С Новым годом, Италия!

Наглый Лекс ставит грязную тарелку и сбегает в зал, а я замираю с намыленной губкой. Пожалуйста, пусть я завтра открою глаза и окажется, что мне все приснилось.

Слышу, как Лекс включает телевизор и щелкает по каналам. Надеюсь, не в одних трусах. Надоели его провокации.

Убираю чистую посуду. Выдыхаю, осматривая прибранную кухню. Сумасшедший день и не менее безумный вечер. Ванну с солью и спать.

Иду в спальню за телефоном, чистым полотенцем и пижамой. Лекс не сидит в трусах, он в них лежит с закрытыми глазами, подмяв под себя все диванные подушки: маленькую под голову, большую обнял руками и ногами. Одежда небрежно перекинута на спинку стула, телевизор работает, пульт на полу.

Устал бедняга от безделья.

И как это развидеть? Замираю у дверей спальни.

Вид, конечно… Абориген Маори перепутал обычные джунгли с каменными. Издалека любуюсь идеальными пропорциями мужского тела. Можно устраивать за деньги просмотр.

Оттопыриваю футболку и смотрю на принт Давида с жвачкой:

– Твой конкурент, между прочим, – шепчу принту и представляю, как Давид на нём лопает жвачный пузырь и ревниво закатывает глаза.

Признаюсь, татуировки Лекса совсем его не портят, а наоборот, в этой позе – его дополняют, подчеркивают мышцы. Будто без них, он был бы похож на наглую перуанскую голую собаку. А с ними он – брутальный представитель мексиканского наркокартеля.

Мучачо!

Беру из шкафа запасную подушку, тонкое одеяло для гостей и прежде, чем укрыть Лекса, еще немного рассматриваю татуировки. Ладно… любуюсь изгибами мышц!

По телевизору играет музыкальный канал, что-то на иностранном и грустное.

– Я знал, что ты клюнешь, мышка! – Лекс, щурясь, открывает один глаз и улыбается наглой улыбкой. – Хорошие девочки любят плохих мальчиков.

– Твои сведения устарели!

Я швыряю в него одеяло и подушку, и снова под неуместный хохот с позором сбегаю в спальню, плотно закрываю дверь.

– Алексей, это возмутительно! – слышу за дверью его громкую на меня пародию.

– Гитлер капут! – кричу в ответ.

А он от этого заливается громче.

– Йя, йа… Даз ис фантастиш!

Дурак!

Забираюсь под одеяло.

***

Мне не спится. Не потому что Лекс храпит, как слон. Наоборот. Он спит слишком тихо. И я боюсь закрыть глаза. Боюсь, что когда открою – он будет лежать рядом.

Ставлю будильник на семь утра и, на всякий случай, закрываю дверь на щеколду.

***

Я просыпаюсь от звонка телефона, который совсем не похож на будильник. На экране светится папа, а на часах три утра.

– У-м-м… – смотрю на телефон и не решаюсь принять вызов.

Сажусь, поправив подушку за спиной и жду, когда он сам сбросит. Но папа даже не собирается.

Пу-пу-пу-пу…. Предчувствую непростой разговор, раз он звонит так рано. Возможно, это не он сам звонит, а его самодельная настойка, которую он так любит иногда употребить. Даже если бы это был чистый спирт, травы, на которых он настоян, по мнению папы, делают настойку исключительно для здоровья и здорового аппетита.

Держу палец над двумя виртуальными кнопками: красной и зеленой. Папа о-очень настойчив. Жму на зеленую.

– Да, пап… привет! – говорю преувеличенно сонным голосом.

– Италия, скажи мне честно…, – с серьёзным тоном папа с ходу переходит в наступление. Неужели он узнал, что я не поступила? – Он держит тебя в заложниках?

– Кто, пап?… – зеваю. – Прости, я спросонья не совсем понимаю, о чем ты.

