Сценарии, пьесы, сценарии. В трёх книгах. Книга 1

К месту происшествия сбегалась храмовая стража. Внезапно на их пути возникла шеренга людей с кинжалами на поясах, свои руки они держали на их рукоятях. Стража в замешательстве остановилась.

Вдруг Иисус остановился перед клетками с голубями и разжал пальцы, его бич упал на землю. Усталым, разочарованным голосом Иисус сказал к продавцам:

– Возьмите это отсюда, из дома Отца Моего, не делайте его домом торговли…. Безумные и слепые… Что больше: золото, или храм сей…

Понуро стоял Иисус в центре примолкшей толпы. Варавва был в первом ряду и не спускал глаз с окружавших его людей. Иисус поднял голову и громко воззвал к людям:

– Я пришел не сам от себя, но истинен Пославший Меня, которого вы не знаете! Но я знаю Его, потому что я от Него!

Иисус повернулся и пошёл к выходу из Храма. Толпа расступалась, и из неё подходили к Иисусу его ученики. Недалеко от выхода, к сопровождающим Иисуса с криками «Осанна Сыну Давидову!» подбежало несколько детей. В это время Иисус проходил мимо группы священников. Один из них с негодованием воскликнул:

– Слышишь ли ты, Иисус, Как они богохульствуют!?

– Устами младенцев глаголет истина… – тихо ответил Иисус. И добавил – Разве не читали вы: «Из уст младенцев ты устроил хвалу?»

Выйдя из Храма, Иисус спустился по лестнице, обернулся, и, показав широким жестом в сторону Храма, горестно сказал ученикам:

– Видите эти великие здания? Всё это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне…

13. Гефсиманский сад

Этот пасмурный день подходил к концу. Невидимое солнце только что зашло за горизонт и становилось всё темнее. На дороге показались Иисус и его ученики. Шагах в двухстах позади них шёл Варавва. Иисус был мрачен и задумчив. Его настроение передалось и ученикам. Они подошли к большой роще у дороги и свернули к ней. То же сделал и Варавва. Скрывшись за деревьями, он прибавил шагу и быстро приблизился к Иисусу на совсем небольшое расстояние, с которого он мог наблюдать за ним, оставаясь незамеченным.

Войдя в рощу, Иисус сказал ученикам:

– Посидите тут пока… Я пойду… помолюсь… там (Иисус сделал неопределённый жест в сторону от дороги) … Петр, Иаков и… Иоанн, пойдите со мной.

Они молча пошли вглубь рощи. Прячась за деревьями и кустами шагах в двадцати за ними бесшумно крался Варавва.

Внезапно Иисус остановился, обернулся к ученикам и жалобным растерянным голосом попросил их:

– Душа Моя скорбит смертельно… побудьте здесь и бодрствуйте со мною… Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.

И, отойдя немного, Иисус опустился на колени и в молчании надолго замер в этой позе. В это время случилось нечто, отчего находящиеся за его спиной Пётр, Иаков, Иоанн и притаившийся в стороне Варавва внезапно погрузились в глубокий сон, они медленно осели, улеглись на землю и застыли… А Иисус начал горячо и страстно молиться:

– Авва, отче мой! Всё возможно тебе… Пронеси чашу сию мимо меня! … Но пусть будет… не чего я хочу, а чего ты… Отче мой!! Если только возможно, да минует меня чаша сия! Впрочем… не как я хочу, но как ты…. Отче! Отче! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя!

Иисус замолчал. Через минуту он встал, обернулся и увидел своих учеников спящими. Он подошёл к ним, слегка потряс их за плечи, после чего они с огромным трудом разомкнули веки.

– Вы всё спите и почиваете… – горько сказал Иисус. – А приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников… Встаньте, пойдем… Уже приблизился предающий меня.

Иоанн, Пётр и Иаков, стыдливо пряча глаза, встали и, следуя за Учителем, направились к месту, где остались остальные ученики. А Варавва, объятый глубоким сном, остался лежать за ближайшим кустом.

Сумерки совершенно сгустились и превратились в ночь. Иисус с Петром, Иаковом и Иоанном подходили к полянке, где расположились на отдых остальные ученики, когда с другой стороны, со стороны дороги к ней приближалась шумная толпа вооружённых людей с фонарями и светильниками. Среди них с факелом в руке шёл и Иуда…

Иисус с трёмя учениками подошёл первым, и их четыре фигуры перемешались с другими. Лица были уже почти не различимы. Завидев толпу, все ученики сбились вплотную друг к другу.

