Никто не хотел воевать

Богдан плохо понимал, что с ним происходит. Если бы Леонид не перебросил его руку себе через плечо и не поддерживал, он бы самостоятельно никак не прошел этот путь, сначала от полуподвала да КПП, потом до автобусной остановки, где автобусы уже не останавливались, зато можно было поймать «такси». Потом в полубессознательном состоянии его везли, потом куда-то вели опять под руки, но уже вдвоем, причем под вторую руку его вела какая-то девушка. Потом положили на постель дали горячего чаю, и он провалился в тяжелый сон.

Леонид сидел за столом, и ел, стараясь не спешить, хоть это у него и не получалось – он был чертовски голоден, да и просто соскучился по домашней пищи. Одновременно он рассказывал на ходу придуманную историю о своих злоключениях и о том, как встретил брата:

– Представляешь, гляжу, вроде Богдан, и чуть живой.

– Я сама его сначала не узнала. Тебя увидела, обрадовалась, и не пойму, что за мужика ты тащишь, – счастливая улыбка не сходила с лица Ларисы.

– Лар, сама видишь его состояние. Надо врача какого-нибудь привести, пусть осмотрит, лекарства выпишет, скажет, как лечить. А когда Богдан немного оклемается, все вместе поедем в Россию, – озвучил план действий Леонид.

– Врача-то найти не проблема… только Леня, у меня ведь денег почти не осталось, а лекарства сейчас у нас страшно дорогие, в аптеках нет ничего, надо у спекулянтов с рук покупать, а они втридорога дерут. Да и врач за спасибо не придет, – счастливую улыбку Ларисы чуть омрачила виноватая мина.

– Насчет денег не беспокойся, у меня кое что имеется, – не отрываясь от еды, сделал успокаивающий жест Леонид.

– Если так, то хорошо, – несколько удивилась Лариса.

Она помнила, что денег у Леонида оставалось немного, да и те у него выгребли, когда задержали в Луганске. Как тут не удивится, если он три недели болтался неизвестно где, а до того тоже жил в основном за ее счет и вдруг появляется в ополченской форме и у него откуда-то появились деньги… Любопытство любопытством, но пока еще Лариса не считала себя вправе задавать возникшие у нее вопросы, конечно же оставляя их на потом.

Обстрелы стали заметно реже. Война, вкусившая обильной пищи под Иловайском, словно насытившись, решила немного передохнуть. И в эту первая ночь после разлуки бегать в бомбоубежище не пришлось, что при наличии больного Богдана было весьма проблематично. В общем, ночь прошла спокойно, и ничто не мешало влюбленным насладиться друг другом, разве что время от времени надрывно кашлял и стонал Богдан в соседней комнате.

Наутро они проснулись поздно. Леонид забеспокоился, что не слышит, ни кашля, ни стонов. Он как был, только натянув трусы, поспешил в соседнюю комнату… Богдан лежал весь потный, но спал относительно спокойно. По всему, ночь проведенная в нормальных условиях, благотворно повлияла на него. Вскоре он даже смог встать и, шатаясь от слабости, но самостоятельно дойти до туалета во дворе. Потом он отказался от «завтрака в постель» и сам дошел до стола, в охотку поел…

Прежде всего истопили баню. От обоих братьев, особенно от Богдана так «несло»… Лариса делала вид, что не чувствует, но Леонид еще с ночи понял, что от него весьма дурно пахнет казарменно-полевым духом и ему стало очень в этой связи неудобно перед девушкой. В сарае имелся уголь. Леонид умел топить баню, ибо такая же была у его бабушки. В бане он с наслаждением смыл с себя «пуды грязи» и хорошо отпарил больного брата. Лариса сбегала в поселковую поликлинику и пригласила врача, пообещав «отблагодарить». Тот сказал, что зайдет к вечеру. После бани Богдан еще более «окреп». Когда пришел врач, он встретил его уже уверенно стоя на ногах, разве что ни с того ни с сего его прошибал сильный пот, что свидетельствовало об общей слабости. Осмотрев и прослушав Богдана, врач удивленно воскликнул:

