Сказки для уже больших

– Спасибо…

***

Прошло десять лет. Андрей и Анюта живут в избушке Елизаветы Васильевны. Он – в поле, она – по хозяйству. У них трое деток. Два старших мальчика и младшая любимица Лизонька. Живут, как все – не хуже, не лучше. Главное – в любви и понимании. Добрый и хлебосольный у них дом. Каждого приветят, обогреют, накормят свежими и теплыми калинничками с горячим чаем. Я у них тоже в гостях побывала, потому и рассказала сейчас вам эту историю, чтобы вы поведали ее дальше вашим родным и дорогим людям.

Пожар на юго-западе Москвы

Лето в этом году было раннее. И уже в начале июня отцвел тополь. Весь асфальт в маленьком московском дворике был застлан мягким пуховым ковром. Клубочки пуха метались по земле, как неприкаянные шарики для пинг-понга, соединяясь в вихревые воронки от порывов теплого летнего ветерка. Посреди двора высился раскидистый тополь. Несмотря на почтенный возраст, он был полностью покрыт сочной темно-зеленой листвой, отливавшей лаковым глянцем в лучах летнего солнца. Все постройки и дворовые декорации располагались вокруг него. Тополь был хозяином и хранителем тайн жителей окрестных домов. Под ним играли дети в песочнице; встречались влюбленные; обсуждали ушедшую молодость пенсионеры, сидя на лавочке.

Наташа стояла у окна, смотрела на знакомый с детства тополь и вспоминала, как впервые выбегала из подъезда навстречу Саше, стоявшему под этим деревом с букетиком каких-то полевых цветов. Прошло много лет, но Наташа ощущала снова то юношеское волнение и трепетное предвкушение, которое она испытывала когда-то от предстоящей встречи с этим мальчиком, который ей очень нравился.

Спустя год под этим же тополем Саша сделал ей предложение. Она куталась в его пиджак, и они вдвоем прятались под густой и широкой кроной дерева от накрапывавшего теплого дождика. Сегодня был тот самый день, когда она сказала ему: «Да!», и не было уже надобности скрывать от себя и окружающих, что они самые счастливые на свете.

С тех пор прошло 65 лет. Но сейчас, окунаясь в свои воспоминания, Наташа снова была 19-летней девушкой. Красивой, мечтательной, влюбленной и верящей, что у них с Сашей впереди все самое лучшее.

Тополь от порыва ветра дотянулся длинными ветками до оконного стекла и слегка постучал. Наташа не обрезала их, иногда поглаживая протянутые ветви дерева, которые протягивались в открытое окно. Иногда Наташе казалось, что этот тополь и есть Саша, который подает ей знаки.

Саши не стало десять лет назад. Он умер во сне. Наташа долго не могла прийти в себя. И даже приехавшие на похороны дети не смогли успокоить ее. Для нее он незримо присутствовал в каждой вещи их квартиры, в каждом скрипе мебели, даже в этом тополе, растущем под окном. Единственное, что она приняла, – что теперь Саша просто молчит. А с ним и молчать было хорошо. В его молчании было так много нежности и любви, что Наташа могла ощущать это каждой клеточкой своего тела. А еще она очень хотела его увидеть во сне. С этой мыслью и надеждой она засыпала каждый вечер. Но снилось все что угодно, кроме Саши.

Вот уже который год она в этот день зажигала свечку перед его фотографией. Этот ритуал у Наташи появился через год после смерти Саши. Она зажигала свечку и разговаривала с его фотографией. От мерцания и подергивания пламени казалось, что фотокарточка оживала, и Саша на ней таинственно улыбался.

Наташа напоследок взглянула на фотокарточку, стоявшую на столе, рядом с окном. Свеча, казалось, уже догорела… Вечер наступил незаметно.

Шаркающим шагом она дошла до кровати, улеглась поудобнее и закрыла глаза. Минут через пятнадцать ее дыхание стало ровным и глубоким. Наташа заснула.

В это момент порыв ветра качнул ветви тополя, и они распахнули створку окна. Оказалось, что Наташа не закрыла его. Порыв ветра вспузырил занавеску и раздул тлеющий фитиль свечи. Мгновение, и хлопковая занавеска, коснувшись пламени, загорелась. Пламя весело побежало по гардинам, карнизу, сухому дереву старинной мебели, жадно облизывая языками пламени все, что попадалось на пути.

