Сценарии, пьесы, сценарии. В трёх книгах. Книга 1

Варавва знал, что это сон. Он видел мальчика Иисуса, с трудом поднимающегося в гору по крутому каменистому склону. Сам Варавва безо всяких усилий как будто плыл в воздухе вслед за Иисусом – немного сбоку и позади него. Внезапно Варавва понял, что выше этой горы ничего нет над миром. Мелкие камушки, осыпавшиеся из-под ног Иисуса, катились вниз совершенно бесшумно. Вдруг Варавва почувствовал дуновение ледяного ветра, зародившегося где-то высоко-высоко. Ветер всё усиливался, его порывы взметали волосы и одежду Иисуса, а иногда даже останавливали его, и Иисус едва ли не падал навзничь. Но всякий раз он удерживался и делал следующий шаг. Чем выше поднимался Иисус, тем более сгущался вокруг него тревожный багровый мрак. И происходило что-то ещё. Что-то очень важное… Наконец,. Варавва понял, что именно – с каждым шагом Иисус взрослел и становился всё более похожим на себя – того Иисуса, которого Варавва видел в последний раз. При этом тело Иисуса становилась всё больше и больше, приобретая нечеловеческие размеры. Варавва поразило лицо Иисуса – в его глазах застыли ужас и страдание, но на губах Варавва заметил зарождающуюся улыбку. Наконец, в почти кромешной тьме стали различимы очертания округлой вершины. Иисус поднимался из последних сил. Его фигура была сгорблена навстречу склону, и иногда он даже опирался о него рукой. Неожиданно Иисус остановился. И тут же стих свирепый ветер, как будто его и не было. Варавва понял, что вершина достигнута, и сладкая радость охватила его душу. Иисус медленно выпрямлялся в поясе, вставая в полный рост – и всё светлее и светлее становилось вокруг. Выпрямившись, Иисус распростёр руки в стороны и закрыл глаза. И Варавва всё понял – Иисус обращался к миру и к Отцу своему. Фигура Иисуса наполнилась ярким благодатным светом. Гора куда-то исчезла, или Варавва перестал её замечать – и остался только Иисус, парящий над Миром. И лицо его было радостно и спокойно.

Варавва проснулся от пронзительного ощущения небывалого счастья. И мгновенно пришла щемящая мысль, что это ощущение уже не повторится никогда. Варавва почувствовал, что его закрытые глаза плачут, и удивился тому, что они ещё способны на это. Он не стыдился своих слёз. Постепенно Варавва успокоился, слёзы прекратились, и лишь тогда он подумал: «Где я?». Открыв глаза, Варавва увидел, что находится в комнате, слабо освящённой огнём крошечного масляного светильника. На широкой лавке, сидя с поникшей головой, прислонившись спиной к стене и тихонечко посапывая, спал Фома. Тут голова Фомы поднялась, веки с усилием попытались раскрыться, и он почти проснулся – но нет, голова опять медленно опустилась на грудь, и он снова впал в дрёму.

Варавва почувствовал знакомый крепкий запах – он знал, что так пахнет знаменитый сирийский бальзам, отлично заживляющий раны. Ему почему-то захотелось вспомнить, сколько просят за этот бальзам на рынке. Но вспомнить не удалось. Тут Варавва непроизвольно шевельнулся – острая боль пронзила всё его тело, да так, что он почти потерял сознание. А когда через минуту боль притихла, и он пришёл в себя – он внезапно вспомнил и понял всё! Вспомнил двор претории, столб с кольцом и помост, на котором он стоял рядом с Иисусом… И понял, что Иисус мёртв… Силы и сознание покинули Варавву…

Всё так же без сознания, Варавва лежал в той же комнате, но уже на другой лавке. И лежал уже не на спине, а вниз животом. Спина же его была обнажена и вся покрыта каким-то зеленоватым бальзамом. Вид её был ужасен – глубокие следы бича, местами совершенно выдранная кожа… И опять на соседней лавке мирно спал Фома, на этот раз уже лёжа…

Варавва слабо застонал. Через минуту – ещё раз, чуть громче… Фома проснулся и, позёвывая, сел на скамью… Тут глаза Вараввы открылись. Он с усилием приподнял голову, пытаясь осмотреться. Его взгляд остановился на Фоме.

– Где он? – еле слышно спросил Варавва.