– Я-то думал вы меня к раненому или контуженному приглашаете, а это всего лишь простуда. Вообще-то раньше таких госпитализировали, но сейчас, ни одна больница вас не возьмет, все ранеными под завязку забиты, во всех коридорах койки стоят, сплошные огнестрелы, осколочные, ампутантов много. Так что лечиться дома придется, полежать с недельку, лекарства попить. Но лекарства, какие я пропишу принимать обязательно, – врач сел писать рецепт.

За те три дня, что Богдан согласился «лежать», меж братьями имели место множество самых разнообразных разговоров, на естественные в такой ситуации темы.

– Как ты оказался среди «колорадов»? – не мог не задать этого вопроса Богдан.

– Случайно. Приехал, чтобы бабушку вывезти, ну и… так получилось, не стал вдаваться в подробности Леонид.

– А бабушка где? Почему мы у этой Ларисы, а не у нее в доме?

Бабушка погибла вместе с матерью Ларисы. Они из магазина шла, когда ваши обстрел начали, и обе рядом погибли, – Леонид не преминул ответить на «колорада».

– Понятно,– Богдан смущенно опустил глаза. – А с домом бабушки что, он цел?

– Частично. Рядом с ним снаряд упал, а потом его еще грабанули, скорее всего не один раз. В общем, жить там сейчас нельзя.

– И все же, Лень, я не пойму, как же ты среди «колорадов» оказался? – продолжал допытываться Богдан.

– Я же не спрашиваю, как ты к «укропам» попал, и по всему в добровольческий батальон. Если бы про то кто-нибудь дознался, ты бы ни здесь не сидел, ни в подвале не загибался. Ты бы в канаве лежал, и никакой кашель тебя бы уже не мучил, – с раздражением отвечал Леонид, приглушая голос, чтобы его не услышала хлопочущая на кухне Лариса.

– А я и не скрываю. Да, я в добровольческом батальоне воевал. И если бы здоровье не подвело, и сейчас бы воевал, – заносчиво заявил Богдан.

– Ладно, не хорохорься, и это, голос особо не повышай, и при Ларисе про дела наши не базарь. Я не хочу, чтобы она и про меня и про тебя все знала. Думаю, и мне и тебе выгодно, чтобы о нас поменьше знали и говорили. А насчет войны… видел я, как вы воевали и радуйся, что с тобой все так обошлось, и что я тебя встретил и узнал. Знаешь, сколько ваших от Иловайска до Комсомольского лежит по полям? – Леонид замолчал но не от того что ожидал ответа, а потому что боялся встречного вопроса: а ты откуда это знаешь?

– Не знаю, но догадываюсь, – Богдан закашлялся и стал сморкаться в платок, выданный ему Ларисой после бани. «Пробив» нос продолжил. – Сам-то ты, что у «колорадов» делал, неужто воевал?

– Да какой из меня вояка… Так, подай-принеси, – не стал уточнять, что именно подавал и приносил Леонид.

– Понятно. Таких как ты они специально набирали, чтобы за ними убирать и их обслуживать, – голос Богдана звучал пренебрежительно. – Не поверишь, но я ведь тоже конечной целью имел поиски нашей бабушки. Мечтал, эдак, прийти к ней в роли воина-освободителя, – Богдан невесело усмехнулся и покачал головой.

– Тетя Оксана знает, что ты здесь? – Леонид спрашивал не только из «родственной вежливости», но и, желая, от острой темы отойти в семейную.

– Не… я ей сказал, что работаю под Днепропетровском, окна в офисы ставлю. До последнего времени я с мамой регулярно перезванивался. Но вот уже скоро неделю не звонил. Нам приказали, когда из Иловайска выходили документы и мобильники уничтожить. Я, правда, этого не сделал, просто где-то в суматохе боя потерял, или вытащили у меня мобильник, когда больной лежал, не помню,– на лице Богдана обозначилась явная тревога.

