Холмов трагических убийство

– Почему ты не допускаешь вероятности несчастного случая?

– Потому что это не оправдание. Если человеку все равно на остальных, у него намного больше шансов убить, чем у человека, который…

– Тогда может ли убийца сразу ненавидеть всех и при этом иметь четкую мотивацию?

– Ненависть и безразличие – разные вещи, Сол. Но отвечая на твой вопрос, разумеется, да. Ненависть не такое сильное чувство, как может показаться. Вот одержимость, пусть даже одержимость какой-то великой идеей, она-то может сыграть злую шутку на десятках других людей. Одержимый не перестает действовать даже тогда, когда понимает, что ему вот-вот придет конец.

– И что происходит в конце?

– Смерть одержимости приводит в действие самоуничтожение человека изнутри. Когда он теряет то, ради чего он существовал, то есть предмет его одержимости, если выражаться чуть менее экспрессивно, то он начинает поедать всего себя. Так он продолжает до тех пор, пока от него не останется живого места. В буквальном смысле. Все это может сопровождаться неконтролируемостью чувств, поступков…

– Ладно, не продолжай. Противно все это слушать. Так ты… предлагаешь нам сдаться?

– Не называй это таким словом. Мы тактично отступим. У меня есть идейка: что, если мы на несколько дней приостановим расследование, чтобы посмотреть, что тогда начнет делать Семерка. Я уверен, что этот человек из Безликих, потому что никому другому просто нет смысла мешать нам, разве что кому-то, кто тесно связан с ее делами, но поимка этого человека тоже нам не помешает.

– То ты говоришь, что мы не можем ждать, то предлагаешь подождать?

– Иногда это означает одно и то же, не задумывался?

– Так уж и быть, твоя идея кажется неплохой. – взгляд Сола поднялся, было похоже на то, что он отстранился от главной темы разговора.

– О чем болтаете? – с нижней ступеньки легко спрыгнула Луна. -Опять о своих вечных проблемах в этом скучном деле?

– Скучном? – переспросил Сол. -Почему вам обоим оно кажется скучным, разве вы не чувствуете того духа, с которым одна нить за другой разматывается из одного большого клубка?

– Это все, конечно, хорошо, но вот только от нас-то польза какая? Мы просто ходим за вами троими, а нам даже пистолет в руки взять нельзя. Сол, ты ведь сам понимаешь, что такое второстепенность. Когда нет ни одного человека, который бы мог отдать тебе все, что у него есть, когда ты знаешь, что никто не отдаст тебе тех чувств, что получают другие. – воскликнула Луна.

– Почему я должен знать, каково это? – с сомнениями спросил Планк.

– Потому что вся твоя жизнь ходила на грани между главным лицом в городе и не имеющим никакого значения воришкой.

– Тогда кто ты? Ты уверена, что являешься вершителем своей судьбы?

– Не знаю, у каждого осознание приходит в свое время.

– Ар-г! Легко списывать все на время, и говорить за другого. – заворчал Сол. -Раз вы так хотите взять все в свои руки – дерзайте. Но в ближайшие дни, как мы уже договорились, мы будем бездействовать. Тактично бездействовать.

Раздался телефонный звонок из гостиной комнаты. Сол проскочил между братом с сестрой и, краем глаза заметив подпрыгивающую трубку, подскочил к ней.

– Алло, Джон, это ты?

– Привет, Сол. Нет времени объяснять – мы совершили большую ошибку, но ее еще можно исправить, скорее отправляйтесь в участок, я с Миком пока проверю кое-что.

– Но… – не успал закончить слова Планк, как связь оборвалась, и послышались три гудка.

– Все, как я и говорил. Ему не важно мнение других, он просто делает то, что…

– Должен. – закончил слова Джефферсона Сол. -Через десять минут жду вас у крыльца.

Паркинсоны переглянулись, но не в способности поделать что-то, попятились вниз.

Планк положил листы обратно в сундук, ключ на этот раз решил спустился на первый этаж, накинул куртку, взял пистолет и вышел на улицу.

Синее небо, а вдали – надвигающиеся тучи. “Никогда не верил в предзнаменования. – подумал Сол. -Но это мне явно не нравится”. Тщательнее расмотрев свой пистолет, он заметил на нем то, чего раньше никогда не замечал – на нем было выцарапано имя, которое он прочитал не с первого раза.

