Никто не хотел воевать

Куренчук с явным неудовольствием, чертыхнувшись про себя, отошел. «Конвоиры» словно очнулись, подхватили пленного под мышки и, было, повели… Но тут раздался недоуменный возглас старшего группы:

– А шприцы с ампулами где!? Я их тут положил. Эй, командир, твои, что ли взяли, – обратился он уже к Богдану.

За то время, пока Куренчук «допрашивал» пленного, пояс со шприцами и ампулами куда-то пропал. Поиск по «горячим следам» тоже ничего не дал – наркотики исчезли бесследно. Потом немного отошедший от злости Куренчук подошел к Богдану:

– Цеж хтось з наших их спер. Схоже, и у нас нарики е?

– Ладно, сейчас не время выяснять, кто колется. А вот то, что ты садист я не знал, – в голосе Богдана сквозило презрение.

– Та, який я садюга. Просто москалив ненавиджу. Уси наши биди вид них. А ти хиба не так думаешь? – Куренчук в свою очередь с подозрением смотрел на Богдана.

– Москали всякие бывают. Кто на нашу землю воевать пришел, тех не щадить, если он с оружием. Но издеваться над пленным… Я уже говорил тебе, нельзя до уровня зверей опускаться.

– Уси москали сволоти и щадити их не можна, их кинчати потрибно. Ти ж говорив, що в Чечни вони усих твоих товаришив покинчали, и полоненикив, и поранених. И ти зараз ось так говориш. Их усих пид коринь потрибно. Поки е Москва на Украини нормального життя не буде. Вони нам ничого не дозволять, ни жити багато, ни в Европу не пустять. Уси робити будуть щоб ми, як и вони свинячими помиями живилися, и в трущобах в "тисноти, та не в обиди" жили…

После этого «обмена мнениями», взаимопонимания между Куренчуком и Богданом как не бывало.

Казалось, что окончательная победа, вот она, рядом. Иловайск фактически взяли. Части ВСУ в ходе наступления полностью отрезали ДНР от границы с Россией. Новое руководство самопровозглашенной республики пребывало в полной растерянности. Объединенных сил местных ополченцев и наемников из России явно не хватало, чтобы на равных сражаться с имевшими многократный численный перевес украинской регулярной армией и добровольческими батальонами. Спасти положение, резко увеличить численность ополчения могла разве что всеобщая мобилизация. Но ее проводить оказалось невозможно, ибо подавляющее большинство жителей Донбасса воевать не хотела ни на чьей стороне, и этой мерой можно было разве что усугубить положение донецкой власти, ибо нейтральная масса дончан могла сильно на нее обидеться и сделать то что пока не получалось у Украины – смести ее.

И вот, когда в этой странной войне судьба Иловайска, а вслед за ним неминуемо и Донецка была уже, казалось, решена окончательно… Все началось с того, что выдавливающим сепаратистов из Иловайска добровольческим подразделениям не подвезли боеприпасы и они вынужденно остановились. Потом почему-то не подошли обещанные подкрепления. Вроде бы обычное головотяпство, что-то там не состыковалось у командования ВСУ и нацгвардии. Так случалось и раньше. Но тут на это наложился непредвиденный фактор. По частям ВСУ, занявшим участок госграницы в пределах Донецкой области, с территории России, в промежуток времени, когда американский спутник слежения «ушел», нанесли как никогда мощный удар из систем залпового огня. Те позиции занимала воинская часть из состава ВСУ недавно прибывшая с Западной Украины. Попав под ураганный огонь, она без приказа спешно бросила позиции и стала панически отступать, оголив, таким образом, фланг всей группировки. В эту прореху устремились… Кто-то утверждал, что то были регулярные части российской армии, кто-то, что тысячи ополченцев из местных, подготовленных и вооруженных в лагерях временной подготовки, расположенных в Ростовской области неподалеку от гос. границы. Вроде и тот обстрел, от которого побежала западноукраинская воинская часть, производили те самые обученные российскими военными ополченцы.