Он не сомневался, что мать переживает столь долгое отсутствие звонков от него и еще более то, что не может сама до него дозвониться. Тем не менее, он не преминул о том же спросить брата:

– А твои-то мать с отцом знают, что ты здесь с колорадской лентой на груди рассекаешь?

– Тоже нет. Я вообще с матерью не переговариваюсь, только СМСки шлю. Я ведь сам, без их разрешения… вроде как сбежал. Если хочешь, на мою мобилу, отзвонись матери, – Леонид протянул телефон.

– Спасибо… мать, наверное, уже вся испереживалась… Черт… не могу вспомнить номер телефона матери, который в моем мобильнике был забит. Совсем голова плохо варить стала…

Наконец, Богдан, путем проб и ошибок, дозвонился до матери. Леонид тактично вышел из комнаты. Впрочем, Богдан из разговора тайны не делал и говорил достаточно громко. Из того что смог расслышать Леонид он определил, что брат «заливает» матери про то, что потерял мобильник, а зарплату им задерживают, потому новый купить не может, а звонит с чужого, потому долго говорить тоже не может, но у него все в порядке и т.д.

Наличие у Леонида денег позволяло относительно безбедно существовать и без спешки готовиться к отъезду. А жизнь вокруг шла своим чередом. Больше всего Богдана возмущал тот факт, что в местных школах, как и положено, начался учебный год. Этого он понять не мог. Какая школа, когда Донбасс фактически оккупирован российскими наемниками и местным отребьем!? Не мог он понять, что жители хотят жить, как и жили прежде, несмотря на полную неопределенность статуса их так называемых новообразованных государств:

– Не пойму… Сам видел когда на блок-посту стоял. Те местные, которые за Украину, шли на Запад, в другие области. Наверняка, те кто за Россию, на восток шли в Ростов. А эти, что ни туда, ни сюда, которые как дерьмо в проруби, чьи дети сейчас тут в школу пошли…

– Да брось ты Богдан, что кроме пророссийской и проукраинской позиции, других нет? Люди все разные, есть и такие, кому просто некуда ехать, не к кому, ни в России, ни на Украине. Старики те вообще многие никуда не едут, боятся, что дорогу не осилят. Ты знаешь, если бы я здесь жил, то наверняка тоже занял бы этакую среднюю позицию. А жить-то все равно как-то надо, детям учиться надо, у многих хозяйство, огороды, скотина. Да и выживать как-то надо. Вон, посмотри сколько здесь сейчас частных извозчиков, тьма. И таксуют в основном старики на раздолбанных «Жигулях». А есть и такие, кто вообще не знает куда бежать, где приткнутся. Вон Лариса, мать похоронила, работы у нее нет – куда ей деться? – Леонид последние слова проговорил полушепотом, чтобы Ларисе их никак не услышала.

– Так ты что, и ее собираешься с собой в Москву взять? – так же негромко озвучил свою нечаянную догадку Богдан.

– Да… Здесь ей делать нечего. Порядка в округе нет, и молодую симпотную девчонку любой обидеть может. Я должен ей помочь, она же нашу бабушку похоронила и ее мать вместе с бабушкой погибла, когда помогала ей продукты с магазина до дома донести. Нельзя ее тут бросать, – твердо стоял на своем Леонид.

– Я понимаю, с твоей стороны это, можно сказать, благородно. Но, что ты матери скажешь? Мне почему-то кажется, что и тетя Галя и отец твой вряд ли ей обрадуются,– Богдан кашлянул, но на этот раз сдержал приступ.

– Что тебе сказал, то и им скажу, – по этакому ерепенистому тону чувствовалось, что и Леонида очень беспокоит реакция родителей на его поступок.