–Вринна. Что бы это могло значить? – спросил он сам у себя. -Должно быть, это…

И сколько бы ты многоточий не ставил, последний твой знак в любом случае будет точкой. Печальной и ничем не утешающей точкой. Просто капля синих чернил, упавшая на белый лист и закончившая собой историю, растянувшуюся на многие годы. Прерывание – не значит прощание, как и движение не означает жизнь. Движение – это жизнь, говорите? Ни черта, это полнейшая глупость. Самая глупая глупость из самых глупых глупостей.

Из книги “Дело о Безликой Семерке”

Открылась дверь. Сол обернулся и увидел сперва Луну, за ней – Джефферсона. Он с энтузиазмом посмотрел в глаза первой, но затем быстро отвернулся.

– А вы шустрые. – заметил он и сделал шаг вперед. -За мной!

Он быстро прикрыл оружие и, не просовывая руки в рукава, поспешил к участку. Троица шла, а над головами их нагоняли облака. Армией бездушных темно-серых масс надвигалась буря, закрывая собой чуть выглядывающее из-за покрывших уже все небо облаков. Воцарилось молчание, скорее непонимающее, чем вынужденное. Вокруг – никого, слышен только ежесекундный топот, отбивающий точно в ритм какой-нибудь марш. Тем временем, расстояние между отделением непрерывно сокращалось. Сол иногда поглядывал на друзей, которые стали ему таковыми еще очень давно. Он посматривал то на Джеффа, то на Луну, и пытался понять, что происходит у них в голове. Пытался, но не мог. Не мог представить себя на их месте, не допускал такой возможности. Смотря то в голубые, то в зеленые глаза он пытался не утонуть в них, прекрасно понимая, что ничто не может тронуть его, как дружеский взгляд боли и неудовлетворения. А расстояние все уменьшалось и уменьшалось. Казалось, вот началась игра в выжидание, кто первый обратится к другому – будет вынужден сказать другому то, чего совсем не хочет говорить. Однако они сейчас шли в участок, а не по тропинке, в самом конце имеющей две противоположных развилки, они все понимали, что начать рассуждения о вечном и запретном сейчас было явно не лучшей идеей. Планка вдруг посетил странный голос, затем потемнело в глазах. Он пару секунд не понимал, куда идет, пока черный туман не рассеялся. Неподалеку показалось белое здание, чья верхушка заметно превышала любые другие. Сол опять вспомнил про расстояния. Расстояния, которые не дают свершить задуманное, в конце которых ты все равно когда-то падешь. Затем оттуда стали доноситься звуки выезжающих машин, голоса констеблей. Завернув за угол, Сол увидел множество бело-синих машин с двумя огоньками сверху. Он тут же, позабыв обо всем, ужаснулся происходящему, которое разбивало все его планы; Планк проскочил между стоящими и разговаривающими между собой полицейскими, и зашел внутрь здания. Он посмотрел по сторонам, и увидел открытую в кабинет шерифа дверь. Не дожидаясь напарников, он начал:

– Джон, что тут происходит? Мы не можем продолжать расследование.

– Мы изучили дело Фрэнсис Шенк, оно было у нас среди архивов. Пришлось попотеть, но мы все же добыли его. Говорят, она связана с двойным убийством, произошедшим на этой улице, поэтому шансы на то, что кто-то слышал о ней, возрастают в разы. Мы с Миком решили собрать весь штаб, чтобы отправить их расспрашивать город.

– Нет, Джон, постой. В моих записях кто-то делает свои. И этот “кто-то” точно жаждет моей смерти, а может даже и не ее одну.

– Мм. – пытаясь что-то утаить, промычал Донлон. -И что ты собираешься с этим делать?

– Мы должны сделать вид, что закончили расследование, пусть даже на несколько дней.

– Но Энн Уилтерс может ускользнуть в любой момент! Мы не можем сидеть, сложа руки.

– У нас есть по меньшей мере три дня, это точно. Отсюда до Грасиас, если мне правильно говорят карты, дорога занимает четверо суток.

– Но ты ведь сам знаешь, что секунда промедления…

– И все пойдет к чертям, да. Но пойми, разве жизни людей не так важны?

– С чего ты взял, что твоя жизнь в опасности, Планк? Тебе пишет какой-то неизвестный человек, и что с того?

– Да то, что все мои записи лежат на чердаке дома, в котором мы живем, и каждую ночь, как оказывается, нас посещал какой-то неизвестный человек.