И тут же к ним подошла толпа. Из неё вышел Иуда и, высоко подняв свой факел, осветил маленькую группу стоящих перед ним людей. Иисус находится в первом ряду. Иуда шагнул к Иисусу, со словами «Радуйся, учитель!» поцеловал его и отошёл в сторону, опустив свой факел. И тут же люди из толпы вырвали Иисуса из группы его учеников, заломили ему руки и начали его связывать. Увидев это, Иуда выронил свой факел, пошатываясь, подошёл к ближайшему дереву и упёрся в него лбом. Кто-то из учеников, вооружённый мечом, выскочил из темноты и с криком кинулся на одного ближайшего к Иисусу вооружённого человека. Тот едва успел уклониться от удара меча, но меч отсёк ему ухо. Он бросил свой меч, схватился рукой за свою рану и закричал:

– Он! Он! Чуть не убил! Бейте его!

Вооруженные люди окружили ученика с мечом и стали медленно к нему приближаться. Раздался неожиданно громкий голос Иисуса:

– Возврати меч свой в его место, ибо взявшие меч от меча и погибнут!

Все обернулись к Иисусу, а он продолжил:

– Или думаете, что не могу я умолить Отца Моего, и Он представит мне двенадцать легионов Ангелов?… Но… да сбудутся Писания!

Вооружённый ученик воткнул свой меч в землю и метнулся в темноту. То же сделали и остальные ученики.

Кольцо людей сомкнулось вокруг Иисуса. И толпа медленно двинулась в сторону Иерусалима.

А Варавва… Варавва продолжал спать. Даже громкий шум и крики не разбудили его. Но когда шум уже затих, тень беспокойства зародилась на его лице. Он начал ворочаться, что-то тихо бормотать, стонать – и вдруг резко сел и замер, вслушиваясь в темноту. Затем вскочил – и тут его внимание привлёк слабый свет. Он побежал в направлении источника света и нашёл валяющийся на земле плохо горящий факел, брошенный Иудой. Варавва схватил факел и несколько раз взмахнул им в окружающей его темноте. Факел ярко разгорелся. Варавва осмотрелся. Он увидел истоптанную траву, воткнутый в землю меч. И что-то, лежащее на земле, привлекло его внимание. Варавва подошёл и поднял – освещённое ярким светом факела, на его ладони лежало окровавленное человеческое ухо.

14. У дома первосвященника

Несмотря на очень поздний час, двор первосвященника был полон охранников, слуг и служанок, да и просто каких-то случайных людей – в обычные дни их давно бы выставили вон, но в этот день неимоверно возбужденным слугам было не до соблюдения обычных правил.

К ночи очень похолодало, и во дворе было дозволено развести костёр. Вокруг него, в основном, и столпились люди… Среди них были Пётр и Варавва, стоявшие порознь. Они оба были в растерянности и тревоге, но чувства эти проявляли совершенно по-разному. Пётр был бледен, недвижим и, ярко освещённый, стоял вблизи огня, подобно каменному изваянию. Послушные порывам ветра, языки пламени иногда чуть ли не опаляли его лицо – он не чувствовал жара. Что касается Вараввы, он стоял, стараясь быть незаметным, за спинами людей, внимательно слушая их разговоры, тщетно надеясь услышать что-нибудь важное. В поисках хотя бы малого шанса помочь Иисусу он уже обошёл все закоулки двора, пытался было проникнуть и в дом – но всё безуспешно.

После того, как Иисуса провели в дом первосвященника, о происходящем там никто ничего не знал, но все разговоры вокруг костра были об Иисусе. Люди говорили разное…

– … говорил, всё будет разрушено, не останется здесь камня на камне.

– Это как же, землетрясение, что ли?

– Наверное, силой бесовской.

– От Вельзевула, князя бесовского, сила его.

– Как же схватили его?

– Первосвященники тоже силу имеют.

– Говорят, Иисус сам предал себя в руки их.

– Вот и будет распят.

– Сейчас как раз допрашивают его.

– Может, и прощён будет. Ради праздника.

– Он же богохульствует! Смерти предать его!

– А ученики-то его и те, что были с ним, не защитили его, когда люди пришли за ним.

– Я был там, один из них отсёк таки ухо стражнику. Но Иисус повелел своим убрать мечи. И все разбежались.

В неровном свете костра одна из служанок, стоявшая возле Петра, долго всматривалась в его лицо и, наконец, почти уверилась.