– Ладно, это твое дело. Вот еще что. Путь-то нам предстоит неблизкий, а у меня ни рубля, ни гривны. Все там пропало, вместе с телефоном, – в голосе Богдана слышалась некая неловкость.

– У меня деньги есть. Нам всем на дорогу хватит. Главное, до границы без приключений добраться, а там доедем, – без тени сомнения заверил Леонид.

– А у тебя с этой Ларисой как? – вновь с некоторой неловкостью спросил Богдан.

– Все как надо у нас с Ларисой, – тоном пресекающим дальнейшее развитие этой темы ответил Леонид.

Богдан все понял и воздержался от уточняющих вопросов. Он вообще немало удивился столь быстрому взрослению двоюродного брата, которого привык считать этаким маменьким сынком несмышленышем, всегда в общении с ним смущавшемуся и буквально смотревшему ему в рот. Этому, конечно, способствовала большая разница в возрасте. И вот совершенно неожиданно брат предстал перед ним уверенным в себе, имевшим свое мнение, спорящим с ним… Более того так получилось, что Богдан от него целиком и полностью зависел, не говоря уж о том, что он был обязан Леониду едва ли не жизнью.

29

Нормальные условия жизни, хорошая пища с базара и лекарства, купленные по спекулятивной цене, если и не полностью восстановили здоровье Богдана, то подняли его до уровня, позволяющего преодолеть путь до Москвы. Не желая оставаться тормозом для Леонида и Ларисы, он уже через пять дней заявил, что готов ехать. Но сначала братья сходили на могилу к бабушке, затем к ее дому. Облазили все от подпола до чердака, в поисках прежде всего одежды, ибо ехать «по гражданке» было удобнее, особенно по России. Переоделись в то, что нашли из своих прежних вещей. К счастью обнаружили старые свои куртки, которые бабушка почему-то хранила, не выбрасывала. Сейчас, в условиях наступившей осени, они оказались очень кстати. Поездку же по территории Донбасса упрощало то, что уже не было необходимости делать крюк через Луганск – вся граница Донецкой области с Россией теперь контролировалась ополченцами.

До ближайшего пропускного пункта ехать предстояло чуть больше часа. Ехали по местам недавних боев. Местные жители, не обращая внимания на опасность нарваться на мины и растяжки, пользуясь временным затишьем, вышли в поля и спешили убрать урожай: пшеницу, подсолнечник, кукурузу… Война войной, а урожай ждать уже не мог.

На этот раз пересекать границу пришлось хоть и в не очень большой, но и не такой уж маленькой колонне беженцев, то есть встать в очередь. Свежеиспеченные днровские пограничники только к Ларисе не имели претензий, но увидев российский паспорт Леонида, в котором значилось место его рождение и, ознакомившись с оным Богдана с «винницкой пропиской»… У них появились веские основания обоих тормознуть до выяснения. Леониду ничего не оставалось, как отозвав старшего пограничника в сторону показать бумагу, подписанная Грачем и комендантом базы в Иловайске. Показывать ее открыто, перед Ларисой и особенно Богданом, он не хотел. У брата наверняка бы возник вопрос: а с чего это какому-то уборщику казарм и сортиров сепорское командование дает своего рода пропуск на проезд по своей территории? На этот вопрос Леонид отвечать совсем не хотел. Тем более в той бумаге значилось, что боец армии ДНР Леонид Прокопов, позывной «Малек», направляется в Россию на лечение и отдых. Так же он полушепотом ответил на вопрос пограничника про Богдана: как это так, человек почти с Западной Украины оказался здесь, да еще хочет пересечь российскую границу? Леонид обнародовал половинчатую правду, что это его двоюродный брат, приезжавший проведывать свою бабушку, чей дом оказался в зоне боевых действий, бабушка погибла и т.д. То, что оба они участвовали в боях, да еще с разных сторон… Эта правду никак нельзя было обнародовать, она бы прозвучала слишком сложно и неправдоподобно. Тогда бы точно Богдана задержали. Для подтверждения их родства предъявили фотоальбом, который они взяли с собой из дома бабушки. Там на нескольких фотографиях они снимались вместе. И хоть Леонид на тех фото был еще ребенком, а Богдан взрослым парнем, они смотрелись вполне узнаваемо. Почему оба едут в Россию, когда одному надо в Винницу? Так сюда ближе и безопаснее, к тому же брат давно не навещал родню в России, вот и решили вместе ехать.

