скачать книгу бесплатно
«Ох, не из их я числа, мама…»
«Это факт. Но значительно ближе к ним, чем обычные люди. Такова формальная сторона…»
«Мам, ну не начинай, ладно?»
«Как скажешь. Уже умолкаю, мой господин».
* * *
Итак, «пособие»… Приятно хотя бы в мыслях соседствовать с кем-либо бесспорно великим. В моем случае с Дарвином. Даже если он заблуждался. Ибо великое его заблуждение. И немало народца через это самое заблуждение было сплавлено из мира науки в ненаучный мир. А по ходу и в нежизненный мир. Из жизни. От переживаний. Возможно, мы с ним даже состоим в дальнем-дальнем родстве… Какое там «возможно»?! Мы «стопудово» родственники, если в самом начале пути совокупились обезьяна Адам с обезьяной Евой. Последняя при этом – только представьте себе! – была выращена, ни много ни мало, из ребра мужской особи. В антисанитарных условиях зарождения человечества. А Змей-искуситель – что ему еще оставалось? – засвидетельствовал первый на Земле инцест. Да еще такой нетипичный.
Я снова что-то напутал? «Прости, Господи, дурака, я ведь верю!» Хотя бы потому, что у веры есть непреложное преимущество: чтобы прийти к Богу, не надо ни от кого уходить. Правда, могут попросить выйти, если в неподобающем месте афишировать веру.
Замок послушен и подобострастно проглатывает завершающее «цоканье». Начальные звуки – «Кла…» – никого не будят. Подлый звук – он, как правило, самый последний. Он как необдуманное последнее слово в ссоре выдает до поры бережно скрытый умысел. Случайный «петух» посреди арии мало кого возбудит, разве что настоящего знатока, но их на страну – щепоть, по паре-тройке на каждый театр, не больше, если по всей России «размазать». Простой слушатель подумает, что так и было задумано: постановщик, мол, модничает, новатор. А вот окончание фальшью, да еще если глотка, как в случае с замком, стальная, – никак в логику слухового восприятия не вписывается. Заключительный срыв всегда уязвим. Явный прокол. И еще… Неспроста храпящих урезонивают, заставляют выныривать из глубин храпа «цоканьем». Или «цеканьем»? Или все же «циканьем»?
«У кого как выходит, Ванечка…»
«И то верно. Главное, чтобы притих… ла. Если дверь».
«…ло. Лучше “ло”. Так ни с какой стороны не сексизм».
«Согласились. Ло. Как Джуд».
«Как Джуд».
Признаться, я поражен необычной покладистостью дверного замка. С чего бы ему выслуживаться передо мной? Видимо, замыслил что-то недоброе, распыляет внимание. Расслабляет мозг человеческий, чтобы врасплох меня, маленького, прищучить.
– Всё равно спасибо, – шепчу в надежде, что зачтётся.
При этом думаю о нем: «Сука зловредная». Потому что понимаю: не будет мне послабления ни при каких раскладах. По любому не отверчусь. Уже, можно сказать, – попал. Данность. Всего лишь вопрос времени.
«Сука? Нет, сука – это цепочка. Брякает что ни попадя. Замок все же – козел. Козел зловредный. Или сучок. Сучок тоже можно».
Я возвращаюсь к себе.
Я уже не мышь, а если и так, то «вожделенный сыр съеден» – Дядя Гоша отправлен восвояси. Уже трусит где-нибудь возле близлежащих построек в охоте на обыденные свои радости. Так ведь и день не праздничный. Обычный день. Пятница.
Теперь я бесшумен как подлодка на боевом дежурстве, хотя и перемещаюсь «вприжмурку», почти с закрытыми глазами. Уповаю на то, что шанс снова уснуть, покемарить еще часок-другой испарился не весь. Если повезет, остатков дремоты достанет для удачной попытки. И матушке уже нет повода вмешиваться. Что отрадно. Требовалось встать – встал. Потом опять лег. Но ведь встал же! Зачет вам, Иван Васильевич, по предприимчивости.
«Сын, ты шутишь!»
«Ну, вот уже и “сын”. А куда подевался милейший Ванечка?»
«Вот и я бы хотела знать, где он запропастился. И когда, спрашивается, его подменили на откровенного бездельника – тоже. “Милейший”… Чудесный образ. Это ты не о себе ли?»
