Бунтари целуют отчаянно

Ани.

Я увидел её, когда мы подходили к колледжу. Она стояла у входа, поправляя перчатки. На ней было чёрное пальто, которое облегало её фигуру так, что я невольно засмотрелся. Рюкзак, туфли на низком каблуке, и то самое чёрное платье, которое она носила вчера.

– Эй, Макс, – Витька толкнул меня локтем. – Ты чего, влюбился?

– Заткнись, – я отмахнулся, но уже не мог отвести взгляд.

Она повернулась, и наши глаза встретились. На секунду я почувствовал, как что-то ёкнуло внутри, но тут же заглушил это сарказмом.

– Ну что, принцесса, – я подошёл к ней, засунув руки в карманы. – Опять решила устроить показ мод?

Она посмотрела на меня так, будто я был очередной проблемой, которую она не планировала решать.

– Макс, – она вздохнула. – Ты когда-нибудь думал о том, чтобы просто промолчать?

– Нет, – я усмехнулся. – А ты когда-нибудь думала о том, чтобы перестать быть такой… идеальной?

Она фыркнула и пошла в колледж, а я последовал за ней, чувствуя, как Витька и Гном хихикают у меня за спиной.

В классе я сел за свою парту, плюхнувшись на стол, поздоровавшись со своими парнями в классе. А вот Лехе дал подзатыльник, потому что он был олухом. Да и это было очень весело, Леха не обижался. Напротив, ему нравилось, что на него обращают внимания все, даже пускай, тами методом. Аня уже сидела, доставая учебники, и я не удержался, чтобы не подколоть её.

– Ну что, принцесса, – я наклонился к ней, понизив голос. – Готовы к очередному уроку скуки?

Она не подняла глаза.

– Если ты сейчас не замолчишь, я тебя прибью.

– О, угрозы, – я притворно испугался. – Ты становишься всё более похожей на меня.

Она толкнула меня локтем в бок, и я засмеялся, хотя внутри что-то ёкнуло.

Весь урок я пялился на то, как Аня сосредоточенно записывает определения за учителем в тетрадку. Как пристально смотрит на интерактивную доску. Ее профиль казался мне идеальным, настолько идеальным, что перехватывало дыхание.

Ее почерк, повадки, ответы, одежда – все было идеальным.

– Эй, московская! – не выдержал я, придвигаясь ближе. Я заметил, как Аня немного вздрогнула. Она скосила на меня свои идеальные глаза, в которых тут же заплясали смешинки.

– Опять ты со своими подколками, – прошептала она, но в её голосе не было и тени раздражения. Я наклонился ещё ближе, почти касаясь её уха:

– Просто не могу оторвать глаз от твоей идеальной физиономии. Это что-то типа болезни, наверное.

Учитель бросил на нас строгий взгляд, и я сделал вид, что усердно записываю в тетрадь. Но краем глаза заметил, как Аня пытается сдержать улыбку.

Когда учитель вызвал её к доске, я чуть не подавился от волнения.

Она отвечала блестяще, как всегда, но вдруг запнулась на каком-то термине. Я быстро черкнул ответ на листочке и поднял над головой. Класс захохотал.

– Воронок, вы тоже хотите выйти к доске?

– Нет, это просто помощь зала, – ухмыльнулся я.

Аня старалась держаться холодно, но её щёки слегка порозовели.

– Спасибо, – одними губами произнесла она, возвращаясь на место.

– Не за что, московская, – прошептал я в ответ. – Хотя за такое можно и номер телефона отдать.

Она закатила глаза, но я заметил, как её пальцы на секунду сжали мой листочек с ответом.

– Даже не думай, – сощурила она глаза и меня это.. задело. Все девчонки были готовы отдать мне свои номера телефонов, а эта московская… Она не такая.

– В групповой чат тебе все равно придется зайти, принцесса. Или высокомерие обивает порог двери?

