скачать книгу бесплатно
Я принялся разглядывать Елену Дмитриевну. Судя по всему, ее характеристика в личном деле довольно точна. Стерва, каких поискать. В ней было что-то такое, что меня жутко бесило в женщинах, хотя я не мог понять, что именно. Крашеные волосы и накладные ногти? Мелочная зависть?
Отношения Елены Дмитриевны с Михаилом Борисовичем я мог досочинить сам. Она не дает ему расслабиться ни на минуту, постоянно думая об упущенных возможностях и требуя денег. А он не оправдывает ее надежд. На его лице уже заметны следы разрушений, причинять которые умеют только женщины. Бедный парень.
Мне стало всех жаль, и я изменил тон.
– Итак, – произнес я бодрым голосом, словно настало время подвести итоги и отправить всех по домам. – Как вы сами видите, господа, у нас забот выше головы. С грузом, который занесло в Ходейду, я разобрался. Можете расслабиться. Как-нибудь расскажу подробности. Наша главная задача сохранить рынок. Если Юг останется независимым от Севера, спрос на наши «лады» сократится на четверть. Если нет, то вряд ли мы вообще сможем конкурировать с японскими джипами. Надо быть готовыми к любой ситуации. Борис Исаевич уже ведет переговоры в Токио.
Я коротко обрисовал перспективу. Все успокоились. Михаил Борисович отчитался.
– Молодцы, – похвалил я всех. – Думал, приеду, а вы тут дурью маетесь. Теперь о Жорже.
Михаил Борисович снова побледнел.
– Под прикрытием нашей фирмы Жорж Доде занимался своими делами, оружием и… – я не стал уточнять чем, но сделал вид, что в курсе. – Не знаю, какое отношение к его делам имел каждый из вас. Если имел, то жду чистосердечного признания.
– Я не знаю, клянусь, я ничего не знаю, – вскричал Михаил Борисович, его лицо превратилось в высохшую коровью лепешку. – Жорж как-то проговорился, что ищет какое-то древнее захоронение, и его преследует тоталитарная секта. Недавно у него появились друзья, которые дали ему денег. Он хотел полностью посвятить себя поискам.
Это была новость.
– Какое захоронение? – я подозрительно посмотрел на Елену Дмитриевну.
– Откуда мне знать? – она раздраженно отвернулась, но затем, словно под гипнозом, вновь глянула на меня. – Ему постоянно приходило в голову невесть что и непонятно как! У него шило в заднице.
Я перевел взгляд на гаучо.
– Вы знали Жоржа?
Он ответил соломоновой фразой:
– Часто не знаешь и самого себя.
Я посмотрел на пампушку и спросил наугад:
– Сударыня, что с вашим мужем?
Гаучо вдруг ни с того ни с сего начал смеяться.
– Безумно смешно, – огрызнулась пампушка, – посмотрим, как ты засмеешься, когда он вернется. – Она повернулась ко мне. – Мой муж в командировке.
– Где?
– Спросите у Жоржа.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
Секунды на три установилась полная тишина. Затем я услышал голос Михаила Борисовича:
– Мы не верим, что Жорж мертв, он вовремя унес ноги. Сволочь.
– Эту версию я прочел во вчерашней газете.
– Вы считаете виновным меня, – Михаил Борисович был близок к истерике. – Не доглядел, не проверил. На вашем месте я бы тоже так думал. Но я тут совершенно ни при чем.
Интересно, куда удрал муж пампушки. Что-то тут не так. О чем-то они молчат как партизаны. Надо колоть гаучо.
– Все, расходимся по своим делам. Бумаги за последний год ко мне на стол.
Я попросил гаучо остаться. Сначала он рассказал мне сказку о местных шайтанах, крышующих рынок легковых автомобилей. Потом о Жорже. Оказалось, что он не только занимался контрабандой оружия но и содержал бордель. Вместе с какой-то шайкой полных идиотов. Почти все из них русские и прибалты, ходят в футболках и спортивных штанах, пьют и пугают местное население. Об археологических изысканиях Жоржа гаучо ничего не знал.
Что ж! Чтобы разгрести завалы, мне придется стать сутенером и участником оружейного трафика. Не хило!