***

Наконец-то Наташа увидела его. Он стоял под тополем, как много лет назад, и счастливо улыбался. Они кинулись в объятия друг друга. Ее муж говорил ей, что он всегда был рядом с ней, независимо от того, что происходило, и что ее любовь к нему была самым большим даром в его жизни.

Потом они вместе пошли по яркому свету, обнявшись, и Наташа чувствовала, как вся ее боль и одиночество исчезают. Она знала, что их души связаны навечно, и вот теперь они будут вместе навсегда, обретя спокойствие и счастье.

***

Наутро в городской новостной хронике появилась заметка под заголовком «Тело женщины было найдено в сгоревшей квартире на юго-западе Москвы». Жители московского дворика еще неделю обсуждали это происшествие. И только могучий тополь хранил таинственное молчание, покачивая ветвями под порывами июньского ветерка.

Синица, журавль и кот

– Ты посмотри, какие карты интересные выпали! – воскликнула Ольга. – Прямо как под заказ.

Анфиса с любопытством взглянула на расклад. На столе лежали три метафорические карты с рисунками животных.

С некоторых пор ее подруга Ольга увлеклась психологией, и вот уже все их общие знакомые прошли у нее сеансы работы с метафорическими картами. Только Анфиса все не решалась. И только сегодня, когда вопрос уже встал ребром и надо было принимать решение, а точнее, делать выбор, девушка пришла к подруге. «Если я сама не могу принять правильное решение, может, эти карты направят меня?»

Она не стала посвящать Ольгу в подробности ее метаний, сказала, что ей надо выбрать одно из трех. Из чего или из кого Анфиса собирается выбирать, она уточнять не стала.

– Вот, смотри, – продолжила Ольга, – на первой карте «кот в мешке», – и она подвинула к Анфисе картинку крупного рыжего пушистого кота в сапогах, выглядывающего из холщового мешка. – Что для тебя «кот в мешке»? Какие ассоциации, фантазии, может, ты какого-то человека или событие представляешь?

***

Анфисе вспомнилось, как год назад она ездила с родителями в Москву, к сослуживцу отца. Давно, когда Анфиса была еще маленькой, они жили в одном военном городке и дружили семьями. У друга отца был рыжий и толстый сынишка Василий, который постоянно таскал со стола сладости во время праздничных застолий. А когда его ловили с поличным, то подговаривал Анфису делать это за него. Встретившись с ним в Москве, Анфиса его сразу и не узнала – высокий, почти двухметрового роста, широкоплечий, однако с той же рыжей шевелюрой и хитринкой в глазах. Василий разговаривал басом и громко смеялся. Он, неловко проявляя галантность, пригласил Анфису в кино и всю дорогу рассказывал о себе.

Возможно, именно тогда их родители и сговорились устроить судьбу своих детей. Потому что именно с этого момента время от времени к ним стали наведываться всей семьей эти столичные гости. Они обсуждали жизнь в Москве, политику, образование, постепенно переходя к обсуждению столичных вузов.

Дальше ее папа неизменно разворачивался всей фигурой к дочке и спрашивал:

– Че, Анфиска, поедешь учиться в Москву?

– А че, – подхватывал отец Василия. – Пусть едет, не оставим девчонку.

Дальше разговор шел по накатанной колее. Опрокидывая рюмочку за рюмочкой, отцы обсуждали, как Анфиска устроится, где она будет жить, где учиться, с кем дружить… Чем выше была степень опьянения, тем изысканнее становились фантазии папаш по планированию личной жизни своих чад.

***

– А вот, смотри – птица, – продолжала Ольга.

На второй карте была нарисована желтогрудая птичка с темно-синим опереньем и белыми щечками. Она сидела на раскрытых ладошках и клевала зернышки.

– Синица в руках, – поправила Ольгу Анфиса.

– Да, действительно. Какие мысли возникают у тебя, когда слышишь: «синица в руках»?

***

Анфиса жила, училась и окончила школу в маленьком райцентре, куда их семья переехала из военного городка. Класс был небольшой, дети и учителя радушные, обстановка доброжелательной. Все друг друга знали почти с рождения, это и помогало строить отношения с учителями и одноклассниками. Училась Анфиса хорошо, даже очень. Заниматься особо в райцентре было нечем, развлечений было мало, и Анфиса вечерами много читала, брала дополнительные уроки у онлайн-репетиторов и рисовала.