Аня ничего не ответила, просто сделала вид, что не слышала моих слов. А пока я просто наслаждался тем, как она записывает в тетрадь, как её волосы слегка колышутся при каждом движении, как она иногда бросает на меня эти свои особенные взгляды – будто знает какую-то тайну, которой не хочет делиться.

И пусть весь мир подождёт.

У нас с ней есть своя особенная химия, которая делает каждый урок незабываемым.

Глава 3

Аня Воронцова

Столовая пахла, как будто здесь десятилетиями варили гречку на пару с отчаянием. Я сидела в углу, ковыряя вилкой в «рагу по-домашнему» – блюдо, явно созданное тем, кто ненавидит и дома, и рагу. Рядом скрипели пластиковые стулья, а за соседним столом первоклашки сражались компотами, как мечами. Идеальное место для медитации, если твоя цель – возненавидеть человечество.

Три дня в этом колледже, и я уже научилась распознавать фальшивые улыбки за несколько метров.

Первой подошла Дашка – высокая девчонка с розовыми волосами, собранными в два «спутника» над ушами. На футболке кричало «Я ❤️ Котиков», хотя её глаза говорили: «Я перегрызу глотку за последний чизкейк».

– Привет, новенькая! – упала она на стул напротив, размахивая йогуртом. – Ты ж из Москвы? Правда, что там в метро золотые унитазы?

За ней пристроилась Лера – миниатюрная брюнетка с кукольными ресницами и взглядом, острым как лезвие. В руках она держала блокнот с наклейками «Харли Квинн».

– Не слушай её, – сказала Лера, прищурившись. – Она просто хочет, чтоб ты её в столицу взяла. А я вот… – девушка наклонилась ближе, – …хочу знать, правда ли ты сбежала от парня, как все шепчут?

Компот в моей глотке стал кислее.

Спасибо, мама, за сарафанное радио.

Хотя, если быть честной, то это не такая уж и новость, если сплетня поплывет по нужным каналам, а у матери их хоть отбавляй.

– Сбежала? – сделала я невинное лицо. – Нет, просто решила, что здешние романтики более… аутентичные. – Кивнула в сторону окна, где Марк, прислонившись к стене, поджигал зажигалкой меню дня.

Дашка фыркнула:

– О, Воронов? Не лезь, он типа опасный. Хотя… – она задорно хихикнула, – если любишь плохих парней…

– Вообще, Воронов полнейший идиот, – перебила Лера Дашу. Мне так-то было все равно, кто здесь плохой, а кто хороший, потому что я имела свою голову на плечах. – Хам, бунтарь, который стоит на коммиссии… из неблагополучной семьи.

Даша поменялась в лице. А вот этого я не знала.

– Что значит из неблагополучной семьи?

Лера закатила глаза.

– Ой, ну да, прости. Вы же, московские, все в золоте купаетесь!

– Че ты дерзишь? – пнула в бок Дашка Леру. Вторая засмеялась.

– Прости. Просто неблагополучные семьи – это когда в семье все плохо, ну, типа знаешь, нет одного родителя, а второй пьет, или оба пьют, или так, что родителям плевать на детей…

– Поэтому Воронов плохой?

– Именно… Но знаешь, – Дашка облизала губы и перекинулась через стол ко мне, – говорят, Воронов очень горячий, несмотря на то, что плохиш.

– Плохиш? – перебил голос за моей спиной. Я даже вздрогнула от него. Макс швырнул на стол подгоревший бумажный стакан и уселся рядом так близко, что нашёл мою коленку под столом. – О чем вы тут треплетесь, а?

Я заметила, что девушки и впрямь боятся Вороного.

А еще, что половина колледжа просто сохнут по нему, и это было оправданно. Несмотря на всё то, что вытворял Воронов, он оставался чертовски харизматичным. И наглым, но в меру.

А теперь, узнав, что он был из неблагополучной семьи, я догадываюсь, почему он себя так ведет день изо дня.

