Сказки для уже больших

– Для чего ты копишь деньги, которые зарабатываешь пением?

– Часть денег я оставляю на жизнь. Париж дорогой город. Вторую часть отсылаю моим родителям. Они живут в маленькой деревне. Я у них поздний ребенок. Сейчас они на пенсии. И не могут содержать большое фермерское хозяйство. Вот я им и помогаю.

Они перекидывались вопросами и ответами довольно долго, узнавая друг о друге все больше и больше, пока Жак не спросил:

– А ты придешь ко мне в гости, если я тебя приглашу?

– Только при одном условии… – таинственно улыбнулась Жизель.

– Каком? – заинтересовался Жак.

– Если ты хорошо целуешься! – выпалила Жизель.

Жак притянул ее к себе. Их губы встретились, и он поцеловал ее так нежно и страстно, что у девушки застучало сердечко, как пойманная бабочка. Потом эта бабочка перелетела в область живота и затрепетала крылышками вместе с целым роем бабочек.

Так они поняли, что это любовь.

***

Приближалось Рождество. Месяц назад Жизель переехала жить к Жаку в пентхаус на Елисейских полях. Вечерами они гуляли вдоль Сены и целовались под плеск воды в реке. По утрам они завтракали в маленьких кофейнях и ели нежные блинчики с шоколадом или круассаны. И снова целовались под аромат крепкого остывающего кофе.

Как-то вечером влюбленные наряжали рождественскую елку. Жизель, стоя на стуле, потянулась кверху, чтобы повесить шарик на ветку. Вдруг голова у нее закружилась, в глазах потемнело и она упала прямо в руки к Жаку.

Очнулась Жизель в реанимации. Она была подключена к разным пиликающим и мигающим аппаратам. Рядом в кресле, укрывшись медицинским халатом, спал Жак. Девушка пошевелилась, Жак вздрогнул и проснулся.

– Милая! Как ты? – он бросился к ее постели.

– Тошнит немного. Что произошло? Почему я здесь? – спросила Жизель.

– Пока неизвестно. Ждем результатов анализов. Ты упала в обморок, и из носа у тебя пошла кровь. Я очень испугался за тебя. – Жак взял ее за руку и поцеловал тонкие пальчики девушки. – Ты хочешь что-нибудь?

– Воды хочется.

Жак нажал кнопку вызова медсестры.

Пожилая африканка заглянула в палату. Через минуту она вернулась со стаканом воды. За ней шел седой мужчина – доктор Себастьян Лабель.

Месье Лабель присел на краешек кровати и внимательно посмотрел на Жизель. После формальных расспросов о самочувствии доктор повернулся к Жаку и спросил:

– Вы ее родственник?

– Я ее жених, – ответил Жак.

Врач снова повернулся к Жизели и с улыбкой спросил:

– Когда у вас свадьба?

Жизель замерла от неожиданного вопроса.

– Мы запланировали на май! – ответил за нее Жак.

– Что ж, на май, так на май, – пробормотал Лабель, встал и стремительно вышел из палаты. Жак пошел вслед.

Доктор ждал его в коридоре.

То, что услышал от него Жак, было чужим, нелепым. Не про его Жизель и не про них. Страшные фразы: «она не доживет до мая», «шансов почти нет», «нужен донор костного мозга», «сообщите родителям» возвращали ему сознание, но дальше мозг снова отказывался воспринимать речь доктора адекватно. Отныне в их жизнь вошел неумолимый диагноз «рак крови».

Так они поняли, что такое горе.

***

Жизель отпустили домой, выписав лекарства. Она подписала заявку на поиск донора костного мозга и готовилась к операции. Вся ее жизнь превратилась в ожидание сигнала с пейджера, который должен был просигналить, когда найдется донор.

Жак первый сдал анализы, но как донор он не подошел. Проверили всех ближайших родственников – никакого результата. Все ждали чуда. Жизель уже не ходила так часто на прогулки. Но когда наступила весна, она попросила Жака отвести ее в Люксембургский сад. На ту самую аллею, где они познакомились. Девушка прихватила с собой гитару. Присев на бетонный забор, она перебирала струны и вспоминала, как была счастлива здесь прошлой весной.

– А ты действительно хотел, чтобы мы поженились в мае? – спросила вдруг Жизель своего любимого.

– Так и будет, – уверенно ответил он. – Я уже обо всем договорился и записался на май.

– С кем договорился? – удивилась Жизель.

– С ним… – и Жак указал пальцем на небо.

