Бунтари целуют отчаянно

Вероника Фокс

Бунтари целуют отчаянно

Иногда чтобы быть услышанным, нужно закрасить всю тишину вокруг.(с)

Максим Воронов

Глава 1

Аня Воронцова

Город впился в меня ржавыми гвоздями. До сих пор перед глазами двор, заваленный битым кирпичом, и стая тощих ворон, дерущихся за пакет из местного супермаркета.

Мама сказала, что здесь «тихо» – это её код для «теперь ты под присмотром». После того как я заставила её краснеть перед всем районом, сбежав с Сашей…

Нет, лучше не вспоминать.

Саша теперь где-то в Питере целует другую в шею, а я – в городе, которого сходу не укажешь на карте.

Коридор блестел навязчивым лоском, словно его только что вылизали наждачной бумагой. Завуч, женщина с губами, подведёнными в ниточку, вела меня мимо стен, от которых слепило глаза.

– Ваша мама вложила в этот колледж душу, – сказала она, и я едва не фыркнула. Душа мамы давно хранилась в её крокодиловой сумке вместе с планами по благоустройству города. Для нее это была новая жизнь, а для меня – первая ступенька в ад.

– Я очень надеюсь, что вам понравится у нас обучаться, – завуч так и выпрыгивала из юбки, лишь бы угодить мне. Пришлось натянуть улыбку и сделать вид, что я благодарна незнакомой тётеньке, которая вот-вот начнёт стелить передо мной красную дорожку. Но на самом деле, я чувствовала отвращение.

Дверь в класс открылась с визгом, будто класс сопротивлялся моему появлению. Все пялились на меня, будто бы я экспонат. Кто-то уже перешептывался, кто-то смотрел, не открывая глаз. И во всей этой серой картине был лишь один единственный человек, который привлек мое внимание.

Он.

– Анна Воронцова, – представила завуч, словно зачитывая приговор. – Новенькая в вашем классе. Она дочь нового мэра нашего города, благодаря чьей щедрой помощи наш колледж была отреставрирована и капитально отремонтирована за лето!

– О, мэрская дочка! – кто-то свистнул с задней парты. – Чего, в нашей халупе не хватает люстр?

Класс захихикал. Завуч сделала вид, что не слышит. Учительница физики, с лицом, будто вырубленным из известняка, тычет указкой в свободную парту у окна.

– Надеюсь, у тебя хорошее зрение? Я только пересадила всех, не хочется этим заниматься, – с виноватым видом прохрипела завуч. Я просто кивнула, мол: всё хорошо. – Садись к Воронову Максиму.

Углубленной программы, которую я проходила в прошлом колледже, здесь не преподают, поэтому какая разница, на какой парте я буду сидеть, если уже знаю на целую четверть вперед?

Парта у окна. Слева – заляпанное стекло, справа – он.

Максим.

Кожаная куртка, растрёпанные чёрные волосы. Он сидел, развалившись, ноги на столе, взгляд – будто высечен из льда.

Он не смотрит на меня, рисуя что-то перочинным карманным ножом на новой парте.

Учительница физики, не оборачиваясь, бросает:

– Воронов, убери ноги со стола!

Сажусь рядом, сбрасывая портфель с плеча. Парень медленно опускает ноги на пол, пока я достаю учебник и тетрадку.

От Макса пахнет дымом и металлом.

Он наконец поворачивает голову. Глаза – серые, как дождь за окном, с жёлтым бликом от лампы и царапина на подбородке.

– Значит, Воронцова?

Бархатистый голос с небольшой хрипотцой вонзился иглой в висок.

– Ну что, московская, – он кладёт нож на парту, лезвием ко мне. – За что тебя сослали в нашу помойку? Украла короны с Кремля?

Класс загрохотал. Я вонзила ручку в бумагу, выведя дату с таким нажимом, что чернила просочились на следующую страницу.