Так или иначе, но события развивались стремительно. Части ВСУ, до того особо в контактные бои не совавшиеся, а участвовавшие в основном лишь в позиционных боях и артобстрелах… они оказались совершенно не готовы, прежде всего морально сражаться с превосходящим его в огневой мощи противником. После фактически дезертирства целой воинской части из Прикарпатья под ударом оказались остальные части ВСУ, дислоцированные вокруг Иловайска и обеспечивающие фланги штурмующих город добровольцев. Они тоже, попав под мощный артиллерийско-минометный прессинг противника, стали бросать позиции и спешно отступать. Кое где то отступление переходило в паническое бегство. Прошло каких-то два-три дня и оперативная обстановка под Иловайском изменилась с точностью до наоборот. Теперь уже добровольца, штурмовавшие город, оказались в нем блокированы.

К 25 августа Иловайск был полностью окружен ополченцами. О катастрофическом положении добровольцев свидетельствовал приказ, который отдал командир батальона, используя обыкновенную мобильную связь, ибо далеко не со всеми мог связаться по рациям по причине разряженности их батарей: «Беречь патроны – подвоза нет. Наступление прекратить, перейти к обороне». 26-го сепаратисты перешли в наступление в самом городе. Вскоре стало ясно, что при «голодном пайке» держать позиции невозможно, ибо сепаратисты недостатка в боеприпасах не испытывали. Более того им подошли подкрепление, а в город вошли два днровские танка, БМП и прочая техника, поставленная российским «военторгом». При отсутствии снарядов и противотанковых гранат подбить их было просто нечем. Эти танки сразу как орехи стали «колоть» БМП и БТРы противника, а потом тяжелыми снарядами разбивать позиции добровольцев. День таких боев, что можно охарактеризовать «игрой в одни ворота», и уже более половины города вновь перешло в руки сепаратистов. Добровольцы отступали, так же, как три дня назад наступали, только не от железной дороги, а к ней, на свои опорные базы в Депо, управлении ЖД, мастерских и прочих административных зданиях в южной части города.

Кроме патронного голода, стал ощущаться недостаток продовольствия и медикаментов. Суточный рацион состоял из консервов и сухпая. Хлеба не выдавали вообще, если не считать заплесневелых сухарей. Питались и тем, что находили в брошенных частных домах, на огородах – как раз созрел урожай, особенно урожайным год выдался на абрикосы, ими просто объедались. Попутно огородам опустошали и погреба частного сектора, питались в основном помидорами, огурцами, еще незрелым виноградом. Так как колодцев в городе было немного, а водопровод не работал, ели часто немытыми руками немытые фрукты и овощи, что провоцировало дизентерию. Приходилось также вскрывать, попадавшиеся на пути продуктовые магазины и экспроприировать имеющиеся там продукты и воду. Неразбериху усугубляли и приказы от вышестоящего командования, которые подчас противоречили один другому.

Взвод Богдана, потеряв, окончательно вышедшую из строя БМП, пребывал под постоянным огнем противника. Когда добровольцев вновь вытеснили за железную дорогу, в его взводе оставалось всего восемь человек. Правда, удалось-таки подбить из ПТУРа один из танков сепаратистов, но то лишь принесло моральное удовлетворение, а положение добровольцев лучше не стало. Несколько сотен человек скопились на сравнительно небольшой территории в южной части города, и сепаратисты обстреливали этот «пятачок» изо всех видов оружия. С каждым днем увеличивалось число раненых, которых невозможно было отправить в тыл. Все понимали, что раненые в условиях окружения обречены.

Организм Богдана словно мобилизовал какие-то скрытые внутренние резервы, что позволяло пока что переносить все тяготы и лишения войны. Даже кашель уже не донимал и голова почти не болела. Вернее она гудела, но то стало следствием частых разрывов мин и снарядов. Этот ад, которому, казалось, не будет конца, прекратился как-то сразу к вечеру 28 августа. Говорили, что Путин обратился к командованию ополченцев с призывом: позволить окруженным украинским военным покинуть «котел». И вроде бы командование ВСУ и нацгвардии ведут по этому поводу переговоры, не то с сепаратистами, не то непосредственно с командованием вошедших в Донбасс российских войск. Так или иначе, но интенсивность боев резко снизилась, лишь периодически возникали стихийные перестрелки. В ночь на 29 августа воцарилась необычная тишина, тишина напряжения и ожидания.

К Богдану подошел Куренчук:

– Слухай Чечен, говорять не те прориватися, не то здаватися будемо.

На Богдана передышка подействовала расслабляющее, как будто державший его внутренний стержень сломался, и он чувствовал полное бессилие, напомнили о себе старые недомогания. Он никак не отреагировал на слова Куренчука, с которым после памятного «допроса» пленного почти не общался.