– Тебя это не касается, Воронов! – фыркнула Дашка.

Макс так соблазнительно усмехнулся кончиками губ, что по моей спине пробежал холодный пот. Я поторопилась отвернуться, хотя чем дольше мы сидели за одной партой, тем быстрее я привыкала к его обольщению, которое так и пестрило в разные стороны.

– Мне с Воронцовой нужно поговорить, – Макс вытащил из-за пазухи куртки яблоко, подбросил его вверх и поймал ладонью. – С глазу на глаз.

– Но мы первые сюда сели!

Макс рассмеялся, пока девчонки злились. НО в следующее мгновение, когда Макс склонился над столом к одной из них, то Дашка и Лерка чуть ли не побледнели:

– Хочешь, расскажу всем, как ты присылала голые фото Глебу, умоляя поиграть в «доктора»? – он сделал паузу, наслаждаясь её побледневшим лицом. – Или, может, напомню, как ты в прошлом году в мужском туалете…

– Заткнись! – Дашка встала так резко, что пластиковый стул шлепнулся на пол. Было видно, что Макс задел ее за живое, и всё, что он сказал, было правдой. Лера поспешила за Дашкой так быстро, что буквально через мгновение мы остались с Максом наедине.

– А ты жестокий, – сузила брови я, продолжая ковыряться в рагу.

– Я справедливый, – улыбнулся Макс. – Спасибо не скажешь? – он швырнул фрукт мне. – Держи. Без яда.

– Я сама справилась бы, – я отодвинула яблоко, но он перехватил мою руку.

Его пальцы были шершавыми, как наждачка.

– Справилась бы? – он усмехнулся. – Они бы тебя облепили, как мухи мёд. А потом слили бы все твои секреты в сеть. Здесь так работает «дружба».

– Не припомню, чтобы я нанимала тебя работать своим телохранителем, – я вырвала руку.

Макс успел перехватить мою вторую руку и немного одёрнуть на себя. Я наклонилась ближе, внезапно осознав, что его глаза – не серые, а цвета мокрого асфальта.

– Ты ошибаешься, московская. Потом еще спасибо скажешь.

– Я не люблю быть должна кому-то, – сощурив глаза, вырываю руку, беру свой портфель и ухожу прочь. Он странный, но, блин…

Такой притягательный, когда мы остаемся наедине.

Звонок прозвенел, словно насмешка. Я швырнула учебники в рюкзак, стараясь не смотреть в сторону Воронова. Он сидел за своей партой, развалившись как король на троне из грязи и дерзости, перебрасываясь с Гномом смятыми бумажками. Но сегодня – молчал. Неужели мои слова вчера задели его броню? Сомневаюсь.

– Ань, пошли в столовку! – Светка схватила меня за локоть, будто мы были подружками с пелёнок. Её розовые волосы колыхались, как ядовитый цветок. – Там новый повар, говорят, даже суп съедобный делает.

– Я… – начала я, но тут из-за спины раздался хриплый смех.

– Осторожно, принцесса, – Воронов встал, заблокировав проход. – Твой «дворецкий» уже ждёт у ворот. Не заставляй его нервничать.

Я обернулась. За окном, у ворот, чёрный лимузин блестел, как гробик на колёсах. Мамина паранойя достигла новых высот.

– Хочешь прокатиться? – я язвительно улыбнулась. – Думаю, водитель не против подобрать бездомного пса.

Класс затих, затаив дыхание. Воронов медленно подошёл так близко, что я увидела крошечную царапину на его нижней губе.

– Знаешь, чем пахнет твой лимузин? – он наклонился, и я почувствовала запах дыма и чего-то горького. – Страхом. Твоя мамаша так боится потерять контроль, что готова заточить тебя в стеклянный ящик.

– Лучше стекло, чем ржавые клетки, – выпалила я, толкая его плечом. – Проходи. Ты загораживаешь вид на что-то уродливое.