– Угу, – кивнула, рисуя на полях змею с маминым лицом. – Взорвала мавзолей. А тебя за что? Завалил ЕГЭ по человечности?

Класс вновь захихикал. Марк прищурился, потом неожиданно усмехнулся:

– О, колючая, – он наклонился так близко, что я разглядела потёртую цепь на его шее. – Давай договоримся: ты расскажешь, зачем перевелась сюда, а я не буду сводить тебя с ума.

Сердце забилось в такт дождю за окном. Его взгляд скользнул по моим рукам – они дрожали, выдавая страх, который я прятала под слоем сарказма. В этом парне была опасность, которая манила, как обрыв у дороги: хочется заглянуть в бездну, зная, что упадешь.

– Разговорчики на последних партах! – завопила учительница, имени которой я не знала.

Макс замолчал, усмехнувшись. Что его позабавило так? Неужели он разговаривает сам с собой? Я попыталась сосредоточиться на уроке, который был, но его сиплый голос, перешедший на шепот, заставил меня оцепенеть.

– Нравишься ты мне, принцесса, – он сделал паузу, чуть ли не дотрагиваясь кончиками губ до мочки моего уха, будто бы хотел, чтобы я почувствовала его властный тон бунтаря. – Думаю, мы поладим.

– Сомневаюсь, – вздохнула со свистом. И резко развернулась. Глаза в глаза, спертое дыхание. – Я не дружу с теми, от кого воняет снобизмом.

– А ты пахнешь деньгами, – лукаво улыбнулся он, заигрывая глазами. – Но я не жалуюсь.

Звонок с урока был противный. Все начали быстро собираться. Вторым уроком была физкультура, поэтому я пропустила вначале Воронова, чтобы тот скрылся с моих глаз, а потом уже собралась сама и вышла практически самой последней из кабинета.

Девченки косо смотрели на меня, и пока я спускалась вниз по лестнице, то вечно слышала себе в спину: «слишком белая блузка», «дорогие ботинки», «слишком яркий рыжий цвет», «смотри, волосы нарощенные», «это дочка мэра? ..стремная какая-то»..

Складывалось ощущение, что это реальный ад, в который меня мать затолкала силой. Уж лучше бы меня оставили с отцом, который пускай и сходил налево, но хотя бы позволил бы мне учиться там, где я захотела.

Но мать не из таких. Тем более после такого скандала она всячески пыталась очистить «нашу» репутацию. Сдается мне, чаша этих очистительных весов вот-вот опустится до мазута, в которой меня каждый день будут полоскать.

Парни пялились на меня, один даже мне посвистел, на что я развернулась и показала средний палец. За последние полгода, если бы меня увидела бабушка, то сказала бы, что не узнает меня. Манеры постепенно отходили на задний план, и лишь перед мамиными друзьями я вспоминала, чем отличается чайная ложка от десертной, как правильно есть пищу и какой бокал для чего предназначен.

Найти раздевалку физры было не сложно, но я еще задержалась у кулера с водой, потому что жутко хотелось пить. Девчонки, кажется, уже переоделись и пошли в зал, поэтому я осталась одна переодеваться. Мать сделала ремонт, как в зарубежных сериалах, – всё так ярко, даже шкафчики поставила на первом этаже, но сдается мне, что через какое-то мгновение все они будут исписаны похабными словами.

Переодевшись в белую футболку и спортивные штаны, я завязала потуже хвост, нацепила удобные кроссовки и взяла толстовку, и пошла в зал.

В зале было шумно, девчонки сидели на скамьях, парни пинали мячик, а вот Воронов лежал вальяжно на мате в самом конце зала, будто бы предводитель ада вывел своих подчиненных погулять. Он пялился на меня, да так, что дыру мог прожечь. Пускай скажет спасибо, что денег с него не беру за то, что он так пристально смотрит на меня. Я же, по его мнению, экспонат, а за музейные ценности нужно платить, если хочешь посмотреть.