– Алешка! Твой парень… Ты любишь его?

Ну что за вопросы в три утра….

– Ну… Конечно, пап! Как иначе?

– Он тебя не обижает? Скажи мне честно – вылетим ближайшим рейсом.

– Нет, пап. Лекс, он… Хороший, внимательный, заботливый….

Что там было ещё в его характеристике?

– Хороший, в смысле хороший или хороший бандит? Помни, за тебя есть кому заступиться, и пусть он тоже об этом знает!

– Он знает, пап. Ну какой он бандит?!

– А эти татуировки до самого лица.

Терпеливо выдыхаю и подтягиваю одеяло к горлу.

– У Миркиного рэпера тоже есть татуировки.

– Да какой из картавого бандит? Я иногда вообще не понимаю, что он говорит.

– Тут просто в Москве такая мода. Чем больше татуировок, тем круче бизнесмен. Нас даже в дорогие рестораны пускают.

– Бандитов тоже везде пускают.

– Па…. Ну как мне тебя успокоить?

– Просто скажи мне – ты счастлива?

– Да. Очень. Конечно.

Хорошо, что папа звонит не по видеосвязи и не видит мое лицо.

– Ладно. Когда приедем, раскушу этот крекер, посмотрим с какой начинкой.

– Пап… Я люблю тебя. Ты самый лучший.

– И я тебя, мой сапожок! – Папа отключается первым, а мне теперь совсем не спится.

Прислушиваюсь.

Лексу видно тоже. Слышу на кухне шум воды. Похоже папа разбудил не только меня.

Глава 9

Лекс полночи шаркал по паркету до кухни и обратно, потом до туалета и обратно, и снова на кухню еще раз. Один раз он сделал попытку проверить, сплю я или нет, царапнув дверь, как блудливый кот. Но я не ответила.

***

Будильник заставляет открыть глаза ровно в семь, притом, что уснула я после разговора с папой в пять часов утра.

За окном еще темно и прерванный сон совсем не добавляет бодрости. Меня пригвоздило к кровати. Постанывая, встаю и поправляю пижаму.

Прижимаюсь к двери – тихо! Наверное, спит.

Я неслышно открываю дверь и выглядываю. Подушки валяются на полу, телевизор работает на беззвучном – Лекса нет. Зато одеяло аккуратно сложено, и в квартире пахнет чем-то теплым, печеным.

Крадусь по запаху на кухню и замираю. В наушниках, в трико и с голым торсом, Лекс пританцовывает у плиты. Он наливает в сковороду тесто, крутит её пока оно растекается, ставит на огонь и, держа ладонь над поверхностью, не касаясь блинов, трет воздух.

Он делает это так увлеченно, что не замечает меня за спиной. В такт его переминаниям с ноги на ногу из салатовых наушников еле слышно доносятся цыкающие звуки. Отступаю назад и прячусь за холодильник у проёма.

Может мне это снится?

Я сильно зажмуриваюсь и щипаю себя за мочку уха. Открываю глаза, но картина та же, только в стопке прибавляются блины. На столе откуда-то банка варенья. На вид клубничное, с ягодками.

Подглядываю. Он выключает огонь, моет посуду, всё также пританцовывая, и вытирает за собой все поверхности.

Ничего не понимаю!

Я сплю.

Я точно сплю!

– Бонджорно, Италия! – Лекс приветствует громко из-за наушников, когда не успеваю спрятаться.

Он берет тарелку с блинами и ставит на стол, а мне ничего не остаётся кроме, как рассекретиться.

– Привет! – машу, стоя в проеме, будто я у него в гостях, а не наоборот. – Что ты делаешь?

Дурацкий вопрос! Хорошо, что он его не слышит, потому что снимает наушники, вешает их на шею и, улыбаясь, переспрашивает.

– Что делаешь? – вздыхая, повторяю дурацкий вопрос, потому что от увиденного ничего умного в голову не приходит.