– Вже срочники ВСУшные здаються. Тут з хлопцями поговорив, говорять краще за росийську армию здатися, там все нормально буде, и нагодують, и пораненим допомогу нададуть. А якщо сепорам, то в пидвал замкнуть и годувати баландою будуть и ни якой меддопомоги не зроблять. Ище там таки видморозки з мисцевих, яки що дизнаються, що доброволець, видразу до стинки ставлять, и поранених добивають.

На эти слова Куренчука Богдан уже не мог не отреагировать:

– Так ты, что российской армии сдаваться надумал, потому что там не такие отморозки как местные и как ты?

Куренчук ожег Богдана злым прищуром и ничего более не сказав, отошел.

25

Отступавшие в Иловайске добровольцы пытались зацепиться за железнодорожные сооружения, используя их капитальные кирпичные стены. Сюда же перебросили и подразделение Грача. Но поучаствовать в штурме депо грачевцам не пришлось. Поступила оперативная информация, что на выручку добровольческим батальонам командование ВСУ в районе Волновахи срочно формирует мощную группировку. Та группировка по слухам насчитывала до двух тысяч личного состава и имела на вооружении шестнадцать танков и десятки БМП и БТРов. В свою очередь ополченское командование стало спешно собирать силы, чтобы отразить этот удар и не допустить прорыва. Группу Грача одной из первых перебросили на шоссе, по которой двигалась деблокирующая группировка ВСУ.

– Если в самом деле такая сила прет, нас тут всех размажут, – уныло выразил свое мнение о возможном развитии событий Леонид.

– Не боись Малек, то что говорят надо самое малое делить надвое. Этим двум тысячам от Волновахи еще сюда дойти надо, да и танкам с БМП тоже. А сколь это километров, ты ж почти местный, скажи?

Леонид пожал плечами и, поразмыслив, неуверенно произнес:

– Да где-то полста километров, наверное.

– Ну, тогда точно самое большее половина доедет, а с укропской организацией, скорее всего, намного меньше. Что-то поломается, горючки не хватит, заблудятся, – Крест, напротив, с энтузиазмом воспринял смену дислокации – ему надоело воевать в городских условиях, он рвался на простор, в более привычное для него поле.

Здесь Леониду пришлось поработать саперной лопаткой, оборудуя позицию для ПКМа. Впрочем, ею он махал сравнительно недолго. Крест, посмотрев как «второй номер» неумело долбит и вгрызается в сухой грунт, отобрал у него орудие труда и буквально за десять-пятнадцать минут соорудил что-то вроде небольшого окопчика, пояснив его назначение:

– Это так для маскировки на первое время, чтобы они нас издалека не заметили. А вообще-то окоп полного профиля роется глубже и шире. Но сейчас такой не нужен, я все равно буду часто менять позицию. А пока отдыхай.

Пожалуй, первый раз за все время боев Крест оказался настолько «великодушным», что разрешил своему подручному передохнуть. Впервые за несколько дней Леонид сбросил с себя бронежилет, каску, снял берцы, которые не снимал уже несколько суток и они буквально жгли ступни ног. Он наслаждался просто тем, что оных на нем нет…

Появления колонны ждали, всматриваясь в бинокли и выслав вперед наблюдателей, но старое разбитое шоссе было пустынно, разве что появилось пара таксующих Жигулей, которые досмотрели и посоветовали немедленно убираться, что те незамедлительно и сделали. Такая задержка позволила не только окопаться, но и существенно укрепить силы ополченцев. Если сначала шоссе оседлали несколько таких же, как грачевцы групп профессионалов, вооруженных только стрелковым оружием и гранатометами, то позднее к ним присоединилась минометная и гаубичная батареи. Причем в составе расчетов уже преобладали местные «шахтеры и трактористы». Затем подошло несколько залатанных БМП, и такой же со следами свежей сварки на броне танк Т-72. То была «продукция» местного донецкого танкоремонтного завода. Ожидание затягивалось и ближе к вечеру уже стали подумывать о ночлеге и организации караульной службы, как вдруг откуда-то со стороны Иловайска, из-за линии горизонта искрящиеся «градовские» снаряды перелетали через головы ополченцов и исчезали так же за линией горизонта где-то впереди.

– Колонна идет, по ней жарят, видать с беспилотника координаты узнали, или кто-то из местных сообщил, – уловив недоуменный взгляд Леонида, пояснил ситуацию Крест. – Эх, боюсь, до нас не доедут, назад повернут.