– Тогда я тоже хочу с ним договориться, – улыбнулась девушка и запела под гитару:

– В мае природа становится краше.

Что я сделаю? Угадай!

Я позвоню твоей секретарше

Записаться к тебе на май!

Светит весеннее солнце так нежно,

Только ты себя не ругай,

Что распорядился судьбой так небрежно,

Записав нашу свадьбу на май.

Пусть цветочки цветут и щебечут птицы,

Но я буду с тобой, так и знай.

Я в блокноте своем листаю страницы…

Записать тебя, милый, на май?

После этого вечера Жизель выбрала дату свадьбы, записалась к парикмахеру и визажисту, заказала ресторан, выбрала меню. Договорилась с портнихой о пошиве свадебного платья. В общем, она самозабвенно начала готовиться к майской свадьбе. И через неделю такой активной подготовки прозвучал сигнал пейджера – донор нашелся.

Так они поняли, что такое надежда.

***

Очнувшись, Жизель поискала глазами вокруг. Никого, только белое пространство вокруг и свет впереди. Яркий, теплый, перламутровый и манящий свет. В ушах звонкий нежный голосок пел: «Запишите меня на май… Запишите меня на май…»

Жизель посмотрела вниз. Она стояла на облаке, а внизу был Париж. Расцветали каштаны, серебрилась в солнечных бликах Сена, распускались молодые ароматные листочки на деревьях в Люксембургском саду. Жизель облетела несколько раз на облаке Эйфелеву башню, пролетела над Монмартром, и в этот момент ее сильно встряхнуло, потом еще раз. И она полетела камнем вниз.

Вновь открыв глаза, Жизель увидела синие, полные слез глаза Жака.

– Ты вернулась… – прошептал он.

Жизнь продолжалась.

Так они встретились, чтобы больше не расставаться.

Дорога в рай

Веркширский лес, окутанный густым молочным туманом, скрыл всадника от преследователей. В тишине раздавался только звучный топот копыт его лошади и рассыпался эхом среди голых ветвей деревьев. Теплый плащ, согревавший путника, но предательски оставлявший клочки ткани на острых ветках, был давно уже сброшен, и Эдвард продолжал путь в батистовой белой рубашке. Тело прикрывала плотная кожаная жилетка, в нагрудном кармане которой хранился заветный миниатюрный портрет той, из-за кого он оказался предан и гоним, как опасный зверь. Темные дорожные штаны обтягивали крепкие и стройные ноги, обутые в высокие сапоги. На левом бедре в такт галопу лошади бряцала фамильная шпага, украшенная драгоценными камнями. Длинные каштановые волосы были перехвачены на затылке лентой. Эдвард едва успевал уворачиваться от веток, преграждавших его путь, иногда прикрывая светло-зеленые глаза рукой, облаченной в кожаную перчатку.

Дорога перешла в узкую, поросшую мхом тропу. Юноша пришпорил лошадь, дав ей сигнал, что надо нестись во весь опор. Бег по мшистой дороге стал тише, и пока была такая возможность, Эдвард решил ей воспользоваться, чтобы оторваться от погони и запутать следы.

Лес постепенно превратился в перелесок, туман рассеялся и перед всадником предстал большой величественный замок. Юноша постучал в ворота, и без лишних вопросов с другой стороны они открылись, пропуская его внутрь. Проехав вперед, Эдвард услышал, что так же безмолвно стражники закрыли за ним ворота.

***

Эдвард спешился, взял лошадь под уздцы и, оглядываясь, отправился по внутреннему двору. Его поразило безмолвие вокруг. Слуги перемещались, выполняли свою работу, но делали это молча. И старались не встречаться глазами с путником.

Вдоль стен замка располагалось несколько деревянных дверей. Одна из них открылась, и в проеме показался пожилой мужчина, одетый в черный камзол. Он поманил рукой юношу и скрылся во тьме замка.

Эдвард привязал лошадь к столбику около двери и переступил порог. Он прошел по темному коридору, ориентируясь на звук шагов. Постепенно тьма коридора стала рассеиваться, и Эдвард очутился в комнате. Вдоль стен стояла деревянная, довольно простая мебель, в большом камине горели дрова. Центр комнаты занимал большой обеденный стол. Возле него в кресле с высокой спинкой сидела худощавая бледная дама. Рыжие пышные волосы, в которых проглядывала седина, были собраны на затылке и заколоты черным блестящим гребнем. Черное длинное платье полностью скрывало тело от горла до запястий. На груди висел крупный овальный медальон. Больше никаких украшений на этой даме не было.