Поверили или нет, но в конце-концов их пропустили, хоть на Богдана смотрели с подозрением. Возможно, сыграло свою роль, что он нет-нет, да и закашливался, сразу видно, что не совсем здоров. Видимо, пожалели и пропустили. На российском пропускном пункте все обошлось без эксцессов.

– Суки… если бы Россия не ввязалась, сейчас бы уже этого Лугандона не было, – зло бормотал себе под нос Богдан, когда они шли от пункта пропуска к остановке автобуса, чтобы ехать в Ростов.

– Перестань Богдан. Признай, что армия у вас полное дерьмо. А что там помогла Россия? Ну, вошли несколько подразделений и через пару-тройку дней сразу ушли. Ну, обстреляли они ваших несколько раз. Была бы у вас армия, а не пойми что, разве бы она побежала, как только по ней чуть сильнее ударили? – внес свою реплику Леонид, оглядываясь по сторонам – не идет ли кто рядом и не слышит ли их.

– Мы не разбежались, это ВСУшники побежали, а мы воевали. Иловайск уже почти наш был, ваших колорадов наемных, нариков этих гнали в хвост и в гриву. Про местных отморозков я вообще не говорю, – зло огрызнулся Богдан, уверенный, что брат находился в это время где-нибудь в тылу мыл казарму и ничего этого не знает.

– Ладно, чего после драки кулаками махать, плюнь и забудь, – примирительно предложил Леонид.

– Не могу… Я ведь по настоящему воевал Леня, в тылу не отсиживался, наступал, отступал, стрелял, и в меня стреляли. На моих глазах товарищей моих убивали, меня больного, чуть живого по степи и лесопосадкам товарищ мой тащил, не бросил. Не могу я этого забыть. Я воевал, а не толчки драил, – в последних словах был явный намек Леониду.

Леонид промолчал. Он не хотел, чтобы Леонид, да и Лариса узнали о его истинном участии в боевых действиях, чтобы брат воспринимал его как врага. А в том состоянии, в котором находился сейчас Богдан, именно так бы и получилось. Лариса молча шла рядом, не вмешиваясь в разговор братьев. Она тоже не сомневалась, что большую часть времени своего отсутствия Леонид провел в Луганске на той базе и действительно занимался всевозможными хозработами. А в общем, она сейчас просто «плыла по течению» как соломинка, которую подхватил поток и куда-то нес, она надеялась, что несет к чему-то лучшему, чем было в ее жизни до сих пор. А что ей еще оставалось после гибели матери. В ее жизнь вошел Леонид, а влюбленные назад уже не оглядываются – они без колебаний идут туда, куда любовь позовет.

Проще всего было ехать до Москвы на поезде. Но решили не рисковать, ибо небольшой участок железнодорожной ветки проходил по территории Украины, то есть Луганской области, той ее части, что находилась под контролем ВСУ. Там бы наверняка проверили документы и не факт, что кого-то из них, а то и всех не ссадят до выяснения. Даже Богдан не горел желанием сейчас вновь оказаться на Украине. Он не думал, что его там встретят как героя, а скорее всего опять погонят куда-нибудь на позиции, или в лучшем случае на блок-пост. Этого его здоровье уже точно не выдержало бы. Потому взяли билеты на ближайший автобус до Воронежа, на московский сразу трех билетов не оказалось, а ждать, ночуя на вокзале, не хотелось. Автострада к счастью вся пролегала по российской территории. Леонид ехал тем же путем, каким три месяца назад приехал сюда. Только сейчас от Воронежа он не собирался ехать в Курск, а прямо на Москву.