Он засмеялся, но звук был пустым, как звон разбитой бутылки.

– Смотри не поранься о свои стёкла, Воронцова.

Я вылетела из колледжа, как пуля, выпущенная из раскалённого ствола. Губы горчили от злости – едкой, металлической, словно я разгрызла батарейку.

Спина горела под десятками глаз: они пялились сквозь окна классов, цеплялись за меня липкими взглядами, пока я, сгорбившись, почти бежала к лимузину.

Дверь захлопнулась с глухим стуком, отрезав прошлый час навсегда.

Салон встретил меня запахом дорогой кожи и притворной лавандой из баллончика – мама настаивала на этих освежителях.

«Чтобы это напоминало о нашем доме», – говорила она, закручивая все окна на автоматические замки. Её пальцы тогда дрожали, когда она показывала мне сводки в телефоне: разбитые фары машин, граффити на асфальте, трое в чёрных балаклавах, пойманные камерами у колледжа.

«Они просто хулиганят», – пробормотала я тогда, но мама резко схватила меня за запястье.

«Они бьют стёкла, нападают на старушек. А что, если в машине окажешься ты?»

Лоб прилип к ледяному стеклу. Колледж таяла за спиной, как кошмар на рассвете, но спазм в груди не проходил. Водитель поймал мой взгляд в зеркале – его лицо было гладким, как маска из воска.

– Поздравьте мою маму, – выдохнула я, – она наконец добилась: теперь я звезда реалити-шоу под названием “Все её ненавидят”.

Он промолчал, как всегда. Мама наняла его за это молчание – «Он не станет задавать лишних вопросов», – сказала тогда она, пряча глаза.

Грохот ударил сзади, будто кто-то выстрелил в мир из гигантского рогатка. Я вскрикнула, вжимаясь в кресло.

– Не обращайте внимания, – водитель резко рванул вперёд, – местный… фольклор.

Но мои пальцы впились в подлокотник, будто в скалу над пропастью. Даже поворачиваться не хотела, потому что не была готова увидеть обидчиков.

Дом встретил меня ледяным молчанием. Мама оставила записку: «Ужин в холодильнике. Учи уроки». Её забота всегда напоминала инструкцию по эксплуатации.

Я поднялась в комнату, где бежевые стены и хрустальные люстры давили сильнее, чем насмешки Воронова. Открыла учебник по литературе – «Анализ образа Татьяны Лариной».

Какая ирония: девушка, которая пишет письма мужчине, который её не стоит. Словно про меня.

– Ты бы лучше анализ моей жизни сделала, – пробормотала я, швыряя книгу на кровать.

Вечером, после двух часов зубрёжки английских неправильных глаголов (как будто они помогут мне сбежать отсюда), я упала на кровать и позвонила Лизе. Моя лучшая подруга из Москвы, с розовыми волосами и татуировкой единорога на лопатке, ответила на третий гудок.

– Ну что, деревенская принцесса! – она кричала так, будто её микрофон был в соседней галактике. – Уже вышла замуж за местного кузнеца?

– За кузнеца? – я фыркнула, включая громкую связь. – Тут даже кузницы нет. Зато есть парочка… интересных персонажей.

– О-о-о! – Лиза засмеялась. – Говори. Срочно.

Я замолчала, внезапно осознав, что уже неделю прокручиваю в голове его колкие фразы.

Воронов.

Его серые глаза, которые казались старше, чем весь этот город. Его умение бить точно в больное.

– Ну, есть тут один тип. Думает, что он бунтарь, а сам…

– Влюбилась! – Лиза завизжала. – Я же говорила! Ты всегда падаешь на плохих парней!

– Я не влюбилась! – я села на кровать, сжимая подушку. – Он… он как сорняк. Пробивается сквозь асфальт, чтобы доказать, что может.