– Добрый день, сударь, – сказала дама, вставая с кресла. – Мне сообщили о вашем визите. Но мы не знакомы.

Она оказалась очень миниатюрной, и, даже поднявшись во весь рост, продолжала смотреть на юношу снизу вверх.

– Я – герцогиня Матильда Рэй. Кто вы и почему посетили мой дом?

– Эдвард Флетчер. Слуга ее величества… Бывший слуга… – произнес молодой человек. – Его величество очень подозрителен и решил, что его супруга изменяет ему. Поэтому я вынужден был оставить двор.

– Вы в опале? За вами погоня? – она щелкнула пальцами, и из темноты возник все тот же старик-слуга, который привел Эдварда в эту комнату. Она хлопнула в ладоши, и старик, поклонившись, снова удалился.

– К сожалению, похоже на то. Я умоляю вас не выдавать меня. Я вправду невиновен. – проговорил Эдвард.

– Вы предлагаете мне ослушаться приказа короля? – спросила с едва заметной улыбкой герцогиня, медленно приближаясь к Эдварду. – Вы хотите сказать, что такой очаровательный юноша не виновен в том, что привлек внимание королевы и вызвал гнев короля? Не виновен, что ввел ее величество в искушение прелюбодеяния? Вы великий грешник, милорд! И вам необходимо покаяние…

– Вы правы, герцогиня. Если бы я знал, что так все обернется… Я бежал бы от двора гораздо раньше. А теперь я готов молить Господа о прощении день и ночь, лишь бы спасти свою душу.

– Я тоже буду молиться за вас, Эдвард. Мы вместе помолимся, – произнесла герцогиня, придвигаясь к нему вплотную. – Вам не стоит беспокоиться о погоне. Вашу лошадь уже вывели за ворота и отправили в другую сторону, чтобы сбить с вашего следа. Вы можете остаться здесь, сколько захотите. Однако не раньше, чем вы исполните одно мое желание…

Сердце Эдварда забилось сильнее. Неужели ему придется ублажать эту даму, годящуюся ему в матери?

– Вы разрешите моему художнику написать ваш портрет, – развеяла его страхи леди Матильда, делая шаг назад и загадочно улыбаясь. – А между делом предадимся истовым молитвам за спасение вашей души.

– Как вам будет угодно, миледи, – ответил Эдвард с поклоном и облегчением.

***

Эдварду была предоставлена скромная комната, скорее походившая на монашескую келью. Из мебели были только кровать и пара стульев. Вместо постели – тюфяк из мешковины, набитый соломой. Вместо одеяла дырявое покрывало.

Но молодой мужчина и этому был рад. Все лучше, чем болтаться на виселице под окнами его прекрасной королевы.

Между завтраком и обедом юноша, облачившись в камзол герцога, позировал в мастерской местному молчаливому, хмурому художнику. Как выяснилось позднее, художник был немым, как и все остальные слуги. Между обедом и ужином Эдвард ходил в часовню, предложенную хозяйкой, где в одиночестве усердно молился и бил поклоны за спасение своей души.

Завтракал и обедал Эдвард тоже один скромной похлебкой или кашей. Но на ужин герцогиня приглашала его за свой стол. И хотя стол хозяйки замка был ненамного богаче его, все же во время ужина предлагались птица или рыба и бокал вина.

– Как продвигается ваш портрет? – поинтересовалась Матильда как-то за ужином.

– Насколько я могу судить, половина пути пройдена.

– Вам нравится позировать? Осознавать, что вас внимательно разглядывают? – поинтересовалась герцогиня, протягивая юноше кусочек пирога.

– Это весьма скучное занятие, – ответил Эдвард. – Мне приходится несколько часов стоять неподвижно. У меня затекает все тело и потом требуется хорошая разминка, чтобы восстановить кровообращение. Так что это не мой кусок пирога.

И он жестом показал, что не хочет предложенный пирог.

– Как же вы разминаетесь? – продолжала интересоваться герцогиня, придвигая Эдварду чашку чая.

– Я упражняюсь в фехтовании и делаю зарядку, – ответил он. – Так что вот «моя чашка чая».

Молодой человек принял чашку от герцогини и отпил глоток.

Матильда улыбнулась.

– Эдвард, друг мой, продолжаете ли вы посещать мою часовню, чтобы молиться?