Я закрылся в кабинете и принялся изучать документы. Многое меня удивило, а кое-что не понравилось. Оказалось, что треть поставленных в Йемен автомобилей отправляется обратно в Россию. Поскольку на внутреннем рынке России цена на отечественные автомобили в полтора раза выше, чем субсидируемая государством экспортная цена, такая операция давала хорошую прибыль. Понятно, что автомобили туда-сюда не возили. Перевозили только документы. Ай да таможня! Ай да Боря! Это то, что меня удивило. Но то, что не понравилось, было куда серьезней.
Время от времени я выходил из кабинета и с улыбкой наблюдал, как моя горе-команда изображает бурную деятельность.
«Начальство как всегда дурью мается», – услышал я шопот, закрывая дверь, не сообразив сразу, что начальство – это я.
В конце рабочего дня позвонил Боря.
– Ну как? – спросил он.
– Я ожидал увидеть более рабочую обстановку. И вообще, когда эта советская глупость с разницей экспортных и внутренних цен закончится.
Боря все понял.
– Надеюсь, не скоро, чистоплюй несчастный. Помощь нужна?
– Ради бога! Только не присылай сюда очередную бестолочь. Лучше подними мне зарплату.
Вечером мы со штабс-капитаном вышли в город. Нас подхватил поток разноликих людей в самой разнообразной одежде. Воздух был напоен запахами алоэ, специй и соли.
Ветер с моря почти не приносил прохлады, и я покрылся липким потом.
– Вы хорошо говорите по-английски. Почти без акцента, – похвалил меня штабс-капитан, хотя мы говорили по-русски.
– Я был на курсах делового английского. Группа разговорного языка уже была укомплектована. Преподавательница уделяла большое внимание хорошему произношению, особенно звуку th. Я немного помучился и заговорил.
На площади толпился народ. Из ближайшей харчевни пахло чем-то вкусным. Продавец сладостей мелодичным голосом созывал покупателей. Издалека доносились крики таксистов. Муэдзин читал с ближайшего минарета Эбед: «Я славлю совершенство Бога, вечно Сущего». Фраза прозвучала трижды и каждый раз все медленней.
Штабс-капитан рассказывал о Южном Йемене 70-х годов:
«Аден даже при социализме оставался свободным портом. Сюда привозили товары со всех стран и продавали очень дешево. Ваши специалисты, все поголовно, превратились в спекулянтов. А когда в гавань заходили советские пароходы, то команды моряков под присмотром капитанов толпой вываливались в город и скупали все подряд. Разница в цене здесь и в Союзе была невероятная. Раз в двадцать. Я этим тоже пользовался. Сначала продавал вашим газовые косынки. Потом в моду вошли итальянские плащи. У вас их называли болоньями. Матросы скупали их тюками. Вначале 80-х началась кримпленовая лихорадка. Потом пошли японские транзисторы, магнитофоны, фотоаппараты, часы, китайская посуда. Короче говоря, я сделал неплохие деньги».
В небольшом переулке торговали катом. Торговцы, обнаженные до пояса, сидели на своих прилавках, а их керосиновые лампы отбрасывали яркий свет на лежащие рядом зеленые пучки.
– На кат нет твердых цен, – рассказывал штабс-капитан. – Торговцы всегда приспосабливаются к спросу. В праздники и в дни получки цена на кат очень высока. Но у торговцев «добрые сердца» – они отпускают кат даже в кредит.
– У меня печальный опыт жевания ката.
– Понимаю. Вначале производимое катом действие неприятно: наступает головокружение, сердцебиение, бессонница. Но затем ум приобретает ясность, появляются энергия и бодрость, настроение становится доброжелательным и совершенно спокойным. Каждый испытывает желание рассказать свою историю. Имеется кат «бродячий», который побуждает к ночным прогулкам без определенной цели. Раньше имелся кат «кровожадный», порождавший насилие.
– Чем таким зеленым вы меня напоили вчера за ужином?
– Это tonique Abyssin, Абиссинский тонизирующий напиток. В 1910 году фармацевты города Лиона изготовили его из листьев ката, добавив алкоголь. Лучшее тонизирующее средство когда-либо изобретенное человеком. Но потом оно было запрещено. Я сократил количество ката, увеличил градусы и добавил разных настоек. Никаких галлюцинаций, никакого привыкания. Проверено.