«Мамочка, мамулечка, ты же знаешь, что мне сегодня не надо на службу. Мне нужно к до-октору. А для этого сил набраться положено. И вообще с мыслями собраться».
«Ну… С такими мыслями тебе безусловно нужно к доктору. Кто бы спорил. Но к другому».
«Ты про мозгоправа?»
«Не я сказала. Ты бы передумал, пока не поздно. Может, порадуешь… матушку? Ты ведь так обо мне подумал: “Матушка”? Старорежимно, несколько отстраненно, но в целом уютно. Как вязаным платком укутал».
«Да-а… Нет, конечно. “Да” – это по поводу матушки. “Нет” – ко всему остальному. Не передумаю. Про платок понравилось, сильно с платком».
«По-моему, дурака ты валяешь, друг мой любезный».
«И сам дураком валяюсь. Дай поваляться-то, если в самом деле тебе любезен твой друг».
«Ну, будь по-твоему…»
«Я так и поверил. И сразу повелся».
«Ванечка… Сообразишь, даст бог, где остановиться».
«А если не даст?»
«Значит, так тому и быть».
«Вот такой в чистом виде фатализм».
«Хорошо, сама подскажу. Только ведь ты все одно подсказку мимо ушей пропустишь».
«Я и говорю: фа-та-лизм».
«Говорите, сударь, говорите…»
«А вздох у тебя вышел превосходный, по первому разряду вздох. Академический, я бы так о нем выразился».
«Чай не на сериалах ваших современных учились».
«Мои поздравления. Правда, сериалы – совсем не мое».
«В свою очередь – мои поздравления».
«Принято».
«Как-то резко сказал».
«Мягко принято. Так лучше, мама?»
«Другое дело».
«И другое кино».
«Не можешь остановиться?»
«Уже».
«В таком случае удачи вам, пан Непутевость».
«Что за высокопарное приседание, шляхетна пани?»
«Почему сразу отсылки к Польше? А что, если я имела в виду Чехию?»
«Непутевость – чешское имя?»
«Интернациональное. И не имя, а тип поведения, компот из сумасбродства, глупости и упрямства».
«Судьба».
«Не утешай себя. Говорю же – компот».
«Ты прямо как механический пресс».
«И пан Неучтивость тоже».
Сегодня особая пятница. Утро тягучего ожидания. Поэтому я слегка сам не свой. Мама об этом знает и вся из себя либеральная. Скажем, больше обычного.
«Ох уж…»
«Ох. Уж».
О том, чего я жду, чуть позже. И это точно не возвращение Дяди Гоши. По правде сказать, мне сейчас не до него, пусть и родственник, и дни наши мы коротаем под одной крышей. Не о нем история. Впрочем, с какого ракурса посмотреть. Если с правильного, то его тоже зацепит.
Дядя Гоша нынче не торопится. Вот и славно. Хорошо бы еще в подъезде не нагадил, цены бы ему не было. Не нравится ему, видите ли, на улице нужду справлять, если погода кривляется. Оно хорошо, конечно, что никто из жильцов нашего подъезда не увязывает его «грешки» со мной, однако гадают весьма настойчиво. Но так уж устроен мой маленький мир, необычно встроенный в необъятно большой, что никакие тропы не приведут бедолаг к моей двери. Потому как не квартируют в нашем строении доктор Ватсон с его гениальным компаньоном. Порознь эти персонажи наличествуют: есть доктора – кожник, искусствовед и несколько разнокалиберных бизнесменов. У последних, может статься, есть компаньоны, но вряд ли из докторов. Мне кажется, что доктора – любого профиля – с бизнесменами не часто общаются, если только по долгу службы, нуждаются в чем или пытаются что-то продать. И между собой у докторов тоже не всё просто. Кожник с искусствоведом, к примеру, совершенно не стремятся к сближению. Хотя искусствовед, я знаю, тяготеет к поделкам из бересты. Тоже по сути кожа, только у дерева. Все-таки искусство – дело тонкое, соткано из нюансов. А кожнику, наверное, грибники ближе по духу. Кожник попроще. Сомневаюсь, что Дядя Гоша исходил из боязни навредить нежно организованной личности человека искусства, когда облегчался, подлец, на коврик кожника. Хотя, с другой стороны, выбирал, наверное, – двери-то докторов рядом. Ор был безумный! Шум, гам до крыши! Пытались подтянуть к делу йоркшира с последнего этажа, но столько дерьма в собаке и на беглый взгляд не могло поместиться. Однако ставили на коврик рядом с «подарком» от Дяди Гоши, называли это экспериментом, а на мой взгляд – это диагноз.