– Сорняк, – Лиза фыркнула. – Ага, скоро будешь рассказывать, как его «колючки» тебя цепляют.

Я закатила глаза, но предательская улыбка ползла по лицу.

– Он ненавидит меня, Лиза. И я его тоже.

– Самые страстные романы начинаются с ненависти, – она напела. – Помнишь Сашу?

– Саша был ошибкой, – я резко оборвала её. – А этот… он другой.

Тишина в трубке зазвучала красноречивее слов. Лиза вздохнула:

– Просто будь осторожна, ладно? Ты там без меня, которая может дать тебе подзатыльник. А по связи я вряд ли чем-то помогу.

После звонка я долго смотрела в потолок, где люстра отбрасывала узоры, похожие на паутину. В голове звучал его голос:

«Смотри не поранься о свои стёкла».

А потом я достала блокнот, куда обычно рисовала абстрактные узоры, и набросала лицо с острыми скулами и насмешливым прищуром.

Потом зачеркнула его чёрным маркером.

Ночью мне приснилось, что я бегу по пустынной улице. Сзади грохочут шаги – это Воронов, но вместо лица у него пустота. Я кричу, но звук застревает в горле. Просыпаюсь в поту, с сердцем, выпрыгивающим из груди.

На столике мерцает экран телефона: сообщение от Леры в общем чате.

«Завтра вечеринка у Глеба. Ты с нами?»

Я закрываю глаза.

Вечеринка.

Алкоголь, музыка, Воронов, который наверняка будет там. И

ли не будет.

«Может, это шанс узнать его получше?» – шепчу я в темноту.

Но страх, как камень, брошенный в стекло, звенит в груди.

Глава 4

Макс Воронов

Я никогда не забуду этот вечер.

Громкая музыка билась о стены гаража, словно пытаясь вырваться на свободу, как птица из клетки. Мерцающие гирлянды, украденные Глебом с городской ёлки ещё в январе, отбрасывали на танцующую толпу причудливые блики, превращая их в не менее причудливых существ из другого мира.

Толпа вокруг казалась мне калейдоскопом лиц: кто-то извивался в танце на столе, кто-то растворялся в тени, выпуская в воздух клубы дыма, а кто-то уже нашёл своё место в кустах, бормоча что-то о вечной любви.

Я проталкивался через эту толпу, толкая плечом пьяного Леху, который пытался обнять фонарный столб. В моём кармане жгла дырками в кармане дешевая бутылка того самого напитка – мой скромный вклад в это безумие.

– Эй, Воронов! – донёсся до меня голос Глеба, который, красный как рак, махал мне из-за мангала, где горели угли и подозрительно дымились сосиски. – Давай сюда! Без тебя скучно!

Я кивнул, но не спешил. Эти вечеринки всегда казались мне странным спектаклем, где каждый играл свою роль: «душа компании», «пьяный клоун», «девчонка, ищущая приключений». Я привык быть наблюдателем, пока не увидел её.

Аня.

Она стояла у стола с напитками, словно белоснежный пингвин среди стаи ворон. Её чёрное платье с кружевными рукавами казалось слишком элегантное для этого свинарника, но именно это и цепляло.

Её распущенные рыжие волосы, которые она постоянно откидывала назад, словно сражаясь с невидимым ветром, создавали вокруг неё какое-то магическое поле. Свет гирлянд играл в её серьгах-капельках, превращая их в маленькие звёзды.

В этот момент я подумал о своём старом граффити – той самой птице в клетке с распахнутой дверцей, которую нарисовал на городской стене год назад.

Аня была похожа на неё: такая же красивая и такая же свободная, несмотря на окружающую её суету.

– Щас, подожди, – сказал я парням, а ноги сами меня несли уже к этой принцессе. Аня заметила меня, поэтому, выпрямившись, я подошел ближе.

– Ну что, принцесса, – я подошёл, взяв со стола два пластиковых стакана. – Ты тут как? По заданию мамы шпионить за местными варварами?