Учитель поставил нас в линию одним свистком. Ждал, пока Воронов соизволит встать самым первым. Он был рослым, я только сейчас это заметила. Около метра восьмидесяти пяти или восьмидесяти девяти. Единственный, кто ему достигал до виска, это был его друг.

Вроде бы Витя его звали. Краем уха услышала, когда Макс проходил около меня, но он даже не взглянул в мою сторону. Что ж, это и хорошо. Быть может, на физре у него отпадет желание тягаться со мной в словесных перепалках.

Построились, рассчитались и медленно побежали делать десять кругов по залу. Я бежала спокойно, круг пятый или шестой, и где-то вдалеке Макс Воронов, который, как обычно, издевался над всеми, кто бежал медленнее него.

– Эй, московская! – крикнул он, обгоняя меня так близко, что его рука задела мой локоть. – Ты чё, в балете тренировалась? Ноги ставишь как балерина, а бежишь как черепаха.

Я замедлила шаг, пытаясь отдышаться. Пот стекал по спине, а сердце колотилось так, будто хотело вырваться и убежать само.

– Зато я не задыхаюсь, как паровоз, – бросила я ему вдогонку.

Он рассмеялся, развернулся и побежал задом наперёд, продолжая пялиться на меня.

– Смотри, не упади, принцесса. А то твоё королевское достоинство в грязи отмывать.

Класс хихикал. Учитель, похожий на медведя с свистком, заорал:

– Воронов, не отвлекайся! И ты, Воронцова, не разговаривай – беги!

В целом, мы добежали этот чертов круг, сделали разминку, в которой мне приходилось еще переглядываться с Максом. Он то и дело щурился, чтобы что-то разглядеть во мне, а мне приходилось изредка показывать ему средний палец, чтобы он отстал от меня.

– Сегодня играем в волейбол, – объявил учитель. – Две команды. Капитан Воронов и… Воронцова.

Не хватало мне печали, боже мой. Почему опять я?

Макс фыркнул:

– Принцесса против бунтаря. Голливуд бы обзавидовался.

Команды разделились.

Мой «союзник» – Леха из задних рядов, парень с лицом испуганного хомяка, который пялится на мои кроссовки, словно они артефакты из другого мира.

– Ты… э… кидай мне, если что, – пробормотал он, краснея.

– Только если обещаешь не прятаться за сетку, – ответила я, поправляя резинку для волос.

Макс, стоя напротив, закатил глаза так, будто пытался увидеть свой мозг.

– Леха, – крикнул он, – не пугайся, она не кусается. Только если ты – бутерброд с икрой.

Мяч полетел как снаряд. Первый удар приняла я – ладонь горела, но мяч чудом перелетел на их сторону. Леха, воодушевлённый, подпрыгнул:

– Круто! Давай ещё!

– О, командный дух, – проворчал Марк, сбивая мяч так, что тот угодил Лехе прямо в лоб. – Извини, братан, я целился в её высокомерие.

– Ты промахнулся, – сказала я, подбирая мяч. – Как обычно.

Он подошёл так близко, что я увидела трещину в его серебряной цепи.

– Может, хватит флиртовать с хомяком? – прошипел он. – Он же сдохнет от счастья, если ты посмотришь в его сторону.

– Это не флирт, – я бросила мяч через сетку, едва не задев его подбородок. – Это жалость. Тебе знакомо?

Макс ничего не сказал, лишь усмехнулся, а по моей спине пробежал холодный пот. Его глаза… серые, но завораживающие до дрожи в мышцах. Остаток игры мы играли молча. Когда прозвенел свисток, я, измученная и уставшая, взяла со скамьи свою толстовку, как Макс оказался около меня.

—Эй, московская!

Мне пришлось остановиться, потому что в двери с другими учениками я бы не пролезла.

– Что тебе, Воронов?

– Неужели в Москве все телки ходят в таком скучном прикиде?