Но колонна ВСУ все же доехала до позиций ополченцев к вечеру. Но то оказалась совсем не та грозная сила, о которой ходили слухи. Никаких танков там не было, и вся колонна состояла из трех-четырех десятков БМП, БТР и грузовиков с солдатами. Конечна, попав под удар ГРАДа, колонна понесла большие потери и доехали уже ее остатки. По всему, от того удара у ВСУшников было не все в порядке с мозгами и особенно со зрением. Во всяком случае, они вовремя не заметили позиций встречающих их ополченцев, и подъехали непозволительно близко, хоть те маскировались не очень тщательно, в основном используя складки местности.

– Там среди них бензовоз идет. Омон, ползи вперед с «мухой» и уделай его, – внимательно разглядывающий в бинокль приближающуюся колонну Грач, вдруг отдал приказ одному из своих «профессионалов» специализирующегося на стрельбе с гранатомета.

Омон, закинув за спину одноразовый гранатомет, пополз вперед по заросшему сорняком полю. Но первыми открыли огонь минометчики. Видимо, у них еще не имелось большого опыта, и первые мины взорвались в стороне от колонны. Сказали свое слово и гаубицы, но и их снаряды полетели мимо. Тем не менее, колонна в замешательстве остановилась. Но даже в неподвижную мишень расчеты минометов и гаубиц поначалу попасть не могли. А колонна стояла, скорее всего ее командование связывалось со своим начальством, не решаясь ни назад повернуть без приказа, ни атаковать «колорадов». Омон тем временем подполз на расстояние рпгшного выстрела и из «мухи» положил гранату точно в бочку бензовоза. Раздался страшный взрыв, и весь центр колонны охватило пламя от частей бензовоза и находящегося в нем топлива. После этого уже и минометчики стали попадать в эту пылающую цель и артиллеристы…

– Малек, за мной! Отсюда ничего не видно пламя мешает,– Крест с ПКМом побежал вперед параллельно дороги, Леонид инстинктивно рванулся за ним. Пробежав метров сто, Крест залег в какую-то старую борозду, Леонид упал рядом. Первый короб был расстрелян где-то за пять-шесть минут. Леонид подал второй, а сам уже привычно вытянув край снаряженной ленты из РД стал ее укладывать в порожний. Еще три раза менял позицию Крест и четыре раза менял короба, то есть выпустил с полтысячи патронов. Деблокирующую колонну разгромили где-то в течении часа. Большая часть личного состава просто убежала. Те, кто находился в хвосте колонны, до которых не дошло пламя от взорванного бензовоза, не долетели снаряды и мины, пули Креста уехали на своих транспортных средствах. Но большая часть спасалась, что называется, на своих двоих. Ополченцы потом ходили среди остатков догорающих автомашин, БМП и БТРов, но вскоре почти все ушли оттуда, зажимая носы, не в состоянии обонять запаха горелой человеческой плоти. Лишь Крест что-то там высматривал. Что, стало ясно, когда он ввернулся:

– Человек двадцать всего. Ну, может еще кто-то без остатка сгорел. Некоторые еще живы, но не жильцы. Я думал, что их там больше.

Леонида аж передернуло от этих слов. Но высказать ничего не успел – пришли несколько грузовиков и приказ, всем возвращаться в Иловайск. Там назревало что-то, что вновь требовало концентрации всех наиболее боеспособных сил ополченцев.

Грач, собрав своих бойцов, ставил задачу:

– Укропы оставляют город и выходят по «зеленому коридору». По данным разведки они не собираются разоружаться и выходить будут с оружием и на своей боевой технике. Таким образом, на наше требование сложить оружие, они просто напросто «положили большой и красный». А раз так, то мы имеем полное моральное право на открытие огня. Разрешение на это от ДНРовского руководства имеется.

– Вот это дело. Наконец-то началась война, которую я люблю. Ишь, чего захотели, из котла по легкому и без позора выйти. Мы им покажем, что такое настоящая русская война! – бурно возрадовался Крест.

– Помолчи! – прикрикнул на него Грач, и продолжил. – Нам предписано выдвинуться в район поселка Победа и занять позиции вдоль шоссе, по которой пойдет колонна нациков, тех с которыми мы воевали в городе. Стрелять будем с дистанции примерно ста метров. Гранатометчики пятьдесят-семьдесят. Задача сначала подбивать технику, а затем уничтожать живую силу противника после того, как они будут покидать подбитые БМП, БТР и автомобили. Боеприпасы не жалеть – их у нас в избытке.