Рисовать ей нравилось больше всего. Она как будто впадала в творческий транс и могла просидеть за рисунком целый день. Она не считала себя очень талантливой, но ее рисунки постоянно висели на школьных импровизированных выставках, занимали первые места в местных конкурсах. Несколько рисунков, втайне от родителей, она отправила на международные конкурсы, и все они были высоко оценены.

Почему втайне? Родители не воспринимали всерьез ее увлечение. Ее мама работала на швейной фабрике и, конечно, дочка бывала у нее на работе. Ей нравилось рассматривать цветные лоскутки, эскизы моделей одежды. Иногда мама приносила разные тряпочки с работы, и Анфиса шила грандиозные платья своим куклам. Мама хвалила и говорила, что из дочки получится знатная портниха.

Иногда мама показывала Анфисины рисунки и изделия для кукол своей подружке, соседке тете Маше. Тетя Маша охала и ахала от восхищенья, качала головой и говорила, что после школы Анфису надо устраивать к ним на швейную фабрику, чтобы делала карьеру.

– Глядишь, с такими талантами и директором фабрики станешь, – говорила тетя Маша. – А что, обеспеченная жизнь, безбедная старость. И фабрика недалеко от дома. Красота же!

Сережка, сын тети Маши и Анфисин одноклассник, меланхолично вздыхал, когда мамы начинали расхваливать таланты девушки и ее перспективность. Сережка был давно и безнадежно влюблен в Анфису. Худенький, белобрысый, болезненный, вечно шмыгающий носом, он не питал больших надежд на Анфисину взаимность, но преданно провожал ее из школы домой, носил портфель и был готов прибежать по первому ее зову. Анфиса ценила отзывчивость Сережки, но воспринимала его просто как друга.

Мамы-соседки многозначительно переглядывались, глядя на дружбу их детей, и, таинственно улыбаясь, уходили пошептаться.

***

– И третья карта! – Ольга многозначительно взглянула на Анфису, пододвигая ее к подруге. Анфиса ахнула: на голубом небосводе среди облаков парил длинноногий журавль.

– Журавль в небе! – прошептала она.

– Сама понимаешь, что называют «журавлем в небе» – недоступную мечту.

– Понимаю… – согласилась Анфиса.

***

Анфиса осознала свою мечту, когда получила очередную рецензию на свои картины из Парижа. Но, не зная французского языка, она даже не могла ее прочитать. По слухам, в их городе жила одна пожилая женщина, владеющая французским языком, но поговаривали, что она была с дурным характером. Терять Анфисе было нечего, и она от безысходности отправилась по адресу, узнать который в провинциальном городке не составило большого труда.

На улице шел дождь такой силы, что не спасал ни зонт, ни резиновые сапоги. И оказавшись перед открытой дверью в старушкину квартиру, Анфиса, промокшая и замерзшая, тряслась как осиновый лист на ветру.

– Здравствуйте. Вы – Жозефина Павловна? – пробормотала Анфиса.

– Да. Чем обязана? – высокопарно произнесла пожилая дама.

Жозефина Павловна как будто ждала гостей – была одета в белоснежную кружевную блузку с брошью-камеей на воротничке и шерстяную темную юбку до пят. На ногах были текстильные туфли-лодочки.

– Мне нужна помощь, – продолжила Анфиса. – Я получила письмо на французском языке и не могу его прочитать.

– Тебе пишут из Франции? – удивилась старушка и с любопытством посмотрела на Анфису.

Хрупкая, почти прозрачная девушка стояла на пороге, переминаясь с ноги на ногу, полностью промокшая и дрожащая от холода. С ее длинных кудрявых волос капала вода, придавая умоляющему взгляду больших голубых глаз еще большую жалость и беспомощность.

– Входи, – скомандовала Жозефина Павловна. – Сначала горячий чай, потом письмо.

Пока старушка сервировала стол фарфоровым сервизом, Анфиса с любопытством оглядывала комнату. Тончайшие фарфоровые статуэтки, больше похожие на белые восковые фигурки; старинные черно-белые фотографии разных людей в тогдашней одежде; патефон на тумбочке около окна с трубой-воронкой, обращенной в центр комнаты; круглый стол с кружевной скатертью в центре зала под огромным желтым абажуром… Но больше всего Анфису поразило обилие картин. Почти все они были написаны маслом, примерно одного времени и подписаны инициалами «Ж. А.».