– Спрашиваешь ли ты об Иосифе? – ответил вопросом Фома

Варавва бессильно опустил голову на лавку и промолчал. Потом спросил снова:

– Где Иисус?

– Во гробе. Хозяин мой Иосиф купил ему новый гроб в скале недалеко от Голгофы. Небольшой склеп, но хороший. Ему там будет покойно лежать. Всё сделали, как положено меж людьми. Купил Иосиф ему новую плащаницу. Никодим принес благовония из смирны и алое, и умастили тело его. Всё, как положено нам от отцов наших. Не беспокойся о нём. Вот и Иосиф хочет завтра возвратиться в большой дом свой, в Аримафею…

Варавва с трудом сполз ногами на пол, потом сел на лавку – на лице его застыла гримаса боли. Только теперь Фома окончательно проснулся, вскочил с испуганным лицом, растерянно развёл руки, нерешительно сделал шаг к Варавве, но передумал и выбежал из комнаты. Через минуту он вернулся – уже вместе с Иосифом.

– Зачем ты встал, Варавва! – переполошился Иосиф, – Лежи! Ты изранен и слаб! Спина твоя, хоть и покрыта лучшим бальзамом, но нет на ней живого места!

– Иосиф… – тихо и невнятно ответил Варавва – должен я проститься… с учителем моим… Пойду ко гробу его…

– Неразумное говоришь! Сперва излечись!

Варавва попытался подняться на ноги. Его резко качнуло в сторону, и он едва не упал, но Иосиф шагнул ему навстречу и поддержал.

– Вижу, не переменишь ты воли своей, – с грустью сказал Иосиф, – Фома, принеси новый хитон.

Фома вышел и быстро вернулся с хитоном в руках, после чего Иосиф и Фома помогли Варавве его надеть. На спине Вараввы ткань быстро потемнела, пропитавшись смесью сукровицы и бальзама. Варавва с трудом стоял на ногах. Но видно было, что он всё более приходит в себя, и дух его крепок.

– Фома, иди, запряги осла в повозку, – распорядился Иосиф, – отвезёшь Варавву ко гробу.

Фома расторопно вышел.

Иосиф осторожно отпустил Варавву, но руки его были готовы тотчас поддержать Варавву, если бы тот не смог устоять. Но Варавва стоял. Пошатывался, но стоял. Затем сделал первый шаг к двери. На всякий случай, Иосиф всё-таки подставил ему своё плечо, и они вышли из комнаты.

Во дворе было темно. Переменчивый свет настенного факела освещал всё-того же ослика и всё ту же маленькую повозку. Иосиф и Фома помогли Варавве разместиться в ней поудобнее.

– Скоро рассвет… – сказал Иосиф, всматриваясь в едва светлеющее небо.

Неожиданно громким, своим обычным голосом Варавва задал короткий вопрос:

– Закрыт ли гроб?

– Да, ко входу его привален камень, – ответил Иосиф

– Как мне откатить камень сей?

Иосиф обернулся в сторону Фомы:

– Фома, пойди и возьми жердь крепкую. И поможешь там Варавве.

Фома исчез в темноте и мигом вернулся с толстой жердью длиной пять-шесть локтей, которую он уложил на повозку. Затём он взял ослика под уздцы и повёл его к выходу. Другой слуга распахнул ворота.

– С Богом! – напутствовал их Иосиф.

И повозка скрылась во мраке.

18. Последний путь

Ночная тьма рассеивалась. Повозка, погромыхивая, ехала по тряской булыжной мостовой. Сначала каждый толчок отдавался острыми уколами в спине, но через несколько минут Варавва немного к этому привык и лишь время от времени морщился от боли.

Наконец, повозка выехала из города на куда более гладкую грунтовую дорогу. Солнце уже готово было показаться из-за горизонта.

– Далеко ли до гроба? – спросил Варавва Фому.

– Да его уже видно! Смотри, вон у дороги – большое ореховое дерево, а за ним – низкая скала. В ней и отрыт гроб Иисуса.

– Остановись… Далее пойду сам… А ты возвращайся.

– А дойдёшь ли?

– Дойду… А ты возвращайся… Понял ли ты меня?

– Как не понять… – Фома вздохнул и скомандовал ослику, – Тпру-у!