Вот и я сегодня иду к доктору за диагнозом. И всё в этом диагнозе мне наперед известно. Это вам не свидание вслепую, это пирожки с мясом на полустанке – начинкой не удивить. Одно неизвестно – почему так? Или нет… Почему мне все это устроили? Или сам я устроился? С этим еще предстоит разобраться. Хотя последнее определение мне по духу ближе всего. Устроился. На роль дурака к мошенникам. Причем даже не подсадного. Дурак по доброй воле? По убеждению? По образованию тоже…
«По жизни».
«Кто бы сомневался. Спасибо, мамочка».
«Это оговорка или намек на Великого Кормчего?»
«А что? Та же ясность, глубокомысленность, неопровержимость».
«Поговори мне!»
«Я именно об этом. Кстати, я не говорю, а думаю».
«Удивил так удивил!»
Короче, я о своем печальном диагнозе знаю. Матушка тоже. И доктор тоже, хотя ему только через час-полтора результаты моих анализов принесут. Совершенно нормальные результаты. Вот такой прорицатель. Хотя куда ему до моей матушки. В шали вязаной…
«Уважил, слов нет. Чуть было не прослезилась. И всё же, Ванечка, будь другом, поясни мне, пожилой, обреченной обстоятельством этим и полом своим незадавшимся на скудоумие…»
«Ма!»
«Хорошо. Услышала. Молодящейся, думающей, не обречённой… Видишь, как легко иногда удается обходить противоречия? Между словами и жизнью? А ведь запросто могла бы сказать: молодой, незаурядного ума… Учись!»
«Только этим и занят. Таков мой сыновий удел… И я мудел, мудел, мудел…»
«Ваня!»
«Напрашивалось. Извини».
«Откуда такая блажь?»
«Я же говорю, что напрашивалось».
«Я совсем не об этом, чучело…»
«Понял, манера такая. Ты же знаешь».
«Ну, хорошо. В смысле, ничего хорошего, что до манеры. Почему именно в эту клинику? Не ближний свет, кстати говоря. Сходил бы в психдиспансер, он рядом с домом. Или в кожно-венерологический. Тубдиспансер, наконец. Они вроде все кучно расположены. Бедам такое свойственно».
«Наконец… С такой проблемой в самом деле лучше в кожвен…»
«Так и знала. Какой же ты пошляк неотесанный. С матерью, однако, разговариваешь!»
«Виноват. Пошляк. Свинья. Форменный негодяй. Стыжусь. Больше не буду. Я отстираю. Или хочешь, отпылесосю? Что скажешь?»
«Язык свой отпылесось. И прополи. Кстати, мозги бы проветрить не мешало. А то и отстирать. Так все же? Неужели не замечаешь присущую твоему плану странность? Несуразность, я бы даже сказала».
«Мам, ты не поверишь, но я согласен. В самом деле, странный план. Вроде бы мой, а вроде как не совсем. Я даже на тебя погрешил, но с тобой это как-то совсем не вяжется».
«Да уж…»
«Проснулся и вдруг понял – как осенило, – что именно надо сделать и где. Все будто само собой в голове сложилось. Весь этот, с позволения сказать, розыгрыш».
«Ничего себе определил?! Розыгрыш!»
«Ну да, знаю. Звучит не очень, и вообще шутка с гнильцой, но… От скуки, наверное, такие идеи в голову и приходят. И уже не скучно».
«Значит, проснулся с готовым планом».
«В общих чертах».
«А на ночь ничего недоброкачественного не ел?»
«Давай серьезно: какая теперь разница? Сходил, сдал анализ… И что?»
«В общем-то ничего. Но может, не стоит второй раз идти дурака валять?»
«А чего ему, дураку, делать? Пусть хоть поваляется».
«Он и валяется».
