Ты моя слабость

Вики Стар

Ты моя слабость

Глава 1.

Эмма

Иногда я думаю, что самая страшная ошибка – верить в стабильность. В то, что если всё хорошо, значит, так и будет дальше. Утро за утром, кофе за кофе, прикосновение за прикосновением.

Счастье – коварная штука. Оно делает тебя ленивым. Ты перестаёшь быть насторожённым, перестаёшь защищаться. Открываешься.

И потом… потом приходит тот самый день, когда всё рушится, и ты сидишь посреди обломков своего прежнего мира, а вокруг слишком тихо.

Я ещё не знала тогда, что этот день уже начался.

Это было обычное утро. Даже слишком обычное, как теперь кажется. Слишком правильное, слишком киношное. Солнечные пятна на стенах, запах кофе с корицей, слабый сквозняк через приоткрытое окно.

Том стоял у плиты, спиной ко мне. Его волосы всегда немного торчали в разные стороны после сна, как у мальчишки, который никогда не привык расчёсываться. Я всегда дразнила его за это.

Он знал. И всегда играл в это со мной.

– У тебя на щеке опечаталась подушка, – сказал он, оборачиваясь через плечо, – выглядит как новая модная татуировка.

Я закатила глаза и бросила в него подушкой. Он увернулся, смеясь.

Вот так у нас всё и было.

Просто.

Правильно.

Настояще.

Именно это и было страшнее всего.

Я знала, что всё слишком правильно. Слишком гладко. Как будто кто-то сверху решил разыграть передо мной красивую картинку, а за кулисами уже готовят декорации для следующего акта. И этот следующий акт – кровь, страх и пустота.

Мне хотелось сказать ему: Не уходи сегодня. Давай останемся дома. Будем валяться в кровати, смотреть старые фильмы, ругаться из-за выбора пиццы. Хотелось, но не сказала.

Потому что глупо. Потому что нельзя быть навязчивой. Потому что… кто знал?

Он тогда ещё долго меня обнимал, перед тем как уйти. Слишком долго. А я всё думала – почему именно сейчас ты такой ласковый?

Вот такие детали вспоминаются потом хуже всего. Потому что, возможно, если бы я прислушалась к этому странному предчувствию, если бы попросила его остаться – всё было бы иначе.

Позже я часто спрашивала себя: Когда именно всё начало рушиться?

Не вечером. Нет. Всё началось задолго до этого. С его странных молчаний. С его задумчивых взглядов куда-то в пустоту, будто он слышал голоса, которых я не слышала.

– Всё нормально, Эм, – говорил он мне. – Просто устал.

Но усталость у него в глазах была другая. Не та, когда ты переработал. А та, когда ты знаешь что-то страшное, но не можешь сказать.

И вот теперь – я одна. С чашкой холодного кофе, с разодранными нервами, с ненавистью и с одним лицом, которое приходит в мои сны.

Лука Марчелло.

Я увидела его той ночью. Стоял в тени, почти растворённый во мраке, как тень на старом снимке. Его глаза встретились с моими, и это было как удар. Спокойствие. Уверенность. Опасность. И какая-то… странная жалость.

Почему жалость? Почему не презрение? Почему не холодная угроза?

Вот с этого момента всё пошло не так.

Мой отец сказал, что я ошиблась. Что Лука не имеет к этому отношения. Что я просто была в шоке.

Может быть.

Может быть, нет.

И я пришла сюда, чтобы узнать.

Я знаю, что выгляжу как сумасшедшая. Кто нормальный пойдёт в бар к мафиози, к возможному убийце своего парня? Кто будет пить виски напротив человека, который может оказаться твоим личным дьяволом?

Но знаете, что страшнее сумасшествия?

Не знать правду.

Жить во лжи.

Смотреть в потолок по ночам и задаваться одним и тем же вопросом: Почему он тогда смотрел на меня именно так?

И вот теперь я здесь. Сижу. Смотрю ему в глаза. И, может быть, впервые за все эти недели хочу одного:

Пусть он скажет правду. Любую. Ложь убивает медленно. Правда – быстро. И мне уже всё равно, как именно закончится эта история.

Главное – пусть она закончится.

Глава 2.

Эмма

Я долго думала, идти или нет.

Каждый шаг по улице отдавался в голове как выстрел. Каждый звук казался подозрительным. Я шла, и пальцы были сведены в кулаки – как будто это могло меня защитить. Глупость, конечно. Кулаками не защитишься от людей вроде него. От людей, которых боятся даже те, кто считает себя хищниками в этом городе.