– А входная дверь закрыта, ты проверял?

– Замок сломался, родители Джефферсона пытались починить, но ничего не вышло. – вздохнул Сол, понимая, в какой ситуации они оказались.

– Ты так говоришь, как будто бы о вашей незащищенности знаешь только ты.

– Так и есть, шериф, так и есть! Я не хочу испугать Луну с Джеффом, я не могу этого делать, потому что если сделаю, то все пойдет еще хуже.

– Ты ведь сам играешь жизнями, Сол. Разве это будет не предумышленное убийство?

– Что ты говоришь, Джон!? Если тот, кто рыщет по ночам у нас в доме, узнает, что на него началась охота, он немедленно заставит вас закончить все это. Лучше остановиться сейчас, пока еще не поздно повернуть все вспять.

– Вспять? Ты ведь не предлагаешь мне закончить дело окончательно?

– Пока нет. Но если того потребуют обстоятельства…

– Это все твои “друзья” тебе наговорили. Никакие они тебе не друзья, какими они тебе кажутся, они действуют лишь в собственных интересах.

– Ты спятил? Никто не может быть дороже, они – единственные, кто могут понять меня.

– Тебе лишь кажется так! Вспомни кто взрастил тебя, вспомни кто уберег тебя от той жизни, что ждала тебя, не приди на место трагедии я.

– Мы оба не знаем, что было бы тогда. Так что не надо опираться своими доводами на то, о чем никто никогда не узнает. Это правда, что ты виновен в их смерти?

Вопрос, неожиданный для шерифа, поразил его. Он был удивлен не столько самим вопросом, сколько его дерзостью. Но и ответа однозначного он не давал – стоял и неловко молчал, потому что понимал, что от ответа зависит чересчур много.

– Говори! – воскликнул Сол, опустив обе руки на стол возле опустошенной чашки со слоганом “Что бы не происходило, исправит это только шериф”.

Он посмотрел на ее дно и погрузился в бурую каплю, не сходящую с места.

– Говори! – опять сказал он, делая между словами частые вдохи и выдохи. -Ты спас меня, потому что не мог бросить, потому что это была твоя вина?

И опять (такое душераздирающее!) молчание, и опять Планку кажется, что все вокруг сходит с ума. Или он сходит с ума, но теперь это не важно, не так ли?

Сол замахнулся кулаком на Джона и отчаянно ударил того чуть ниже плеча. Оторвать руку от рубашки он уже не мог, силы вмиг исчезли, а ярость не оставляла от него ни живого места. Джон взял руку юноши и удержал ее, прежде чем она вырвалась из западни. Он, чувствуя, как слезы катятся по его звезде, до сих не мог издать звука.

– Что же ты молчишь? Что же ты молчишь, Джон? Умоляю тебя, только не молчи!

Это ли то самое незнание правды? Это ли та уверенность в безысходности? Это ли то мгновенье, когда все вокруг не имеет значения? В конце концов, это ли не конец чего-то долгого и грандиозного, о чем так тепло вспоминать, но холодно испытывать?

Но шериф был непреклонен. Он держал руку Сола в своем кулаке, не давая стать этому касанию последним между ними. Джон пытался понять, как из дружеского разговора их встреча превратилась в раскрытие тайны, кажущейся тайной всей их жизни.

– Хватит сидеть и ничего не говорить, Джон! Ты ведь знаешь, ты только убиваешь меня, почему всем так сложно сказать правду, чего все постоянно скрывают? О чем все пытаются не говорить, но всегда пользуются этим? Почему нельзя быть хоть капельку честнее, Джон, разве столько лет, сколько мы знаем друг друга, разве они не имеют значения? О боже, Джон, не молчи!

Сол изливался слезами и не мог оторвать кулака от Джона.

– Ты не знал их. Не знал, какими они были, не можешь знать. – вдруг тихо начал Донлон.

– Ты сбил их, да? Ты сделал это, так ведь? – Планк не мог и поднять головы, не мог теперь смотреть в глаза шерифу.

– Они были…

– Неважно какими, черт побери, они были, Джон! Они были моими родными, а ты убил их! Беспощадно расправился с ними, ты ведь не мог просто врезаться в них! На таком шоссе так жестоко не врезаются!

И опять (такое душераздирающее!) молчание. И опять (такое постоянное!) тиканье часов. Минутная стрелка вечно догоняет часовую, но они никак не сойдутся воедино.