Ослик покорно остановился. Варавва тяжело вылез из повозки, снял с неё жердь, положил её себе на плечо, и, придерживая жердь рукой, медленно двинулся вперёд.

Э-эх-хе – невесело вздохнул Фома, разворачивая ослика.

А Варавва упорно шёл к своей цели. Каждые десять-пятнадцать шагов он останавливался, чтобы перевести дух, и ставил жердь на землю. Наконец он догадался поместить тяжёлую жердь серединой себе на шею и плечи, положив ладони сверху на её концы. После этого ему стало полегче. Став похожим на крест, Варавва медленными, но широкими шагами двинулся дальше.

Тяжело дыша, и очень медленно Варавва приближался к скале. Теперь он держал жердь перед собой двумя руками, и использовал её как посох – он поднимал и выставлял жердь вперёд, а затем, опираясь на неё, делал очередной маленький шаг.

И вот Варавва подошёл подножию скалы и остановился не далее пятидесяти локтей от гроба. Лицо его было задумчиво, непроницаемо, и на нём не было признаков усталости, хотя тело его изнемогало. Он отпустил жердь, и она с шумом упала возле него на землю. После этого ноги его подкосились, и он уселся прямо на то место, где стоял. Переведя дух, он взял жердь и, опираясь на неё, с усилием поднялся на ноги.

Волоча жердь за собой, Варавва поднялся к округлому плоскому камню, затворяющему вход в гроб Иисуса, и опустился перед ним на колени. Его губы что-то беззвучно шептали. Через минуту Варавва встал и попробовал откатить камень в сторону. Но его слабые усилия были совершенно безуспешны – камень не подавался. Тогда Варавва вспомнил о своей жердине, но и она не помогла. Он приставил жердь к скале и отдышался. Потом, заметив неподалёку небольшой валун, Варавва в несколько приёмов с трудом перекатил его к основанию затворяющего камня. После этого отдыхать ему пришлось уже минут десять. Затем, используя валун как точку опоры для жерди, Варавва и навалился на неё вниз всем своим телом – и камень медленно откатился, освободив невысокий узкий проход. Согнувшись в поясе, Варавва вошёл внутрь.

Подняв руку вверх, Варавва понял, что можно выпрямиться… Сначала темнота показалась ему кромешной. Но постепенно его глаза стали привыкать к полумраку, и он увидел, что в стене гроба высечено погребальное ложе, на котором лежит спеленатое и умащенное тело Иисуса. Варавва повернулся к нему лицом и опустился на колени. Молча, он долго всматривался в лицо Иисуса. Потом проникновенно прошептал :

– Вот и кончил ты земной путь, Учитель… Как недоучил ты меня в детстве моём, так недоучил ты народ Израиля… Да и не хотел он учиться от тебя… Как и я когда-то… Не уберёг я тебя… от народа… Самый бОльший из грехов моих… Эх, народ… Не жалел ты, Учитель, жемчуга своего, бросал его вокруг себя для всякого… Прости меня, ненаглядный Учитель мой… Нет мне жизни на земле после смерти твоей… Окончу жизнь свою в этом гробе рядом с тобой… Если будет в этом грех великий, прости мне его, ибо сделаю так из любви к тебе и Отцу нашему небесному… А нет – так сгорю в геенне огненной….

Буря чувств отразилась на лице Вараввы. Крепнущим голосом Варавва прочёл молитву – ту, которой научил людей Иисус:

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое! Да приидет Царствие Твое! Да будет воля Твоя и на земле, как на небе! Да будет воля Твоя и на земле, как на небе!

Что-то подсказало Варавве, что ему нужно закончить молитву именно на этих словах.

Вдруг он заметил, как лицо Иисуса наполняется жизнью, становится одновременно строгим и ласковым, как исчезают с него следы благовоний, как тело Иисуса начинает светиться нежным белым светом, как Иисус делает вдох и медленно, одним движением садится и встаёт напротив Вараввы, как во время этого движения плащаница его опадает и из-под неё показывается белоснежный длинный хитон.

Глаза Иисуса открылись и устремили на Варавву свой божественный свет. И Варавва услышал очаровывающий голос Иисуса – всем телом, всем сердцем, всей душой:

– Ты верно догадался, Варавва – я тот, кого ты знал в детстве своём. Помнишь, каким я был?