Но меня уже ничто не останавливало.

Сначала были сомнения. Потом злость. Потом пустота.

И, знаете, пустота страшнее злости.

Я устала бояться. Устала гадать. Я больше не могла находиться в той квартире, где на стенах всё ещё висел его запах, где чашка на полке стояла под тем же углом, как он её оставил в тот день. Всё там было неправильно. Всё было мёртвым.

Я шла к нему, потому что, наверное, мне нужно было умереть окончательно – или воскреснуть.

Что именно я хотела услышать – сама не знала.

Обвинить его? Заставить признаться? Кричать? Плакать? Или просто… понять, хоть на секунду, что это всё не безумие. Что я не придумала себе врага, чтобы не свихнуться окончательно от боли.

Смешно. Наверное, это выглядело жалко. Девочка, идущая к своему страху, как мышь к змее. Только я больше не чувствовала себя мышью. Скорее – тенью от самой себя.

Когда я открыла дверь бара, первое, что меня накрыло – запах алкоголя и чего-то горького, дымного, как будто время здесь остановилось на старых кадрах фильмов нуара.

Он уже сидел там. Как будто знал, что я приду. Или, может быть, для него это был просто ещё один вечер. Просто кресло, просто бокал, просто случайная женщина напротив.

Но только я знала, что это – моя последняя ставка.

Он поднял глаза. Встретился со мной взглядом. Не удивился. Не улыбнулся.

– Ты пришла, – тихо сказал он.

И в этом голосе было всё: и уверенность, и скука, и усталость, и что-то ещё, чего я боялась больше всего – равнодушие.

– Конечно, пришла, – ответила я. – Мне надоело жить в догадках.

Я подошла ближе. Сердце билось как бешеное, но ноги не дрожали. Или дрожали – неважно. Главное – я дошла.

Главное – я села напротив.

Теперь было поздно отступать.

– Ты же понимаешь, что зря сюда пришла? – Он наклонил голову, изучая меня. – Девочка вроде тебя не должна ходить по таким местам. Особенно ко мне.

Девочка.

Он сказал это слово как плевок. Как насмешку.

И вдруг внутри меня вспыхнуло что-то горячее. Против злости – лучше всего работает страх. Против страха – только злость.

– Не называй меня так, – тихо сказала я. – Я не девочка. И ты это знаешь.

Я была готова. Или делала вид, что готова. Или хотела верить, что готова.

А внутри – только один вопрос, как затяжной пульс: Скажи. Просто скажи мне правду.

Он посмотрел на меня так, будто мог видеть сквозь кожу, сквозь кости, прямо туда, где всё гнило от боли.

– Я не убивал твоего Тома.

Спокойно. Как будто мы обсуждаем погоду или курс доллара. Ни капли эмоций.

И в этом спокойствии было самое страшное. Потому что если бы он солгал – я бы почувствовала. Или хотела бы почувствовать. Но он говорил это так просто, что… что я начала злиться ещё больше.

– Неужели? – прошипела я. – А что ты тогда делал там, а? Просто гулял ночью мимо переулка, где убивают людей?

Его уголки губ дрогнули, будто он хотел усмехнуться, но передумал.

– Ты не понимаешь, как работает этот город, – сказал он мягко. – Не всё, что ты видишь, правда. И не всё, что кажется, на самом деле так.

– Хватит! – Я резко поставила бокал на стол, почувствовала, как жидкость плещется через край, проливается на пальцы. Горячо. Жжёт. – Не играй со мной, слышишь? Не надо этих красивых фраз. Не надо загадок. Я устала. Просто скажи – почему ты был там?

Он молчал. Несколько долгих секунд. И я вдруг услышала собственное дыхание. Оно было слишком частым, слишком шумным. Как у загнанного зверя.

Я ненавижу, когда меня доводят до такого состояния.

И тут он заговорил. Спокойно. Ровно. Словно рассказывал историю, которая ему самому уже надоела.

– Потому что Том влез туда, куда не следовало.

– Куда? – прошептала я.

– Не ко мне. Но близко. Слишком близко. И когда ты приближаешься к границе, тебя или затягивает, или убивает. Я пытался предупредить его. Но, как видишь…

У меня закружилась голова.

Что ты несёшь? Что ты, чёрт возьми, несёшь? Ты хочешь сказать, что это… не случайность? Не ограбление?