Она обернулась, и я увидел, как её глаза сузились – знакомый блеск ярости.

– Воронов. Я бы спросила, как ты сюда пробрался, но, кажется, твоя репутация уже открывает все двери.

– Не все, – я налил в стаканы, протянув один ей. – Например, твоё сердце пока закрыто.

Она фыркнула, но взяла стакан.

– Сердце? У тебя словарный запас ромкома 2000-х.

– Зато эффектно, – я чокнулся с её стаканом. – Ну что, выпьем за твоё первое падение с пьедестала?

– За твоё первое поражение, – она отхлебнула, сморщившись. – Боже, это отвратительно.

– Это жизнь, золотая. Не всё тут клубника и шампанское.

Мы стояли молча, пока вокруг бушевал ад: Витька пытался станцевать брейк-данс, Гном поджигал наливку, а Светка визжала, споря с кем-то о «любви всей жизни». Аня наблюдала за этим, будто антрополог, изучающий дикое племя.

– Почему ты вообще здесь? – спросил я, ловя её взгляд. – Не похоже, что твоя мама одобряет такие тусовки.

– А ты похож на того, кому важно одобрение, – она повернулась ко мне, облокотившись на стол. – Или ты просто хочешь узнать, как я сбежала из золотой клетки?

– Я хочу узнать, – я шагнул ближе, – сможешь ли ты продержаться здесь до полуночи.

– До полуночи? – она подняла бровь. – Это вызов?

– Нет. Вызов – это вот что. – Я взял со стола ещё два стакана, наполнил их до краёв. – Кто опустошит свой быстрее, тот задаёт вопрос. Проигравший отвечает честно.

Она посмотрела на стакан, потом на меня.

– Детские игры.

– Боишься? – я ухмыльнулся. – Или знаешь, что проиграешь?

Она схватила стакан.

– На счёт три.

Её голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. Мы начали считать хором, наши взгляды сцепились, как клинки в дуэли. В её глазах я видел отражение огней, мерцающих, как звёзды в ночном небе.

“Раз…”

Её дыхание стало чаще, но она не отводила глаз.

“Два…”

Я чувствовал, как напряжение между нами растёт, словно невидимая пружина готова была лопнуть.

– Три!

Жидкость обожгло горло, но я не моргнул. Аня пила медленнее, морщась, но не останавливаясь. Когда она опустошила стакан, я уже ждал, скрестив руки.

– Проиграла, московская, – процедил я, растягивая каждое слово, как сладкий мёд. В моём голосе звучала победная насмешка, но внутри всё кипело от напряжения.

Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. Её пальцы предательски дрожали, когда она вытирала губы тыльной стороной ладони. Этот простой жест выдал её волнение, несмотря на все попытки сохранить хладнокровие.

– Цена – ответ на вопрос, – добавил я, наслаждаясь моментом своего превосходства.

В воздухе повисло напряжение, словно перед грозой. Я видел, как она борется с собой, пытаясь решить, что делать дальше. Но отступать было некуда – правила игры были установлены, и теперь ей предстояло заплатить свою цену за поражение.

– Спрашивай.

Её голос прозвучал глухо, почти безжизненно. Она стояла, выпрямив спину, но я видел, как дрогнули её плечи.

– Почему ты переехала сюда? Не из-за развода же родителей, ведь так? Назови настоящую причину.

В этот момент что-то изменилось в её лице. Оно словно остекленело, а в глазах промелькнуло что-то хрупкое, как первая трещина в ледяном зеркале. Её дыхание стало прерывистым, а пальцы впились в стакан так сильно, что костяшки побелели.

– Я… – она начала, но голос сорвался. Она сделала глубокий вдох, пытаясь собраться с силами. – Потому что в Москве я сломалась. Потому что там меня раздавили.