– Это лучше абсента?
– Намного лучше. Но если хотите улететь, рекомендую так называемый эфиопский чай. Высушенные листья ката смешиваются с медом и заливаются кипятком. Если добавить немного кардамона и сахара, получится очень здорово. Только не надо злоупотреблять. В больших количествах кат вызывает анафродизию. Мрачное настроение, хочется спать, ничто в мире не радует.
– Нет, спасибо.
– Напрасно. В небольших количествах можно. Тем более что сегодня Аль-хамис – четверг, день ката. В отличие от Севера на Юге «катуют» не каждый день, а только по четвергам и пятницам. А здесь, в самом Кратере, жуют не кат, а тумбль – табак, смешанный с известью на зеленом листе колы. Эта смесь придает рту верблюжью плевучесть.
Мы поднялись на гребень небольшого искусственно насыпанного холма. Порыв ветра разогнал вечерний туман, и я замер, пораженный открывшейся взгляду картиной. Солнце уходило за морской горизонт, оставляя за собой кроваво-красные полосы.
– В этих местах так и говорят: солнце погружается в море, чтобы омыть свои раны.
– Что это за холм? – я обвел рукой вокруг себя неполный круг.
– По преданию, легендарная царица Савская, которую арабы зовут Балкис, наблюдала отсюда за работой моряков, строивших суда для ее флота. А вон там когда-то стояли древние бронзовые пушки. Англичане увезли их в подарок королеве Виктории, и теперь они стоят возле Тауэра.
– Вы воевали?
– Да. Когда я окончил кадетскую школу в Белграде, началась война. Югославия, Греция, но там все быстро закончилось. Я отправился в Северную Африку, где воевал в составе польского батальона. Поляки принимали меня за своего. Я хорошо владею польским языком, да и фамилия у меня, как у шляхтича. Моя мать урожденная Закржевская. Под Эль-Аламейном я познакомился с капитаном Даррелом, его батальон шел в атаку слева от нас. Там мы все и полегли. Мне было двадцать лет, капитану двадцать один год. Поэтому выжили. Но раны мучают до сих пор.
– Мое поколение получило Афганистан.
– Понимаю. После войны мы с капитаном поставляли в Йемен рог носорога в обмен на старое английское оружие. Этого добра здесь было полным-полно, а в Африке начались кровавые межплеменные ссоры. Потом рынок обмелел. В начале шестидесятых уже свободная Африка стала покупать автоматы Калашникова. Но денег мне хватало. Капитан занялся спекуляциями на фондовом рынке, а я своим пансионатом.
Что-то меня беспокоило, но я не мог понять – что. Рог носорога. При чем тут носорог. Но я все же спросил:
– Зачем йеменцам так много рогов носорога? У них что, проблема с потенцией?
– Вы видели когда-нибудь историческую джамбию? Нет? Извините, глупый вопрос. Все они наперечет. У них рукоятка из рога носорога. И современные джамбии могут иметь такие рукоятки. Но старая кость по цвету напоминает перламутр.
Так вот в чем дело, подумал я. Осколок кости на месте гибели Юры – это осколок кости носорога, отколовшийся от рукоятки исторической джамбии. Тогда все становится понятным. Надо искать не человека, а джамбию. Исторических джамбий не так много. Как сказал штабс-капитан, они все наперечет. Найдя джамбию, можно найти человека.
Я пытался осмыслить ситуацию, продолжая поддерживать разговор.
– Здесь, на юге, был самый настоящий марксистский социализм, – продолжал штабс-капитан. – Мой сосед болел простатитом и мог поссать только под звуки «Интернационала». А Салех, на севере, проповедовал прямое народовластие по «Зеленой книге» Каддафи. Это такая маленькая зеленая книжечка.
– Да, знаю.
– Советский Союз подал Йемену плохой пример.
– Согласен. Союз был бестолковым режимом. Пустоту заполняла беспечность мечты. Но были и смыслы. Возможно, ложные, но были. А что теперь. Вся страна сидит в лопухах и матерится.