– Ты не человек, Джон! Ты никогда не заслуживал должность шерифа, тебе просто повезло, все в твоей жизни получено обманом и несчастьем других людей.

И оба в кабинете сходят с ума, и оба не понимают, что будет дальше.

– А-а! Что в твоей голове, Джон! Что в моей голове!? Как я мог не понять, что ты такой мерзавец.

Хватка Джона ослабла, и Сол выхватил руку и вновь нанес удар, ровно в то же место. Затем еще один, потом еще, и еще. Он не мог остановиться, но в душе понимал, что его удары ничего не значат.

И вот, показалось, что Донлон вот-вот скажет что-то, но он лишь сделал вдох и, вырвавшись из-под ударов Сола, встал и подошел к двери. Считая долгом осуществить желание Планка, он выкрикнул:

– Ми-ик! Сворачивай все это безобразие, планы меняются!

С лестницы спустился Бенсон и, вопросительно и непонятливо посмотрев в сторону своего начальника, спросил:

– И что же тебя заставило…

– Без лишних вопросов, Мик. – строго сказал шериф, не желая продолжать разговор, и начал закрывать дверь. -Просто выгони всех, кого мы тут собрали.

Щель между стеной и проходом исчезла, и Джон обратился к Солу:

– В ночь на двадцать седьмое сентября шестьдесят пятого их не стало. Тогда я выполнял задание, и… – его слова резко оборвались.

– И что? Что случилось, Джон? Я должен знать правду, какая бы она не была, Джон, ты слышишь меня?

Полицейский вздохнул и, поняв, что отступать некуда, да и смысла делать этого не имеет, решил раз и навсегда поставить точку в истории, которую так долго не мог рассказать.

Глава 18

Как ты там говоришь? “Друзья” – вечный вопрос каждого человека! Я свой решил уже давно… Они никогда не окажутся в нужном месте в нужное время, при любой возможности предадут. Или, быть может, это мое неверное представление о них? В любом случае, от них можно ожидать чего угодно.

Из заметок Дж. Донлона

1965

27 СЕНТЯБРЯ

“Поздний вечер так навевает тоску о прошлом…” – подумал Джон, покачиваясь на своем мягком кресле посреди уютной комнаты в снимаемом им отеле.

Через порог к нему переступил Уэбли, до этого искавший что-то в соседней комнате.

– Нигде нет “Психологии убийства и его мотивов”, неужели такой шедевр не может стоять на обычной книжной полке?

– Может, дело в том, что она обычная? – начал рассуждать Джон. -А зачем тебе она?

– Уалфер говорил, что она затягивает.

– Ты веришь его словам? Безумец. Он идиот, и мы все это знаем. Не стоит идти против констеблей, если они уже поддерживают тебя. – посоветовал тому Донлон, читая газету с сигаретой меж зубов.

– Но это произведение, оно в действительности лучшее в своем роде! – воодушевленно воскликнул Рон.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь его не читал, а значит и судить не можешь.

– Но оно не может быть плохим, раз его так тепло приняла публика, верно?

– Искусство субъективно, а значит его нельзя оценивать, можно лишь примерно описать его форму, его очертания, понимаешь?

Уэбли постоял у окна, и не отрывая взгляд от высокой башни с часами, спросил:

– А что самое лучшее в романах, на твой взгляд?

– То, что у каждого они свои, Рон. Знаешь, почему великие произведения читают веками? Потому что они по-прежнему взывают к нашим чувствам, и не прекращают играть с ними по сей день.

– Интересно. – задумался Уэбли, но не совсем понял мысль напарника. -Как скоро мы получим новое задание?

Зазвенел телефон. Трубка начала дергаться, но до того, как она успела упасть со стола, Джон быстро схватил ее и поднес к уху.

– Кто это?

– Джон, приветствую. Мне сообщили, что ты ночуешь в отеле, но сегодня, боюсь, ночка будет не из самых простых. Твенти-роуд, вам нужно будет перехватить беглеца из Блессуорта, он передвигается на желтом фургоне.

– Желтый фургон? Разве кому-то взбредет в голову ездить на желтом фургоне?

– Это серьезное задание, Донлон. На все про все у вас не больше двух часов, и поторопитесь – те, кто сбегает из Блессуорта, обычно туда не возвращаются.

– Но как нам туда добраться? – спросил Джон, задавшись сразу многими вопросами, касающегося проведением миссии.