О том, что возвращается, Леонид решил сообщить матери уже не СМСкой. Он понимал, что простого разговора не получится, боялся его и все откладывал. Богдан же испытывал колоссальное неудобство от того, что состоял на «иждивении» у брата. Он постоянно у него одалживался, чтобы позвонить матери и озвучить ей очередную порцию «лапши на уши», про задерживаемую зарплату и отсутствие телефона, но мамочка не беспокойся твой сын жив и здоров…

Наконец, Богдан не выдержал:

– Слушай, Лень, ты не можешь мне денег взаймы дать? Я телефон куплю, самый дешевый, чтобы всякий раз тебя не дергать.

Леонид подал ему десять тысяч.

– Ого, да ты не иначе клад нашел, когда сепорам сортиры чистил. Я когда окна под Москвой вставлял, за месяц столько не зарабатывал, – удивился и вновь уел брата Богдан.

– Почти угадал, – засмеялся Леонид, не обращая внимание на очередной «укол», но истинное происхождение этих денег раскрывать не стал, как и придумывать на сей счет небылицы.

Леонид помог брату купить телефон, относительно недорогой, с небольшим набором функций, но долго держащий зарядку – Богдан в этих делах был не силен. Он удивился насколько хорошо брат ориентируется в качествах того или иного мобильника и не мог не высказать восхищения.

– Вот, что значит на компьютерщика учиться, а я вот совсем отстал. Хоть и ненавижу совок, а по сути, так в нем и остался. Весь этот компьютерный бум как-то мимо меня прошел, – хоть и не на прямую, но Богдан вновь посетовал на так нелепо складывающуюся у него жизнь.

Первым делом Богдан позвонил матери, сообщив, что, наконец, получил деньги и купил новый мобильник взамен потерянного. До отправки автобуса оставалось время, и он решил позвонить на мобильный старлею Диме. Достав, данную ему при расставании визитку он не без тревоги набрал вписанный туда номер, ибо не был уверен, что артиллерист благополучно пережил бои под Иловайском. Сразу возникли проблемы с соединением, ибо МТС российский и МТС украинский это не совсем одно и тоже. На помощь опять пришел Леонид. Старлей ответил каким-то слабым замогильным голосом.

– Дима, привет, это Богдан, помнишь меня… как ты? – не мог не обрадоваться, услышав голос старлея Богдан.

– Богдан? Рад тебя слышать. Со мной хреново, в госпитале лежу. А ты где, из Иловайска вырвался? – голос в трубке как будто окреп.

– Да как тебе… в общем вырвался, сейчас у меня все в порядке. А ты-то как, ранен тяжело? – Богдан испытывал искренне беспокойство за этого в общем-то малознакомого человека, но как говорится фронтовая дружба она особая.

– Да непонятно тяжело или нет, смотря какие последствия будут. Батарею нашу с минометов накрыли. Взрывной волной каску сорвало и тут же, как нарочно еще одна мина в нескольких метрах разорвалась. Здесь уж меня камнем от этого взрыва прямо по башке. Очнулся, когда уже в госпиталь везли. В общем, тяжелая кантузия. Боюсь, как у тебя после Чечни может получиться. Хотя это можно сказать мне еще повезло. Батарею нашу потом на марше, когда отступали, вдрызг расколотили. Тут со мной мои ребята лежат тоже трехсотые, у одного ногу по колено ампутировали, у второго осколок в легком, операцию делать будут. От них узнал, что там у нас не меньше десятка двухсотых было. Вот так… Богдан, извини, больше говорить не могу у меня сейчас процедуры. Потом созвонимся, поговорим. Рад, что у тебя хоть все в порядке…

Богдан сидел в отрешенной позе, осознавая то, что ему сообщил артиллерист. Он словно снова очутился там, на войне, вспомнил то, что ему все менее хотелось вспоминать. Из этого ступора его вывел Леонид жестами показывавший, что пора идти на посадку в автобус.