Его друзья шмыгнули за дверь, оставив нас с Максом наедине. Правда, потом краем глаза я заметила Лёху, который мялся специально, будто бы хотел что-то со мной обсудить.

– Скучные – это какие?

– Ну, где эти облегающие шортики, всякие короткие топы?

Воронов стрельнул бровью, слава богу, что меня такое не задевает.

– Хороший спортивный костюм, – сказал Леха, проходя мимо нас. – Тебе вечно что-то не нравится.

– Спасибо, Лех, – улыбнулась я ему, но Макс уже с такой агрессией смотрел на своего одноклассника, что тот вжался в себя и нырнул за дверь.

– Нравится играть в добренькую? – Макс резко поднял мою подбородок пальцем. – Только не переиграй. Здесь люди ломаются, как спички.

– А ты уже сломался? – вырвала я руку. Смотреть в его глаза было пыткой, от которой дрожало все тело. – Потому что ведёшь себя как последний урод.

Он засмеялся, но в этот раз звук был глухим, будто из-под земли.

– Урод? Может, ты права. Но хоть я не притворяюсь святее всех.

Воронов оставил меня, удаляясь прочь. А я смотрела на его широкую спину, на тонкий торс под этой черной футболкой, что прорисовывала его мышцы. Но выдохнув со свистом, тоже отправилась в раздевалку.

После урока Леха, всё ещё красный, сунул мне шоколадку:

– Это… чтобы сил прибавилось.

– Спасибо, – улыбнулась я, зная, что Макс наблюдает из-за угла. – Как-нибудь научу тебя не закрываться руками от мяча.

– Э… да, конечно! – он убежал, споткнувшись о собственную тень.

Макс вынырнул, как призрак, с сигаретой за ухом.

– Научу… шоколадка… – передразнил он. – У него же пульс под двести, бедолага.

– Ревнуешь? – спросила я, разворачивая фантик. – Боишься, что он научится бить мяч лучше тебя?

Он выхватил шоколадку и откусил половину. Этот жест был неприятным, но мне было интересно, что же побуждает Макса вести себя, как последний урод?

– Ревную только к своим врагам, принцесса. А ты… – он бросил обёртку под ноги. – Ты всего лишь развлечение.

Глава 2

Макс Воронов

Мы вывалились из колледжа, как стая голодных псов, и сразу направились к гаражам. Витька что-то горланил про новый граффити, Гном ковырял в зубах зубочисткой, а я шёл чуть позади, закуривая сигарету. День был дерьмовый, как обычно. Училка по литературе опять пыталась впихнуть мне что-то про «нравственные ценности», будто я вообще способен их переварить.

И тут я её увидел.

Воронцову.

Она стояла у остановки, прижав к себе книгу. Портфель перевешивал ее, и казалось, что она вот-вот прогнется, как тростинка. Стильное модное красивое пальто, из-под которого выглядывало изящное черное платье с белым воротником. Ее волосы были собраны в хвост, который трепал небольшой ветер.

Воронцова походила на модель, которая сошла с обложки дурацкого женского журнала. Платье, аккуратные туфли, волосы, собранные в хвост, – всё кричало: «Я не отсюда».

И, чёрт возьми, это бесило.

– О, смотрите, принцесса вышла в свет, – фыркнул Витька, указывая на неё пальцем.

– Заткнись, – буркнул я, но уже шёл в её сторону.

Она заметила меня, когда я был в паре шагов. Глаза сузились, будто я был очередной проблемой, которую она не планировала решать.

– Воронов, – начала она первой, словно, уже защищалась от меня. – Ты потерялся? Или просто решил окончательно испортить мне день?

– День? – я усмехнулся, выпуская дым в сторону. – Ты тут одна стоишь, как памятник самой себе. Кто-то должен тебя развлечь.

– Боже, – в ее взгляде мелькнуло что-то между «отвращением» и «умилением». – Когда ты из говнюка превратился в рыцаря?