– Конечно, герцогиня, я усердно молюсь, как и было решено…

– Если вам угодно, мы могли бы помолиться сегодня вместе. Я подготовила отрывок на странице 137, мне кажется, он весьма уместен… – и Матильда протянула ему маленькую Библию в мягком кожаном переплете.

– Я буду рад такой компании, миледи, – ответил юноша.

– Матильда… Вы можете называть меня по имени. Мы же друзья? – сказала герцогиня и ласково погладила Эдварда по руке, передавая Библию.

Он сделал вид, что не заметил этого касания, и улыбнулся ей:

– Безусловно, Матильда.

***

С тех пор Эдвард и Матильда посещали часовню вместе. Они выбирали отрывки из Библии, чтобы прочесть их совместно перед распятием. Во время молитвы они находились довольно близко друг к другу. Их запястья соприкасались, дыханье соединялось, волосы переплетались. Погруженный в молитву, Эдвард не замечал этой близости. Матильда же, наоборот, ловила его взгляд, придвигалась ближе и всячески старалась спровоцировать юношу на ответные действия.

Они вместе гуляли по парку близ замка, обсуждали церковные писания, и посещали мастерскую художника уже вдвоем. Эдварду уже было не так скучно проводить это время. Матильда развлекала его беседами.

Однажды во время сеанса рисования она подошла к молодому мужчине, чтобы поправить перевязь шпаги у него на груди, и нащупала выпуклость в его нагрудном кармане. Ничего не сказав, Матильда вернулась на свое место.

Однако тем же вечером она незаметно прокралась в комнату Эдварда. На спинке стула висела его кожаная жилетка. Рука герцогини скользнула внутрь кармана, нащупала округлый предмет и достала его. Ее лицо перекосилось от злобы. На ладони лежал миниатюрный портрет королевы, который Эдвард так и не смог, выбросить.

За ужином Матильда была грустна и рассеяна. Эдвард же, напротив, был словоохотлив и весел. Его не тяготило больше общество герцогини, напротив, ему было интересно и приятно с ней. Дружба с богатой и образованной дамой льстила ему, и он гордился тем, что она к нему расположена.

– Портрет уже окончен, – сказал Эдвард. – Вам будет угодно его посмотреть? Может, посетим мастерскую?

– Нет, Эдвард. Я прикажу, чтобы его принесли сюда после ужина.

И действительно, через полчаса в обеденном зале появилась картина, уже вставленная в раму. От нее еще пахло свежей краской, но в целом портрет был готов.

На фоне бирюзовой драпировки стоял красивый и мужественный зеленоглазый юноша с распущенными длинными каштановыми волосами. Белоснежный кружевной воротничок рубашки оттенял чуть смуглое лицо с открытым лбом, прямым носом и чувственными губами, сложенными в едва заметную мечтательную улыбку.

На нем был камзол темно-синего бархата с ярко-желтой перевязью фамильной шпаги. Лучезарный взгляд был направлен прямо на зрителя и, казалось, заглядывал в его душу.

– Эдвард, это прекрасно… – шепотом вымолвила герцогиня. – Такой взгляд, такое одухотворенное лицо… О чем ты думал, когда рисовали твой портрет?

– Матильда, я думал о своей любви к богу, о спасении своей души, о рае, куда она стремится.

– Какой вы светлый и чистый юноша, Эдвард! – воскликнула Матильда. – Мне нужно молиться на вашу святость.

Она стремительно приблизилась к нему, положила руки ему на грудь. Их губы оказались так близки, что юноша не выдержал и поцеловал их. Их поцелуй длился несколько секунд, но обоим показалось, что прошла целая вечность.

Внезапно Матильда отстранилась, подняла на него глаза и выдернула из волос черный гребень, скреплявший прическу. Пышные рыжие волосы рассыпались по ее плечам… Эдвард с восторгом смотрел на преобразившуюся Матильду. Ее голубые глаза сверкали, грудь часто вздымалась под платьем, губы манили к новому поцелую. Она снова подошла к молодому человеку и выхватила из его нагрудного кармана портрет.

– О, а малыш-то не такой уж святой! – воскликнула она, показывая ему свою находку. – Душа ваша не так уж чиста, милорд. Ваши мысли и поступки похотливы и развратны. И вот тому доказательство. От таких трофеев в вашем положении стоит избавляться сразу же, как запахло жареным, однако вы этого не сделали. При этом продолжали обращаться к богу, делать вид, что увлечены молитвами, а заодно и мне морочили голову. Но я не позволю вам совратить мою душу и знаю, как спасти вашу…

Она подняла руку с черным гребнем и полоснула стальными зубцами по горлу юноши. Багровая кровь чавкающим фонтаном вырвалась из раны. Эдвард попытался заткнуть его, схватившись руками за горло. Но взгляд его померк, и юноша завалился в конвульсиях прямо на пол обеденного зала.