– А ты не из учеников ли этого человека? – ткнув Петра в бок острым кулачком, строго и подозрительно спросила она. Услышав эти слова, Варавва положил руку на рукоять своего кинжала.

Пётр пошатнулся, как от удара – несмотря на свою отрешённость, он расслышал вопрос.

– Не знаю… Не знаю, что ты говоришь! – невнятно пролепетал Пётр и попытался было отступить от костра, но сзади него стояли люди

Но первую служанку тотчас поддержала другая, стоявшая в трёх-четырёх шагах. Она вытянула руку и указала на Петра пальцем:

– Нет, он – он был с Иисусом Назареем! Точно!

Объятый страхом Пётр, продолжая пятиться и собрав волю в кулак, на удивление чётко выговорил:

– Клянусь, что не знаю сего человека!

И тут один из слуг – низкорослый, с колючими глазами – вдруг подскочил к Петру и цепко схватил его за руку.

– А не я ли видел тебя с ним в саду?! – выпалил низкорослый.

Двое стоявших позади Петра взяли его за плечи.

– Точно ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя! – сказал один прямо в ухо Петру.

В толпе начиналась суматоха. Воспользовавшись ею Варавва стал пробираться поближе к Петру.

А схваченный Пётр громко взмолился:

– Бог свидетель – не знаю сего человека!!!

И вдруг, где-то неподалёку раздался крик петуха. На несколько секунд Пётр оцепенел. Затем опустил голову и спрятал лицо в ладони. Тяжело вздохнув, он выпрямился и опустил руки – глаза его были полны слёз. Внезапно лицо Петра исказилось гримасой боли и отвращения, с нечеловеческой силой он резко вывернулся из вцепившихся в него рук, рванулся сквозь толпу и скрылся в темноте.

– Нет! Нет! Нет! Нет!!! – слышался его голос в ночи.

Люди не преследовали Петра, их внимание привлёк другой человек – Варавва.

Широко расставив ноги, расправив плечи и положив руку на рукоять своего кинжала, он стоял в ярком свете костра на том самом месте, где только что стоял Пётр.

– Я был с Иисусом Назареем! – зычно и с вызовом сказал Варавва. – Я его ученик!

Он резко повернулся спиной к костру и повторил в лицо слугам, державшим Петра:

– Я его ученик! И что сделаете мне, порождения ехиднины!

Толпа без единого слова стала пятиться, отступая от Вараввы и погружаясь в ночную мглу, откуда доносились возбуждённые голоса и крики. Через десять-пятнадцать секунд у костра остался один Варавва – он не переменил позы, ни шелохнулся. И тут кольцо окружавших его людей стало медленно стягиваться вокруг него, в первый ряд протискивались вооружённые охранники. Из-за их спин слышалось :

– Это же Варавва!

– Нет ли во дворе других разбойников?

– Позвать бы солдат из претории, те быстро его…

– Сдавайся, Варавва!

– Не уйдёт!

Вооружённые люди медленно и неотвратимо приближались к Варавве. Внезапно они с криками бросились на него – неуловимым движением Варавва выхватил кинжал!

Уверенные в своём превосходстве, нападающие действовали азартно, но не очень умело, иногда только мешая друг другу. А Варавва был в своей стихии! Он ловко уклонялся от мечей и копий и стремительно нападал сам. С первых же секунд схватки его кинжал и правый рукав обагрились кровью. Вдруг число нападавших почти удвоилось – это прибежали охранники, бывшие в доме. И казалось, что гибель Вараввы неминуема. Но тут один из нападавших, уклонившись от выпада Вараввы, ненароком забежал в костёр, и его одежда вспыхнула. Выронив меч, он с воплями бросился прочь от костра, и толпа расступилась перед ним. Мгновенно поняв, что это его шанс, Варавва метнулся в образовавшийся проход и исчез в темноте. Первым побуждением нападавших было устремиться за Вараввой, но, углубившись в темноту на несколько шагов, они один за другим остановились.

В ночной тишине потрескивал костёр. Люди молча оглядывали «поле битвы». В сполохах пламени они увидели на земле несколько неподвижных тел, лежащих в крови.