Тишина между нами стала гуще музыки, заполняя пространство между нами невидимой паутиной. Я кивнул, не зная, что сказать, и моя рука сама собой потянулась к её лицу, убирая непослушную прядь волос.

– А теперь мой вопрос, – она внезапно оживилась, словно находила в этом диалоге спасение. – Почему ты ненавидишь меня?

Я засмеялся, но звук вышел горьким, царапая горло, как ржавый металл.

– Не ненавижу.

– Это не ответ, – с недовольством произнесла она. – Ты, кажется, испытываешь ко мне лишь ненависть. Что же я такого сделала, чтобы вызвать у тебя такие чувства?

– Это уже два вопроса, московская, – мой голос дрогнул, – а мы договаривались, что каждый задает один вопрос и получает один ответ.

Она молчала, и в этой тишине я видел, как в её глазах отражается вся боль, которую она скрывала за маской дерзости. Потом она вдруг схватила мою руку, её пальцы впились в мою кожу, словно пытаясь найти в этом прикосновении спасение.

– Тогда давай по-взрослому. Ставка – поцелуй.

Её слова повисли в воздухе, как вызов судьбе. Моё сердце ударило в рёбра, и я почувствовал, как кровь прилила к щекам.

– Ты уверена?

– А ты струсил? – её губы дрогнули в улыбке, но глаза оставались серьёзными.

Мы снова наполнили стаканы. На этот раз другой жидкостью – дешёвым пойлом, таким же безвкусным, как наши шансы на нормальную жизнь. Я выпил залпом, но Аня оказалась быстрее.

– Проиграл, – она сказала, ставя пустой стакан на стол. Её голос звучал уверенно, но руки слегка дрожали.

Я наклонился, ожидая насмешки, но вместо этого она схватила меня за воротник, её пальцы впились в ткань. Она притянула меня к себе так близко, что я почувствовал её дыхание на своих губах.

– Запомни, Воронов, – прошептала она, и в её голосе звучала сталь. – Я не умею проигрывать.

Её губы коснулись моих – жёстко, почти грубо, словно удар. Но в этом поцелуе была не только злость, но и что-то другое – что-то, что заставило моё сердце пропустить удар.

Вкус горечи и что-то сладкое – может, блеск для губ. Мир сузился до треска гирлянд, до её пальцев в моих волосах, до мысли, что я, кажется, впервые за долгие годы… испугался. Испугался того, как сильно она смогла забраться под кожу всего за один вечер.

Потом она отстранилась, оставив меня стоять с пустой головой и губами, которые всё ещё жгли. Её дыхание было тяжёлым, а в глазах промелькнуло что-то похожее на удовлетворение.

– Это был ответ на твой вопрос, – сказала она, разворачиваясь к выходу. В её голосе звучала победная нотка, словно она только что доказала что-то очень важное – может быть, даже себе.

Мир вокруг меня плыл, как будто кто-то вылил на него ведро дешёвого алкоголя. Гирлянды мигали, музыка гудела, но всё это было фоном. Единственное, что я видел чётко, – это её.

Аня. Её чёрное платье, её волосы, развевающиеся на ветру, её шаги, которые уносили её всё дальше от меня.

– Воронцова! – крикнул я, но голос потерялся в грохоте басов.

Она обернулась на мгновение, и я увидел её глаза – они блестели, как звёзды, которые вот-вот погаснут.

– Оставь меня, Воронов, – она бросила через плечо, но я уже шёл за ней, чувствуя, как земля качается под ногами.

– Нет, – я схватил её за руку, и она резко обернулась.

– Что тебе ещё нужно? – её голос дрожал, но не от страха. От злости.

– Ты не ответила на мой вопрос, – я шагнул ближе, чувствуя, как её дыхание смешивается с моим.

– Какой ещё вопрос? – она попыталась вырваться, но я не отпустил.

– Почему ты убегаешь?

Она замерла, и в её глазах мелькнуло что-то, что я не мог понять.