Матильда взяла кубок со стола и наполнила его кровью, бьющей из шеи Эдварда. Стоя над остывающим юношей, она выпила кубок до дна. И ее бледная кожа разгладилась и посвежела, засияв как фарфор, а седина исчезла вместе с морщинами и выступающими венами на руках. Она рванула на груди платье. Пуговицы со стуком поскакали по полу. В вырезе показалась девичья упругая грудь, высоко вздымающаяся при дыхании. Она поставила кубок на стол, щелкнула пальцами, и в дверях появился старый слуга. Она указала взглядом на труп. Слуга молча взял Эдварда за ноги и выволок из комнаты.

Перед помолодевшей Матильдой остался только портрет зеленоглазого мужчины, законченный художником сегодня.

Она взяла картину, подошла к дальней стене, завешенной гардиной, и откинула драпировку. Ее взору предстала стена, напоминавшая алтарь. На сером камне висели картины прекрасных мужчин в синих камзолах на фоне бирюзовой драпировки. Она прошлась ласковым взглядом по каждому из портретов и повесила на пустующий крюк, торчавший в стене, портрет Эдварда.

Затем Матильда сложила руки, упала на колени перед портретами, закрыла глаза и начала шептать молитву. Закончив, она открыла глаза. Поднялась с колен, посмотрела на портрет Эдварда еще раз и произнесла:

– Да пребудет с вами бог, мой друг. Пусть ваша душа будет счастлива, что покинула земной ад и пребывает в раю.

С этими словами она улыбнулась и опустила драпировку.

Слава Богу. Пока ей не нужно томиться в ожидании случайного путника.

"Снегодня, папа, ты опять мне снился…"

Здравствуй, папа.

Вчера был Новый год. Еще один мой одинокий Новый год. Вот уже пять лет, после смерти мамы, я встречаю его одна. И знаешь, я даже рада. Нет лишнего шума, суеты, споров. Нет кучи алкоголя и пьяных драк, сломанной мебели и разбитой посуды.

У меня не было ни одного подобного Нового года, но мама всегда довольно живо и ярко рассказывала эти эпизоды из своего детства. Казалось, она только что пережила эти сцены – настолько они были реалистичны, – когда предостерегала меня от неосторожных шагов.

Она рассказывала, как ее папа, то есть мой дедушка, каждый день наливался водкой и бил ее маму, то есть мою бабушку, кулаками в живот, по спине, по лицу… Как он гонял своих детей, а те прятались по углам, тряслись от страха и плакали, пока их избиваемая мама кричала от боли и ужаса. Не знаю, смогла бы я пережить такое и остаться нормальным человеком. А вот моя мама – осталась, но всю жизнь боялась повторения таких отношений в своей жизни. Поэтому я не осуждаю ее за то, что она тогда не стала бороться за ваш брак и возвращать тебя.

Папа, я всегда знала, что ты где-то есть. Что ты не разведчик, не летчик-испытатель и не космонавт. Что ты не выполняешь где-то ответственное государственное задание, а просто когда-то ушел от нас.

Сначала я во всем винила себя. Может, это я была такой плохой и неподходящей дочерью, что ты не остался со мной? Может, если бы меня не было, ты и мама были бы счастливы друг с другом? Я смотрела на твою единственную фотографию, где ты стоишь на обрывистом берегу реки со мной на руках, и не могла понять, что тебе во мне не понравилось. Но мама говорила, что дело не во мне, а в том, что ты тогда был молод, испугался и не захотел брать ответственность за жизнь и судьбу семьи.

Потом я очень хотела, чтобы у меня был папа – хоть какой-нибудь. И я со слезами уговаривала маму снова выйти замуж. Но она утверждала, что папа нужен самый лучший, а не «лишь бы какой». И действительно, она встречалась подолгу с несколькими мужчинами. Но у меня с ними отношения не складывались, у мамы тоже, и мужчины исчезали из нашей жизни так же внезапно, как появлялись. Я даже не успевала к ним привыкнуть.

Мама рассказывала, что ты исчез неожиданно, практически сбежал, прихватив все свои вещи. От тебя осталась только та фотография и опасная бритва в ванной.