– Ты врёшь, – выдохнула я. – Ты врёшь, потому что тебе удобно, чтобы я думала, что всё это сложнее, чем есть на самом деле.

Он наклонился вперёд. Очень медленно. И я почувствовала его запах. Не сигареты, как ожидала. Нет. Запах свежей мяты. Проклятая мята.

– А может быть, – тихо сказал он, – тебе просто проще думать, что всё просто. Тогда есть враг. Тогда есть герой. Тогда есть виноватые. Тогда ты можешь мстить. И не нужно думать о том, что, может быть, твой милый Том был не тем, кем ты его считала.

Эти слова ударили сильнее, чем любой пощёчины.

Я замерла.

Не тем, кем ты его считала.

Что ты знаешь о нём?

Что ты вообще знаешь? Только свои завтраки. Только свои фильмы. Только его тепло рядом ночью.

А кем он был, когда выходил за дверь?

Моя кожа покрылась мурашками.

– Знаешь, что самое страшное? – сказала я одними губами. – Что, может быть, ты прав. Может быть, я действительно понятия не имею, кем он был. Может быть, я вообще никого толком не знаю. Даже себя.

И это было честно. И больно.

Я посмотрела ему в глаза.

– Но если ты думаешь, что это заставит меня уйти отсюда – ошибаешься.

Он снова чуть усмехнулся.

– Не думал. Именно поэтому ты мне и интересна.

Вот этого я боялась больше всего.

Не того, что он убийца.

А того, что мы с ним, возможно, слишком похожи.

Я только открыла рот, чтобы что-то сказать – что-то колкое, или, наоборот, слабое, неважно – как дверь бара резко распахнулась.

Не просто открылась. Влетела. Со скрипом, как в плохом фильме.

Я вздрогнула, сжалась, будто кто-то ударил меня прямо в грудь.

Два парня. Тяжёлые шаги. Куртки, под которыми угадывались очертания оружия. Один лысый, другой с сединой на висках. Они двигались быстро, но не шумно – как люди, которые привыкли делать страшные вещи аккуратно.

Моя ладонь намертво вцепилась в край стола. Кровь отхлынула от лица. Сердце забилось в висках.

Вот оно. Вот зачем я сюда пришла, да? Чтобы красиво умереть посреди бара с плохим виски и ещё худшей компанией.

Я резко посмотрела на Луку.

И вот что было странно – он даже не дёрнулся. Только чуть опустил подбородок, взгляд стал хищным. В этой неподвижности было больше угрозы, чем если бы он вскочил с места с пистолетом в руках.

– Прости, что испортили вечер, – лениво бросил лысый. – Ты же знаешь, почему мы здесь.

Лука медленно выдохнул сквозь зубы. Медленно так, что я почувствовала, как по моему позвоночнику пробежал холодок.

– Сейчас не время, – спокойно сказал он. – И уж точно не место.

Седой усмехнулся, как волк, показывающий зубы.

– Ты сам выбрал место, Марчелли. Ты всегда выбираешь чёртово неправильное время.

Я не могла отвести взгляда. Сцена, как в плохом сне: всё происходит, ты понимаешь, что должна что-то сделать, но тело не слушается. Руки – ледяные. Горло – пустое.

И тут Лука чуть наклонился ко мне, медленно, спокойно, как будто мы продолжали тот же разговор, что и минуту назад:

– Сядь ниже. Или ляг. Сейчас будет некрасиво.

Я сглотнула. Горло пересохло.

– Кто они? – одними губами.

– Проблемы, – бросил он коротко. – Не твои. Пока.

И вот тут впервые я увидела, как в его глазах вспыхнуло настоящее, живое – ярость.

Мужчина у стены потянулся под куртку.

Я не знала, что делать. Бежать? Кричать? Закрыться под столом, как ребёнок?

А потом я услышала первый выстрел.

Резкий, громкий, как удар по стеклу. Бар в одну секунду перестал быть просто баром. Это больше не было кино. Это стало настоящим, чёртовым, смертельно реальным кошмаром.

И я была прямо в его центре.

Выстрел прозвучал, как удар в грудь. Не потому что попали в меня. Просто звук. Громкий. Острый. Весь мир словно сжался в эту вспышку.

Я не закричала.

Хотя хотелось. Хотя, кажется, я кричала где-то внутри.