– Это – ваши картины? – полюбопытствовала Анфиса.

– Да, рисовала по молодости, – ответила Жозефина Павловна. – Даже хотела поступить в Парижскую академию изящных искусств. Но время было сложное. Не вышло ничего с этим… Так что у тебя за письмо?

Старушка взяла листок бумаги из рук девушки, нацепила на нос очки и забормотала незнакомые иностранные слова. Они вились, как тонкое кружево, на котором стояли изящные фарфоровые чайные чашки с горячим чаем. Ощущались, как сладкое хрустящее безе, лежащее на блюдечке горкой. Воспринимались на слух, как легкая, веселая и нежная мелодия. Анфиса зачарованно слушала французский язык.

Жозефина Павловна закончила читать и с удивлением подняла глаза.

– Деточка, так это же как раз из Парижской академии изящных искусств. Пишут, что твои картины очень талантливы, и приглашают на стажировку.

– Это – хорошо? – спросила ничего не понявшая Анфиса.

– Это – великолепно. Это значит, что твой талант признают в самом престижном учебном заведении Франции. Но здесь пишут, что приглашают тебя «в очередной раз».

– Да, были еще письма. Я отсылала свои рисунки на конкурс, и мне приходило письмо. Я не читала их раньше.

– Деточка, надо ехать, – сказала пожилая дама. – Твой талант пропадет в этой глуши.

– Но как же я поеду? У меня школа, родители… Они никогда меня не поддержат в этом. И французского языка я не знаю.

– Пей чай, грейся, завтра приноси свои письма, картины, составим с тобой план, как заарканить этого журавля в небе, – произнесла Жозефина Павловна и отхлебнула из изящной фарфоровой чашки.

***

– Оль, а может быть так, чтобы положение этих метафорических карт изменилось? Как сделать так, чтобы «журавль в небе» перестал быть несбыточной мечтой?

– Давай подумаем. Чтобы мечта сбылась, можно попробовать дотянуться до ее уровня, – начала размышлять Оля.

– Это как? – удивилась Анфиса.

– Знаешь пословицу: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Ты что-нибудь делаешь, чтобы идти к своей мечте?

***

Родители Анфисы с удивлением наблюдали, как их дочь в очередной раз собирается куда-то с папкой для рисунков и красками. Им она говорила, что ходит в художественный кружок при доме культуры. На самом же деле Анфиса бежала на другой конец города к Жозефине Павловне. Та занималась с ней живописью и обучала французскому.

Чтобы поступить в Парижскую академию изящных искусств, требовался необходимый уровень французского языка, подтвержденный международным экзаменом. К тому же многочисленные победы в конкурсах от различных организаторов.

Французский язык оказался сложнее английского, который Анфиса изучала в школе, но настолько приятный и мелодичный, что давался он Анфисе на удивление легко. Анфиса откладывала свои карманные деньги, чтобы оплатить экзамены. Тайком ездила сдавать их в областной центр. Первые два экзамена дались Анфисе легко, третий посложнее. Оставался всего один, и можно было подавать документы для поступления в учебные заведения Франции.

В живописи тоже был значительный прогресс. Девушка освоила много техник, смешивала разные типы красок и даже пробовала создавать картины на компьютере. Жозефина Павловна искренне полюбила девушку и старалась передать ей все, чем владела сама.

Анфиса уже давно сама читала письма, которые ей приходили с конкурсов, читала книги на французском языке и упорно, не пропуская ни одного художественного мероприятия, участвовала в них с новыми картинами.

Она заочно познакомилась с профессорами академии, переписывалась с ними, а с некоторыми уже выходила на переговоры по онлайн-связи. Однажды она получила на электронную почту письмо по-французски: «Привет, я Эжен, сын профессора Дернье. Он попросил помочь тебе с организационными вопросами для поступления в академию и переезда в Париж. Удобно будет созвониться?»

Так она познакомилась с ним – веселым, вежливым и симпатичным Эженом. Сначала они созванивались и переписывались по деловым вопросам. Потом перешли на неформальное общение и часто просто болтали о Франции, об искусстве, о жизни. И ничего не было интересней и замечательней, чем разговаривать с ним и мечтать, что когда-нибудь они встретятся в Париже.