Лицо, фигура и одежда Иисуса плавно преобразились, так что на несколько мгновений Варавва увидел перед собой маленького Иисуса, каким тот когда-то подошёл к нему на улице и залечил его рану. Так же плавно мальчик-Иисус превратился обратно в Иисуса-мужчину.

– И я помню тебя, – продолжил Иисус, – ты был добрый мальчик. Труден и жесток был твой путь. Ты был великим грешником, но и раскаяние твое безмерно, и искупил ты грехи свои верой и любовью своей. И служил ты мне верным спасителем на земле Израиля. Радуйся, добрый человек! Радуйся, что дело моё не погибнет – пойдут ученики мои, а потом и их ученики по всему миру, проповедуя Меня и Закон Мой, и научат все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа. И пребуду я с людьми во все дни до скончания века! Надлежало мне пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день, посему восхожу сейчас к Отцу моему и Отцу вашему. И не нужен мне более спаситель на земле. И дана мне всякая власть повсюду. Радуйся, Варавва! Ибо по воле моей вознесёшься сейчас вслед за мной. Как служил ты мне на земле, так будешь служить между небом и землёй. Встань, Варавва!

Варавва поднялся – ноги едва держали его. И тут его лицо стало очищаться и молодеть, одежда его превращалась в длинный невесомый хитон невесомого голубого цвета. Освободившись из-за пояса, упал на землю кинжал Вараввы. И невыразимое блаженство охватило его душу.

А тело и одежда Иисуса начинали светиться белым светом – всё ярче и ярче, и вдруг во мгновение ока стянулись в висящую в воздухе яркую белую линию, которая метнулась вверх и пропала.

И тотчас тело и одежда Вараввы тоже засветились – ярким голубым светом. Вмиг стянулись ни в узкий голубой извилистой шнур, который резко устремился вверх и исчез.

…На холодном каменном полу лежала скомканная плащаница Иисуса… и кинжал.

Послесловие

Прочитанное Вами вымышлено. Могло ли произойти что-либо подобное…

Крэш-тест (сценарий), 1-я серия

Аннотация

Рабочее название:

– для российского проката – «Крэш-тест»

– для зарубежного проката – «Crash Test» или «Jet-Man»

Характеристика:

Остросюжетный фильм с необыкновенно глубоким проникновением в переживания и мысли главного героя – подростка-инвалида, жизнь и первая любовь которого сталкиваются с жестокими испытаниями, преодолеть которые не в состоянии даже неожиданно приобретённые сверхъестественные способности.

Основная аудитория – молодёжная

Музыкальное сопровождение – только «Битлз»

Основные особенности фильма :

Зрители посвящаются в тончайшие моменты восприятия действительности главным героем, его переживаний и мыслей. Для достижения этой цели используются необычные сценарно-операторские приёмы.

Главный герой потерял в детстве один глаз (далее принято, что левый), что и является первопричиной формирования его замкнутого, болезненного характера и соответствующего поведения.. Часто зрители видят происходящее глазами (правым глазом) главного героя. Камера, снимающая такое изображение, далее называется в тексте «ин-камерой» (в отличие от «аут-камеры», снимающей изображение обычных сцен). Зрители понимают это, когда видят левую часть экрана (процентов 25—30 его ширины) равномерно тёмно-серой, так что всё наблюдаемое героем зрители видят на большей правой части экрана. При этом по насыщенности цветов, яркости или контрастности изображение, снимаемое ин-камерой, заметно отличается от предыдущего и последующего изображения действия, снятого обычной объективной «аут-камерой». Такое отличие используется для того, чтобы точнее передать эмоциональное состояние героя. Кадр ин-камеры имеет нерезкие, размытые границы. В области левой границы кадра видны очень нечёткие, едва заметные очертания носа. Когда герой не рассматривает что-либо специально, контрастность, яркость, насыщенность цветов одинаковы во всём кадре ин-камеры. При этом, если герой задумывается о чём-либо (и то, что он видит, его специально не интересует), эти параметры изображения могут быть существенно ослабленными. Когда же взгляд героя сосредотачивается на чём-либо, этот объект находится в центре кадра ин-камеры, и его изображение передаётся с максимальной контрастностью, яркостью и, возможно, насыщенностью цветов. Эти параметры изображения плавно уменьшаются, ослабляются к периферии кадра. Такая съёмка соответствует особенностям человеческого восприятия визуальной информации.