– Тебе показалось. А когда кажется, – я подошел еще ближе, сократив между нами дистанцию, – то нужно креститься.

– Да ты просто кладезь цитат! – Девушка удивленно приподняла свои изящные брови, как будто она действительно была поражена.

А меня, словно магнитом, притягивало к этой девушке. Она дарила мне эмоции, в которых я нуждался. По крайней мере, так говорят популярные психологи в социальных сетях. Я же не настолько глуп, как может показаться.

– Ну, знаешь, – я склонил голову, притворно задумчиво, – я тут ещё и в кулинарии разбираюсь. Могу, например, бутерброд с колбасой сделать. Или даже два. Если ты, конечно, не против.

Она рассмеялась. Звук был лёгким, как звон стекла, и таким же хрупким.

– Бутерброды? – она скрестила руки на груди, но в её глазах уже играл огонёк. – Ну что ж, это уже прогресс. А то я думала, ты только на сигаретах и дерзости специализируешься.

– О, принцесса, – я притворно вздохнул, – ты недооцениваешь мои таланты. Я ещё и чай умею заваривать. Правда, он обычно получается как помои, но зато с душой.

Она покачала головой, но улыбка так и не сошла с её губ.

– Ты неисправим, – сказала она, и в её голосе было что-то… тёплое.

– А ты слишком исправима, – парировал я, чувствуя, как где-то внутри начинает щемить. – Иногда полезно быть немного… неправильной.

– Ты правда веришь, что я буду слушать твою брехню? – она склонила голову набок, и солнечный луч поймал золотистую нитку в её волосах. Чёрт, даже солнце на её стороне. – Что я тут, терапия твоего незрелого эго?

Я шагнул так близко, что её духи смешались с запахом моей куртки – роскошный парфюм против дыма и дерзости.

– Терапия? – усмехнулся. – Скорее эксперимент. Проверяю, сколько сарказма выдержит фарфоровая кукла, прежде чем треснет.

– О, я не тресну, – она приподняла подбородок, и я заметил, как её губы дрогнули. – Но если ты будешь дышать на меня так, словно дракон после сигареты, я могу чихнуть.

– Чихни, – я наклонился, почти касаясь её лба своим. – Может, тогда из тебя выскочит та самая заноза, которую ты прячешь за умными фразами.

Она замерла, и на секунду мне показалось, что её дыхание сбилось. Но тут же она резко отстранилась, сделав вид, что поправляет сумку.

– Знаешь, что тебе нужно? – её голос звучал ровно, но пальцы нервно теребили ремешок. – Хобби. Например, вышивание крестиком. Или разведение улиток.

– Улитки? – я фыркнул. – Это те слизни, у которых есть переносной домик и они не выпендриваются, как некоторые?

– А у тебя есть куртка, которая воняет историей всех твоих провалов, – парировала она, но уголки губ предательски подрагивали.

Вот же.. стерва.

Умопомрачительная стерва!

– Воняет? – я скинул куртку одним движением и накинул ей на плечи. – Держи. Может, научишься наконец отличать аромат реальности от твоих духов, московская.

Она засмеялась. Звук был хрустальным, и от этого что-то ёкнуло под рёбрами.

– Спасибо, – она драматично вздохнула, закутываясь в куртку с преувеличенным трепетом. – Теперь я пахну как настоящий бунтарь. Или как подвал пивного ларька.

Слов не хватит, чтобы выразить, насколько сильно она меня бесит, и в то же время насколько сильно меня тянет к ней.

– Не за что, – я взял её руку и поднёс к носу, притворно вдыхая. – Зато теперь ты пахнешь… мной.

Она вырвала руку, но не успела что-то сказать, потому что из-за угла вывалился Витька с криком:

– Эй, Воронов, ты там снюхался с её высокомерьем?

– Идиот, – пробормотал я, но Аня уже отошла на шаг, сбрасывая куртку.