15. В доме Иосифа

Этот день был пасмурным с самого утра, тучи не рассеялись и к ночи. В густом, почти кромешном мраке у запертых ворот большого дома, невидимого во мгле, стоял человек. Прислонившись к стене, он чего-то ждал. Понемногу в звенящей ночной тишине стали различимы всё более громкие шаги. Через минуту-другую конец улочки озарился жиденьким светом. Между двух слуг с факелами в руках к своему дому подходил богато одетый человек. Его звали Иосиф. Ожидавший человек молча отделился от стены и шагнул ему навстречу. Иосиф всмотрелся в его лицо и безучастно произнёс:

– …Ты, Варавва… Зайди в дом мой.

Иосиф ударил по воротам своим посохом. Из-за ворот тотчас раздался голос:

– Кто там!

– Открой, Фома! – приказал Иосиф.

За воротами полыхнуло светом, послышался лязг открываемого засова, и они с тяжким скрипом распахнулись. За ними стоял старый привратник с факелом в руке. Он посторонился и Иосиф, сделав приглашающее движение рукой, пропустил Варавву вперёд, потом зашёл сам, за ним во двор вошли слуги. С тем же скрипом и лязгом ворота были закрыты. С улицы остались видны только слабые отсветы факелов, которые проникали через узкие щели.

В то время эту комнату сочли бы богато обставленной. В то время… У стола, на котором горел масляный светильник, сидел Варавва. Как-то скрючившись, боком. В дверь вошёл Иосиф. Обернувшись, он сказал кому-то в дверной проём:

– Принеси нам вина, хлеба и сыра.

Иосиф подошёл к Варавве и сел рядом с ним. Они помолчали.

– Уже наслышан о подвиге твоём, – тихо сказал Иосиф.

– Пётр, первый из учеников его, отказался от него перед людьми, – горько вздохнув, ответил Варавва, и взволнованно добавил, – Боль и ярость сжали сердце моё!

– Теперь тебе нельзя показаться в городе.

– И раньше было опасно.

– А теперь – нельзя.

Слуга принёс поднос с хлебом, вином и сыром и, стараясь не шуметь, ушёл, прикрыв за собой дверь. Иосиф и Варавва не притронулся к еде. Варавва спросил:

– Ты был на Совете первосвященников и старейшин?

– Да.

– Совет решил предать его смерти?

– Да.

– И как мы спасём его?

– Только об этом и думаю…

– Подкупим стражу, у меня есть в городе больше тысячи динариев.

– Я бы уже так и сделал за деньги свои, будь он посажен в нашу темницу. Но они отвели его в преторию римскую, туда не пройти.

– И как же нам спасти Иисуса?

– Есть один способ…

– Говори.

– Готов ли ты жизнь отдать за него?

– С радостью!

– По обычаю отцов наших, если узников более одного, на всякий праздник отпускается один из них – тот, о котором попросит народ. Но сейчас в темнице из захваченных властью иудейской – только один Иисус. Сидят с ним ещё двое, но те схвачены римской властью, и они не в счёт.

– Так что за способ?

– Велика ли была в Иерусалиме разбойничья слава твоя?

– Слышал я, что малых детей пугают именем моим.

– Хорошо… А после сегодняшнего – ещё лучше… Скольких ты убил во дворе у первосвященника?

– Откуда мне знать – троих или пятерых, не больше.

– Очень хорошо…

– Не томи меня, Иосиф!

– Сейчас ты пойдёшь, и предашь себя в руки стражников, и, по вине твоей, будешь осуждён к распятию на кресте. И завтра дан будет народу выбор между тобой и Иисусом, и конечно, выберет народ казнить тебя, Иисуса простить, и продолжит он дело своё в Израиле. А ты погибнешь за него…

Комнату, а казалось, что и весь мир, охватила абсолютная, мёртвая тишина. Лицо Иосифа побледнело. Варавва закрыл глаза, вздохнул и, низко склонив голову себе на грудь, тихо вымолвил:

– Иосиф, оставь меня одного…

– Решишься ли ты?

– Ты же знаешь… я сделаю это… Оставь меня в комнате сей.

– Прости меня, Варавва.

– Бог нас простит…

Иосиф встал и положил свою трясущуюся руку Варавве на плечо. Молча и недвижимо стоял Иосиф. В глазах его застыли слёзы, словно заледенев. Не сказав более ни слова, он медленно вышел из комнаты, тихо прикрыв за собою дверь…

На несколько секунд Варавва замер в глубокой задумчивости. Тяжело встал. Две-три секунды не двигался с места. Неосознанно сделал шаг. Остановился. Несколько раз широко и размеренно покрутил головой, как бы разминая шею. Чуть повернулся и сделал два шага в другую сторону. Остановился. Повернулся и сделал три шага – перед ним была стена. Он глубоко вздохнул, поднял руки и, прислонившись к холодной стене ладонями и лбом, прошептал:

– Так вот каков промысел Божий обо мне… Сколь велика оказалась цена жизни моей!… Многие грозили мне распятием… И по воле Божьей не минует меня удел сей… Приму же смерть ради Господа моего Иисуса Христа! Люблю тебя, Господи, всем сердцем моим, всей душою моей!