***

– А еще есть такая техника, – продолжала свою метафорическую терапию Ольга. – Чтобы какая-то вещь пришла в твою жизнь, необходимо освободить для нее место. Вот смотри…

Психолог разложила на столе три карты в ряд и напротив поставила три блюдца.

– Сейчас кот в мешке… – она положила карту с котом на первое блюдце. – Синица в руках, а журавль в небе.

Ольга разложила карты по оставшимся блюдцам и начала их перемещать.

– То есть, – подхватила Анфиса, – нужно поместить кота на небо, синицу в мешок, и тогда журавль окажется в руках… Так?

– Вроде да…

– Но как это сделать…

– А ты не думай, как. Ты делай все, чтобы приблизиться к журавлю, и все встанет на свои места.

***

– Жозефиночка Павловна, я сдала! – бросилась на шею старушке Анфиса прямо с порога. – Сегодня опубликовали результаты экзамена. Я в списке. Я сразу же заполнила все анкеты на поступление. Теперь ждем.

Жозефина Павловна тепло посмотрела на девушку.

– Давай-ка это отметим, – и заспешила на кухню, пряча навернувшиеся слезы.

Потом они пили чай с пирожными, обсуждали планы Анфисы и дали слово никогда не забывать друг друга.

Придя домой, Анфиса принялась рисовать. Картина получилась необычная, синее таинственное космическое пространство было сформировано в виде огромной головы кота, которая летает вокруг Земли.

«Вот и запустила кота в небо!» – подумала она, засыпая.

За завтраком родители делились новостями:

– А Васька-то рыжий, сын Ваньки, в летное училище поступил, вчера сообщили. Военным летчиком планирует стать. Не скоро теперь увидим его, – поделился новостью отец.

– И Сережку соседского в армию забирают, в пограничные войска попал, – поддержала беседу мать.

– Вот так, Анфиска, профукала ты свое счастье, все твои кавалеры разъехались. Одна ты осталась со своими рисуночками.

Анфиса опустила глаза и молча продолжала пить чай. Сегодня утром она отправила фото своей новой картины Эжену и ждала, что он скажет об этом.

На экране компьютера завибрировал значок телефонной трубки.

Звонил Эжен:

– Привет. Твоя картина просто чудо, она должна висеть в нашей галерее. Но ты ее не присылай, привезешь сама. Папа сказал, что твои документы получены, и ты принята вне конкурса. Так что академия ждет тебя! И я жду… До встречи в Париже!

Чьи блины вкуснее?

Велика и раздольна Масленица. Один из немногих языческих праздников, принятый православной культурой на Руси. Можно в этот праздник есть масло и масляные изделия, посему в таком почете блины. Целую неделю празднуется Масленица, совмещаясь с православными праздниками, заканчиваясь Прощеным воскресеньем с самым пышным пиршеством в ознаменование радушия, благодарности, великодушия и примирения.

Собрались однажды накануне Масленицы хозяюшки с одной улицы: Малашка, Дуняшка и тетка Ефросинья. И давай хвалиться, у кого блины вкуснее, слаще да нажористей. До того доспорили, что поругались.

Тут бабуля древняя с полатей прокряхтела:

– Что ж вы, бабоньки, вусмерть ругаетесь, подите да делом докажите, кто лучшая стряпуха. Нонче ярмарка будет праздничная. Вот и напеките блинов да продайте их. У кого торговля лучшая будет, да прибыток больше – того блины и вкуснее.

Переглянулись хозяюшки и согласились с бабушкой.

Настал день ярмарки, пришли хозяюшки Малашка да Дуняшка со своими блинами на праздник, разложили товар, начали торговать.

У Малашки блины пышные да румяные. На сливочках и сметане замешаны. Съешь один такой да наешься сразу.

У Дуняшки ажурно-дырчатые, на простокваше с кипятком заварены. Нежные блинчики, во рту тают.

А где же тетка Ефросинья?

Вот же она бежит, да не одна, а с гармонистом местным Ерошкой.

Поставила прилавок Ефросинья, разложила товар, а гармонист как заиграл веселые плясовые. Народ как услышал да как побежал к тетке Ефросинье блинцов ее отведать.

Стоят поодаль два коммерсанта местных да переговариваются:

– Глянь, какой хороший маркетинговый ход тетка придумала, чтобы народ привлечь.