Готовились тщательно. Крест разобрал и тщательно почистил свой ПКМ, который хоть и ни разу не дал сбоя, но за время боев вобрал в себя немало пыли и грязи. Леонид уже вполне профессионально быстро и сноровисто вскрывал «цинки», набивал ленты и укладывал их в свой РД. Потом до обеда отдыхали, наслаждаясь, ставшей уже непривычной тишиной.

Крест обычно само спокойствие, сейчас был возбужден и буквально рвался в бой – в поле ему нравилось воевать куда больше чем в городе, там «эффективность» работы его пулемета повышалась в разы. Именно к такой полевой войне он привык в Чечне и сейчас предвкушал вновь оказаться в своей «стихии». Леонид, когда наступали добровольцы, и победа склонялась на их сторону… Он обдумывал вариант, при котором можно было бы улучить момент и покинуть ряды ополченцев. Затем он рассчитывал добраться до Ларисы и до полной победы ВСУ и добровольцев и до начала неминуемой укрозачистки, успеть с ней пересечь границу. Но сейчас, когда ситуация в корне изменилась и побеждали ополченцы, которым Россия вовремя «подставила плечо»… Он уже не знал, как поступать дальше. Бежать из рядов побеждающей армии и глупо, и опасно. А вот, что касается предстоящего обстрела выходящей из окружения колонны «укропов», Леонид не разделял эйфории Креста и не только его. Многие из грачевцев жаждали поквитаться с «нациками», к которым огульно причисляли всех добровольцев, после уличных иловайских боев.

– У тебя как в песне Лепса «Самый лучший день», только он не вчера приходил, а завтра придет,– не удержался от саркастического замечания в адрес Креста Леонид.

– А ты как хотел? Да я ради этого сюда и приехал, – совершенно не обиделся на сарказм Крест.

– Да, зачем все это нужно? Пусть уходят, и они живы останутся, и из наших никто не пострадает, – уже откровенно высказал свое мнение Леонид, но не громко, чтобы услышал один Крест.

– Это как? Да они сейчас уйдут, а потом чуть передохнут и опять давить нас будут. А всякий раз на помощь вот так же Россия приходить не будет. Еще не известно, как ей этот раз аукнется. Нет, так не пойдет. Их сейчас обязательно добить надо, да так, чтобы в следующий раз они побоялись сунуться. Если завтра мы несколько сотен их двухсотыми сделаем, на этом может и война кончится. Такой шанс никак упускать нельзя. И ты тут эти свои миротворческие идеи не толкай. Твое дело меня патронами снабжать, а думать… думать тебе не надо, за тебя давно уже подумали, – в голосе Креста «звякнул металл».

– Это кто же за меня подумал, уж не ты ли? – в свою очередь повысил голос и Леонид.

– Хватит балаболить, дайте поспать, – привстал на своей койке один из бойцов-профессионалов, пришедший в отряд уже после того как Леонид покинул базу.

Крест сразу понизил голос:

– Да причем здесь я. Там все продумано и распределено… А мы, мы в этой жизни винтики…

– Крест, ты что считаешь, что это все в Кремле решается? – уже конкретно спросил Леонид.

– Я тебе Малек так скажу, где бы не решалось, но то, что Россия сейчас делает – это правильно. Мне еще отец, когда жив был, говорил, то что Союз развалился это хорошо. России такую прорву дармоедов кормить уже не под силу было. Но те куски России, что этим бывшим союзным республикам достались – все это вернуть надо. Вот Крым забрали, теперь и Донбасс забрать надо. А вот то, чтобы Южную Осетию и Абхазию присоединять, это на х… не нужно, и без них от чуркобесов в России продыху нет. А в Крыму и Донбассе русские люди живут, и они должны быть в России. Все остальное – мура, – пояснил свою позицию Крест.

– Что ты имеешь в виду, какая мура?