– Это уже ваша проблема. Чтобы я вас не выкинул, вы должны привести мне сбежавшего. Живым или мертвым – не имеет значения.

Привычные три гудка.

– Какой же он противный! – пожаловался Джон своему коллеге. -Мы единственные, кто может выполнить это задание, а он нас еще уволить хочет! Совсем не понимает что делает. Ладно, давай собираться, выбора у нас особо-то и нет.

– А что, если мы просто не выполним задание? – предложил Уэбли. -Не вы-пол-ним!

– Тогда он нас точно уволит, Рон. Это невозможно. При всей твоей тяге к свободе и разным идеалам, ты не перестаешь меня удивлять.

– Да неужели? Говорят, это противоречивость характера.

– Нет, Рон, это его изюминка. Все, хватит с меня, я жду тебя в патрульной в течение пяти минут. Не увижу тебя на улице – считай ты упустил возможность получить похвалу.

Рон, еще не успевший снять рубашку, взял куртку и начал надевать ботинки, как послышался стук – это вышел из комнаты Джон. Взяв все необходимое – пистолет, фонарь и нож, Рон отошел в комнату, из которой попал к Донлону, и опять начал рыскать в надежде найти нужное произведение.

– П-п-п. Пс-пс-пси. – проговаривал он, ведя пальцем по корочкам книг. -И почему такого интереснейшего романа нет совершенно нигде? Мир и вправду слетел с катушек.

С этими словами, адресованными себе же, ничего не найдя, он распахнул дверь, и побежал прямиком по коридору к выходу, где за дверью его ждал верный констебль.

– Я нашел это шоссе на картах, если поторопимся, то сможем успеть перехватить угонщиков. Но будь готов стрелять из окна.

– К-конечно; и даже не спрашивай умею ли я стрелять на ходу.

– Я и не собирался. – Джон по-дружески посмотрел в зеркало заднего вида и увидел там отражение взгляда Рона. -Никогда еще не сомневался в твоих способностях.

Уэбли закрыл дверь, и машина рванулась вперед. В противоборстве потоком ветра она преодолевала метр за метром, ловко уезжала за поворот и останавливалась на светофорах. Последнее, к слову, было единственным, что останавливало их – никакая другая машина не могла перекрыть им путь, потому что еще с давних времен считалось: если едет полицейская машина с маячащими фонарями, то она едет неспоста. Перекрывая своим корпусом любые проезды и выезды, патрульная заставляла останавливаться и удивленно смотреть вслед всех водителей, возле которых она пролетала. Капли ночного дождя градом сыпались на лобовое стекло, но нисколько не мешали полисменам. Те маневрировали между стенами домов и людьми, проходящими мимо – наставление догнать сбежавших было беспрекословным. Исполняя различные развороты и аксели, патрульная чуть не заканчивала свой эпохальный вальс, переворачиваясь вверх ногами и не сотрясая землю своим разочаровывающим падением. Однако настойчивость стражей порядка в тот момент, казалось, победила бы даже самое сильное чувство страха. Ничто не могло сломить их победоносный настрой, ведь они знали, что их долг – защищать свой город, и что только они могут справится с этим призванием безо всяких помех.

С тех пор многое изменилось… Я бы сказал, очень многое. Даже неисчислимо многое. Людям суждено меняться, весь вопрос в том, в какую сторону. Кто-то ищет для себя идеал, кто-то сравнивает себя с другими. А кто-то просто безнадежно тонет в нещадно захватывающей тебя серой массе, которая даже не пытается измениться, не пытается понять тебя! Но ничего, на вас-то я и отыграюсь. Только-только жизнь моя стала налаживаться, и вы даже не понимаете, что я уже на шаг впереди. Еще одна ошибка, и я буду дальше уже на два. Кто вперед – того черед, хе-хе-хе. Мне так нравится оставлять смех в этих бессмысленных записях. Я знаю, вы уже испугались, так что эти заметки были не зря. Каждое ваше действие, каждая идея уже предугадана и обдумана. Вы не первооткрыватели, вы лишь пытаетесь стать фиксаторами того, что никто не может доказать. Я приехал в этот городишко совсем не за тем, чтобы вершить судьбы других. Я попросту желал умиротворенной жизни, которую не получил. На все есть объяснения, как говорят радикальные скептики, верно? Но найти объяснение моего столь удачного прибытия я, увы, не могу. Полагаю, так рассудили звезды, Кстати интересно, а что, если звезды умеют мыслить? Как некоторые из нас, из людей. Вы не знаете кто я такой, не знаете когда я пробираюсь в ваш дом. Не знаете как я открываю этот чертов сундук без ключа, и как я его закрываю, куда пишу эти заметки, зачем начал вырывать листы (ведь раньше я этого не делал, вы заметили?). Холодок пробежал, да? Все я знаю – читая это, вас, скорее всего, от раскрытия дела уже отделяет непроходимый туман, причина которому я. Приятно осознавать, что чьи-то судьбы в твоих руках, сразу чувствуешь себя не таким несущественным. А вам придется потерпеть – страдания, в которых сломаются ваши черепушки, будут необъятны, как и необъятны те поля, в которые так хочется забежать в юношестве.