– Да-а, аудиоконтент всегда хорошо работает в подобных ивентах.

А тетка Ефросинья знай себе нахваливает свои блины, да не просто словами, а прибаутками:

– Душа моя масленица,

Перепелиные твои косточки,

Бумажное твое тело,

Русская коса, красная краса,

Сладкая речь, сахарные уста,

Тридцати братьев сестра,

Сорока бабушек внучка,

Трех матерей дочка,

Ясочка, ты же моя перепелочка.

На масленой повеселись, да блинком угостись! А налетай на блинчики всяк, кто пришел. Масленица без блинов, что именины без пирогов! Блинцы, блинчики, блины, как колеса у весны!

Развеселился, раззадорился народ от таких слов, как налетел на товар. Берет – цену не спрашивает.

Коммерсанты продолжают комментировать сие действие:

– Это «репрезент» называется – чтобы товар лицом показать.

А тетка Ефросинья к каждому подход свой проявляет. Деткам с вареньицем малиновым и повидлом яблочным блинчики предлагает, девкам красным с медком и орешками, мужикам с мяском и лучком обжаренными, да рыбкой соленой: селедочкой, семужкой и белорыбицей.

Да все приговаривает: «Блин не клин – брюха нет расколет!»

Народ на месте кушает да с собой берет.

Коммерсанты наблюдают: «Сие, дескать, уникальное торговое предложение да персональный подход».

А гармонист Ерошка наигрывает плясовые. Девки хороводы завели, парни подхватили плясовые. Набегались, наплясались да за новой порцией блинов пошли.

Малашку да Дуняшку зависть взяла. Покупатели от них убежали прямо к веселому прилавку тетки Ефросиньи. Решили они торговлю ей испортить.

Взяли они на пробу ее блинов, да давай прилюдно плевать по сторонам:

– Тьфу!

– Тьфу!

– Блины-то кислые!

– Тесто-то старое!

А Ефросинья смеется:

– Воровать – не блины продавать! Блин брюху не порча.

Коммерсанты смеются:

– А вот и обработка возражений.

Наторговала Ефросинья вдоволь, хорошую прибыль получила, народ повеселила да накормила и соседок проучила.

Даже наши коммерсанты за блинцами подошли к ней. Ели да нахваливали:

– Хорошая, тетка, ты продавщица! Душевная, аж денежки отдавать – одно удовольствие.

Я тоже там была, под гармошку плясала и блины тетки Ефросиньи едала. А Малашкины и Дуняшкины – даже не попробовала.

Сочинение

Чижиковы собрались всей своей большой семьей за ужином. Сели вокруг круглого дубового стола, застеленного белоснежной скатертью с кружевными салфетками, которые были к Новому году связаны бабушкой Машей. Расставили тарелки и чашки. Мама Лена поставила на стол блюдо с ароматной, румяной запеченной курочкой. Разложила по тарелкам вареный картофель, щедро посыпанный укропом и политый подсолнечным маслом. Предложила всем по кусочку хлеба. Папа Миша разрезал курицу и положил каждому по порции на тарелку, рядом с дымящейся картошечкой. Дедушка Ваня свернул газету, которую он читал перед этим, и довольно потер руками.

– Та-ак, все в сборе? А где же Вовка?

– Я здесь! – из-под стола выполз мальчишка лет десяти, который все это время прятался под столом от дедушки.

– Теперь все здесь, – сказала мама Лена и, закончив с сервировкой, села за стол.

Минут пятнадцать семья ужинала молча.

– Очень вкусно! – сказал Вовка, доев куриную ножку. – А что на сладкое?

– Сейчас, все доедят – и будем пить чай с пирогом, который бабушка испекла.

– Ура! – обрадовался Вовка. Он знал, что бабушкины пироги – самый лучший десерт. Даже вкуснее магазинных тортов и пирожных.

– Как в школе дела, Вовка? – спросил дедушка Ваня.

– Пока хорошо.

– Что значит «пока»? – удивился дедушка.

– Может, будет двойка.

– За что?

– За сочинение. Нам задали написать за выходные, а я не написал.

– Так напиши! – включилась в диалог бабушка Маша.

– Неа. Не могу.

– Почему? – поддержала беседу мама Лена.

– Я не знаю, что написать. Тему задали сложную.

– Что за тема? – поинтересовался папа Миша.

– «Двести лет тому вперед».