было грустно.

– Здравствуй,– сказал тихий знакомый голос и рядом с Мишей села та самая, чудесная, женщина. У Немова перехватило дыхание.– Что ты тут один?– обняла она его за плечи.– Почему не идёшь кушать? – Миша молчал.– Не хочешь? – Миша молчал.– Понимаю, тебе тяжко на душе… А, если со мной будешь есть, то пойдешь?– Немов кивнул головой.– Тогда, идём.

Они вместе пошли на кухню. Столовая была уже пуста, и эта женщина устраивала им обед прямо на кухне. Сложив плед, она положила его на деревянную скамейку, куда и сел потом мальчик, наблюдавший без морганий за всем происходящим вокруг него. Она ловко суетилась с тарелками и чашками, набрала красного наваристого борща, горячего чая, положила на столик тарелку с ароматными пирожками. Миша только сейчас заметил, что она одета в фартук, белый чепчик и пахнет от нее вкусно. Когда обед оказался на столе, Немов не мог надышаться предвкушением долгожданной сытости. Он никогда ещё не видел такого богатства и не чувствовал их теплого насыщения.