После этого Варавва выпрямился, поднял голову и огляделся вокруг себя, как бы не узнавая комнаты. Лицо его было воодушевлено и полно решимости. Твёрдыми шагами он вышел из комнаты – и увидел согбенного Иосифа, сидящего на лавке – локти его были уперты в колени, ладони поддерживали опущенную вниз голову. Иосиф поднял глаза на Варавву, прислонился спиной к стене и вытер слёзы рукавом.

Варавва подошёл к Иосифу и коснулся рукой его заплаканного лица:

– Не плачь обо мне, Иосиф, а возрадуйся! Ибо спасён будет он! И продолжит учить народ Израилев! И приблизится Царствие Небесное! Посему должен я спасти Спасителя нашего! Вели открыть ворота, Иосиф, ибо нет мне причины медлить. Всхлипывая, слабым голосом Иосиф позвал:

– Фома…

Вошёл слуга:

– Уходит от нас Варавва … – сказал ему Иосиф, – Отопри.

Слуга молча вышел.

Иосиф, опершись о стену, с трудом поднялся на ноги. Варавва крепко обнял его. В ответ и Иосиф обнял Варавву – слабо, неуверенно. Его губы, оказавшиеся у уха Вараввы, прошептали:

– Простишь ли меня… Ибо я послал тебя на смерть…

В ответ он услышал негромкие, но твёрдые слова Вараввы:

– Утешься – не на смерть ты меня послал, а на жизнь вечную, ибо искуплю все грехи свои!

Вошёл слуга с факелом в руке. Варавва отстранился от Иосифа, повернулся и решительным шагом пошёл к двери. Слуга вышел из комнаты первым, освещая дорогу Варавве.

– Не могу проводить тебя… – жалобно сказал Иосиф в спину Варавве, – Ноги не слушаются меня…

Варавва, не останавливаясь, обернулся к Иосифу и сказал ему всего одно слово:

– Прощай!

16. Глас народа

Плотная цепь римских солдат разделяла городскую площадь на две неравные половины. Её большая часть была запружена народом, возбуждённая толпа издавала мощный многоголосый гул, слышный и даже за городскими стенами. Утро выдалось душным и безветренным, а притиснутые друг к другу люди пришли на площадь уже давно – понемногу на площади всё усиливался тяжёлый запах разгорячённых человеческих тел.

В центре меньшей части площади располагался высокий каменный помост, на который из примыкающих ворот вела широкая лестница.

Внезапно раздались долгожданные звуки труб – и толпа взревела! Солдаты, стоявшие у ворот, открыли их, и на помост во главе процессии из римских чиновников и высших иудейских священников торжественно поднялся Понтий Пилат. Он остановился на правой части помоста. Следом солдаты выволокли на левую часть помоста осужденных на смерть: Христа, затем Варавву, потом двух других. Увидев их, толпа взревела ещё громче…

Осуждённые были крепко связаны и нетвёрдо держались на ногах, даже людям, стоящим в последнем ряду, были хорошо видны следы побоев.

Иисус выглядел совершенно обессиленным и измученным, внешне он казался безразличным ко всему происходящему.

Стоявшие плечом к плечу двое других осуждённых щурились на солнце, бессмысленно скалили зубы и дёргались, насколько позволяли их путы.

И только Варавва имел вид мужественного, уверенного в себе человека – он стоял, ни шелохнувшись, широко расставил ноги и устремив взгляд куда-то поверх толпы. Иногда он поворачивал голову в сторону Иисуса.

Наконец Понтий Пилат поднял руку и замер в ожидании относительной тишины. Подождав в затухающем гуле секунд десять-пятнадцать и поняв, что тише уже не будет, Пилат выкрикнул в толпу:

– Именем кесаря императора!

Солдаты, подняв копья и мечи, дружно и мощно воскликнули:

– Да здравствует кесарь!!!

Безо всякой паузы Пилат перешёл на арамейский язык и продолжил:

– Четверо схвачены в Иерусалиме и обвиняются в убийствах и оскорблении законов и веры! Они будут казнены сегодня на Голгофе! Имена преступников – Дисмас, Гестас, Варрава и Иисус! Вот они – перед вами!