Действие происходит весной, в марте-июне. Вне помещения и за окнами – обычно яркий, солнечный, радостный день, что и фиксирует аут-камера. Когда сцены показываются такими, как их видит главный герой (т.е. снятые ин-камерой), обычно всё выглядит менее ярко, тускло (такой контраст должен быть заметен зрителю), что соответствует доминирующему пессимистическому восприятию и настроению героя.

Кроме того, подача на экран изображения сцены таким, как его видит герой (с ин-камеры), имеет соответствующее звуковое сопровождение – вздохи, междометия и мысленно произносимые слова и фразы героя. При этом произносящий их «внутренний голос» героя очень похож на его же голос с «объективного» внешнего микрофона, но в то же время заметно отличается от него (известно, что люди слышат сами свой голос не таким, каким его слышат окружающие).

Описанные технические приёмы составляют своего рода уникальное «know-how» фильма, которое выделяет фильм на фоне всех других и позволяет повысить его художественный уровень.

Основные действующие лица

Главный герой. Дмитрий, Дима.

В российском прокате его фамилия Китаев, порождающая прозвище Китаец.

В зарубежном прокате его фамилия Чайнин (Chinen), порождающая прозвище Chinese (китаец).

Учится в выпускном классе средней школы.

В раннем детстве потерял один глаз (левый). Протезирующим глазным яблоком не пользуется. Веки отсутствующего глаза просто глубоко прищурены. Не всегда, но часто носит тёмные очки.

Рослый парень с правильными чертами лица. Выражение лица – обычно непроницаемое, без следов эмоций. Умён. Он один из лучших учеников в классе (но не придаёт этому никакой цены и значения). Перед тем, как что-то сказать, обычно «держит паузу», обдумывает свои слова.. Со своим увечьем смирился, но часто думает о том, как оно скажется (а в его мыслях – фактически, уже сказалось) на его будущей жизни. И без того он оценивает себя весьма критически – заурядная внешность, бедность, неумение острить и шутить, отсутствие видимых перспектив в будущей взрослой жизни. И ещё это увечье… Последний год – он влюблён. В свою одноклассницу Таню. Влюблён тайно и безнадёжно. Считает себя абсолютно недостойным Тани. Он ни разу не разговаривал с Таней. Никогда и ни о чём. Старается не попадаться ей на глаза. При случайных встречах лицом к лицу здоровается предельно нейтральным голосом.

Таня.

Татьяна Соколова. Девушка с приятным, добрым лицом, которое нельзя, однако, назвать красивым. Зато – очень стройная фигурка и самые стройные в классе ножки. Скромная, действительно скромная девушка. Жизнь её ничем не омрачена. Таня не ждёт от неё ничего негативного, ни проблем, ни испытаний, просто не думает о них. Будущее видится ей исключительно светлым и радостным. И она живёт его предчувствием и ожиданием.

«Папаня», Денис Китаев.

Разведён. Жена ушла от него лет за 10 до описываемых событий, оставив ему на попечение их единственного сына Диму. Кандидат технических наук. В «мирное время» (в СССР) был начальником отдела в каком-то оборонном НИИ. Это НИИ существует и сейчас, существует и его отдел, который он по-прежнему возглавляет. Но нет былого финансирования, зарплаты – крошечные. Впрочем, и на работу ходить почти не обязательно. В сыне – не чает души. Человек с помятым, слегка «испитым» лицом.

Игорь Васильевич Милованов (или просто Игорь).

Учитель физкультуры, около 30 лет, очень красив, хорошо сложён, мужественен, умён.

Иногда бывает нагловат, но чаще весьма доброжелателен к людям. Всем нравится.

Вера Семёновна

Учитель математики и классный руководитель 10-ого «Б» – класса, в котором учится Дима. Ещё не старая женщина, но «старой учительской закалки».

Роза Михайловна

Директор школы. Спокойный, умный, опытный человек.

Генерал.

Виктор Ильич. Мужчина с приятным усталым лицом. Говорит очень чётко, использует очень точные формулировки. Умён, решителен. Добрый человек – насколько это возможно при его роде занятий и должности.

Юрий Шилов.

Подчинённый генерала, его «правая рука». Спокойный человек с неприметными чертами лица. Наблюдательный. Очень умный.

Почти.