Лекс с широкой улыбкой на лице открывает банку и, проведя указательным пальцем по внутреннему контуру крышки, облизывает.

– Ломаю твои стереотипы, а на что это похоже?

Пока Лекс тянется за креманкой в верхний шкафчик гарнитура, я облокачиваюсь о косяк и смотрю ему в спину, татуировке солнца в глаза.

На что это похоже…. Что ты меня совращаешь не только блинами – вот на что! Но, пригладив взлохмаченные волосы, выдаю другие варианты:

– На то, что у тебя гормональный сбой? Или ты влюбился? Или ты умеешь печь блины…. Да много на чего еще!

Усмехнувшись, он замирает на несколько секунд:

– Первое – точно нет! – Лекс мотает головой. – Второе – маловероятно. А вот третье – туц-туц!

Он, включив чайник, достаёт пару кружек и оборачивается:

– Садись. Чай или кофе?

А у меня нет слов. Хозяюшка!

– Я… хм… сперва в душ… умоюсь, – неуверенно улыбаюсь и прячусь в ванной.

Но вспомнив про свежее бельё и одежду, бегу в спальню. Встречаюсь с Лексом взглядом на обратном пути.

– Ты только долго не зависай, а то остынут! – слышу его голос, когда закрываю дверь.

Вешаю форму на крючок и закрываюсь на щеколду, включаю воду.

***

Лекс ломает не мои стереотипы, а меня. Ни горячая вода, ни холодная – не могут смыть мысли о нём. Его образ стоит перед глазами: он колдует над блинами, танцующее солнце на его спине и лучезарная улыбка в семь утра.

Лекс клубничный, как его варенье.

***

Подсушив волосы и надев рабочую форму, я выхожу из ванной. Лекс сидит уже в футболке и макает скрученный блин в креманку. Он сканирует мой внешний вид и как-то разочарованно хмурит брови, будто ожидал, что я выйду голая, а вышла в униформе.

– В пожарные тебя точно не возьмут! Что там можно делать полчаса?

Думать о розах на твоей груди.

– Собираться на работу, – я сажусь за стол.

Прожевав, Лекс вытирает пальцы о салфетку, а затем встаёт и щёлкает чайник. Оборачивается.

– Откуда варенье? – беру чайную ложку и выковыриваю размякшую ягоду клубники, кладу в рот.

– Бабулино, – он опирается об гарнитур и смотрит внимательно.

– Носишь с собой?

– Бабулю?

– Варенье…

– Да. Это всё, что осталось.

Сглатываю и смотрю с сочувствием, готова всплакнуть.

– От бабули? – похоже, размякшие не только ягодки, но и мой мозг, раз выдает такие вопросы и вообще наш диалог очень странный.

Лекс улыбается и вздыхает:

– От прошлогодней закрутки. В этом году я не участвовал.

Наигранно смеюсь. Удивительно, но… не верю! Может заливает сироп мне в уши?

– Ты, как Матроскин… варенье варить умеешь?

– Не веришь?

Мотаю головой.

– Зря! Я много чего умею.

Почему мне в голову лезут только неприличные мысли? Смотрю на блины – очень хочу попробовать, но стесняюсь, поэтому сбиваю слюну и пошлости разговорами.

– А с бабушкой что?

– С бабулей всё в порядке, в отличие от тебя.

Лекс наливает чай, а я поправляю волосы, осматриваю униформу:

– И что со мной не так? – надо было сказать, что буду кофе – собраться в кучу.

– Опоздаешь, если не поторопишься!

Он ставит передо мной кружку и двигает блины, варенье.

– Угощайся.

– Спасибо, – киваю ему. – Если честно, ты меня удивил.

Он растекается в наигранной улыбке:

– Звонок в три часа ночи творит чудеса! Пришлось соответствовать – быть заботливым и внимательным.

Беру блин и, макнув в креманку, пробую – вкусно!