И Пилат указал рукой на осуждённых. Толпа заинтересованно загудела.

Пилат терпеливо ждал. Когда и этот гуд затих, он продолжил :

– Но казнены из них будут только трое! Согласно закону и обычаю, в честь праздника Пасхи, одному из двух осуждённых Синедрионом – Иисусу или Варавве – великодушный кесарь император возвратит его презренную жизнь!

Как будто просочившись из обезлюдевших улочек, тишина быстро заполнила площадь.

И тут Пилат выкрикнул толпе вожделенный ею вопрос:

– Кого из этих двух хотите, чтобы я отпустил вам?!

Не теряя времени на раздумья и даже не дав Пилату закончить вопрос, толпа мгновенно выдохнула множество заготовленных заранее криков.

– Варавву! – кричало большинство людей.

– Варавву! – кричали мужчины.

– Варавву! – кричали женщины.

– Варавву! – кричали священники.

– Варавву! – кричал народ.

– Варавву! – кричал Иерусалим…

Но и эти крики истощили себя и стали затухать. Тогда Пилат снова обратился к толпе:

– Что же мне сделать с Иисусом, называемым Христом?

Опьянённые своим сиюминутным всесилием, люди дали волю своей жестокости:

– Распни его!

– Да будет распят!

– Распять его!

– На крест!

– Распять!

– На крест его!

– Распять его вместе с другими!

Пилат, ожидавший иного от толпы, обескуражено спросил:

– Какое же зло сделал он?! Ничего достойного смерти не нашел я в нём!

Но толпа не захотела услышать его вопрос. В эту минуту она слушала и слышала только себя:

– Распять!

– Распять!

– На Голгофу его!

– Смерь ему!

– Смерть!

Шум и сумятица в толпе всё увеличивались.

– Варавве – сто плетей, но не убить, и свобода! – сдался Пилат, – А я… Я… умываю руки свои!

Пилат развернулся и торопливо пошёл назад к воротам, не оборачиваясь и не глядя по сторонам. А люди… люди, напирали на солдат и сдавливали друг друга, стремясь протиснуться поближе и получше разглядеть помилованного – растерянного, с ошалелым выражением лица Варавву, которого солдаты уже тащили обратно в ворота.

– Как же… Как же так… Что же это… – шептали его губы, – Господь отверг жертву мою!

И в это же время конвой уже тащил трёх связанных осуждённых на дорогу, ведущую к Голгофе.

В небольшом дворе претории четверо солдат, весело переговариваясь по-римски, быстро и энергично привязали связанные и поднятые руки Вараввы к железному кольцу, прикреплённому к верхней части вкопанного столба. Потом трое ушли. Оставшийся солдат снял со стены ссохшийся бич, подошёл к Варавве, резким движением свободной руки разорвал ткань хитона на его спине и обнажил её, и после этого деловито начал экзекуцию, аккуратно отсчитывая удары:

– Unus… duo… tres… quattuor… quinque… sex… septem… octo… novem… decem…

После нескольких ударов ноги Вараввы подкосились, и он повис на кольце всем своим весом…

Экзекуция подходила к концу:

– … nonaginta septem… nonaginta octo… nonaginta novem… centum!

Солдат неторопливо подошёл к стене, потряхивая натруженной рукой, повесил на неё бич, затем возвратился к столбу и отвязал от кольца руки Вараввы – его обмякшее тело тотчас упало к основанию столба.

Посчитав своё задание добросовестно выполненным, солдат пошёл прочь от Вараввы, на ходу обернувшись в его сторону и скомандовав на ломаном арамейском:

– Вставай и уходи!

Но Варавва остался недвижим. Увидев это, солдат вернулся, взял стоящее у стены ведро с водой и окатил ею тело Вараввы. Тот застонал и слабо шевельнулся.

В это время во дворе с заискивающей улыбкой на лице робко появился слуга Иосифа – Фома. Он поклонился и обратился к солдату:

– Дозволено ли будет забрать его?

– Мне всё равно, – буркнул в сторону Фомы солдат, уходя со двора.

Фома обернулся, помахал кому-то рукой, и тут же во двор въехала запряженная осликом маленькая повозка, которую вёл под уздцы другой слуга Иосифа. Вдвоём слуги бережно положили Варавву на повозку, и понукаемый ослик увёз его со двора..?

17. У Иосифа