Странное чувство – ты не знаешь, орёшь ли вслух или только внутри головы. Всё перемешалось.

Это не кино. Это сейчас. Это со мной.

Запах пороха ударил в нос. Горький, жгучий, отвратительный.

Глава 3.

Эмма

Я почувствовала, как подкашиваются ноги. Колени стали ватными. И самое мерзкое – это была не только паника. Это было предательство собственного тела. Мозг кричит: Беги! Двигайся!, а тело сидит, прилипло к креслу, как если бы я уже умерла, просто ещё не поняла этого.

Рядом раздался ещё один хлопок. И всё вокруг стало как будто глухим. Как будто уши заткнули ватой, и только собственное дыхание звучит, как в пустой комнате.

Вот оно. Сейчас меня убьют. Как Тома. Просто случайно окажусь не в том месте, не в то время. Просто ещё одно имя в полицейском рапорте. Бестолковая девчонка, которая связалась не с теми людьми.

Я вспомнила Тома. Почему именно сейчас – не знаю. Просто картинка всплыла, резкая, яркая. Его руки. Тёплые. Крепкие. Как он обнимал меня тогда утром, слишком долго, слишком крепко.

Ты чувствовал?

Ты знал?

Ты хотел предупредить меня, а я… я только смеялась.

Ещё один выстрел. Хлопок. Треск стекла. Кто-то закричал. Или это я?

Я не знала, где была боль, где был страх. Всё слилось в один горячий ком, где не оставалось ничего, кроме мыслей: не так, не сейчас, не вот так.

И вдруг – рука. Тёплая, сильная, схватила меня за запястье.

Рука Луки.

– Вниз, – резко бросил он. – Сейчас.

И я подчинилась. Потому что больше ничего не могла. Потому что доверять себе – опаснее, чем доверять ему.

Вниз. Под стол. Сквозь грохот, сквозь запах пороха, сквозь собственное трясущееся дыхание.

И внутри – стыд.

Стыд за то, что я думала, что готова к этому.

Я – нет.

Я просто девочка, которая хотела правды, а получила ад.

И знаете что самое ужасное?

Мне стало интересно, выживу ли я.

Не потому что боялась умереть.

А потому что вдруг поняла: если я выживу, это уже не будет та Эмма, которой я была утром.

И, может быть, я больше не хочу быть ею.

И вдруг что-то внутри сломалось.

Не доверяй.

Не верь.

Все мужчины лгут. Все хотят использовать. Все хотят убить или заставить замолчать.

Мозг орал оставайся, но тело взорвалось другим криком: БЕГИ.

– Не трогай меня! – Я почти выдохнула эти слова, больше шёпотом, чем криком, но сама резко дёрнулась назад.

Запястье выскользнуло из его пальцев, как мокрая рыба. Я даже не поняла, как вскочила. Просто – двигайся. Двигайся. Спасай себя. Сейчас. Или никогда.

Стук каблуков по полу бара. Мелькание теней. Крики. Снова выстрелы.

Чёрт, что я делаю?! Куда я бегу?!

Всё это было похоже на дурной сон, когда ноги как в киселе, а враги – слишком быстрые.

Я побежала не к выходу. Я даже не знала, где выход. Просто побежала туда, где было меньше людей, где было темнее, туда, куда ведёт страх.

Глупо.

Глупее быть не могло.

Наверное, именно так погибают люди, про которых потом пишут: случайно оказалась под перекрёстным огнём.

Я слышала, как Лука Марчелло что-то выкрикнул, но слова не доходили. Всё было как под водой.

Узкий коридор. Дверь. Хлопок.

Глухой тупик.

Тупик.

Господи. Господи, что я делаю?

И тут я услышала шаги. Тяжёлые. Чужие. Совсем близко.

Это не Лука. Это не он.

Я резко оглянулась. Сердце билось так громко, что казалось, его можно услышать с улицы.

Мужчина. Один из тех двоих, что ворвались.

Он медленно шёл ко мне, улыбаясь. Медленно доставал пистолет. Спокойно. Словно мы оба знали, чем это кончится.

И вдруг… вдруг я почувствовала ярость. Живую. Чистую.

Вот так? Вот так всё и закончится? В тупике? В грязном баре?

Нет.

НЕ ТАК.

Я подняла руку, будто собираясь ударить, хотя понимала – бесполезно. Но я бы всё равно это сделала.

И вдруг снова рука. На моём плече. Сильная. Тёплая.