– Возьми свою тряпку, Рыцарь Вонючего Ордена, – она швырнула её мне в лицо. – И помни: улитки хотя бы не притворяются.

Я поймал куртку, наблюдая, как она уходит, поправляя лямку рюкзака.

Чёрт, а ведь она права.

И это было страшнее, чем любой её сарказм.

Дом встретил меня запахом перегара и тишиной, густой, как кисель. Я толкнул дверь ногой – она скрипнула, будто жалуясь:

«Опять ты?»

Отец сидел за кухонным столом, обняв пустую бутылку, как любовницу. Глаза мутные, рубашка в пятнах, на полу – осколок тарелки. Видимо, сегодняшний ужин был особенно «весёлым».

– Привет, пап, – бросил я куртку на стул. – Опять в космос летал? Или это новый стиль медитации – «пьяный Будда»?

Он поднял голову, пытаясь сфокусироваться. Взгляд скользнул мимо меня, будто я призрак.

– Где… деньги? – прохрипел он, тыча пальцем в воздух.

– В твоём желудке, – сел напротив, доставая сигарету. – Ты их выпил, помнишь? Вчера. И позавчера.

Он швырнул бутылку в стену, отчего мне пришлось пригнуться, чтобы горлышко не попало в лоб. Стекло разлетелось, как моё терпение.

– Ты… никто! – зарычал он, вставая, шатаясь. – Без меня сгнил бы…

– Без тебя я бы, может, уже в университете сидел, а не воровал консервы в колледжей столовке, – затянулся, глядя на трещину в потолке. Она была похожа на карту нашего счастья – вся в разломах.

Он двинулся ко мне, но споткнулся о стул и рухнул на пол. Лежал там, бормоча что-то про маму.

«Как всегда».

– Она бы тебя возненавидела, – сказал я тихо. – Ты же обещал ей бросить.

Он захрипел, закрыв лицо руками.

Я поднялся на ноги, отшвырнув окурок в раковину, потому что больше не мог этого видеть.

Каждый день, одно и тоже. Было по другому, когда приходили социальные работники, чтобы посмотреть, как отец справляется.

Бывший мент и так опустился. Стыдоба… А раньше, когда я был маленький, то мечтал стать таким же, как и он.

– Спокойной ночи, герой.

Лестница на второй этаж скрипела под ногами, будто предупреждая:

«Не буди Лику».

Её комната – единственное место в доме, где пахло нормально: мылом и старыми книжками. Дверь была приоткрыта, свет настольной лампы лился щелью.

– Ликс, не спишь? – постучал костяшками.

– Макс? – её голос, тонкий, как паутинка. – Я думала, ты сегодня…

– Не приду? – я вошёл, убрал с кровати гору учебников. – Брось, я же твой репетитор-садист.

Она сидела за столом, закутавшись в мамин старый свитер – розовый, выцветший. Ей двенадцать, но выглядела на девять: худенькая, бледная, глаза слишком большие и добрые для этого мира. Лика училась в другом корпусе, который заканчивался шестым классом, а начиная с седьмого класса, всех учеников переводили в корпус, где учусь я.

– Математика, – вздохнула она, тыкая в тетрадь. – Тут про дроби. Я… не поняла.

– Дроби – это как папа, – сел рядом, листая страницы. – Верхнее число – то, что он обещает. Нижнее – то, что делает.

Она фыркнула, прикрыв рот ладонью.

– Макс!

– Ладно, ладно. Смотри: если у тебя ¾ пирога, а я съем ½…

– Ты всё съешь, – она улыбнулась, показывая кривые брекеты. – Ты же жадный.

Я не мог просто так сдаться, только ради нее. Лика напоминала мне мать, и чем старше она становилась, тем сильнее походила на нее. Наверное, лишь за это я и держался в этом гребанном мире.

– Вот именно. Поэтому ответ – останется ноль, – ткнул карандашом в задачу. – Как мои надежды.