За окном автобуса проплывала неотличимая от донецкой, донская степь. Только в отличие от первой, здесь уже давно во всю шла уборка урожая. Навстречу, в сторону Ростова сплошным потоком шли грузовики с зерном. Там, в порту их ждали суда типа река-море, чтобы везти эту пшеницу на экспорт.

– Да, богата Россия, чего здесь только нет, и нефти море, и газа, и леса, и металлов всяких и хлеб вон гонят, а народ живет плохо. Да это ладно бы, хотите в космос летать, да олигархам и чиновникам миллиарды и миллионы позволяете воровать – ваше дело. Почему не хотят, чтобы Украина из такой же нищеты вылезла? – Богдан вновь возобновил спор с братом.

Они сидели рядом в большом междугороднем автобусе. Лариса сидела у окна и с любопытством разглядывала вечерние заоконные пейзажи – она впервые оказалась за пределами своей области. Леонид в середине, Богдан у прохода.

– А тебе не все равно? – не пожелал втягиваться в очередную дискуссию Леонид.

– Представь, не все равно. Чую, не где-нибудь, а здесь предстоит мне в ближайшие годы жить. Ну, а ты-то что думаешь по этому поводу. Ты же, можно сказать, там за Россию воевал, хоть и со шваброй и веником в руках, – не мог не ерничать Богдан.

– Хорошо отвечу. Я вообще-то сам не задавался этим вопросом, но один человек, пытался мне объяснить, примерно то, о чем ты спрашиваешь. Он говорил, в России всегда такая власть, которая большинству русских богато, или хотя бы в достатке жить не позволит. Так всегда было и при царе, и при коммунистах и сейчас. Лишь те, кто у власти и кто сумел при приватизации жирные куски урвать, сейчас живут в удовольствии, большинство же с хлеба на квас.

– И что же это большинство все терпит, этот хлеб с квасом. У нас вот терпеть не стали, на майдан вышли, скинули ворюгу, – назидательно произнес Богдан.

– Потому и терпит, что если как у вас бучу поднимут, еще хуже будет, как в семнадцатом году, или девяносто втором. Что у нас, что у вас, кого не поставь во главе, они только для себя и своего окружения все делать будут, в свое удовольствие жить, а на народ плевать. Вот у вас, говоришь, скинули Януковича, что лучше стало? Все эти Яценюки-Порошенки, думаешь, они за простых украинцев радеть будут? Вон, у нашего главнюка спорт на первом месте, он болельщик страстный, это его главное удовольствие. На Олимпиады, чемпионаты мира деньги миллиардами швыряет, а верно говоришь, народ в основном бедно живет, дорог мало, жилье плохое, по коммуналкам да баракам многие ютятся, квартирный вопрос он как не решался, так и не решается до сих пор. Но если его скинуть для простых людей лучше не станет. Просто наверху начальники сменятся и, может быть, еще худшие придут, со своими удовольствиями, которые тоже народу поперек горла встанут. Вон, при Ельцине как банкиры-олигархи поднялись. Если бы не Путин вся Россия сейчас бы была собственность Березовского, Ходорковского и им подобным. Так что Путин не самый плохой президент, во всяком случае политик сильный, хоть и хозяйственник никакой. И у вас не надо было ничего трогать, пусть бы Янукович срок досидел, доворовал, что не успел доворовать и спокойно бы ушел. Плохо было бы, но лучше чем сейчас. Вон, уже сколько крови пролилось. И бабушка наша еще бы пожила и Ларисы мать и вообще… – Леонид резко оборвал монолог, отстранился от брата, засмотревшись на задремавшую и казавшуюся ему невероятно красивой во сне Ларису.