– Наклонись! – резко бросил Лука, словно плевок в лицо.

И я подчинилась.

Выстрел. Хлопок прямо над моей головой. Треск штукатурки. Мужчина напротив пошатнулся, как кукла, у которой перерезали нити, и рухнул на пол, оставляя за собой мокрое, тёмное пятно.

Я упала на колени. Колени больно ударились о плитку. Неважно. Жива. Пока что.

Лука стоял над мной. Его лицо было как сталь. Не человек – сталь.

– Я сказал – не дергайся, – прошипел он. – Хочешь умереть – беги дальше. Хочешь жить – слушай меня.

И вот теперь, наконец-то, пришло понимание:

Ты реально не знаешь, кто твой враг.

И, может быть, самое страшное было в том, что он – единственный, кто пока держит тебя живой.

Я не знаю, сколько секунд или минут прошло после этого выстрела. Всё расползлось, как краски под дождём.

Просто вот я стою.

Вот мужчина валится на пол.

Вот кровь. Настоящая. Тёплая. Слишком живая.

А потом я уже на полу. Колени жгут, ладони дрожат, и… я плачу.

Не красиво. Не как в кино – аккуратные дорожки слёз по щекам.

Нет.

Настоящая истерика.

Глупая, детская, бессильная. С хрипами, с рыданиями, с этим рвущим ощущением внутри, когда ты хочешь захлебнуться и исчезнуть.

Меня трясло так сильно, что зубы стучали.

Я даже не пыталась это остановить. Зачем? Кому теперь какое дело, сильная я или нет?

И – да, стыдно.

Да, мерзко.

Но было уже всё равно.

Я больше не могла держать это в себе.

Все эти дни. Все эти ночи. Одиночество. Молчание. Тишина в квартире, где ничего не двигалось, кроме моих мыслей.

Всё выплеснулось одним этим рыданием.

Я услышала, как он выругался сквозь зубы.

– Чёрт… – сухо бросил Лука. – Только не сейчас.

Но он не ушёл. Не бросил. Не кинул, как мешок с мусором, в этом коридоре. Не оставил меня с мертвецом и моими сломанными нервами.

Наоборот.

Он опустился рядом. Сел на корточки.

– Послушай. – Его голос стал другим. Всё ещё грубым, но уже не холодным. В нём было раздражение, злость… и ещё что-то другое, что я не могла сразу распознать. – Мне тоже плевать, как ты сейчас выглядишь. Плачь – пожалуйста. Истерика? – отлично. Но делай это потом. Не здесь.

Я подняла глаза. Слёзы липли к ресницам. Волосы сбились на лицо. Сопли, мокрое лицо, трясущиеся руки.

Он посмотрел на меня так, как будто видел всё это впервые. Как будто впервые понял, что перед ним не дура, не актриса, не очередная кукла, которую можно использовать.

– Я не оставлю тебя, – тихо сказал он. – Но если хочешь умереть – оставайся здесь. Хочешь жить – поднимайся. Прямо сейчас. Дыши. Со мной.

Я не могла. Не могла двигаться. Всё сжималось. Горло болело от сдержанных криков.

– Дыши, – повторил он. – Вдох. Выдох. За мной.

Он взял мою ладонь и положил на свою грудь.

– Чувствуешь, как бьётся? – Его сердце било чётко, сильно. – Дыши под мой ритм. Просто повторяй за мной. Ничего больше не надо.

И я пыталась. Не ради него. Ради себя. Ради того, чтобы не раствориться прямо здесь.

Глубокий вдох. Дрожащий. Порванный.

Выдох. Хриплый, как через ржавую трубу.

И ещё раз. И ещё.

Потихоньку паника отступала, уступая место тупой, глухой усталости.

Я посмотрела на него.

– Зачем ты… – Голос предательски сорвался. – Зачем ты вообще помогаешь мне?

Он ответил не сразу.

– Потому что у тебя глаза настоящие, – бросил он тихо. – Потому что ты не притворяешься. Даже сейчас.

Ещё одна вспышка боли. Тупая, но настоящая.

– А ещё… – Он криво усмехнулся. – Потому что я ненавижу оставлять людей на растерзание этим ублюдкам.

И вот в этот момент я впервые увидела, что он не просто холодный. Не просто убийца. В нём было что-то другое. Грубое и сломанное.

Он протянул руку.

– Пошли. Я вытащу тебя отсюда.

И я взяла её. Просто потому что выбора больше не было.