Почти Бог. Могучая духовная сущность, не имеющая в нашем мире материальных признаков. По известным только ей мотивам она вступает в контакт главным героем и наделяет его необычайной способностью, о которой тот ненароком подумал.

1. Титры и начало

Аут-камера.

Кадр постепенно светлеет. Зрители начинают различать в нём движение неравномерно окрашенных объектов неопределённой формы и неопределённого переменчивого цвета, которое происходит на неравномерно окрашенном фоне, цвета которого также меняются, но существенно медленнее. Постепенно эти объекты и фон снова становятся все менее различимыми, постепенно они «растворяются».

И на экране начинают проступать видимые с большой высоты и переходящие один в другой земные пейзажи: горы, пустыни, океаны, леса, джунгли, степи, дороги, города (всё залито солнечным светом). Параллельно этому всё более слышимой становится песня – «Because» в исполнении Битлз.

Пейзаж окончательно становится городским, постепенно всё более различимо московским

(на среднем или заднем плане может ненадолго появиться кремль с Василием Блаженным). Громкость голосов Битлз и музыкальных инструментов постепенно уменьшается с одновременным нарастанием громкости безыскусно подпевающего голоса («внутреннего голоса») главного героя.

Точка съёмки фиксируется и аут-камера показывает маленькую (и почти без прохожих), залитую солнцем, кое-где ещё заснеженную улочку, по которой главный герой (в тёмных очках) возвращается из школы и подходит к своему дому (обычная «хрущёвка»).

Аут-камера видит его издалека, он приближается к камере (походка очень расслабленная).

По мере приближения «подпевание» затухает, сменяясь неопределённым уличным шумом (включая жизнерадостное чирикание птиц). Приблизившись к камере на расстояние, позволяющее различить его лицо, герой сворачивает и входит в подъезд. Окна в подъезде грязные и чем-то затенены, на лестнице и лестничной площадке темновато.

Аут-камера перемещается в подъезд и несколько секунд показывает, как герой энергичными большими прыжками понимается на 2-ой или 3-ий этаж и останавливается перед дверью своей квартиры, доставая ключи.

2. Дом

Аут-камера

Двухкомнатная квартира в «хрущёвке». Захламлённая прихожая. Свет – только из распахнутых дверей кухни и двух комнат. Темновато.

С шумом открывается входная дверь, и входит главный герой.

Из кухни раздаётся громкий голос (почти крик) отца героя:

– Дима, мыть руки и обедать!

Герой щелкает выключателем на стене и заходит в крошечную ванную комнату.

Расположенная в ванной комнате аут-камера показывает её обстановку и предметы, Входит герой, снимает очки, кладёт их в карман рубашки и подходит к умывальнику.

Тут зрители впервые видят одноглазое лицо героя.

Он моет руки, умывается, вглядывается в своё лицо, и, наклонившись к зеркалу, выдавливает прыщик на щеке.

Кричит отцу:

– Папаня, у нас есть одеколон или спирт?!

– Откуда! … Водочки есть чуток!

Аут-камера показывает кухню, давно нуждающуюся в ремонте.

Отец (в шлёпанцах, «семейных» трусах и замаранном фартуке) достаёт из шкафчика початую бутылку водки.

С кусочком ваты герой входит в кухню, берёт из рук отца бутылку:

– Спасибо.

Увлажняет ватку водкой и выходит из кухни.

Расположенная в ванной комнате аут-камера показывает, как главный герой наклоняется к зеркалу и снова выдавливает что-то из прыщика, потом прижигает ранку ваткой, затем отстраняется от зеркала и вглядывается в свое изображение.

Раздаётся слабый звук, отдалённо напоминающий щелчок затвора фотоаппарата.

И зрители впервые видят то, что видит герой свои одним глазом (ин-камерой), в данный момент – его отражение в зеркале.

«Внутренний голос» (после глубокого вздоха с нейтральной интонацией):

– Н-да-а…

Далее идёт изображение с ин-камеры

(до указания о передаче изображения на аут-камеру).

Вместе с героем (Димой) ин-камера возвращается на кухню.

Дима видит на столе пирожное возле стакана чая, говорит отцу:

– Ого! Хавчик какой! Пирожное! Не иначе – маманя денег подбросила?

– Да, встречался с нею – тебе привет.

Дима (после некоторого молчания):

– И всё-таки ещё раз спрошу – не стыдно нам брать у неё?