Патрульная выехала на прямое шоссе. Как почти на любом шоссе, расположенном рядом с окраиной города и имеющим однозначный номер, на нем не было ни единой души. Полоса на дороге простиралась на многие километры, заканчиваясь где-то на обочине.

– По всей видимости, к нам поедут навстречу. – предположил Джон, смотря на пустующую трассу. -Но кто осмелиться протаранить полицейскую машину с включенной мигалкой?

– Разве что очень самоуверенные преступники. И исключительно профессиональные.

– Не думаю, что профессиональные преступники вообще могут попасть в западню, Рон. – захохотал Донлон. -Нам нужно ехать вперед – пока от нас до развилки мало расстояния, угонщикам будет несложно от нас скрыться. На прямой дороге у них этой возможности быть не должно.

Машина уже медленнее стала спускаться по наклонной. Перекачиваясь с одного колеса на другое, они медленно и тактично приближались к центру шоссе. С каждым пройденным знаком с указанием числа в милях до ближайшего города, полицейские внимательно осматривались и пытались уловить каждый звук – будь то карканье вороны или сигнал далеко проезжающей патрульной. Через какое-то время бесповоротного движения Джон сказал:

– Все. Подъедем ближе – и не успеем догнать негодяев. Они могут успеть проскочить за холм, и тогда нам их больше не видать. – показал он на ближайшую возвышенность, покрытую мокрой травой. -Держи пистолет наготове – какую бы ловушку мы им не подготовили, опытный беженец из любой ситуации найдет… выход.

– Немудрено, что тебя не считают умным. – улыбнулся Уэбли. -Но в мастерстве красноречия тебе невозможно отказать.

– Я настоящий профессионал, так что оставь свое мнение при себе. – полисмен опустил голову и надменно посмотрел на своего напарника. -Мы еще не знаем, кто из нас лучше.

Рон посмотрел в окно, а затем достал из кармана записную книжку.

Он с умным видом посмотрел в нее и спросил, снова отвлекшись к окну:

– Не слышал о пропаже нескольких тонн древесины? Такими темпами наш город превратится из процветающей небольшой империи в забытое всеми захолустье.

– Ты преувеличиваешь. Наш городок пусть и маленький, зато живее всех живых – ежедневно сюда прибывают тысячи новых жителей, сейчас мы переживаем самый настоящий расцвет нашего укромного местечка, это ли не чудо?

– Смотрю на это все, да думаю. Сколько всего разных несчастных людей, пытающихся всего-то найти то, что некоторые ищут всю жизнь. Неужели ради счастья необходимо идти на такие жертвы?

– Скажи-ка мне, Рон: ты счастлив? – Джон впервые так откровенно посмотрел на Рона.

– Даже не знаю… – вздохнул в ответ Уэбли.

– Брось ты! Тебе нет двадцати пяти, я ты уже один из известнейших персон в городе! Какое будущее, какие амбиции! – он провел рукой в воздухе. -А еще столько всего впереди! Конечно ты счастлив!

– Неужели ты можешь судить о степени счастья другого человека, Джон? Ты мне друг, и это бесспорно, но достаточно ли мы близки для этого?

– Ты начинаешь призывать своего внутреннего интроверта. Я открыт тебе, ты открыт мне, в этом нет ничего странного. Скажу тебе по справедливости, я тоже счастлив: у меня есть любящая жена, работа, без которой бы я уже давно спился, и друзья, которые, уверен, помогут мне в любой трудности.

– Всегда ли друзья приходят на помощь, Джон? – наивно спросил Рон, прикусив губу.