Штабс-капитан снисходительно улыбнулся:
– Прошлое всегда романтизируют. Когда оно было настоящим, то обладало той же пустотой.
Когда-то я уже слышал эту фразу и сменил тему разговора:
– В вашей гостинице действительно когда-то жил Артюр Рембо?
– Да, это так. Все, что от того времени осталось, – у меня на чердаке. Вам нравятся его стихи?
– Я плохо их знаю. «Пьяный корабль», вот, пожалуй, и все.
Штабс-капитан что-то для себя решал.
– Некоторое время в моей гостинице жил некий Жорж Доде. Вы его ищете, я знаю. Не спрашивайте, откуда я знаю. Я знаю все, что здесь происходит. Так вот. Он очень интересовался историей Артюра Рембо, даже стал неумело и глупо подражать ему.
– Вы знали Жоржа?
– Да. Он облазил весь мой подвал и чердак в поисках артефактов. Не знаю, что он там нашел, но все было перевернуто вверх дном.
– Тогда все понятно.
– Что понятно?
– В рыбацкой деревне, здесь поблизости, я нашел сборник стихов Верлена с дарственной надписью, адресованной Рембо. Представляете. Это тянет на десятки тысяч. Мне удалось выяснить, что год назад в эту деревню приезжал какой-то европеец. Возможно, это был Жорж.
– Оставьте эту книгу себе. Я никогда не смогу доказать, что эта книга с моего чердака.
– Эта книга отлично впишется в интерьер вашей гостиницы.
– Что ж, возьму. И сбавлю вам плату за постой. Оставайтесь. Здесь тихо. Белый песок, теплая прозрачная вода, красивые женщины, крепкие напитки, мясо, приготовленное под открытым небом.
– Что еще нужно человеку, чтобы пережить кризис среднего возраста, – добавил я.
Штабс-капитан думал о своем.
– Для меня главное значение имеет свобода, – сказал он. – Но только та свобода, которая рождается внутри. Бедуины самые свободные и поэтому самые счастливые люди на земле. Счастью, как и страданию, нужно время. А времени в пустыне нет. Свобода от времени и есть подлинная свобода. Похожее чувство освобождения возникает в горах Северной Индии. Там, в горах, как и здесь, в пустыне, окружающий мир существует в первозданном, сыром виде. Именно в пустынях Аравии и на голых скалах Тибета люди обрели Бога.
Второй раз за два дня я услышал об отсутствии времени. Наверно, его тут действительно нет.
– Где боги, там и демоны, – сказал я. – Пустыня всегда была прибежищем демонов. В пустыне они искушали Иисуса. Иуда повесился в пустыне. Здесь же резвилась Лилит. Тут недалеко могила Каина. Согласен, пустыня создает ощущение вечности. Но этим она чем-то похожа на женщину.
– На Лилит? – улыбнулся штабс-капитан. – Возможно. В пустыне нет ярких цветов, но она склонна к самолюбованию. Вы сами с севера?
– Да, из Латвии. Но туда я больше не вернусь. И в ельцинскую Россию тоже. К Европе я испытываю экзистенциальную тошноту. Остается пустыня. Дикие нравы, дикие люди. Но что поделаешь?
– Я бы не сказал, что дикие. В отличие от России, в Йемене не убивают. Могут похитить, но потом отпустят. Но это не главное. Йеменцы любят, когда гости принимают участие в их повседневной жизни. Поэтому от Йемена остаются самые сильные впечатления. Я подарю вам свою книгу. Это руководство по Йемену, чтобы вновь прибывший не попал впросак. Йеменцы своеобразный народ. Соотечественников они называют ах – брат, друг, иностранца – садык, товарищ, но это слово содержит и негатив. Часто к европейцам обращаются словом «назрани». Это производное от «назарян» – Иисус из Назарета. Лучше, когда к тебе обращаются просто мистер.
Я услышал протяжные звуки. Это был призыв муэдзина на вечернюю молитву. Призыв звучал с минарета пять раз в день, и я уже привык к этому экзотическому песнопению. Обычно транслировалась магнитофонная запись, но сегодня это был, без сомнения, живой и проникновенный человеческий голос:
«Аллау ак›бар… Ла илаа иль›Аллау…»