Она смеялась, а я смотрел на её смех и думал, как странно: в этом доме, где даже стены пропитаны ложью, её голос звучит чисто. Как колокольчик в помойке.

– Как в колледже? – прокарртавила Лика, слабо улыбаясь.

Отец ее никогда не обижал, даже пьяным. Правда, мое сердце болит из-за того, что Лика видит его таким.

– Неплохо, – улыбнулся я, доставая шоколадку из заднего кармана джинс. – Фея принесла мне ее, правда… Я уже откусил один кусочек. Прости. Не довез в целости.

– Фей не существует, – фыркнула Лика, но уголки её губ поднялись вверх.

Конечно, не существует, моя милая. Мне просто хочется защитить тебя, вот и всё.

Лика протянула свои тонкие пальцы к ней, но я резко поднял вверх шоколадку.

– А ты ужинала?

– Да, – выдохнула она. – Отварила макароны и доела помидор, последний, – вздохнула она.

– Как ты самостоятельная!

– Вся в тебя! – захохотала сестренка.

«Не нужно быть таким же, как и я», – подумал я, но отдал ей всё-таки шоколадку.

– Только смотри, не съешь всё за раз!

– Я не съем, – воспротивилась сестра, – у меня же брекеты!

Я отвёл взгляд. На столе лежала мамина фотография: она обнимала Лику, а я стоял рядом, руки в карманах, как сейчас.

«Прости, мам. Я не справляюсь».

– Ладно, аристотель, – встал, пряча эмоции под шуткой. – Завтра проверим задачи. И если хоть одна решена неверно…

– Ты меня выгонишь из дома? – она подняла брови, играя.

– Нет. Просто расскажу, как папа однажды пытался посчитать сдачу в магазине. Это страшнее.

Она засмеялась, а я вышел, притворившись, что не слышу, как она шепчет: «Спокойной ночи, рыцарь».

В своей комнате я достал из куртки её карандаш – тот, что украл у Ани. На нём остался след зубов.

«Грызёт, когда нервничает». Положил рядом с маминым кольцом – единственными ценными вещами в этой коробке из-под обуви, что я называю жизнью.

«Спать, Марк», – приказал себе, но вместо этого взял учебник Лики, который взял с собой из комнаты и начал проверять задачи.

Автоматически. Потому что если я остановлюсь – услышу, как внизу отец рыдает. Или это воет ветер в трещинах стен?

Неважно.

Завтра снова будет Аня, её сарказм, её взгляд, от которого хочется и сбежать, и остаться.

А сегодня – дроби, тишина и надежда, что Лика когда-нибудь уедет отсюда. Даже если мне придётся продать душу, чтобы это случилось.

Утро началось, как обычно: будильник не сработал, отец храпел на диване, а я наскоро натянул джинсы и куртку, даже не глядя, чистые они или нет. На улице пахло осенью – сыростью, опавшими листьями и чем-то горьким, будто город просыпался с похмелья.

Витька и Гном ждали у гаража, как два придурка, которые не знают, куда себя деть. Витька, как всегда, что-то жрал – на этот раз булку с повидлом, которое капало ему на кроссовки. Гном ковырял в зубах зубочисткой, будто это было его хобби.

– Ну что, герой, – Витька бросил мне булку, которую я поймал на лету. – Опять проспал?

– Ага, – я откусил кусок, даже не глядя, что там внутри. – Отец опять бухал.

Гном фыркнул, как будто это было что-то смешное.

– Ну, зато ты теперь знаешь, как не надо жить, – он швырнул зубочистку в сторону.

– Спасибо, папа, – я саркастично поклонился.

Мы пошли к колледжу, болтая о всякой ерунде: о новом граффити, которое мы планировали нарисовать на стене гаража, о том, как Витька вчера чуть не подрался с каким-то парнем из параллельного класса. Но всё это было фоном, потому что мои мысли уже крутились вокруг неё.