Мне всегда было интересно, папа, думаешь ли ты обо мне, вспоминаешь ли? Было бы тебе интересно меня увидеть, встретиться, узнать, чего я достигла в жизни?

Прогуливаясь по парковым дорожкам, посещая театры и мероприятия, я представляла, как было бы здорово, если бы ты шел со мной рядом. У нас были бы свои секреты, свои тайные знаки. Ты дарил бы мне игрушки и пустяковые подарки, но я бы ими очень дорожила, как большими сокровищами.

Потом я выросла, и в моей жизни появился парень. Он был особенный и очень хороший. Он говорил, что любит меня. Но я не была уверена, что он будет меня любить всегда. Вдруг он меня бросит? Я не хотела наступать на те же грабли, что моя мама, и чтобы мои дети так же страдали. Я сама ушла от него. Потом были еще парни, но с ними всеми было так трудно строить отношения, так сложно было понять, действительно ли я им дорога. Мне проще было расстаться, чем во всем этом разбираться.

Как бы я хотела, пап, чтобы ты мне в те моменты подсказал и помог узнать, что творится в головах мужчин, которые меня окружают, ухаживают за мной, спят со мной… Но ни один так и не позвал меня замуж и не предложил построить семью.

Однажды я узнала, что беременна. Мои подруги так радовались, когда узнавали о том, что станут мамами. А мне стало страшно! Вот сейчас у меня появится ребенок, и отец его откажется от ответственности. Нет! Я не готова была пережить эту трагедию еще раз. Я спасла от этой судьбы и ребенка. Тот парень так и не узнал, что мог бы стать отцом. А мне в больнице сказали, что я больше никогда не стану матерью.

Тогда, на грани нервного срыва, я впервые обратилась к психологу. Она мне посоветовала написать тебе письмо и рассказать обо всем, что у меня на душе. А еще она посоветовала простить тебя. Папочка, но мне не за что было тебя прощать. Я всегда любила тебя, а не злилась. Но письмо написала. Это было 174 письма тому назад. Именно тогда ты начал мне сниться. Ты приходил во сне и молчал. Я задавала тебе вопросы, брала тебя за руку, заглядывала в глаза. Но ты на меня не смотрел. Стоял на обрыве и смотрел вдаль.

Зато, папа, мне удалась карьера. Я закончила известный вуз и пошла работать по специальности. Работала много, поэтому меня и стали продвигать по службе. Сейчас я заместитель директора в одной очень известной компании. У меня совершенно не остается времени на свидания, друзей, личную жизнь. Но у меня много командировок и я много путешествую. Да, папа, я живу не так, как мама. Меня никто не бросит и не оставит одну с ребенком. Мне не нужно экономить деньги на всем, лишь бы хватило на жизнь. У меня есть все, что мне нужно. И я счастлива! И спасибо тебе – ведь если бы ты тогда не преподнес мне урок, возможно, жизнь моя сложилась иначе.

Папа, ну кого я обманываю. Прости за предыдущий абзац. Мне плохо, плохо без тебя, плохо в полном одиночестве. Однажды я заявила маме, что хочу тебя разыскать. Она спросила: «А ты уверена, что не разочаруешься от встречи и того, что узнаешь?» Я не была уверена, но все же начала поиски. Это было непросто. Общих знакомых у вас с мамой было немного, но я подключила все влияние и все связи. Мои связи привели на твою могилу. Твои родственники рассказали, что ты много пил, особенно последние годы. Семьи ты так и не завел. И сидя около твоей могилы, я разревелась, как маленькая девочка.

Мне было горько, что тебя больше нет, что я не успела с тобой познакомиться и рассказать, что люблю тебя.

Что хочу, чтобы ты для меня был хотя бы другом, если не отцом.

Что так много времени утекло, как песок сквозь пальцы, а ты не наставил меня на правильный путь, когда мог бы.

Что мне не удалось спасти тебя от одиночества и зависимости.

Маме я ничего не рассказала. Она тогда уже болела, и я решила не волновать ее. А ты продолжал мне сниться. Только теперь ты начал со мной разговаривать. У тебя приятный голос. Очень ласковый. И ты больше не стоишь на одном месте. Мы с тобой гуляем по городу, заходим в кафе, много смеемся. У тебя обалденное чувство юмора. Иногда мне даже просыпаться не хочется, потому что во сне мне веселее и интереснее, чем наяву.