– Да то, что все тут болтают, что Россия не может допустить, чтобы Украина вышла из-под ее влияния, потому что не дай бог на европейских хлебах заживет лучше, чем Россия. Вот это мура. Те области, где хохлы живут, они России даром не нужны…– Чуть помолчав Крест решил окончательно пояснить свою идеологическую позицию.– Думаешь, я здесь за Путина воюю? Да он мне до одного места. Всего хорошего, что он сделал, это то, что Крым вернул. Ловко все провернул, как только возникла возможность, не стал репу чесать, враз оттяпал. А в остальном… Один мужик у нас в ЧОПе говорил, политик хороший, а хозяйственник никакой. Я вообще злой на него. С чеченами воевали, сколько там ребят нормальных положили, сколько калеками осталось… А он этих вражин задабривает, деньгами Чечню заваливает. Они на эти деньги там себе мечети и небоскребы строят, дома как дворцы. А в русских областях дорог нормальных нет, люди до сих пор по баракам и лачугам ютятся. А он все черных задабривает, да стадионы строит… деятель. Дядька мой его пан-спортсмен зовет… Думаешь, я много радости от этой войны испытываю? Хоть и не люблю хохлов, но не до такой степени, чтобы ненавидеть. А вот кого я с великой радостью готов день и ночь убивать, так это кавказоидов. Ну, ты и сам видел. Ох как я надеюсь дожить то того времени и в силе быть, когда, наконец, Россия с них за все спросит. И таких как я много. А к хохлам у меня злобы нет. Но Донбасс, это русская земля и ее надо забрать,– негромко, но с непоколебимой уверенностью озвучивал свое «жизненное кредо» Крест.

Леонид покачал головой:

– Ты так уверен в своей правоте, что готов убивать людей, к которым у тебя даже, ни злобы, ни неприязни нет?

– Да, Малек, в данном случае, как говориться, ничего личного. Для меня это просто работа, которую я умею хорошо делать. Здесь я наемник и воюю за деньги. Ты, кстати, тоже. Ты так же, как и я официально числишься в штате, числишься вторым номером расчета ПКМ. И не делай вид, что не знаешь, что тебе за это платят.

– Я… я действительно не знаю, – несколько растерялся Леонид.

– Ну, это твое дело, но думаю, когда тебе эти деньги выдавать будут, ты от них не откажешься, – после этих слов Крест отвернулся, давая понять, что разговор его утомил, и он желает подремать перед маршем.

Леонид же не мог спать. Последние слова Креста возбудили в нем бурный мыслительный процесс. Он никак не ожидал, что у этого, на первый взгляд, не далекого «пса войны», есть свое мировоззрение, основанное на вполне философском фундаменте. Но сам Леонид, в силу своего двойного русско-украинского менталитета эту философию как свою принять никак не мог. Он предчувствовал, что завтра и в последующие дни погибнет очень много людей. Он не хотел этого, но понимал, что никак не может повлиять на грядущий порядок вещей.

26

Слухи продолжали ходить иной раз самые нелепые, вселяя надежду в души окруженных. Оптимистично звучало известие, что вроде российское командование и сепаратисты согласны дать окруженным добровольцам в Иловайске и частям ВСУ в его окрестностях «зеленый коридор», по которому они будут выходить из окружения. Правда, не могли договориться, как выходить. Украинская сторона настаивала на выходе с техникой и вооружением, и вроде бы российская сторона не против. Но руководство сепаратистов решило показать, что они тоже не «твари дрожащие, а право имеют». Они потребовали, чтобы из окружения вышел только личный состав и раненые, но без техники и тяжелого оружия. В свою очередь между командованием ВСУ и добровольческих батальонов тоже возникли разногласия. Прошел слух, что в помощь окруженным создана мощная деблокирующая группировка из свежих частей ВСУ. Потом этот слух почему-то заглох. В конце-концов вроде бы утвердили согласованный график выхода войск из района Иловайска по маршруту: Многополье – Старобешево – Комсомольское. Все уперлось в вопрос, как выходить, с оружием или без оного… В это время в Киеве отпраздновали День независимости, и похоже, там мало кто догадывался, что в «иловайском котле» окружены и находятся в критической ситуации ударные подразделения украинской армии. Украинское командование, видимо, решило воспользоваться различным подходом к вопросу выхода из окружения своих противников. В штабе АТО не без основания считали, что введенные в Донбасс российские части стремятся, как можно раньше завершить операцию и поскорее вернутся на свою территория, дабы не вызвать негативной реакции международных наблюдателей. То есть они стрелять вряд ли будут, не зависимо от того, как будут выходить окруженные, с оружием или без него. А то, что сепаратисты без поддержки своих спасителей то же не решаться открыть огонь – в этом вообще никто не сомневался.