И впервые за эти дни я почувствовала что-то другое кроме боли: слабую, крошечную, едва заметную искру. Жизнь.

Когда мы двинулись, его рука крепко сжимала мою, ведя вперёд, – я вдруг вспомнила про телефон.

Телефон.

Отец.

Почему я сразу не позвонила ему? Почему вообще полезла сюда сама, как дура?

Папа же коп. Настоящий. Серьёзный. Не из тех, кто сидит за столом. Он всегда говорил: «Сначала думай, потом геройствуй». А я?

Господи, я могу сейчас просто достать телефон, нажать одну кнопку – и через пять минут здесь будут люди, машины, мигалки, оружие. Всё.

Почему ты этого не сделала, Эмма?! Почему пришла сюда одна?!

Рука дрожала. Я почти выдернула её из его ладони, начала шарить по карманам. Пальцы липкие от слёз и пота, путаются, как чужие.

Телефон.

Наконец нашла.

И вот палец завис над кнопкой вызова.

Позвонить отцу.

И тут же другая мысль. Тёмная. Глупая. Грязная. Но такая настоящая:

А что я ему скажу? Что я полезла сюда сама, как дурочка? Что была в баре у Марчелло? Что чуть не погибла, потому что думала, что могу играть в игру взрослых людей?

И хуже всего – стыд.

Стыд перед отцом. Перед тем, каким сильным он всегда был, как умел решать всё правильно, разумно.

А я? Я – только что чуть не стала очередной заметкой в криминальной хронике.

И ещё… ещё одна страшная мысль: А если он тоже что-то скрывает?

Если все эти странные взгляды, странные звонки, странное молчание – не просто усталость, а… часть чего-то большего?

– Что ты делаешь? – Лука резко дёрнул меня за плечо, вывел из оцепенения.

Я подняла на него глаза.

– Телефон, – прошептала. – Я должна позвонить… отцу…

Он посмотрел на меня так, как смотрят на человека, стоящего на краю крыши.

Глава 4.

Лука

Иногда самое сложное – это не убивать.

Я мог бы её бросить.

Когда она вырвала руку – я хотел именно это. Оставить её там. Пусть бы она побежала, пусть бы попала под пули. Чёрт с ней.

Не потому что мне всё равно. А потому что так проще.

Проще выживать, когда не привязываешься. Проще убивать, когда не знаешь имён.

Но проблема в том, что я уже знал её имя.

И уже знал её глаза.

А глаза у неё были неправильные. Не такие, какими должны быть у тех, кто случайно оказался рядом с бедой. Не пустые. Не стеклянные.

Настоящие. Горящие. Больные, живые, опасные.

Ты слишком похожа на меня, девочка.

Когда она заплакала, я почувствовал злость. Не на неё. На себя.

Зачем я вообще в это влез?

Мог бы давно быть далеко. Слишком долго живу в этом городе, чтобы не знать: не лезь в чужие драмы. Особенно если в этой драме есть копы.

А у этой девчонки – отец коп.

Я знал это ещё до того, как она сюда пришла. Знал имя её отца. Знал, чем он занимался. Знал, что Том полез туда, куда не следовало. Всё знал. Потому и сидел здесь, когда она вошла.

Потому что иногда проще встретить беду лицом к лицу, чем ждать, пока она подползёт сзади.

А теперь – стрельба, кровь, тупик, её истерика.

И – грёбаный телефон в её руке.

Полицейский вызов сюда сейчас – это как включить сирену на охоте: все придут. Не только копы. И не только те, кто играет по правилам.

Я посмотрел на неё.

Идиотка. Храбрая идиотка.

И всё равно – красивая, живая, настоящая.

Сейчас она не понимала, но если выберется – станет другой. Станет сильнее. Или сломается окончательно.

Я не знал, зачем я всё ещё рядом.

Может быть, потому что устал быть одним. Может, потому что в её глазах был тот самый взгляд, который не даёт спокойно спать по ночам.

А может…

Может, потому что у меня тоже когда-то была такая же истерика, на таком же полу, с таким же липким страхом.

Но я выжил.

И она выживет. Если будет слушать.

Я выругался сквозь зубы, взял её за локоть и резко дёрнул:

– Слушай внимательно, – сказал я тихо, но резко, глядя ей прямо в лицо. – Домой ты не пойдёшь. Ни сейчас, ни потом. Ни в какую мать его секунду. Поняла?